"В лесах Малабарского берега встречаются племена, которые считаются далеко ниже диких зверей, разделяющих с ними эти дикие пространства. Им не позволяется даже строить себе хижины, чтобы защитить себя от непогоды. Они сооружают себе только навесы на четырех бамбуковых столбах, со всех сторон открытые, эти навесы еще кое-как защищают от дождя, но никак не могут защитить от ветра. Многие из них сооружают себе что-то вроде гнезд среди самых густых зарослей и в этих гнездах укрываются на ночь, словно какие-то хищные птицы. По проезжим дорогам, даже по тропинкам, они никогда не осмеливаются ходить. Вообще, если они заметят издали кого-нибудь, идущего им навстречу, то обязаны предупредить его особым криком, сами же должны обойти место встречи стороною. Они не имеют права садиться с людьми других каст ближе, как на сто шагов. Если кто-нибудь, чем бы то ни было вооруженный, встречает на своем пути одного из этих несчастных, то имеет право убить его тут же на месте, не неся за это никакой ответственности. Эти парии или панди, как их называют, ведут совершенно одичалую жизнь и не имеют никаких сношений с остальными людьми".
Дюбуа удалось посетить одно из тайных убежищ, где ютились эти несчастные. Это был жалкий шалаш, чтобы войти в него, пришлось опуститься на четвереньки.
"И вот я вполз в это отвратительное логово. Я держал около рта платок, смоченный в крепком уксусе, и это отчасти охраняло мое дыхание от того ужасающего смрада, который охватил меня со всех сторон. Внутри шалаша прямо на голой земле лежал какой-то скелет, у которого под головою не было даже или камня, или куска дерева, чтобы заменить подушку. На этом несчастном был только истерзанный кусок какой-то рвани, который далеко не мог прикрыть всего его тела. Я сел на землю рядом с этим человеком, и первые слова, которые он произнес слабым умирающим голосом, были: "я умираю от голода и холода".
Конечно, не все парии живут так, как этот несчастный, но лишь немногие из них имеют обеспеченный кусок хлеба на завтрашний день. Но это только те, которые здоровы, а те, которым случается захворать, почти неминуемо попадают в такое же положение, в каком Дюбуа нашел этого несчастного. Больного все покидают, никто о нем не заботится. Даже родной сын ни крошки не уделит больному отцу из того скудного запаса кореньев и трав, какой он насбирает за день в лесу.
В некоторых областях Индии париям дозволяют строить деревни и, следовательно, соединяться в общины, при условии, однако же, чтобы эти селения располагались в уединенных местах, вдали от селений кастовых людей. Но эти грубые зачатки общественной жизни мало облегчают положение париев. Они прежде всего не имеют права собственности на землю, которую заняли под свое жилище, так что люди из ближайшей деревни с кастовым населением могут прийти и занять их землю, а их самих прогнать. Случается, что так и делают, в особенности в тех случаях, когда парии расчистят окружающую их селение землю и произведут на ней посев. Поэтому-то парии никогда не приступают к обработке земли, если не уверены самым положительным образом, что жатва достанется им, а не другому.
Среди этой беспрерывной борьбы за жизнь дух семьи, конечно, не мог развиться у парии джунглей, как и у парии городского. Но все-таки нравы парии-дикаря несколько мягче, чем парии городского, и его нравственность не так далеко отступает от законов природы, как у его вконец развращенного сородича. Он соблюдает кое-какие кастовые различия, которые напоминают собою что-то древнее. Быть может, это пережиток тех попыток удержаться в цивилизованной жизни, какие делали еще его предки-чандалы. Между тем пария городской утратил всякое представление о своем прошлом, и в его памяти не живет ровно ничего из остатков прошлого. Даже поэтическое чувство, высоко развитое у восточных народов, и то проявляется у парии джунглей. Он, например, помнит множество древних песен, сказок, басен, прибауток, героических рассказов и,, хотя большею частью не понимает их смысла, знает их наизусть, декламирует и напевает. Совокупность всех этих произведений свидетельствует о том, что у его предков существовала обширная устная литература, явно указывающая на гораздо более высокий уровень духовного развития, чем у современного парии. В этой литературе сохранилось даже несколько драматических произведений, являющихся по своему содержанию сатирами на людей касты и, конечно, по преимуществу на жрецов. Судя по совершенству стиля, по идеям и по выполнению, эти вещи вероятно были сочиняемы какими-нибудь браминами, изгнанными из своей касты и изливавшими в этих сатирах свое мстительное чувство к собратьям. Нам удалось раздобыть после долговременных розысков несколько образчиков таких произведений, и мы в этой книге представим их перевод. К сожалению, трудно предъявлять вниманию европейского читателя полные переводы этих произведений без всяких пропусков, потому что бесцеремонное отношение авторов к вопросам приличия и к опрятности языка часто выходит из всяких границ.
Всматриваясь в духовное состояние париев, особенно поражаешься им потому, что оно есть явление упадка. В подобном же состоянии мы видим массу диких и полудиких народов, например, в Африке. Но эти народы, подобно младенцам, еще не выросли, не дошли до духовного уровня взрослого человека, однако, по естественному ходу вещей можно питать надежду, что они вырастут и разовьются. Парии же, наоборот, это как бы взрослые люди, уже достигшие полного расцвета духовных сил, но извергнутые из общества и, под давлением несноснейших притеснений, утратившие человеческий образ. Иному могло бы показаться, что, будучи отринуты своими собратьями, они прониклись каким-то адским духом злобы и сами постарались подавить в себе последние остатки всего человеческого как бы в отмщение за свою обиду. У них, например, сохранилось в памяти множество молитв, заклинаний, стихов и церемоний, очевидно, заимствованных из древнего браминского культа, но они придали всему этому вид диких, безумных, донельзя гнусных, а иногда и преступных фарсов.
Приведем пока один только пример. У индусок существует древний обычай: когда старец проживает последние часы своей жизни, его переносят на берег какой-нибудь реки из числа тех, которые в Индии считаются священными (Ганг, Годаверри, Кришна, Кавери), если же река далеко, то выносят его на берег пруда ближайшей пагоды. Имеется в виду, что умирающий, взирая в свои последние минуты на эти священные воды, очищается этим от грехов своих. У париев сохранился в памяти остаток этого обычая, но он принял у них совсем другой вид. Когда у них готовится к смерти дряхлый старец, который уже не в состоянии сам себя прокормить и которого никто не желает взять на свое попечение, то сыновья или другие близкие родственники относят его за милю или за две от жилья, куда-нибудь в густую заросль, и там прямо бросают, оставляя на съедение диким зверям.
Но самый перенос этой жертвы, обреченной на съедение, совершается с известным церемониалом. Жертву кладут на носилки из древесных ветвей, покрывают ее тело дикими цветами, и процессия направляется к избранному месту, громко распевая такие строфы, которые невозможно слушать без ужаса европейцу, понимающему туземный язык. Чувство ужаса подчеркивается еще тем, что первую строфу обычно затягивает старший сын умирающего.
Приводим здесь текст этого песнопения, которое очень наглядно характеризует отношение между членами семейства у париев.
Старший сын.
"Ну-ка! Уберем с соломы эту старую рухлядь, которая стала ни к чему не пригодною".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Нынешним вечером у шакалов будет настоящий пир".
Старший сын.
"Он больше не может ходить, и мы не хотим ради него ходить".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Сегодняшний вечер у коршунов будет настоящий пир".
Старший сын.
"Он не может больше ходить в лес и там собирать для себя травы и коренья, а мы не можем за него ходить собирать их".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Сегодняшний вечер у черных воронов будет настоящий пир".
Старший сын.
"Зубы у него стерлись как у старого слона, он не может больше есть, а мы не можем есть за него".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Сегодняшний вечер у гиен будет настоящий пир".
Старший сын.
"Он не может больше лазать на кокосовые пальмы, чтобы воровать орехи у земледельцев, а мы не можем воровать за него".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Сегодняшний вечер у диких волков будет настоящий пир".
Старший сын.
"Он не может больше ходить за водой, а мы не можем ему носить воду".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Все звери воют от радости: у них сегодня вечером будет пир".
Старший сын.
"Он больше не может ни видеть, ни говорить, ни слышать. Разве может другой человек видеть, слышать и говорить за труп?"
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Когда другие звери все растащат, червям ничего не останется".
Старший сын
"Ну-ка! Швыряйте эту старую падаль, которая стала ни на что не годною! Брюха шакалов - кладбище для париев".
Провожатые и носильщики.
"Ха-ха! Собирайтесь сюда, все братцы из джунглей! Вот вам пиршество на сегодняшний вечер".
После этого старца оставляют на его ложе из ветвей и цветов, и все уходят. Обыкновенно, не успеет еще пройти и ночь, как от несчастного полутрупа почти ничего не остается. Звери накидываются на него целою стаею прежде, чем он успеет испустить дух.
Во все время моего странствования мне дважды случилось встретить такую процессию. За несколько монеток мне удавалось выручить умирающего и снова водворить его в его жалком шалашике, но надолго ли, я не знаю. Мы, европейцы, слишком малочисленны в Индии, чтобы наш почин в этом деле мог что-нибудь значить, ввиду закоренелых предрассудков ста пятидесяти миллионов индусов и добровольного попустительства со стороны Англии.
В пределах французских владений такие "похороны" строжайше запрещены. Но наша территория так мала, что наш благой пример не приносит никаких благих плодов.
Для того, чтобы поднять парию, чтобы ввести его полноправным членом в великую человеческую семью, Европа должна была бы предпринять такой крестовый поход, какой был совершен ради освобождения негров. Но ведь это значило бы восстать против Англии, которая прикрывает свое недостойное хозяйничанье в Индии знаменем прогресса и цивилизации. Кто же на это решится?
Вот факт, который еще свеж в памяти у всех.
Пекинское правительство, опираясь на то разрушительное в физическом и духовном отношениях влияние, какое оказывает на китайцев опиум, запрещает ввоз этого продукта в пределы Китая.
Но Англия ежегодно ввозит в Небесную Империю более чем на четыреста миллионов франков этого прибыльного товара, добываемого ею в своих индийских владениях.
Что же она предпринимает в связи с Пекинским указом? Спокойно и без всяких колебаний она решается отстоять выгодную статью своей торговли. Она силою врывается в китайские гавани, знать не хочет правительственный указ, сламывает вооруженное сопротивление и навязывает свой товар. Китайцы могут себе продолжать отравляться в свое удовольствие вопреки воле их правительства, слишком слабого, чтобы оборонить их от яда.
Во время войны 1870 года в совете Министров Франции поднимается тревожный вопрос о том, не пожелает ли Англия, пользуясь тем, что у нас руки связаны войною, напасть на наши владения в Африке, по берегу Слоновой Кости? Этого на самом деле не случилось, однако, во время прений по африканским делам в английском парламенте вполне открыто поднимался и обсуждался этот вопрос. Один лорд даже упрекал правительство в том, что оно не воспользовалось благоприятным случаем.
Конечно, не от такой нации надо ожидать освобождения париев.
V. Брак
Парии не приписывают ни малейшей важности тем формальностям, которые предшествуют союзу мужчины с женщиною, и можно думать, что те немногочисленные церемонии, которые ими выполняются при свадьбе, служат у них только предлогом для нескончаемых оргий.
Молодые люди обоего пола живут у них ровно ничем не стесняемые, так что, когда они достигают зрелого возраста, то у них утрачивается всякое понимание того чувства, которое мы называем стыдом, которое так глубоко укоренилось в нас, и явные следы которого мы находим даже у самых духовно убогих диких народов. Я не думаю, чтобы в целой Индии среди париев можно было встретить девочку шести лет, которая еще не утратила бы своей невинности.
Тем не менее обычай браков все-таки сохранился у париев, и когда молодой человек достигает шестнадцатилетнего возраста, он начинает искать себе жену. Только при этом он вовсе не имеет в виду приобрести себе подругу жизни и создать семью в нашем смысле слова, а ему просто желательно обзавестись рабочей скотиной, на которую можно взвалить большую часть хозяйственных дел и забот.
Как только он наметил себе невесту, он сейчас же начинает прикапливать (если только не позаботился раньше сделать это) большой запас разного зерна, кореньев и в особенности кокосового вина. Эти припасы ему совершенно необходимы для того, чтобы в течение целого месяца обильно потчевать всю семью своей невесты, причем подразумевается, что вся эта семья в течение этого льготного месяца увольняется от всяких забот по собственному пропитанию.
Вообще, пить и есть до отвала - высшее блаженство для парии, и если при этом он освобождается от всяких забот и трудов, то этим завершается весь цикл его мечтаний, так что жених, не позаботившийся о достаточно обильном запасе продовольствия, будет только напрасно тратить время на ухаживанье. Да с ним и разговаривать не станут.
А собирание этого запаса дело весьма хлопотное. Надо собственноручно наплести корзинок, циновок, надо наловить разных редких птиц и животных, надо приручить гепарда, и все это сбыть за деньги европейцам, любителям разных редкостей. А главное, надо очень деятельно и осторожно странствовать в жатвенное время по полям, садам и огородам соседних земледельцев, чтобы наворовать там как можно больше всякого съедобного добра.
И вот во всеоружии этого оригинального выкупа искатель спутницы жизни предстает перед очами ее родителя. С ним в этих случаях всегда являются в роли ассистентов два-три родственника или друга. Претендент, обращаясь к хозяину, держит такую речь:
- Отдай мне эту женщину. У меня есть чем сотворить радость вашему чреву в продолжение месяца. - Родитель начинает торговаться. Ему, конечно, желательно, чтобы даровое кормление и сопряженное с ним блаженство праздности продолжалось как можно подольше. И вот он принимается превозносить добродетели своей дочки. Она каждый день приносит домой столько-то и столько-то вязанок хвороста, она собирает столько-то зерна, плетет столько-то корзин. С такой женой муж не будет знать никаких забот, будет сыт не ударивши палец о палец. А претендент на руку его дочери только и знает, что преподносит ему при перечислении всех этих пунктов порцию за порцией кокосового вина. Несговорчивый родитель вскоре оказывается значительно под хмельком и становится уступчивым. И вот, наконец, он в присутствии двух свидетелей, которых приводит с собою претендент, произносит следующую обычную формулу:
- Даю тебе эту женщину, и пусть злые духи овладеют телом ее, если она не будет повиноваться тебе как раба.
А претендент и в действительности не представляет себе будущую подругу жизни иначе, как в виде рабыни. С той минуты, как она вступает под кровлю убогого шалаша своего мужа, она понесет на себе все самые тяжкие работы. Она будет с утра до ночи бродить по лесам в джунглях, добывая топливо, собирая дикие плоды, разные коренья, травы, молодые всходы бамбука и трупы всевозможных животных, погибших от болезней или старости. По вечерам она будет плести корзины из тростника, ткать грубые ткани и шить из них одежду, если только такого названия может заслуживать то, чем парии покрывают свое тело. А ее супруг в это время будет греться на солнышке и если изредка будет прерывать это сладостное времяпрепровождение, то разве для того только, чтобы избить ее до крови за малейшую провинность.
Дюбуа, долго проживший среди париев, в следующих словах описывает их домашнюю жизнь.
Их нечистоплотность приводит в ужас. Их хижины, кишащие насекомыми и загаженные всяческими нечистотами, способны внушить, пожалуй, еще большее отвращение, чем они сами. Черты лица у них обычно суровые, грубые, наглядно характеризующие их духовное состояние. Но их духовная грубость даже превышает грубость их внешности. Они все предаются пьянству, которое у индусов считается гнуснейшим пороком. Упиваются они перебродившим пальмовым соком, носящим по имени пальмы название каллу. Это весьма мерзкий вонючий напиток, возбуждающий тошноту, но они глотают его, словно нектар. Состояние почти постоянного опьянения порождает между ними ссоры и драки, очевидно, служащие для них большим развлечением. За неимением поводов к драке с посторонними, они обрушиваются на своих женщин, с которыми обращаются очень жестоко, они бьют их, часто не обращая внимания на то, что те беременны. Частые выкидыши, которые случаются среди них, я приписываю этому дурному обращению.
Индусы в особенности возмущаются отвратительными качествами тех припасов, какие парии употребляют в пищу. Они, например, издали чуют запах падали и со всех сторон сбегаются к ней, вступая из-за нее в драку с собаками, шакалами, воронами и другими плотоядными животными. Они рвут на части полусгнивший труп, тащат эту добычу в свои хижины и там ее пожирают часто даже без риса или какой бы то ни было другой приправы. Им нет никакой заботы до болезни, от которой пало животное. Случается, что они нарочно отравляют коров и буйволов своих соседей-индусов, чтобы потом питаться их трупами, когда чистоплотные индусы выкинут эту падаль в лес.
Трупы животных в каждой деревне по обычному праву принадлежат так называемым тотти, т. е. батракам-работникам. Эти люди, зная вкусы париев, продают им мясо палого скота. Парии, если они не в состоянии сразу съесть всю приобретенную партию говядины, остаток провяливают на солнце и сохраняют в своих хижинах на черный день, когда станет нечего есть. В редкой хижине париев не увидишь целые гирлянды этих отталкивающих клочьев мяса. Но гнилой запах, который от них исходит, нимало не беспокоит хозяев, и только человек, которому случайно приходится быть около жилища парии, слышит этот запах и по нему тотчас же узнает, на чью обитель он случайно набрел. Этой ужасной пище я и приписываю большую часть тех заразных болезней, которые часто свирепствуют среди париев, в то время как жители соседних индусских селений этими болезнями не поражаются.
Молодая девушка, выросшая в такой среде, выходя замуж, в сущности не испытывает никакой перемены в своей жизни. Раньше она работала на своего отца и братьев и терпела побои от них, а выйдя замуж, будет работать на мужа и терпеть побои от него, а впоследствии и от своих собственных детищ мужского пола.