Приведите черную козу!
Дальнейшая беседа была такой несвязной, что почти не сохранилась в моей памяти. То ли не желая открывать свои истинные мысли и намерения, то ли по какой-нибудь другой причине, Айша говорила без обычной свободы. Она сообщила Лео, что этим вечером будет устроен танец для нашего развлечения. Я был очень изумлен, ибо полагал, что амахаггеры - слишком угрюмый народ, чтобы предаваться легкомысленным забавам, но, как потом выяснилось, их танцы имеют мало общего с пышными празднествами, устраиваемыми в других странах, диких или цивилизованных. Мы уже собирались удалиться, но тут Айша предложила показать Лео достопримечательности пещер, он охотно согласился, и мы все, включая Джоба и Биллали, отправились их осматривать. Не стану повторять большую часть уже описанного. Хотя усыпальницы - вся гора состояла из них, как из сотов, - и различались размерами и формой, их содержимое было почти всегда одинаковым. Затем мы осмотрели пирамиду из костей, которая снилась мне накануне ночью; оттуда, по длинному коридору, мы отправились в одну из тех общих гробниц, где хоронили бедных граждан имперского Кора. Их тела сохранились не так хорошо, как тела богачей. Многие даже не были прикрыты саванами, и укладывали их по пятьсот - тысяче в одной большой гробнице, а иногда даже наваливали грудами - так валяются павшие на поле сражения.
Нечего и говорить, что Лео был очень заинтересован этим невиданным потрясающим зрелищем, которое сильно будоражило его воображение. Бедный Джоб, однако, не проявлял подобного энтузиазма. После всего, что он перенес в этой варварской стране, его нервы были расшатаны, и, как нетрудно догадаться, он с трудом выдерживал вид такого множества останков людей, чьи голоса навсегда растворились в вечном безмолвии гробниц, тем более что их тела были в превосходной сохранности. Не утешили его и слова старого Биллали, который, видя его сильное волнение, сказал, что он напрасно боится мертвецов, ибо недалек час, когда он и сам присоединится к их сонмищу.
- Нашел чем утешить, сэр, - воскликнул Джоб, когда я перевел ему эту реплику. - Но чего и ждать от старого дикаря-людоеда? Хотя, конечно, он и говорит сущую правду, - со вздохом добавил он.
Окончив обход пещер, мы вернулись к себе и пообедали; шел уже пятый час, и мы все, особенно Лео, нуждались в подкреплении и отдыхе. В шесть часов мы, вместе с Джобом, зашли к Айше, и она окончательно запугала нашего бедного слугу, показав ему картины на глади воды. Она узнала от нас, что в семье у него семнадцать душ детей, и велела ему представить себе по возможности больше братьев и сестер, будто бы они все собрались в отцовском доме, и вот на воде отразилась сценка из далекого прошлого - какой она запечатлелась в памяти нашего слуги. Некоторые из лиц видны были совершенно отчетливо, другие смутно, как будто их смазали, или же у них резко подчеркивалась какая-нибудь одна черта: это происходило в тех случаях, когда Джоб плохо помнил наружность или помнил что-то общее для всего семейства, а вода отображала лишь собственное его представление. Тут следует иметь в виду, что Она была отнюдь не всесильна и, за очень редкими исключениями, могла воспроизвести на воде только то, что было запечатлено в памяти кого-либо из присутствующих и только усилием его собственной воли. Но если местность была ей знакома, так было в случае с нами и вельботом, она могла отобразить на воде все происходящее как бы со стороны. Эта способность, однако, не распространялась на других. Она могла, например, показать, как выглядит изнутри часовня нашего колледжа, в том виде, в каком она мне запомнилась, но не в ее нынешнем; когда дело касалось других, эта ее способность строго ограничивалась воспроизведением того, что хранилось в их собственном сознании. Когда мы попытались показать ей для ее развлечения такие прославленные сооружения, как собор св. Павла и Парламент, и то, и другое изображение оказалось неполным: хотя мы и имели общее представление об их виде, но не могли припомнить всех архитектурных деталей, что, конечно же, портило эффект. Но растолковать все это Джобу было невозможно: он никак не хотел принять естественное объяснение феномена, который при кажущейся загадочности, в сущности, является замечательно совершенным образцом применения телепатии, а не проявлением черной магии, как считал наш слуга. Никогда не забуду дикого вопля, которым он разразился, увидев достаточно точные портреты своих братьев, давно уже разбредшихся по белому свету, так же как я не забуду и веселого смеха, каким Айша приветствовала его остолбенение. Испуган был и Лео: запустив пальцы в свои золотые кудри, он сказал, что по спине у него ползают мурашки.
Так мы развлекались почти целый час - все, кроме Джоба, который отказался от дальнейшего участия в общей забаве, но затем появились слуги и жестами показали, что Биллали просит аудиенции. Ему было разрешено "подползти", что он и сделал с обычной своей неловкостью, сообщив, что все уже готово к танцу - дело только за тем, чтобы Она и белые чужеземцы осчастливили их своим присутствием. Мы поднялись, Айша накинула темную мантию (ту самую, кстати, в которой она волхвовала над огнем) прямо на белые покрывала, и мы отправились. Танец устраивался на свежем воздухе, на гладком каменистом плато перед большой пещерой. В пятнадцати шагах от входа были поставлены три табурета. Мы уселись на них и стали ждать, так как танцоров пока не было видно. Уже стемнело, но луна еще не взошла, и мы недоумевали, каким образом сможем посмотреть танец.
- Сейчас поймешь, - с легким смешком сказала Айша, когда Лео высказал свое недоумение вслух. Только она успела это вымолвить, как со всех сторон, будто из-под земли, выросли темные фигуры с огромными пылающими факелами в руках. Языки огня были длиной в целый ярд. Человек пятьдесят танцоров - выглядели они сущими дьяволами - ринулись на нас. Лео первый понял, что за факелы у них в руках.
- Боже! - воскликнул Лео. - Они держат подожженные трупы.
Я все смотрел и смотрел. Он был абсолютно прав - для освещения празднества использовались мумии из склепов.
Факельщики-танцоры складывали эти мумии крест-накрест шагах в двадцати от нас. Господи, как ужасно ревело и сверкало пламя этого огромного костра. Даже бочонки с дегтем не горели бы с такой неистовой силой. И это еще не все. Внезапно один здоровенный амахаггер схватил горящую человеческую руку, которая отвалилась от туловища, и умчался с ней в темноту. Вскоре он остановился, и в небо взметнулся высокий столб огня, освещая все кругом и сам факел. То было тело женщины, привязанное к крепкому колу, вбитому в расщелину скалы: факельщик поджег ее волосы. Пробежав несколько шагов, факельщик запалил еще одну мумию, затем третью, четвертую - вскоре с трех сторон от нас яростно пылали человеческие тела: бальзам, влитый в их жилы, обладал такой горючей способностью, что из ушей и глаз вырывались языки огня длиной не менее фута.
Нерон, как известно, приказывал обмазывать живых христиан смолой и поджигать их для освещения своих садов; впервые с его времен мы присутствовали при подобном же спектакле, только, к счастью, вместо живых людей использовались мумии.
Мои скромные литературные способности не позволяют мне с достаточной выразительностью описать ужасное и отталкивающее величие действа, которое разворачивалось перед нами. Прежде всего оно не только оскорбляло нравственное чувство, но и вызывало физическое неприятие. Было что-то вселяющее страх и в то же время завораживающее в использовании тел давно уже умерших людей для освещения оргий живущих; происходящее само по себе воспринималось как сатира на живых и мертвых. Конечно, прахом Цезаря - или то был прах Александра Македонского? - можно затыкать дыру в бочонке; однако останки властителей, пришельцев из далекого прошлого использовались, чтобы освещать дикую шаманскую пляску. Подобное применение, может быть, уготовано и нам; для наших энергичных потомков мы не будем значить ничего: многие из них не только не станут чтить нашу память, но и, возможно, проклянут нас за то, что рождены нами в этой юдоли скорби.
Была в этом фантастическом действе и другая сторона, чисто физическая. Древние граждане Кора горели так же быстро и ярко, как и жили (я сужу по оставленным ими изваяниям и надписям). И было их великое множество. Как только очередная мумия сгорала по лодыжки, это происходило минут за двадцать, амахаггеры отшвыривали остатки ног пинками и тащили следующую. Костер бушевал все с той же силой, языки огня с треском и шипом взвивались на двадцать-тридцать футов, отбрасывая вокруг ослепительные отблески; а из темноты все выныривали и выныривали амахаггеры - ни дать ни взять дьяволы, поддерживающие огонь под котлами в аду. Мы все в глубоком потрясении, не отрываясь, смотрели на чудовищное действо, и казалось, из теней вот-вот появятся души, которые некогда обитали в этих пылающих телах, и обрушат грозное возмездие на дерзких осквернителей.
- Я обещала тебе диковинное зрелище, мой Холли, - засмеялась Айша, она одна среди всех нас сохраняла спокойствие. - И как видишь, я сдержала слово. Есть тут и наглядный урок. Не возлагай все свои надежды на будущее - кто знает, что оно может принести. Поэтому живи днем нынешним и не пытайся избежать могилы, которая суждена всем людям. Как ты думаешь, что почувствовали бы давно позабытые вельможные особы, знай они, что когда-нибудь дикари будут освещать ими свои танцы или использовать их как топливо для варки еды? Но вот и танцоры - премилые, не правда ли? Итак, сцена уже освещена - пора начинать спектакль.
Мы увидели две шеренги танцоров, мужчин и женщин, их было около сотни: одетые в обычные свои леопардовые и антилопьи шкуры, они пружинистым шагом обходили костер. Затем обе шеренги в полном молчании выстроились друг против друга, между нами и костром, и начался танец, некое дьявольское подобие канкана. Описать его просто невозможно; хотя танцоры высоко подбрасывали ноги или двигались двойными шагами, на наш непросвещенный взгляд, это была скорее пантомима, чем танец; как и следовало ожидать, эти ужасные амахаггеры, чьи души как будто окрашены в бурый цвет пещер, где они обитают, чьи шутки и веселье имеют своим неиссякаемым источником бренные останки, с которыми они делят свои жилища, избрали для своего танца поистине кошмарную тему. Схватив свою жертву, злодеи погребают ее заживо, тщетно пытается она выбраться из могилы - таково было содержание этой омерзительной трагедии, которая исполнялась в полном молчании и заканчивалась жутким, неистовым танцем вокруг предполагаемой жертвы, корчившейся на земле в багровых отсветах пламени.
Внезапно это столь "приятное" действо было прервано. Небольшая суматоха - и от группы танцующих отделилась рослая, могучего сложения женщина, которая давно уже обратила на себя мое внимание своей бурной пляской; в безумном исступлении, спотыкаясь и пошатываясь, словно одурманенная, она приближалась к нам и громко вопила: "Мне нужна черная коза, нужна черная коза, приведите черную козу!" Затем она повалилась наземь, изо рта у нее шла пена, она корчилась и требовала, чтобы ей привели черную козу; нетрудно себе представить, какое жуткое это было зрелище!
Ее тут же окружила большая толпа танцоров, хотя кое-кто еще продолжал выделывать свои антраша на заднем плане.
- В нее вселился злой дух, - крикнул один из танцоров. - Приведите ей черную козу, да побыстрее. Погоди, дух! Успокойся! Сейчас ты получишь свою козу. Сейчас приведут.
- Мне нужна черная коза, нужна черная коза! - с пеной у рта вопила бесноватое существо.
- Погоди, дух, сейчас приведут черную козу; успокойся, дух, успокойся, дорогой дух!
Это продолжалось до тех пор, пока из соседнего крааля не привели козу; она упиралась, жалобно блеяла, но ее тащили за рога.
- Черная коза! Черная коза! - визжала одержимая.
- Да, да, дух, черная, как ночь. - И в сторону: - Держите ее позади себя, чтобы дух не видел, что у нее белое пятно на крестце и еще одно на брюхе… Погоди чуть-чуть, дух! Вспорите ей горло. Где чаша?
- Коза! Коза! Коза! Дайте мне кровь черной козы! Я хочу, должна испить ее, должна испить! О! О! О! Дайте мне кровь козы!
Истошный вопль возвестил, что коза принесена в жертву, и в следующий миг женщина поднесла одержимой, которая бесновалась все яростней, полную чашу крови: та схватила ее, залпом осушила и сразу же успокоилась, словно бы и не было истерического припадка, буйства или каких-либо других проявлений одержимости. Она вытянула руки, слегка улыбнулась и спокойно примкнула к танцорам, которые так двумя шеренгами и удалились; пространство между нами и костром опустело.
Я думал, что на том развлекательная программа окончилась, и, так как мне было не по себе, хотел уже спросить у Нее позволения уйти вместе со своими спутниками, но тут к костру припрыгало странное существо, которое я принял было за бабуина, с противоположной же стороны подошел лев - вернее, человек в львиной шкуре. К ним присоединились другие ряженые: козел, буйвол с нелепо болтающимися рогами, антилопы бубал, импала, куду, несколько коз и еще много животных, среди них девушка в сверкающей чешуе удава с длинным, волочившимся по земле хвостом. Как только все звери собрались вместе, они принялись плясать, совершая неуклюжие, неестественные телодвижения и подражая крикам соответствующих животных; воздух огласился ревом, блеянием и змеиным шипом.
В конце концов эта пантомима мне наскучила, и я попросил у Айши разрешения осмотреть человеческие факелы, и поскольку она не возражала, мы направились налево. Мы осмотрели несколько пылающих тел, испытывая глубокое отвращение к этому гротескному зловещему зрелищу и собирались уже вернуться, когда наше внимание привлекла танцорка в леопардовой шкуре, которая выплясывала с особой живостью; она отделилась от группы других зверей и, продолжая плясать, постепенно углублялась в темное пространство между двумя факелами, недалеко от нас. Подталкиваемые любопытством, мы направились к ней; едва оказавшись в темноте, танцорка выпрямилась и шепнула: "Идите за мной", голос принадлежал Устане. Не советуясь со мной, Лео повернулся и последовал за ней в густую тень; хотя меня и обуревали недобрые предчувствия, мне не оставалось ничего, кроме как поплестись вслед за ними. Леопард крадучись сделал шагов пятьдесят и остановился там, куда уже не достигал свет костра и факелов, поджидая нас с Лео.
- О мой господин, - прошептала она, - наконец-то я отыскала тебя! Послушай! Моя жизнь в смертельной опасности, случись что, Та-чье-слово-закон не пощадит меня. Бабуин, конечно, рассказал тебе, как она прогнала меня? Я люблю тебя, мой господин, и по обычаю этой страны ты мой. Ведь я спасла тебе жизнь! Неужели же ты отречешься от меня, мой лев?!
- Ни за что, - воскликнул Лео. - А я-то все удивлялся, куда ты подевалась. Пойдем и объясним все царице.
- Нет-нет, она убьет нас. Ты не знаешь, как велико ее могущество. Бабуин знает, он видел. У нас только один выход: если ты хочешь быть со мной, убежим через болота, прямо сейчас, только так мы можем спастись.
- Лео, умоляю тебя, - начал я, но Устане перебила меня:
- Не слушай его. Нельзя терять времени, ни мгновения, ибо смерть витает даже в воздухе, которым мы дышим. Может быть, Она слушает нас даже и сейчас. - И в подкрепление своих доводов, не говоря больше ни слова, она бросилась к нему в объятья. Леопардовая шкура соскользнула у нее с головы, и в звездном свете засветились три белые отметины в волосах. Положение было чревато опасностью, я хотел снова вмешаться, ибо знал, что под действием женских чар Лео быстро теряет голову, но тут вдруг - о ужас! - я услышал за спиной серебристый смех. Обернувшись, я увидел Ее, Биллали и двух глухонемых прислужников. Я отчаянно глотнул воздух и чуть не упал наземь, так как у меня были все основания предполагать, что дело кончится ужасающей трагедией, и первой жертвой паду именно я. Устане вырвалась из объятий Лео и прикрыла глаза, сам же Лео, не сознавая всего ужаса нашего положения, стоял с глуповато-смущенным видом, свойственным мужчинам, оказавшимся в подобной щекотливой ситуации.
Триумф
Наступило мучительно неловкое молчание. Первой заговорила Айша: слова ее были обращены к Лео.
- О, мой повелитель и гость, - произнесла она ласковым тоном, в котором слышались, однако, стальные нотки, - почему ты так смутился? Леопард и Лев - что может быть прекраснее этого зрелища?
- Проклятье! - выругался Лео по-английски.
- Я не заметила бы тебя, Устане, - продолжала она, - если бы свет не упал на твою седину. - Она показала на яркий край луны, которая только-только выплывала из-за окоема. - Танец уже окончился - факелы сгорели дотла: все в мире завершается прахом и безмолвием. Стало быть, Устане, моя рабыня, ты, решила, что это самое подходящее время для любви, а мне даже и в голову не приходило, что ты можешь меня ослушаться, я была уверена, что ты далеко отсюда.
- Не играй со мной, - взмолилась несчастная девушка. - Убей меня сразу, только не мучай.
- Нет-нет, хорошо ли переходить так быстро от жарких объятий любви к холодным объятиям могилы. - Она сделала знак прислужникам, и те схватили девушку за обе руки. С громким ругательством Лео бросился на ближайшего из них и повалил его наземь; он стоял над поверженным с каменным лицом и сжатыми кулаками.
Айша снова засмеялась.
- Превосходный бросок, мой гость; для человека, который еще недавно болел, ты очень силен. Но я прошу тебя из уважения ко мне пощадить моего слугу. Он не причинит никакого вреда девушке; становится холодно, и я хочу, чтобы ее отвели в мои покои. Та, которой ты благоволишь, может надеяться и на мое благоволение.
Я схватил Лео за руку и оттащил его от простертого на земле глухонемого: он был в явной растерянности и не сопротивлялся. Мы все направились по плато к пещере; к этому времени танцоры уже исчезли, и только груды человеческого пепла остались от костра, который освещал недавнее действо.
Мы скоро достигли будуара Айши - мне показалось даже, что слишком скоро, ибо мое сердце давили тяжелые предчувствия.
Айша уселась на подушки, отпустила Джоба и Биллали, велела прислужникам проверить, в порядке ли светильники, и уйти, при себе она оставила только любимую личную прислужницу. Мы все трое продолжали стоять, несчастная Устане слева, чуть в стороне.
- Ну, а теперь, о Холли, - начала Айша, - объясни мне, как ты, в чьем присутствии я повелела этой ослушнице, - она указала на Устане, - уйти отсюда, ты, по чьей мольбе я сохранила ей жизнь, участвовал в том, что я видела; как это случилось - я спрашиваю. Отвечай и, ради своего же блага, говори только правду, ибо я не потерплю ни малейшей лжи!