Оставшись один на вершине горы, незнакомец, с молитвой, нагнув голову, обошел вокруг ясеня, как человек, умеющий толковать знамения природы, тщательно осмотрел местность и ударил ногой под сучковатый корень, высоко торчащий из земли; найдя достаточно рыхлую почву, он воткнул в нее рукоятку топора и с трудом вытащил камень, над которым росли корни. Отростки их проникли в отверстие камня и раскололи его. С изумлением посмотрел путник на одно правильно сделанное отверстие, затем благоговейно взял кожаный мешок и положил его на место камня, причем на лице странника промелькнула улыбка.
– Если в дереве этом водится нечистый, то несдобровать ему от тайного клада.
Еще раз пытливо взглянув на неровную местность и растущую на ней сочную зелень, он вынул маленькую книгу, сел так, чтобы лучи вечерней зари падали на нее, отстегнул застежки и стал читать по пергаменту. Он слышал стук колотушки и видел, что проводник намеревается устроить на ночь ограду подальше, внизу.
– Сюда, Инграм! – повелительно закричал незнакомец.
Но проводник покачал головой и продолжал стучать. Тогда незнакомец приблизился к нему и приказал:
– Принеси колья наверх, мы заночуем под деревом.
– Никогда! – решительно ответил проводник.
– Но почему, если на то моя воля?
– Разве ты хочешь, чтобы свет огня выдал чуждым лазутчикам место твоей стоянки?
– Ночь тепла, мы легко обойдемся без огня, а воин, подобный тебе, может перебиться и без печи.
Неподвижно стоял Инграм, мрачно глядя на незнакомца.
– Кто бы ты ни был, – продолжал тот, – но за хорошее вознаграждение ты взял по отношению ко мне определенные обязательства, и в этой поездке я господин твой. Если же ты не хочешь исполнять мою волю, то иди своим путем, а я и без тебя найду дорогу.
– Неохотно служу я тебе, – запальчиво возразил проводник, – и только по настоянию женщины, сделавшей мне добро. Когда же освобожусь от данного слова, то скорее буду твоим врагом – если ты умеешь владеть мечом – чем другом: да будет это известно тебе, незнакомец. Не мне страшиться этого дерева, а тебе; оно известно повсюду, и с незапамятных времен вокруг него витают верховные силы, враждебные тебе, но никак не мне.
– Следуй за мной, и я покажу тебе, насколько они мне враждебны, – сказал незнакомец, направляясь к дереву. И подняв топор, он вскричал: – Если они оскорблены, то пусть гневаются; если имеют власть, то пусть поразят меня, как я поражу это дерево!
И сильным взмахом он вонзил топор в дерево. Проводник подался назад, схватился за оружие и пристально посмотрел вверх, как бы ожидая, что знамение богов поразит дерзкого; но все было тихо, только упала засохшая ветка с семенами ясеня.
– Посмотри, – наставительно сказал незнакомец, указывая на пучок семян, – вот он, гнев твоих богов! Дерево, которого ты страшишься, было некогда летающим по ветру семенем – как и вот это – и произросло оно из крошечного зерна. Но где же обитали могучие, которых ты страшишься, когда дерево было еще семенем? Не думаешь ли, что оно стоит от начала сотворения мира? Посмотри, под его корнями я нашел этот камень, истрескавшийся и расщемленный силой дерева. Взгляни на камень: это жернов, какой вертят женщины, чтобы измолоть зерно. Прежде ясеня здесь уже стояло жилище живых людей. Не великой же чести заслуживают боги, которые в этом ясене сделались могучими тогда, когда вымерли люди, обитавшие здесь прежде, чем родилось само дерево. Но я служу повелителю, имя которому Бог, и который создал небо и землю. Он один вечен и всемогущ и пребудет вечным и всемогущим даже тогда, когда ни единой щепки не останется от дерева этого.
Проводник подсел к разбитому камню, посмотрел на кусок корня и остатки древесных углей, приставших к песчанику. Волосы опустились на его лицо, грудь сильно вздымалась.
– Если здесь стоял дом, то он сгорел, – промолвил он наконец. – Мне рассказывали, когда я был еще ребенком, что мои предки поселились здесь, на горе. Старые люди помнили сложенную про это песню, да и певец, убитый вендами, тоже знал ее.
Незнакомец дотронулся до его плеча.
– Ночь наступила, волки воют в лесу, принеси колья, Инграм.
Проводник встал.
– Я привел тебя сюда, – с горечью сказал он, – чтобы сдержать данную тебе клятву и чтобы был ты безопасности близ высокой повелительницы, в благосклонности которой я убежден. Но ты нарушаешь спокойствие богини топором своим и смущаешь меня, роняя в сердце мое тяжкие мысли. Если властен ты знать прошедшее и жить без помощи внеземных существ, то устраивай себе ночлег, где хочешь, а я тебе не помощник.
Незнакомец молча взял один из кольев, между тем принесенных юношей, и принялся за колотушку. Сильно падали удары на макушки кольев; Готфрид подавал деревяшки и стягивал их ветвями, пока вокруг дерева не образовался плетень. Готфрид ввел коней в ограду, а незнакомец, когда все было кончено, подошел к проводнику и ласково сказал:
– У нас найдется место и для тебя, и для твоего коня.
– Ни я, ни конь мой не нуждаемся в твоей защите, – уклончиво ответил Инграм. Он поднял жернов, отнес его на край обрыва, подальше от незнакомцев, затем сходил к источнику и, сняв путы с коня, подвел его к жернову. Улегшись подле своего Ворона, он положил камень себе под голову.
Между тем Готфрид связал в виде креста два куска дерева и, облобызав его, благоговейно передал незнакомцу, который водрузил крест у древесных корней, скрывавших богатство путника. Оба они стали на колени и запели латинскую вечернюю молитву; старший сильно возглашал торжественную мелодию, а юноша вторил ему. И отраженные недальним утесом, мелодичные звуки боролись с дикими голосами ночи, раздававшимися в лесу визгом и воем. При начале пения проводник поднялся было, но трепетные звуки умиленных голосов обуздали его поспешность; он сел и, отвернувшись, устремил пристальный взгляд на золотистый свет по краям небосклона.
По окончании пения незнакомец сел у корней дерева и подвинул дорожную сумку своему спутнику.
– Кушай! – повелел он в ответ на несогласное движение юноши. – Ты не привычен к пути, а Господь требует теперь от тебя телесных сил.
Юноша послушно взял несколько кусочков и затем лег у ног незнакомца, который бережно укрыл его своим плащом. В небольшой ограде наступило безмолвие. Блеск вечерней зари затухал в белесоватом свете, надвигавшемся на север; изредка в листве шумел ночной ветер, и сова издавала над путниками жалобные крики; из леса – то вблизи, то вдали – доносились голоса зверей; тогда поднимались утомленные кони и робко фыркали ноздрями. Неподвижно, сложив руки, сидел незнакомец; когда же на дереве слышался шорох, то как бы выжидая, он поглядывал на ветви и на застланное глубоким мраком небо.
Между тем проводник пристально глядел в долину, где над ручьем клубились белые водяные пары.
– Я вижу, как они кружатся над волнами, – шептал он. – Облеченные белыми одеждами, они помышляют о помощи и благе их верного слуги, скрывают путь его от преследователей, освобождают его от вражеских пут. Порой, лежа под ясенем, я слышал в долине их пение. Мои предки прибыли сюда в тяжкую годину и вымолили они себе помощь у белых жен, которые, как я слышал, искони были хранительницами моего рода. Но теперь меня смущает значение мельничного камня, добытого чужеземцем из-под дерева с помощью чар. Древесные корни проницали камень, и вековечен он, говорит чужеземец, древнее даже, чем дерево богов. Но мои предки жили здесь прежде, чем владычествовали боги и существовал камень; какой же бог милостиво защищал их тогда? Давно уже род мой покинут счастьем и победой. Деда убили смуглые авары, отца – венды, когда я был еще ребенком, а мать умерла в скорбях. Везде исчезла радость на земле. Только изредка боги благосклонны к моему народу, и чуждый бог чаще странствует по долинам. Сожжен дом, стоявший некогда на горе, погибло счастье моего племени, и грустно у меня на сердце. Вот они молятся по чуждому обычаю и твердо уповают на своего бога. Но если они безумны, то пусть наши боги проявят по отношению к ним свое могущество.
За молящимися сверкнула молния, загрохотал гром, и Инграм издал свой боевой клич:
– Благо мне! Я слышу гром его колесницы: он идет, чтобы воздать чужеземцам за их святотатство!
И бросившись на землю, он укрыл свою голову.
Бурный ветер потрясал ветвями дерева и бросал на путников листья и ветки. Но они еще раз запели божественный гимн, и среди грома и шума дождя раздалась как бы победная песня над яростью природы. Пение смолкло лишь тогда, когда гроза унеслась за горы; снова в ограде наступило безмолвие, и только капли дождя тихо стучали по листьям. Прошла ночь; на рассвете перед оградой показалась темная фигура проводника, который пытливо взглянул на чужеземцев.
– Труден был твой ночлег под открытым небом, – сказал ему незнакомец. – Ясень защитил нас от бури, но не от дождя. Если можешь развести огонь на сырой земле, то окажешь ты этим услугу моему юноше и самому себе; если же нет, то поедем, чтобы разогрелись мышцы моего товарища.
– Далек сегодня путь до нагорных лесов турингов, – ответил проводник, – и потеря времени может быть гибельна. – И с любопытством ощупав плащ незнакомца, он продолжал, торжествуя: – Ты промок, значит, и ты безоружен перед дождем.
– Как угодно Богу, – возразил незнакомец.
Мужчины быстро собрались в путь; незнакомец вынул из-под древесных корней кожаный мешок и тщательно пристегнул его ремнями к седлу коня, которого юноша тем временем кормил из торбы, затем оба они еще раз преклонились перед деревянным крестом и произнесли напутственную молитву. Через вал и ров Инграм повел их нагорным лесом, но ехал он сегодня поспешнее, чем вчера, и снова его быстрый взгляд осматривал каждый кустик, каждый камень. Всякий раз, как из леса они спускались в луговую долину, проводник знаком приказывал незнакомцам оставаться сзади, но через миг, приподняв руку, приглашал их следовать за ним. Труден был путь по древесным корням и болотной воде, скопившейся в низких местах леса; порой проводник брал коней под уздцы и показывал юноше твердые места. Он был молчалив, как и вчера, но больше, однако ж, заботился о путниках. Спустившись с одного холма в обширную долину, проводник сказал:
– Здесь мы поедем открытой – местностью; если услышите, что я крикнул: "Гара!" – то во всю конскую прыть скачите к лесу: быть может, вам удастся сбежать.
Незнакомец улыбнулся.
– О нас не беспокойся, а помышляй о собственном спасении.
– Пустите коней вскачь, – сказал проводник, и когда они снова поехали лесом, незнакомец с благодарностью начал:
– Ты оказался человеком добросердечным, да и племя твое славится верностью.
– Туринг крепок и в привязанностях, и в ненависти, – ответил проводник.
– Даже ненависть его не есть ненависть коварного человека, – с улыбкой произнес незнакомец. – Не прямо на север идет, однако ж, дорога, которой ты ведешь нас.
– Кто хочет уклониться от боя, тот изворачивается, как лиса, когда та слышит собачий лай. Погляди туда, на далекий отблеск огня, – сказал он, указывая сквозь деревья, – это горит двор.
– Быть может, от молнии.
– Зарево поднялось еще при тихой ночи.
Незнакомец сурово взглянул на слабый свет, мерцавший во мраке на краю горизонта.
– Ты знаешь хозяина двора?
– Это франк, – холодно ответил туринг. – Его дед прибыл в страну с дальнего запада.
– И туринг спокойно смотрит, как убивают его земляков?
– Не меня, а великого повелителя франков спроси, зачем позволяет он чужим убивать союзников народа! – вскричал проводник. – Мы, туринги, были некогда победоносным племенем, но франки вторглись в страну, а с ними саксонцы и англы; наши воины пали на полях битв, и чужеземцы поделились полями обитателей страны. Говорят, что большинство наших воинов отправилось тогда стезей смерти. Теперь нами правит наместник франкского короля и по своему произволу призывает нас к оружию. Я видел, как последний наместник был убит вендами; с той поры беззащитны мы, обитатели лесов; наши начальники заключили мир с неприятелями, не спрашивай только, какой ценой. Каждый год я вижу, что копыта наших стад направляются в славянские земли, но мало их возвращается оттуда.
– Но у тебя есть копье и меч, – сурово перебил незнакомец.
– Не хочешь ли испытать, остры ли они?! – вскричал туринг, расстегивая свой кафтан и указывая на длинные багровые шрамы. – Полагаю, что я больше давал, чем получал. Не велика, однако ж, честь, – добавил он, – похваляться перед безоружным.
– Я говорю с добрым намерением, – ответил незнакомец. – Думаю, много коней убили вы в честь тех, которых величаете именем богов, но кровь которых я называю бесовской; опасаюсь также, что и другая кровь, еще более противная Богу, которому я служу, проливалась на жертвенных камнях, однако ж боги ваши оказались слишком слабыми для того, чтобы даровать вам победу против стрел вендов. Человека, опирающегося на соломинку, когда у него подкашиваются колени, я не считаю умным.
– Бог браней взвешивает жребии как ему угодно и дает победу, кому хочет, – возразил проводник.
– Если точны мои сведения, тогда речь твоя неразумна. Венды приносят жертвы иным богам, но угоняя к себе людей ваших сел, они утверждают, что их бог могущественнее вашего.
– Разве христианский бог всегда дает победу своим последователям? Не одного из земляков моих, творящего крестное знамение, видел я убитым на поле брани.
– Не всякий, творящий знамение креста, есть воитель вечного Бога, – важно ответил незнакомец. – Кто просит победы у великого властителя небес, тот прежде всего должен сотворить свою жизнь достойной божьей помощи, жить по заповедям Бога и избегать всякой скверны. Высоко и трудно служение, зато высока и награда: здесь – победа и мир, на небесах – блаженство. И говорю тебе: тогда только одолеете вы врагов ваших, когда крестное знамя будет предшествовать вам, когда каждый из вас посвятит свои помыслы и сердце великому Богу христиан.
– Научи этому короля франков или кого-нибудь другого из правящих нами. Мы слышали, будто по причине христианской веры король превратился в монаха, и один из его витязей правит страной.
Проводник отвернулся, а незнакомец сказал своему спутнику:
– Ты слышал его речи? Туринг ненавидит франка, а тот и другой – саксонца; одно племя истребляет другое, и слава витязей состоит лишь в пролитии крови и в угоне беззащитного народа, который должен служить им потехой, а спины его – подстилкой для их ног. Со времени отрочества моего в дальней стране я вижу, что люди совершают неистовые злодеяния; грабеж и убийство – вот адский путь, которым они следуют. Истинно, сад земли превратился в пустырь; повсюду разрушенные дома прежних родов, и подобно стае волков, воют живущие в пустыне. И если где-нибудь на земле, добытой посредством убийства и огня, обитает еще многочисленный народ, то победители живут в разврате, непрестанно алчут золота и плотских наслаждений. Злой дух вконец погубил и поработил род этот; люди затыкают уши свои для вести благодати, хотя и творят знамение креста и именуют себя христианами. Для ходящих прямо, по образу и подобию Божию, одно только и есть спасение: да склонят они непокорные выи пред Повелителем, которым сказано: "Легко иго мое".
В местности, в которую они теперь вступили, в долинах и на горных склонах, струившихся обильными источниками, разбросаны были кое-где села и отдельные дворы франкских переселенцев; по большей части дворы были малы, дома запущены или кое-как починены, а подле них зачастую лежали пустынные пожарища. Каждый двор и каждая деревня были обнесены валами, но валы и рвы пообваливались и разрушились. Не много народа виднелось на полях; в деревнях женщины и ребятишки подбегали к плетням и глядели вслед путникам, причем проводник гордо кланялся, а ответные почтительные поклоны показывали, что считали его здесь человеком важным. На франкских домах, над знаком домовладельца, нередко видны были изображения креста, и незнакомец приветствовал стоявших у дверей по-христиански; народ с изумлением слушал его и спешил к всадникам. Но проводник торопился, так что крики и вопросы заглушались рысью коней.
Но вот приехали путники в какую-то деревню; не обнесенные забором стояли там дома с высокими соломенными крышами, почти достигавшими земли; не было здесь даже бузинных деревьев, которые обычно в каждом дворе выставляют напоказ свои черные ягоды. Нагие дети, смуглые и покрытые грязью, вместе с поросятами валялись в навозных кучах; народ был мельче, круглее и плоше лицом, а вместо сдержанного спокойствия, с каким деревенские жители приветствовали всадников в других местах, навстречу им на чуждом языке неслись громкие крики, ругань и проклятья.
– В вашей земле много чужеземцев? – спросил незнакомец.
– Это венды, племя восточное, поселившееся в Турингии многими селами; хоть они и платят дань графу короля франков, но народ это злоумышленный и непокорный, – ответил проводник.
Он остановил коня, прислушиваясь к проклятьям, посылаемым им вслед какой-то противной женщиной, затем снова пришпорил коня, вскричав:
– Вперед!
Быстро помчались они; проводник часто приподнимался в седле, посматривая то вправо, то влево. Немного спустя к нему подъехал незнакомец.
– Не скажешь ли ты мне, что так поспешно гонит наших коней?
– Я мало понимаю язык вендов, – ответил Инграм, – но женщина, этот мешок с руганью, сулила нам беду, если мы встретим по дороге воинов ее племени. В воздухе неспокойно: уже с утра на севере носятся коршуны и вороны. Жаль, что не расспросил я об этом говорящих на нашем языке.
Он прикрикнул на своего коня и поскакал вперед, а путники с трудом следовали за ним; сделав им знак не отставать, Инграм во всю прыть помчался к ближайшему, видневшемуся на возвышении двору. Путники заметили, что он остановился на холме, но тут же быстро спустился вниз и пронесся мимо них. Когда они достигли наконец – какого-то крутого подъема, незнакомец спросил:
– Скажи, не грозит ли нам опасность?
– Опустел двор и конюшни опустели – нет ни единой души; удивляюсь, как это нам навстречу не попалось ни одного беженца, – мрачно ответил проводник. – Вперед, если не хотите, чтобы я покинул вас.
– Ты надеешься избегнуть опасности, если до заката солнца мы заморим наших коней? – спокойно спросил незнакомец.
– Посмотрю! – коротко ответил Инграм.
Час времени ехали они то буковым лесом, то лугами, наконец в стороне от дороги показался большой двор под липами, и стрелой поскакал к нему проводник. Путники заметили, что иногда Инграм приостанавливался, затем широким скоком исчезал за деревьями. Поехав помедленнее и приблизившись ко двору, они увидели провалившуюся кровлю, разбитые ворота, а перед домом – уголья от костра. Проводник наклонился над чем-то, лежавшим на траве: то был человек с разбитой ударом палицы головой.
– Это хозяин двора, – сказал проводник, причем губы его дрогнули. – Он был родом франк, но человек гостеприимный, и пал он как воин. Взгляните туда.
Взрытая земля была насыпана двумя круглыми буграми.
– Хищники похоронили своих покойников.