- Виделись вчера, козлом скачет. - Чувствуя, что Дугина придётся отстаивать, Семёнов заговорил с излишней бойкостью. - Про тебя спрашивал, велел кланяться.
- Ну, это ты выдумал, - усмехнулся Гаранин. - И не делай такое честное лицо, всё равно не поверю: твой дружок, а не мой. Ты очень хочешь его взять?
- А почему бы нет? Восток знает, дизелист первоклассный да и силой бог не обидел.
- Само совершенство, - подытожил Гаранин. - Идеал, хоть в книжку вставляй.
- А что ты против него имеешь?
- Уж очень тебя уважает. Ну, просто влюблёнными глазами смотрит!
- Ревнуешь?
- Этого ещё не хватало! - возмутился Гаранин. - Тоже мне ещё нашлась Дездемона… Ладно, Дугина я тебе уступаю. Но прошу записать в протокол: без восторгов.
- Тогда отпадает, не берём.
- Да шучу, шучу. Годится твой Женька. А кого вторым механиком?
- На Молодёжную идёт Пичугин, - глядя в список, выжидательно произнёс Семёнов.
- Пусть там и остаётся, - решительно возразил Гаранин. - Ты меня удивляешь. Снова брать его на Восток, да ещё в первую пятёрку?
- Проверка памяти. - Семёнов улыбнулся. - Конечно, отпадает.
А с Пичугиным произошла такая история. В первую зимовку на Восток стремились попасть многие: уж очень почётной была она в глазах полярников - первая зимовка в самой глубине ледового материка. Отбирали самых, казалось, надёжных, лучших из лучших, а случилась осечка. Никто ещё не зимовал на куполе Антарктиды на такой высоте - три с половиной километра над уровнем моря, и редко кто брал на себя смелость предсказать, что ждёт людей на Востоке в полярную ночь. И вдруг зашелестел, пронёсся слушок, что теоретически морозы в этом районе возможны совсем уж неслыханные, градусов под сто двадцать ниже нуля. Люди забеспокоились, зашушукались по углам: слава, почёт - вещи приятные, а не покойникам ли достанутся? Тогда Семёнов объявил: пока самолёты ещё летают - решайтесь, паникёры мне на станции не нужны. Полярники - народ самолюбивый, позориться никто не захотел, и разговоры прекратились. И тут двое начали кашлять. Не просились обратно, не намекали даже, а просто кашляли - надрывно и мучительно, днём и ночью. Бармин осмотрел их, лёгкие в порядке; бронхи - раздражены, конечно, но и у других не лучше: воздух здесь сухой, во рту как песком посыпано. Позорить этих двух Семёнов не стал, отправил в Мирный по болезни и заменил двумя добровольцами. Одним из кашлявших и был Пичугин. Спустя несколько лет он всё-таки прозимовал на Востоке, да и на другие станции его охотно брали, но парень он был неглупый и к Семёнову ни разу не просился.
- Может, Сагайдака с Молодёжной взять? - предложил Гаранин. - Дизелист никак не хуже Дугина, бывший штангист, да и отзываются о нём неплохо.
Семёнов задумался. Сагайдака он знал, ничего предосудительного за ним не числилось. И всё-таки что-то мешало без раздумий принять эту вроде бы подходящую кандидатуру, что-то мешало…
- С изъяном твой Сагайдак! - вспомнил Семёнов. - Не хочу ему прощать того тюленя.
Может, спорным был тот случай, немногие бы придали ему значение, но при отборе в первую пятёрку следовало учитывать всё. В одну из первых экспедиций товарищи застали Сагайдака на припае за странным занятием: преградив тюленю путь к воде, он пинал его, неповоротливого и беспомощного на льду, ногами и хлестал ремнём. На недоуменный вопрос, зачем он это делает, Сагайдак ответил, что просто так, от скуки. Заступники позволили тюленю плюхнуться в разводье, а про случай тот поговорили и забыли…
- Правильно, с изъяном, - согласился Гаранин. - Послушай, Сергей, у меня есть совершенно неожиданное предложение.
- Ну?
- Только не отвергай с ходу, подумай: Веня Филатов!.. Ну, вот, я ведь просил тебя подумать!
Семёнов отрицательно покачал головой.
- Во-первых, мы с ним не зимовали. Во-вторых, говорят, вспыльчивый и склочный.
- Кто говорит?
- Не помню. - Семёнов пожал плечами. - А с чего это ты вдруг?
- Честно говоря, совсем не вдруг, я с самого начала о нем думал, - признался Гаранин. - Просто ждал, что найдётся кто-то более знакомый и проверенный в деле. А теперь вижу, что вряд ли найдётся. Покровский и Уткин сразу же после дрейфа на новую зимовку не пойдут, они не такие ослы, как мы с тобой, да и жёны их не пустят. Тимофеев только неделю назад прилетел на нашу Льдину, забирать его оттуда - рука не поднимется. Пичугин, Сагайдак отпадают, фамилии остальных, кто в списках, мне вовсе не знакомы. А про Филатова действительно разное говорят. Но обрати внимание: или очень хвалят, или от души ругают.
- Чего же здесь хорошего?
- В таких случаях я люблю разбираться: кто хвалит, а кто ругает.
- Ну и разобрался?
- Да. Его любит Бармин и терпеть не может Макухин.
- Это уже кое-что… А от себя что можешь сказать?
- Они, как ты знаешь, дрейфовали вместе, мы же их меняли… - задумчиво продолжал Гаранин. - Тебе-то было некогда, ты принимал у Макухина станцию, а я две недели жил в одном домике с Филатовым. И он мне понравился.
- Чем?
- Он бывал вспыльчив и груб…
- Начало многообещающее, - усмехнулся Семёнов.
- С Макухиным, - Гаранин пропустил реплику мимо ушей, - и с его свитой. Своенравен, упрям, дерзок на язык…
- Тоже неплохой набор.
- По молодости - ему двадцать три года. И при всём этом абсолютно, предельно честен. Ни грамма фальши.
- А работник?
- Вспомни, какую дизельную получил от него твой любимый Дугин.
- Неплохую, - кивнул Семёнов. - Действительно ругал его Макухин. Да ещё как!.. Ты ручаешься за Филатова?
- Пожалуй, да.
- Тогда зови, будем знакомиться. Только, чур, Андрей: как заявится - уйди, не дави на меня, не на рыбалку напарника подбираем.
Филатов и Бармин
Семёнов с любопытством смотрел на Филатова. Сложения парень мощного, а совсем юный, даже бриться безопаской как следует не научился, - свежий и довольно глубокий порез на подбородке. Черноволосый и глаза чёрные, острые, такие из ласковых легко могут стать недобрыми, - выразительные глаза. На стуле сидит, как на лошади, каждый мускул нетерпеливо подрагивает. "Взрывной паренёк, - подумал Семёнов, - с мгновенной реакцией".
- Это у вас так положено - изучать человека? - вдруг пробурчал Филатов.
- Извините, я просто задумался.
- Чего передо мной извиняться, я не девочка. Я к тому, что молчим, как на собрании.
- Вопрос поставлен правильно. - Семёнов улыбнулся. - Как ваше отчество?
- Отчество? - удивился Филатов. - Вы человек немолодой, вас можно и по отчеству, а меня зачем? Веня - и все дела.
Семёнову стало весело.
- Ты, Веня, прав, я человек в годах. Тридцать восьмой пошёл.
- Вот видите. - Филатов сочувственно кивнул. - А с виду вы ещё ничего себе.
- Спасибо. - Семёнов отвернулся, чтобы скрыть улыбку. - Значит, собрался на Новолазаревскую?
- Если возьмут, - настороженно ответил Филатов
- А на Восток не хотел бы?
- Ну вот, - оживился Филатов. - А то вокруг да около… Конечно!
- А хорошо себе представляешь, что это такое - Восток?
- Саша Бармин, доктор наш, весь дрейф рассказывал, до смерти пугал: холод собачий, дышать нечем и прочее. Вот кого бы вам пригласить - Бармина!
- Рекомендуешь?
- Хитрите, Сергей Николаич, вы же его лучше меня знаете.
- Дружил с ним?
- В общем, да. С удовольствием, как говорят, общался.
- А ведь он тоже не очень молод, тридцать один год.
- Ну, это ещё терпимо.
Семёнов снова отвернулся. Парень, кажется, забавный.
- А за что Макухин тебя невзлюбил?
Филатов нахмурился.
- Ага, значит, и вам накапал… Тогда давайте напрямоту. Андрей Иваныч рекомендовал вам меня как классного дизелиста?
Семёнов кивнул.
- А он не говорил, что я для начальства человек неудобный?
- Почему?
- Спорить люблю, личные мнения при себе держать не умею. Охотно ими делюсь.
- С начальством?
- Бывает, и с ним, - с тем же вызовом продолжал Филатов. - Если имеете в виду лично товарища Макухина. Он всех, кто пониже рангом, винтиками считает. На этой почве и расходились. Работу делал, как положено, а наступать на себя не давал, мозоли от этого бывают.
Семёнов прошёлся по номеру. Парень - что порох, далеко не лучшее качество для трудной зимовки. Явно любит собой покрасоваться, да и самоуверенности ему не занимать, хотя били его, наверное, часто, у таких жизнь редко течёт гладко, слишком ершистый… Рубит с плеча от простоты? Вряд ли, на простака Филатов не очень-то похож… Прямота, честность? Возможно. Качества превосходные, однако бывает, что такие правдолюбцы начинают "качать права" в самой неподходящей ситуации, когда единственную правду знает только начальник. И тогда прямота, честность и жажда справедливости - жаль, тебя нет рядом, Андрей, могли бы поспорить - выливаются в губительную для коллектива склоку… Не из таких ли правдолюбцев Филатов?
Семёнов колебался. Не взять Филатова - значит, обидеть Андрея, чутью которого привык доверять. Андрей ошибается редко, но всё же такие случаи бывали: слишком многое он прощает людям, в которых, как он говорит, "ни грамма фальши". Но не только из этого, из других важных слагаемых складывается полярник… Было бы время "обкатать на всех режимах", проверить, так нет этого времени… Рискнуть?
- Так что, не берёте?
"Напрягся, сжался, как пружина, - подумал Семёнов. - Силы много, воли - ещё не знаю, а вот такта маловато". И всё же парень чем-то ему нравился.
- Не опережай события, Веня. Женат?
- Рано мне жениться, подожду. Мир хочу посмотреть.
- Поэтому - в Антарктиду?
- Конечно! Одна дорога, говорят, чего стоит, два океана и стоянки в инпортах!
- Родители?
- Мать умерла, отец с мачехой живёт… А других родственников нет, ни здесь, ни за границей, я всё в анкете написал, в отделе кадров.
- Твоя анкета меня не интересует. Учиться дальше собираешься?
- Обойдусь. Валька Горохов, друг детства, за пять лет в институте от зубрёжки высох и сто двадцать получает. А я двести где хочешь заработаю с восемью классами.
- У меня на станции все чему-нибудь учатся, - сказал Семёнов. - И тебе придётся, иначе будешь белой вороной.
- Значит, берёте? - обрадовался Филатов. - А то я уже разволновался.
- С этим условием, - напомнил Семёнов. - Американский учёный будет с нами зимовать, язык можешь выучить.
- Заманчиво! - охотно согласился Филатов.
Он явно повеселел, уселся поудобнее, разжал скованные руки.
- Теперь можешь задавать вопросы мне, - предложил Семёнов.
- А я про вас всё знаю, - выпалил Филатов. - Мне Саша рассказывал. И про то, как из шурфа на Востоке выбирались, и разное другое.
- Всыплю я твоему Саше!
- Фу ты, чёрт! - расстроился Филатов. - Болтун - находка для шпиона…
- Ладно, - проворчал Семёнов. - Только зря полагаешь, что со мной очень легко будет. Здесь Саша тебя явно дезинформировал.
- Ну, работы я не боюсь… - Филатов снова приободрился. - Шея здоровая, любой хомут налезет… А с этим на вашем полюсе как, сухой закон?
- Сам не захочешь, кислорода в воздухе маловато, горная болезнь одолевать будет. Даже курить бросишь.
- Ну, это мы ещё посмотрим… Платить-то за горную болезнь и прочие удовольствия как будете?
- Зарплата плюс двенадцать рублей суточных.
- Подходяще. А ещё вопрос можно? Даже и не вопрос, а просьба.
- Давай свою просьбу.
- Возьмите Сашу Бармина! - с жаром выпалил Филатов.
- Считай, что уже взял. - Семёнов взглянул на часы. - Вот-вот должен быть здесь.
- Везучий ты, Веня! - радостно удивился Филатов. - В такой день и на улицу выходить опасно, с будущей женой познакомишься.
"Решено, беру", - удовлетворённо подумал Семёнов.
- А этот поморник с Новолазаревской что здесь делает? - войдя, весело осведомился Бармин. - Неужели берёшь его, Николаич? Волосы на себе рвать будешь.
- Не хотелось бы, - включился в игру Семёнов. - А какой у него главный недостаток?
- Неимоверно, чудовищно прожорлив. - Бармин исподтишка подмигнул негодующему Филатову. - Всё съест. Напомни, сколько стоит доставка одного килограмма груза на Восток?
- Страшно подумать, целое состояние.
- Быть тебе, Николаич, банкротом, - продолжал злодействовать Бармин. - Чтобы прокормить Веню, придётся удвоить станционный бюджет. Однажды этот фрукт на моих глазах слопал шесть бифштексов и потом поднял крик, что его морят голодом. Не говорю уже о том очевидном, но безобразном факте, что вечно по ночам камбуз обшаривал в поисках съестного. Теперь я понимаю, Филатов, почему шеф-повар Гремыкин гонялся за тобой с веником!
- Всё наоборот, - ухмыльнулся Филатов. - Не верьте ни одному его слову, Сергей Николаич, это он на спор съел шесть бифштексов.
- Ну и что? - с достоинством произнёс Бармин. - Я - мужчина, а ты кто? Такому заморышу и одного бифштекса много. Каких-то жалких десять раз двухпудовик выжать не мог.
- Одиннадцать. - поправил Филатов. - А ты пятнадцать, и то лишь потому, что перед этим банку витаминов ухлопал.
- Увертюра закончена? - спросил Семёнов. - Докладывай, Саша.
- Только что от Шумилина, - сообщил Бармин. - Сначала чуть не испепелил меня, а потом - о благороднейший Зевс-олимпиец! - согласился отпустить к тебе, если найду замену.
- С бойни, любого живодёра… - как бы про себя заметил Филатов.
- Нашёл? - Семёнов сдержал улыбку.
- Сразу двоих, так что, Николаич, не беспокойся.
- Хороший мужик Шумилин! - с чувством проговорил Семёнов. - Значит, не беспокоиться, Саша?
- По крайней мере обо мне и моём здоровье, - уточнил Бармин.
- За сто килограммов перевалил? - Семёнов с удовольствием окинул взглядом атлетическую фигуру доктора.
- На пятьсот граммов, - скромно уточнил Бармин.
- Это, наверное, мозг, - догадался Филатов.
Между ними снова началась весёлая склока, а Семёнов благодушно посмеивался и думал, что пока всё складывается удачно. Главная удача, конечно, Андрей, а вторая по значению - Саша Бармин. Если даже допустить, что есть у полярников доктора получше и поопытнее Бармина, то по человеческим качествам равных ему Семёнов не знал. Доктора, в общем, народ избалованный, сознающий исключительность своего положения: от них зависит жизнь, а редкая зимовка случается без того, чтобы кого-то не приходилось спасать. Бармин же заставлял забывать о том, что он доктор, - чрезвычайное преимущество для человека его профессии. Докторам полярники часто чего-то недоговаривают, а то и просто боятся пожаловаться: а вдруг, испугавшись ответственности, не допустит к зимовке, спишет? От Бармина же ничего не скрывали, в голову никому не приходило, что Саша, известнейший в полярных широтах мастер розыгрыша, доброжелательнейший из доброжелательных, способен подвести друга. А врачом был безупречным. Настоящих больных лечил всерьёз, мнительных - психотерапией и огромными дозами юмора. И доверие к Бармину было безграничным.
С Барминым Семёнов зимовал дважды, у него, как у многих опытных полярников, были свои мерки, рождённые длительными наблюдениями. Так, он очень уважал молодого доктора за то, что кожаный костюм на нём был истрёпан и донельзя засален. "Покажи мне после зимовки свой кожаный костюм, и я скажу, какой из тебя полярник", - вспоминал Семёнов Георгия Степаныча, своего полярного крёстного. Хотя и шутка, а умная, со смыслом. С одной стороны, если твой костюм изодран - значит, ты не гнушался никакой работы. А с другой - значит, ты не скупой человек, потому что кожаный костюм выдаётся полярнику на год, и многие его берегут, стараются в целости сохранить до Большой земли - для рыбалки и прочего. А доктор своего костюма не жалел и работал в нём на всех работах: и дизелистам помогал, и авралил в пургу, и мыл котлы повару, и делал всё другое, что положено и не положено по штату. Но медицинские приёмы вёл в ослепительно белом халате и в чепчике, и несколько аппендиксов удалил без осложнений, и несговорчиво за чистотой на камбузе следил.
И ещё одно важное качество было у доктора: на нём отдыхал взор. В иной красоте находишь что-то неприятное, вызывающее смутное к ней недоверие, что ли; наверное, такое бывает, когда между внешностью и душой человека не угадываешь гармонии, какая только и делает красоту совершенной. Такая красота скоротечна, рано или поздно духовная ущербность проявится на ней, как на портрете Дориана Грея. Бармину же от щедрот природы было отпущено на троих: мощно вылепленное скульптурное тело, энергичное, с богатой мимикой красивое лицо и широкая, открытая душа; особенно красили его настоящего синего цвета глаза, которые у взрослых людей вообще почти не встречаются.
- Другие жёны в слёзы, а моя чуть не пляшет, когда муж уходит в Антарктиду, - посмеивался Бармин. - Ни одной соперницы на всём континенте!
О Нининой ревности ходили легенды. Однажды в отделение, которое вёл Бармин в одной ленинградской клинике, поступила с переломом ноги прехорошенькая фигуристка, и Нине стало это известно. Наутро, когда Бармин пришёл на работу, фигуристка исчезла. Перевели. Оказалось, Нина звонила главному врачу и очень об этом просила. А мужу объяснила: "Она нарочно сломала ногу, чтобы к тебе попасть!"
- Отныне мне разрешено принимать к себе только травмированных старушек! - веселился Бармин. К Нине он, впрочем, относился с нежностью и вовсе не собирался ей изменять. Во всяком случае, не прилагал к этому никаких усилий, ибо доподлинно знал, что любая другая женщина устроена так же, как его жена. И ради того, чтобы лишний раз в этом убедиться, стоит ли рисковать такой важной для полярника ценностью, как мир и согласие в семье?
Когда один за другим пришли Гаранин и Дугин, Семёнов распределил обязанности. Каждый час был дорог, и первая пятёрка приступила к работе.
Дугин и Филатов уехали получать два новых дизеля для Востока, Бармин отвечал за продовольствие, лекарства и оборудование для медпункта, Гаранин - за одежду и научные приборы. За собой Семёнов оставил кадры и общее руководство.
С грехом пополам, но за месяц люди были подобраны, грузы доставлены на "Обь". Семёнов и Гаранин вылетели в Москву - прощаться.
Сказка для детей
Казалось бы, одинаковые они - дорога в Антарктиду и дорога домой, а проходят по-разному. Когда возвращаешься, время тянется бесконечно, каждая неделя превращается в месяц - спишь и видишь встречу на причале. А туда - дни и недели бегут вскачь, оглянуться не успеешь, как остаются за спиной и Европа с её глубокой осенью, и благодатные тропические широты с их вечным летом. Потому что на зимовку полярник не спешит, никуда она не денется, а морское же путешествие - удовольствие, которое очень хотелось бы продлить.