Владимир Санин - автор известных книг о советских полярниках "У Земли на макушке", "Новичок в Антарктиде" - больше десяти лет верен полярной теме. Действие произведений основано на подлинных драматических событиях, имевших место в Антарктиде, Арктике, на дрейфующей станции "Северный полюс". Автор жил бок о бок со своими героями, и это позволило ему воссоздать яркие картины их повседневной жизни, нарисовать выразительные портреты мужественных полярников, неустрашимых землепроходцев Антарктиды.
"В ловушке" - первая повесть цикла "Зов полярных широт".
Содержание:
Возвращение 1
Этюд из личной жизни полярника 3
Два друга 3
Филатов и Бармин 5
Сказка для детей 6
Удачная попытка 7
Рановато флаг поднимать… 9
"Беда, Николаич…" 10
В ловушке 11
Логика 13
Гаранин 14
Бармин 16
Нужно спешить 17
Запуск 18
Белов 20
Пришла беда - открывай ворота 21
Филатов 22
Дугин 23
Кто кого? 24
Когда поднимают флаг 24
Примечания 25
Владимир Санин
В ловушке
Василию Сидорову,
замечательному полярнику и другу - с любовью
Возвращение
Нынешний год для Семёнова был везучий.
Во-первых, остался живой. Медведи редко нападают на человека, чувствуют в нём ровню, что ли, а этот выскочил из-за тороса, попёр напролом. Голодный и злой был зверюга, сало своё проел, шкура болталась - как с чужого плеча. Такого первой пулей срезать - в лотерею машину выиграть.
Вторая удача - хорошо, почти что безупречно отдрейфовал. Говорят, Льдина попалась удачная, верно, а ведь выбирал-то её сам! Полмесяца искал, пока не нашёл, уж очень хитро пряталась она за крепостными стенами торосов - три на четыре километра, ровненькая, молодая, но крепкая. За год дрейфа по ней трижды проходили трещины, и тоже удачно: ни людей, ни домиков, ни оборудования океан не проглотил, и сменщикам досталась вполне обжитая станция. "Лёгкая у тебя рука, Сергей, - радовался Кириллов, сменный начальник. - Или Полярную Звезду умаслил?" Каждый бы на его месте радовался: будто с квартиры на квартиру переехал Кириллов со своими ребятами, даже ремонта делать не надо.
Ну, и третья удача - только что в гостинице уговорил Веру продать путёвки в Сухуми ("Подумаешь, золотой сезон - сто человек на квадратный метр пляжа!") и вместе с Андреем и Наташей махнуть на машинах по стране - куда глаза глядят. С трудом, но уговорил. Весь дрейф об этом мечтали - на месяц-другой окунуться в бродячую жизнь.
И хватит, продолжал размышлять Семёнов, нельзя, чтобы одному человеку бессовестно везло. Кто-то сказал, что количество удач в мире неизменно, и если тебе судьба улыбается, значит, другого удачи обходят стороной. К тому же, когда они идут навалом, одна за другой, какой-то критерий теряешь, что ли. Слишком много удач так же демобилизует человека, как слишком много неудач: такого он может не выдержать. Промежутки должны быть между ними, мостики…
Семёнов шёл по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных людей и беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина даже пожала плечами, неправильно истолковав доброжелательный взгляд этого странного человека. А Семёнову просто было хорошо. Коренной москвич, он любил Ленинград, город, из которого не раз уходил в Антарктиду и улетал на Льдины, здесь он прощался с Большой землёй и здоровался с ней тоже здесь. Ноги, ещё не успевшие отвыкнуть от полупудовых унтов, сами собой шли безо всяких усилий, вместо многослойной тяжёлой одежды тело невесомо облегал плащ, и сугробов тебе никаких, ветеришко пустяковый - живут же люди! Так бы и ходил без устали с утра до ночи, глядя на разных людей - разных, в том-то всё и дело! - на витрины, улицы и на всю эту кипящую жизнь, которую на станции только в кино увидишь. И привычно удивлялся себе: жил ведь на Большой земле, не в полярке родился, а до первой зимовки никогда не ценил вот таких необыкновенных вещей, как эти деревья в скверике. Стоят себе, колышут бездумно желтеющими листочками и ведать не ведают, сколько в них радости и смысла.
У Аничкова моста Семёнов, как добрым знакомым, подмигнул вставшим на дыбы коням, глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский воздух и свернул с Невского на Фонтанку. Отсюда до Института было несколько минут ходу, и Семёнов почувствовал привычное волнение, какое испытывал всегда, когда приезжал в Институт. После долгих зимовок и экспедиций по этому асфальту шли самые знаменитые полярники и тоже, наверное, волновались при виде Института…
Вспомнил Семёнов, как много лет назад пришёл сюда в первый раз, худым, неоперившимся птенцом. Начальник кадров Муравьёв, крёстный отец двух поколений полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:
- Куда хочешь?
- Куда пошлёте! - Семёнов вытянулся, руки по швам.
- Послать тебя… это я могу, - проворчал Муравьёв. - Крепкие морозы с ветерком любишь?
- Не очень… - ответил Семёнов и испугался, запоздало подумав, что другой ответ был бы начальнику приятнее.
- Смерти боишься? - И взгляд, будто щуп, до самых печёнок.
- Боюсь, - честно признался Семёнов.
- Во сне храпишь?
- Храплю, - безнадёжно кивнул Семёнов.
- Теперь сам посуди. - Муравьёв стал загибать пальцы. - Морозов не любишь, смерти боишься, во сне храпишь. Ну какой из тебя полярник? Могу позвонить на завод радиоизделий, там техники нужны.
- Спасибо, - уныло сказал Семёнов. - Дайте, пожалуйста, мои документы.
- Куда пойдёшь?
- Не знаю ещё… Может, в Архангельск, там приятель живёт.
- А на Скалистый Мыс радистом хочешь?..
- Хочу!?
- Чего орёшь, не глухой. Оформляйся.
Долго ещё в Институте вспоминали зелёного новичка, который не любит морозов, боится смерти и храпит. Семнадцать лет как испарился тот новичок, но вместе с ним навсегда ушло и то, чего не заменишь положением и опытом, - телячий оптимизм, весело бегущая по жилам кровь и каждый день открытия.
По годам идёшь, как вверх по лестнице - с каждой ступенькой всё труднее. Тот зелёный новичок порхал и подпрыгивал, а начальник станции шествует, усмехнулся Семёнов. Впрочем, подумал он, многие печалятся этой неравноценной замене - молодости на опыт, а предложи вернуться назад - редко кто согласится. Радости вновь пережить - пожалуй, а невзгоды и ошибки?
- Сергей, где твоя борода?
- Там же, где твоя - на веники пошла!
В Институте коридоры длинные, за три часа не обойдёшь. Сделал шаг - кореша встретил. Обнялись, помяли друг друга по полярной привычке.
- Как там Льдина?
- Позавчера была целёхонькая.
- Верно, что тебя медведь чуть не схарчил?
- Информация ошибочная, наоборот: я - его!
- С возвращением, Николаич! - приветствовал Семёнова загорелый бородач в кожаной куртке. - Отдрейфовал?
- Спасибо, Палыч. А ты где обитаешь?
- Только-только от пингвинов вернулся, на "Оби".
- В Мирном как, пальмы не расцвели?
- Путаешь, Николаич! - Бородач ухмыльнулся. - Пальмы - они на твоём Востоке.
- Не наступай на больную мозоль, - вздохнул Семёнов. - Пионерскую и Комсомольскую прикрыли, а теперь и до Востока добрались…
- Да, закрыли твой Восток на учёт, - посочувствовал бородач. - Ну, а сейчас куда махнёшь?
- Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.
- Слышали? - Бородач остановил приятелей. - Такую гаубицу в резерве держат!
- Недолго, Сергей, будешь ржаветь, - включился один из них. - Станцию для тебя новую открывают… Только - молчок, секрет пока что!
- Где? - простодушно спросил бородач.
- На самой северной точке… Южного берега Крыма!
Посмеялись, поговорили, разошлись.
- Семёнов? - удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом. - Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?
- Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы, - отшутился Семёнов. - Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.
- Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?
- Не знаю. - Семёнов пожал плечами. - Вроде бы не за что.
- А вот здесь ты ошибаешься, начальство всегда найдёт!.. Шучу. - Макухин, однако, не улыбнулся. - Зачем же он тебя вызвал?.. Шумилин вроде все антарктические станции укомплектовал… Кстати, Семёнов, начальником следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдёшь ко мне замом?
- До следующей полтора года, трудно загадывать, - уклончиво ответил Семёнов.
- Твоя голова, думай. - Макухин покровительственно похлопал Семёнова по плечу. - Гаранин Андрей с тобой вернулся?
Семёнов кивнул.
- Его бы тоже взял, начальником аэрометотряда, - с тем же покровительством в голосе продолжал Макухин. - Ну, бывай!
Семёнов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй, принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не отнимешь, всю полярку прошёл с низовки, во всех переделках побывал, а зимовать с ним не любили. Почему? Трудно сказать, какие-то штрихи, пустяки. Ну, хотя бы то, что за общий стол не садился, подчёркивал дистанцию. Или с самого начала зимовки выбирал человека послабее и делал из него "мальчика для битья". Или: спиртное разрешал коллективу только по праздникам, а себе - когда появлялось желание. Спорить с ним боялись, приказы выполняли по-армейски, но когда среди полярников распространили анкету с вопросом: "С каким начальником ты хотел бы зимовать?" - Макухина почти никто не назвал. А начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа и не случались ЧП… За себя-то Семёнов был спокоен, на него Макухин бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и думать нечего, никуда Семёнов не пойдёт. Пусть с Макухиным зимует другой…
- Здравствуйте, Сергей Николаич!
- Женька? - Семёнов с удовольствием пожал руку молодому крепышу с русым хохолком и открытым лицом человека, у которого нет в мире врагов, да и откуда им взяться, если он никому ничего плохого не сделал. - Куда судьба забросила?
- На Врангель сватают, в бухту Роджерса. А я вас искал, в гостинице. Вера Петровна сказала, что вас Свешников вызвал.
- Так я ведь прилетел только, в отпуск собираюсь… Как нога?
- Хоть вприсядку, Сергей Николаич!
С механиком-дизелистом Дугиным Семёнов несколько лет назад отзимовал на Востоке и почти весь прошлый год - на Льдине, до несчастного случая, когда Женьку вывезли с переломом ноги. Дугин Семёнову нравился. Сдержанный, на редкость исполнительный, он легко входил в коллектив, с полуслова подхватывал приказы и, случалось, без подсказки одёргивал ребят, вылезавших из оглоблей. Семёнов ценил такую преданность, верил Дугину: дизель Женька мог разобрать и собрать с закрытыми глазами, на тракторе по Льдине раскатывал, как на велосипеде, знал сварочное и взрывное дело.
- Езжай пока что, - с сожалением сказал Семёнов. - На Врангеле повеселее будет, чем на нашей ледяной корке. Поохотишься, порыбачишь.
- Какая там охота! - вздохнул Дугин - Оленей, говорят, колхоз поставляет, а в море разве рыбалка?
- Не скажи, в августе туда гуси канадские прилетают тучами, - подбодрил Семёнов. - Ну, не пропадай!
- Если что, так я на крыльях, только знать дайте, - попросил Дугин.
- Договорились, Женя. Координаты твои те же? Лады. Может, и сведёт судьба.
Не знал тогда Семёнов, что сведёт, и не раз! Необозримы полярные широты, а дорог, по которым ходят люди, там не так уж и много, то и дело перекрещиваются.
* * *
- Здравствуй, Сергей, - Свешников поднялся и приветливо протянул Семёнову могучую руку. - Заматерел ты, брат, раздался, впрок, видно, идёт тебе полярное питание на свежем воздухе. В газете о тебе писали, слышал? Наступает молодёжь на пятки, вот-вот под это кресло клинья начнёт подбивать!
- Пётр Григорьевич… - с упрёком произнёс Семёнов.
- Отдрейфовал ты прилично, - продолжал Свешников, - скажем, на четвёрку. Можно было бы даже с плюсом, если бы не перерасход спиртного.
- Два ящика с коньяком при подвижках льда… - начал было Семёнов.
- Расскажешь своей бабушке, - усмехнулся Свешников. - Загадка природы! Почему-то на всех станциях в авралы страдают в первую очередь именно ящики с коньяком! Устал?
- Нормально, Пётр Григорьевич, "Москвич" в гараже бьёт копытом, в путешествие собираемся - с Гараниными.
- Поня-ятно. - Свешников на мгновение призадумался. - Идея хорошая…
Зазвонил телефон, Свешников жестом указал Семёнову на стул и завёл с кем-то длинный и, судя по первым словам, деликатный разговор. Голос его раскатисто гремел, этакий густой, как сгущёнка, баритон, даже удивительно было, как выдерживает такой напор телефонная трубка, затерявшаяся, казалось, в огромной ладони. Семёнов отключился - неприятно слушать чужие тайны - и с почтительной симпатией покосился на хозяина кабинета. Массивный, лишний жирок появился, всё реже надевает Пётр Григорьевич свои видавшие виды унты… А силы в нём были немереные, все помнили случай, когда провалившуюся под лёд упряжку в одиночку вытащил и, сам мокрый насквозь, полсуток до берега добирался. Из первопроходцев - не любил ходить по чужим следам. Что поделаешь - годы, от них и скалы выветриваются…
Семёнов уважал Свешникова и его полярную мудрость. От него в свой первый дрейф он научился тому пониманию Полярного закона, которое даётся только жизнью на трудной зимовке, и не раз и навсегда, как некая догма, а как метод, которым следует пользоваться в зависимости от обстоятельств. "Спасай товарища, если даже при этом ты можешь погибнуть, - учил Пётр Григорьевич. - Помни, что его жизнь всегда дороже твоей". Если б только говорил, но Свешников так и поступал, и потому сформулированный им главный закон зимовки врезался в память, как буквы в гранит, - навсегда. Всего лишь год прозимовал Семёнов под началом Свешникова, но тот год оказался очень важным, и за него Семёнов был благодарен судьбе.
- Как он станцией будет командовать, если женой не научился? - продолжал греметь Свешников.
Семёнов стал смотреть на большую, во всю стену, карту мира, на которой разноцветными линиями и стрелами, как на картах полководцев, отмечался дрейф станций "Северный полюс" и маршруты кораблей в Северном и Южном Ледовитых океанах. Вот по этой извилистой линии дрейфовала его последняя Льдина, год жизни шёл по этой линии; а вот и Скалистый Мыс - ещё несколько лет жизни, Антарктида… Мирный… Восток…
- "Кто на Востоке не бывал, тот Антарктиды не видал", помнишь? - послышался голос Свешникова. - Соскучился по своему Востоку?
Семёнов вздрогнул. Свешников с улыбкой на него поглядывал, развалясь в своём кресле.
- Почему это по моему? - возразил Семёнов. - Станцию-то открыли вы, я только ключи от вас получил.
- Помёрзли мы тогда, Сергей, как не мёрзла ещё ни одна собака.
- Было дело, Пётр Григорьевич… А жаль!
- Чего жаль?
- Восток, слово-то какое - Восток! - а закрыли, законсервировали, как банку с грибами!
- Ишь, критикан! Не в свою епархию лезешь.
Семёнов молчал.
- То-то же… Совсем на своей Льдине от субординации отвык. Думаешь, у одного тебя за станцию душа болит?.. Банка с грибами… Консервным ножом пользоваться не разучился?
- Это к чему? - ошеломлённо спросил Семёнов.
- Да ты же в отпуск собрался, - будто бы вспомнил Свешников. - Что ж, после дрейфа отпуск положен, отдыхай, набирайся сил. Кстати говоря, у Макухина на тебя виды, замом собирается сватать.
В словах Свешникова было что-то принуждённое, стороннее.
Семёнов весь подался вперёд, его душила догадка.
- К чему это - насчёт консервного ножа?
- Отдохнёшь, - Свешников явно уклонился от ответа, - отчёт о дрейфе сдашь и подключишься к Макухину. Знаю, что не очень его жалуешь, ничего, притрётесь друг к дружке, сработаетесь… Что, рад? Повышение тебе в руки идёт, благодарить начальство в таких случаях положено!
- Не для того вы меня вызвали, Пётр Григорьевич…
- Смотри ты, каким телепатом заделался… А ведь точно, не для того. Сам-то догадываешься?.. Решение принято только вчера. Будем в этом сезоне расконсервировать Восток… Молчишь?
- Думаю, Пётр Григорьевич…
- А я тебе ещё ничего и не предлагал. О Востоке - так, в порядке информации… Да, слушаю вас. - Свешников прижал к уху трубку. - Привет тебе, Николай Алексеич, привет… Да, буду жаловаться в горком, это тебе правильно доложили… В Антарктиде, сам знаешь, людям податься некуда, а твой кинопрокат заваливает нас такой рухлядью, что даже пингвины деньги за билет требуют обратно! Так что уж расстарайся… А что есть? Ну, читай список…
Семёнов вытер с бровей пот. Не торопись, подумай, Сергей… Вера… дети… сколько можно воспитывать их радиограммами… Не торопись, Сергей…
Семёнов недвижно уставился на карту, взгляд его застыл на крохотной точке в глубине Антарктиды. Точка… Два года отдано, чтобы вдохнуть в неё жизнь.
Семёнов любил Восток и гордился его исключительностью. В первую зимовку бывало, что весь научный мир следил за его радиограммами, ожидая всё новых сенсаций, в июле - августе Восток чуть не каждый день бил мировые рекорды, 80… 82… 85 градусов ниже нуля! А тот незабываемый день - уже в другую зимовку, когда вышли они с Андреем на метеоплощадку и, глазам своим не веря, уставились на отметку: 88,3… Полюс холода, геомагнитный полюс Земли, уникальнейшая точка планеты - станция Восток… Нет большей чести для полярника - первому обжить такую точку, закрепить за людьми форпост, откуда они будут штурмовать Центральную Антарктиду. Тем, кто пришёл следом, было полегче, и открыли, может, они для науки побольше, но первый шаг сделали Свешников, Семёнов и его ребята, и первый дом построили они. И Льдины любил, и другие станции, где доводилось зимовать, а сердцем был верен Востоку. Потому так тяжело и переживал, когда дошло до него, что станция законсервирована. В то время он дрейфовал и не знал толком, в чём дело, то ли санно-гусеничный поезд с топливом через зону застругов не пробился, то ли со снабжением произошли неувязки, но чья-то рука поставила на Востоке крест. Так обидно было, будто полжизни зря прожил, будто на твоих глазах чиновничий бульдозер срыл дело рук твоих.
И вот теперь Востоку приказано воскреснуть. И он, Семёнов, может вдохнуть в него жизнь!
Свешников положил трубку, взглянул на Семёнова и нажал кнопку звонка. Заглянула секретарша.
- Минут десять ни с кем не соединяйте.
- Я согласен, - сказал Семёнов.