Часы текут медленно и однообразно. Подо мной глухо ревет поток. Земля дрожит, и эхо без конца отдается в долине. Чувствуется сырость – ужасное ощущение, когда замерз до мозга костей. Я должен отчаянно с ним бороться.
Сколько мыслей в голове! Как было бы хорошо в тепле и уюте! Иногда я приоткрываю один глаз. Погода не улучшается. Если спустятся облака, я не смогу найти дорогу.
Окоченевший, в полузабытьи, я с радостью встречаю первые проблески зари. Нужно подождать, пока станет немного светлее. Как мучительны эти последние минуты! Наконец поднимаюсь. Сложив штормовку, с болезненной пустотой в желудке снова отправляюсь в путь.
Очень холодно, но я надеюсь согреться на ходу.
Погода улучшилась. Я часто останавливаюсь под предлогом выбора пути. Ноги дрожат и отказываются повиноваться, но тем не менее я умудряюсь продвигаться вперед.
Солнце уже освещает Манангбот, но я еще в тени.
На каждой остановке, прежде чем снова двинуться в путь, я намечаю удобный камень для следующего привала. Остановки становятся все более частыми и длительными.
Начинаю задумываться: смогу ли я вообще дойти?
Всякий раз, когда мне попадается плоский камень, я сажусь и тотчас же чувствую некоторое облегчение. После нескольких секунд отдыха нелепость такого положения становится для меня очевидной: неужели я не могу пройти еще несколько метров? Я выбираю другой камень, с трудом отрываю себя от прежнего и делаю несколько шагов. У меня такое ощущение, как будто я мчусь во весь опор, однако на самом деле я медленно бреду и падаю в тот самый момент, когда достигаю очередной цели. Метр за метром набираю высоту. Наконец до лагеря, который мне еще не виден, остается около 200 метров.
Я пытаюсь закричать, но не могу издать ни звука.
Меня шатает из стороны в сторону – безопаснее и удобнее ползти на четвереньках. Голова кружится, хочется спать.
Собрав последние силы, с трудом вылезаю на гребень и падаю. Время идет… Когда наконец я открываю глаза, мне кажется, что прошло сто лет.
Приподнимаю голову над гребнем. Лагерь! Всего в двадцати метрах.
– Эй! Эй!
Тщетно я пытаюсь привлечь чье-либо внимание; носильщики спокойно беседуют вокруг яркого костра. Если бы они только могли меня увидеть! Если бы хоть один повернул голову! Я сбрасываю несколько камней в надежде, что это заставит их взглянуть наверх, но они не слышат, а окликнуть их я не в состоянии. Голова как будто налита свинцом, в ушах звенит.
Теперь, когда я уже уверен, что дойду, я просто стискиваю зубы и ползу на четвереньках, как животное.
Внезапно Путаркэ оборачивается:
– Бара-сагиб!
Остолбеневший, он смотрит, как я ползу. В следующее мгновение все вскакивают и бросаются ко мне.
Я спасен!
Дрожащего с ног до головы, меня кладут на надувной матрас. Я пью и немного ем. Узнаю, что Ишак еще не вернулся, но вскоре появится. Я прошу приготовить мне поесть. С помощью носильщиков Путаркэ открывает внушительное количество банок. Весело горит огонь. Вместительные котелки начинают закипать, распространяя столь соблазнительный запах, что я вынужден лежать неподвижно, в полусне, чтобы как-то сдержать свое нетерпение. Когда еда готова, я начинаю есть прямо из котелков.
Это совсем не то, чего ждал Путаркэ, – он готовил на весь лагерь! В течение полутора часов, без перерыва, с упоением и с невероятной быстротой, я поглощаю такое большое количество еды, как никогда в моей жизни. Я напоминаю змею, проглотившую жирную овцу! С облегчением растягиваюсь в своем спальном мешке.
– Доброе утро, Морис!
Я сбрасываю с себя оцепенение.
– Мата!
– Мы только что спустились с вершины 6200 метров! Обмениваемся новостями. Все увязывается с выводами
Ишака и подтверждает их. Таким образом, вся северная часть массива Аннапурны исследована.
– Сомнения нет, – говорю я Ишаку. – Ключ к Аннапурне на юге. Надо идти через "Перевал 27 апреля" по ущелью Миристи.
– Тогда здесь нам делать больше нечего, – решает Ишак. – Надо немедленно спускаться в Тукучу.
На следующий день снимаем лагерь. Носильщики рады покинуть это место, где они прожили целых три дня, отрезанные от всего мира и без всякого дела. Нет необходимости их подгонять и показывать дорогу. В несколько минут грузы увязаны, распределены, и, в то время как мы с Ишаком, беседуя, оставляем лагерь, носильщики во главе с Анг-Таркэ быстро удаляются. Он ведет их… прямо к Большому
Ледяному озеру. На этот раз они совершенно спокойно пересекают его в наиболее широкой части.
Я вижу, как Ишак внезапно застывает в сосредоточенной позе. Он рассматривает какие-то камни.
– Полигональные почвы, – преподносит он как сенсационную новость.
– Что это за штука?
– Ты ученый и не знаешь, что такое криопедология? Это же важнейшая наука! Взгляни на эти камни. Мне пришлось видеть множество таких же в Гренландии. В Гималаях они попадаются впервые.
– Но кто в наше время знаком с криопедологией?
– Ну по меньшей мере… гм… десяток людей!
Мы с сожалением расстаемся с криопедологией, перенося свое внимание на гребень, ведущий к перевалу Западный Тиличо.
За эти три дня снег, покрывавший гребень, растаял. На перевале мы ненадолго останавливаемся, чтобы бросить взгляд на Большое Ледяное озеро, на окружающий его гигантский амфитеатр и главным образом на великолепный Большой Барьер.
Все это мы видим в последний раз.
Мчимся вниз по склонам и оказываемся в самой гуще великолепного кедрового леса.
Поднимается сильный ветер, но он дует в нужном направлении, и вскоре мы доходим до Тинигаона.
На следующее утро погода прекрасная. Ветер утих. Мы снова проходим через Марфу. Я с удовольствием возвращаюсь в эту живописную деревушку со столь любознательными приветливыми жителями.
После шести утомительных дней мы рады снова попасть на основную базу экспедиции.
При нашем приближении к лагерю Удо выходит навстречу.
– Привет, доктор! Какие новости?
– Все уже здесь и чувствуют себя отлично. Как вы?
– Видел ли ты Гастона?
– Он вернулся вчера.
– Прекрасно! Сегодня 14 мая, и нам нужно наметить план действий. После обеда устроим совещание.
Что же произошло на Дхаулагири во время нашего отсутствия?
Вечером в понедельник 8 мая Нуаель быстро спускается из лагеря на Восточном леднике. Страшно взволнованный, он рассказывает, что поднялся на ледник с Кузи и Шацем. Затем они ушли вперед, и он увидел их в очень крутом снежном кулуаре.
Этот путь представляет интерес: он, вероятно, позволяет обойти огромные и очень опасные сераки в верхней части Восточного ледника. Однако он также труден и опасен, как и первый путь, поскольку по кулуару идут лавины.
В полукилометре выше видны гигантские сбросы голубого льда.
В тот момент, когда Нуаель наблюдает за движением второй связки, огромная ледяная глыба в верхней части ледника отделяется и летит вниз. Тонны льда со страшным грохотом мчатся по склону, едва не задевая нашего офицера связи, и разлетаются в пыль далеко внизу, на плато Восточного ледника.
– И подумать только, что мой аппарат не был заряжен! – сокрушается Нуаель. – Впрочем, – философски добавляет он, – в эту минуту я думал лишь о своей шкуре.
Кузи и Шац настойчивы. Их не могут остановить подобные пустяки, однако все попытки выйти из кулуара на скалы не увенчиваются успехом. С громадным трудом они преодолевают какой-нибудь десяток метров: скалы скользкие и ненадежные. У Шаца одно слабое утешение – он забивает свой первый крюк в Гималаях на высоте свыше 5000 метров. Исчерпав все возможности, они прекращают попытку и 9-го числа спускаются вниз.
На следующий день Удо и Террай в свою очередь идут наверх. По дороге они встречают возвращающихся шерпов,
но это их не обескураживает. Они устанавливают лагерь на Восточном леднике на высоте 5100 метров у большой скальной стенки на правом берегу. Днем камень попадает как раз в их палатку и разрывает ее: не слишком безопасное место!
11-го числа Удо и Террай снимают лагерь рано – в три часа утра, и, таким образом, для решения задачи у них целый день.
Надев кошки, они начинают подъем и с большим трудом проходят несколько метров. Очень холодно, лед твердый. Ценой больших усилий им удалось добраться до основания громадной ледяной стены. Первые разведывательные группы на нее поднимались, а Кузи и Шац обошли справа. Вместо того чтобы преодолевать эту стену, на большей части которой еще сохранились ступени, Удо и Террай направляются к левому берегу ледника. Вырубая ступеньки и медленно продвигаясь по крутым склонам чистого льда, они доходят до высшей точки, достигнутой предыдущими группами.
Вскоре им открывается возможный путь, невидимый с того места, куда выходили Ляшеналь, Ребюффа и я: им удается обогнуть множество сераков и набрать некоторую высоту; с большим риском они доходят до места, где ледник наконец выполаживается.
Перед ними простирается лабиринт из трещин и снежных полей, через который не видно пути. Немного дальше, справа, склон снова становится круче и теряется в северном гребне возвышающегося перед ними ясно очерченного и неприступного Дхаулагири.
Удо и Террай правильно решают, что трудность и опасность этого восхождения чересчур велики. Какой смысл продолжать эту затею, от которой позднее все равно придется отказаться? Путь на Дхаулагири идет не по этому леднику, и, если нет другого пути, эта вершина никогда не будет покорена.
Оценив, таким образом, наши реальные шансы и сознавая, каким горьким разочарованием их вывод явится для всех нас, Удо и Террай решают отступить.
В этот же вечер они, усталые, возвращаются в базовый лагерь у подножия Восточного ледника и на следующий день в Тукучу.
Если нам предстоит сосредоточить все силы экспедиции на штурме Дхаулагири, это предприятие будет величайшим риском, полным неизвестности и опасности, и мы можем решиться на этот шаг, только тщательно взвесив все "за" и "против". Мы должны обсудить этот вопрос трезво и беспристрастно.
14 мая вся экспедиция собирается в большой палатке лагеря в Тукуче. Предстоит большой военный совет.
Военный совет
Анг-Таркэ разливает нам целые реки кофе. Жара давит. Солнце сверкает нестерпимо, но в общую палатку, где мы собрались, сквозь стенки проникает приятный зеленоватый свет.
Лица сосредоточенны. Как бы ни шутил Ляшеналь, я чувствую, что смех и веселье маскируют вполне понятную тревогу и нетерпение: через час будет принято решение.
Шерпы волнуются. Они чувствуют что-то необычное: собрались все сагибы.
– Надо серьезно поговорить, – начинаю я. Внезапно воцаряется тишина. Я иду напролом:
– Сегодня 14 мая, и с 22 апреля мы не добились никаких успехов. Мы не нашли никакого пути. Мы не знаем даже, в каком направлении идти. Никакой уверенности у экспедиции нет. Нам остается уповать лишь на случай. Время не терпит. Надо принимать окончательные решения.
Все молчат.
– Конечно, горы здесь трудны. Возможности восхождений весьма ограниченны. Для подъема на Дхаулагири было бы слишком смело наметить путь через Дамбуш-Кхола и Неизвестное ущелье, путь, проходящий через два перевала высотой 5000 метров и по грандиозному, почти непроходимому ледопаду. И все это только для того, чтобы добраться до подножия вершины.
Путь по Восточному леднику еще более сомнителен. Я не могу взять на себя ответственность за переход всей экспедиции по такому рискованному маршруту. Слишком много опасностей ждет нас наверху, чтобы мы позволили себе рисковать в самом начале пути.
Остается еще одно решение: пик Тукучи, который не был разведан. Неужели, чтобы победить восьмитысячник, надо предварительно взойти на семитысячник? Это путь отчаяния. Самый длинный, если не самый опасный.
– Ноги моей не будет на этой вершине, – объявляет Террай, находящийся еще под впечатлением неустойчивых сераков и ненадежных снежных мостов Восточного ледника.
И Лионель добавляет:
– Дхаулагири никогда не будет взят. Я лично пасую!
– Старина, – вставляет Шац, – мне кажется, надежда слабовата. Я не вижу решения: о юго-восточном гребне говорить не приходится, что касается северного гребня…
– Северный гребень, – восклицает Террай, – никогда никем не будет пройден! Он целиком ледовый, а крутизна такая, что пришлось бы рубить захваты для рук!
– Когда Кузи, Удо и Шац ходили в разведку на "Перевал 27 апреля", они вернулись с кроками средней части северного гребня Дхаулагири. Она выглядит приемлемой. Крутая часть как будто не более 400-500 метров по вертикали. На левых по ходу склонах видны трещины, в которых, может быть, удастся организовать лагеря. И наконец, кто нам мешает навесить перила?
Моя речь, хотя и подкрепленная техническими доводами, никого не убеждает.
Длительное молчание нарушает Ребюффа:
– Во всяком случае, до этого гребня нужно еще добраться! Так что…
Конечно, все это нерадостно, однако я делаю вид, что защищаю эти заведомо безнадежные предложения. Чувствую единодушную и молчаливую оппозицию. Мне не хочется, чтобы, после того как мы покинем Дхаулагири, у нас осталось чувство сожаления и сознание, что мы не сделали всего, что нужно, для окончательного выяснения вопроса. Прежде чем закрыть эту страницу, я хочу, чтобы проблема Дхаулагири была бы действительно и окончательно решена.
Снова пауза, все размышляют и не решаются заговорить. Кузи наклоняется вперед и, не сводя с меня глаз, говорит, с трудом подбирая слова:
– Морис, на Аннапурне… все же там есть какие-то возможности.
Напряжение разряжается.
Языки развязываются. Все довольны смелой инициативой Кузи. Да, конечно, сейчас надо думать об Аннапурне.
– Вот что нам известно об Аннапурне, – говорю я. – Единственно возможный путь штурма – северная сторона. Но до нее надо еще добраться. Доступ к верхним циркам ущелья Миристи-Кхола найден. Из крайней достигнутой нами точки просматривались три маршрута: во-первых, северо-западное ребро; в принципе именно по нему следовало бы проводить первую попытку штурма. Во-вторых, Западный ледник Аннапурны, из которого как будто можно выйти по кулуару к точке соединения ребра с вершинным гребнем. Наконец, есть еще ледник, которого никто еще не видел. Можно предполагать, что он стекает на север от Аннапурны.
– Понимаешь, – говорит Удо, – ребро – это самый короткий путь. За два дня можно, по всей вероятности, подняться до вершинного гребня на высоту 6000-6500 метров. Правда, между концами этого ребра и вершиной Аннапурны есть еще невидимый участок. Но если по пути встретится провал, можно будет его обойти по Западному леднику, справа по ходу от ребра.
– Безусловно, – добавляет Кузи, – я лично за этот путь. Тут мы без особых трудностей должны набрать значительную высоту.
Шац заключает:
– Наконец, только средняя часть маршрута не совсем ясна. Верхние склоны Аннапурны выглядят нетрудными. Видны пологие участки, на которых можно будет с успехом установить лагеря. Надо выбирать этот путь. Три дня – и вершина наша.
Мнение Шаца полностью совпадает с моим. Логичнее быть нельзя.
– А как твое мнение, Марсель?
– Ну, видишь ли, Морис, я сюда приехал как кинооператор, а не как альпинист.
– Когда ты участвовал в разведке, ты ведь был альпинистом! А ты как считаешь, Удо?
– Мне кажется все же, что Дхаулагири слишком опасен. Я стою за Аннапурну.
Нуаель явно присоединяется к этому мнению.
– А ты, Гастон, считаешь ли возможным подъем на пик Тукучи?
– Я уже говорил тебе, Морис. Мне кажется, следовало начать с восхождения на этот пик: он должен быть идеальным пунктом наблюдения. Сейчас об этом говорить уже поздно.
На мне лежит огромная ответственность. Каково бы ни было решение, все участники экспедиции, как один человек, будут брошены в бой.
Все высказали свое мнение. Я должен принять решение.
– Прежде чем приступить к штурму Аннапурны всем коллективом, мы проведем углубленную разведку с целью уточнения маршрута восхождения. Разведывательная группа возьмет на десять дней продовольствия. Запас его будет пополняться, правда в ограниченных размерах, до принятия следующего решения. Как только передовой отряд найдет подходящий путь, разведка по моему приказу перейдет в окончательный штурм. Мы сегодня же примем меры, чтобы осуществить такой переход без всякой потери времени.
– Ну что же, раз решено, выходим немедленно! – восклицает Шац.
Все встают и идут к выходу.
– Постойте!.. Снова тишина.
– Принять решение – это еще не все! Каждый должен знать, что ему надо делать. Троим из нас известна дорога к "Перевалу 27 апреля". Они будут сопровождать наши группы в течение четырех дней подходов.
Марсель, Гастон и я только что пришли из Манангбота и очень устали. Кроме того, мне надо осмотреть лагерь, написать письма, а также подсчитать наши расходы, чтобы знать, не понадобится ли нам дополнительная финансовая помощь на обратном пути.
Ляшеналь и Террай в сопровождении Аджибы, Ангавы и Даватондупа выйдут сегодня же. Поведет их Шац.
Через день выступит второй отряд, куда войдут Гастон и я. Проводником будет Кузи. Нуаель обеспечит регулярное снабжение обеих групп.
Ишак и Удо присоединятся к нам лишь после получения моих инструкций. Так как это произойдет не раньше как дней через шесть, они вполне могут сходить за это время в Муктинат.
– А что будет делать Анг-Таркэ?
– Можешь его взять с собой. Что касается Франсиса де Нуаеля, то вместе с Ж.Б… Рана он входит в замыкающую группу, которая двинется в путь лишь по моему распоряжению.
Повернувшись к Нуаелю, я продолжаю:
– Нужно подготовить весь груз, необходимый для разведки, штурма и обратного пути, и, кроме того, своевременно обеспечить вербовку носильщиков.
– А как быть с вещами? – спрашивают Ляшеналь и Террай.
– Разделите все на четыре части. Первую понесете сами. Этот груз должен быть очень легкий, чтобы вас не переутомлять. Во второй комплект войдет альпинистское снаряжение, теплые вещи, принадлежности туалета и прочее. Его понесут носильщики. В третьем комплекте будут вещи, необходимые для общего штурма, то есть запасная одежда, свитера, лыжи и тому подобное. Наконец, четвертая партия будет составлена исключительно из вещей, необходимых на обратном пути. Эти вещи будут в ящиках с вашими фамилиями и останутся в Тукуче.
Каждый знает, что его ждет и что ему надлежит делать. Я подзываю Анг-Таркэ и объясняю ему план действий.
В лагере царит оживление. Первая группа выйдет немедленно, как только будет готова. Груз невелик, но состоит из множества разнообразных вещей. Это приводит к усиленным хлопотам, массе разговоров и дискуссий, хождению из палатки в палатку…
– Удо, составь аптеку для первой группы, – просит Шац.
Врач собирает все необходимое для длительного пребывания в джунглях и в высокогорье не только в хорошую погоду, но и в ненастье: противоядную сыворотку, аспирин, глетчерную мазь, макситон, витамин В 2, соду и т. п.
Террай сосредоточенно копается в своих вещах. Он пишет краской свою фамилию на ящике, остающемся в лагере, и принимается за продукты.