Проверка меня на прочность - славянское фэнтези. Сделала на всякий случай сноски, если вам всё знакомо - просто не обращайте на них внимания. Подробных описаний одежды, быта здесь не будет, но будет много оборотничества - не классического, с полнолунием и серебром, а исконного - с инициациями и тотемами. Ну, начнём, благословясь…
Славяне ждут гостей, да непростых, а свеев - свадьбу собираются справлять. А тем временем две сестры спорят из-за наследства - мельницы. И все бы ничего, да вот нельзя одной из сестер идти на княжий суд. А еще и мир людской спасать надо.
Содержание:
Как рассказывают об этом свеи 1
Как рассказывают об этом славяне 1
Как было на самом деле 1
Волкодлак и соколица 1
Князь Драгош 6
Примечания 15
Евгения Демина
ХОЗЯЙКА МЕЛЬНИЦЫ
Как рассказывают об этом свеи
Ясени битв
Коня пастбищ Ньорда
Вели к берегам
Гардарики южной,
Даритель колец,
Кнудсен Аскольд,
Явился вручить
Ключи Лёбенмейр,
Сестре Вёльдицлейва,
Конунга руссов.
Но вместо звонницы чаш
Увидели волки
Сражений бурю
Мечей: бесчестные
Венты и руссы
Не мирно их встретили.
Восемью восемь
Ночей точёных
Посланниц супруги
Морей Хозяина
Зерцала бури
Тростников Истого
Принимали, покуда
Ясени Фрейра
Их не сломили,
Покуда Драгенмейр,
Союзник руссов,
Не свергнут Аскольдом
Был, покуда
Древо драгоценностей
Не взяли свеи…
Как рассказывают об этом славяне
В лето… приидоша на Коростень варязи, иначе зовомые Русь, соуз с князем заключити. Но приидоша следом радимичи, приведши хозары за собой, и певкины, и прочие поганые, и повоеваша земли древлянския, и попортиша земли и скот, и пошед князь древлянский на радимичи, принявши помочь от варягов, и возвратиша своих девиц полонённых и добро отнятое, и полониша многия люди радимичския…
Как было на самом деле
Волкодлак и соколица
Над деревьями взмыли птицы. Рассказали: скоро ждать гостей.
Владислав улёгся на траву и смотрел на вечереющее небо. Молозивом растекались облака. Костёр точно доил их, быстрыми пальцами сцеживал белесые дымные струи. Жаден ты, Огонь Сварожич, больше обратно расплёскиваешь, ажно сучья хрустят - не терпится тебе. Кто ж из них кого пьёт? Небо - Огонь, иль Огонь - Небо?
По прогалине расхаживали разгнузданные кони.
Явились братья - с хворостом и ягодами, низанными на стебельки.
Костёр зачавкал ветками. Младшие уселись на плащи, засвистели в соломинки. Протянули брату ещё несколько, он слизнул с них червонную низь.
Вернулся старший. Нёс котелок с водой. Послужи-ка нам, Огонь. Вот тебе вода, вот ягоды, вот тетерева - угощайся.
Тревожно всхрапывали кони. Рассказали то же, что и птицы. Духом тянет и з лесу - пр и дут чужаки. Милости просим на трапезу. Лютым вскормлены, еды не жалеем.
Понимал Владислав животных - давно научили, ещё когда в лес увели с одногодками: воинских премудростей осваивать. Тяжело было учиться - иные себя забывали. А он не забыл. Имя своё помнил: Влеком звали. Волком. После уж нарекли Владиславом. За глаза - Волкодлаком. Серую масть не выведешь. А с такой породой стыд - зверей не понимать. Вот и научился. Правда, свою речь на месяц отшибло. Но по новой луне возвратился язык, и остался он только в выгоде. Днём - в луде, на пиру, ночью - в шкуре, бору. Поутру - при мече, в ночь - при лунном луче.
По глазам узнавали в нём зверя - по сверкающим, чёрным, да с дикой косинкой. Круто вьются смоляные волосы, л и це изжелта-смуглое, остроносое, остроскулое. Кровь ведь как река течёт по жилам: здесь смешались и вольный Дунай, и волошские водограи, и полесская тихая речка, и ясские стремнины.
Вот у старшего, Светозара, взяли верх полесские ручьи. Глаза круглее, не сверкают, а блестят жидким блеском, словно рябь по воде. Щёки - медной чеканки, не желтеют - краснеют от солнца. Вон как пламя их высвечивает. Любо-дорого глянуть. Точно идол ромейский - говорят, у тех лица как живые… Отнин любимец… Флягу откупорил… Растерял ты своё молодечество, брату, как оженился. От всей удали и осталось - пировать да веселиться. Через то, видать, и жена твоя третий год выкидывает.
Уж младший - Братислав - век бойником останется, до смертного одра. Очи - омуты недобрые, заглянёшь в них - затягивают. Питает его реку подземный ключ, из тех, что не дадут иссохнуть Хвалынскому морю в горячих степях. Была и степнячья кровь в роду их, только спрятала русло, проступила лишь в третьем брате. Так и прозвали его - Булгарин. Да Булгой - за норов беспокойный.
А погодок его - Святополк - тих, молчалив, дик - что волохи, в своих кожухах в о лной наружу. Тонкий, лёгкий, но силы не на пятнадцать лет, старших забарывает. То-то бровь заломил, на Светозарову флягу косится, жеребчик неезженый. Не однажды постромы порвёт, дайте время.
Ещё двое младших - те пока в возраст не вступили. Пока не разберёшь, на кого похожи. Скроены вроде ладно. Радимир да Всеслав. Всеслава - Вешку - сами Векшей прозвали: мордочка востренькая, глаза как вишни. Посмотреть, как повзрослеют… Дома, спят уже…
Вот вернутся, сестра Рогнеда встретит. Скажет опять: "Полно тебе, Владко, в юнаках ходить. Женился бы". Пускай сама сначала замуж выйдет. Даром что вдова, большуха - народ не поймёт. Берут ведь, дуру - не идёт.
Вот Любашка - Любомира - по парням так глазом и стреляет. Но гордая девка, красивая, и знает, что красивая. Как тополь, да головку запрокинет, очи соколиные, переносье орлиное - горная кровь, бурхливая. Ясская.
Красомила с Гориславой попроще. Ни лица пока, ни стана. И не дети, и не девушки. Пару лет подождать - и на выданье обеих. Разом. За одного мужа, чтоб не путал. Угораздило ж - как две капли воды.
А про младшую, Доброгневу, и говорить нечего. Дитё и есть дитё, в куклы играет…
Кони храпят, ушами прядают: воет в смородине серый братец. Близко не посмеет, огонь не позволит. Звери лесные со Сварожичем не в ладу. Боятся. Как огня - боятся… Огня…
Всполошился папор о тник. Бедная эта поляна на травы. Всё кислица да сума пастушья, а по кромке - папоротник. Змей, что ли? Нечем угостить - молока самим нету… Лошадей не тронет: они на перунику заговорённые, змей забоится… Отвели бы на реку: там луга заливные, сочные, но грозы давно не было, водяной не страшится - ночью не сунешься…
Надо что-то дать. Черв у -то.
- Светан, что у тебя во фляге?
- Простокваша. А то не знаешь.
- Да хорошо бы простокваша… Полоз тут. Подбирается.
- Полоз, говоришь, полозит? Где?
- А вон там.
- Чудится тебе, Владко. Тихо там, вижу.
- Кто же это, мавьё разгулялось?
- Тихо. Ещё всех по имени назови.
Встали оба - старший брат и средний, Светан и Волкодлак, княжич ясный и бойник тёмный, дуб и падуб. Светозар пояс дёрнул - зазвенели серебряные рясна и бубенцы. Лишним звуком отогнать. На подхвате заладила зезгица. Ухнул сыч. Дважды громко, на третий - потише.
- Чур меня, чур меня, - шепчут братья в четыре голоса.
- Не успели засветло, - ёжится Святча.
- Кто ворон считал? - рыкнул старший. - Теперь привязывай коней да сушняка в костёр подбрось. Здесь ночуем.
Здесь так здесь. Не идти ж через лес ночью. Вот заснут братья - он обернётся и по-свойски всех расспросит: кого же им в гости ждать?
II
Дева Соль выпростала из-под одеяла косы и разбросала пряди над лесом. Ветер перекидывал золотые волосы с листка на листок, с дерев на траву, с лица на изнанку, с юра в низину. Горячая ото сна, Солнце-дева рассеянно улыбалась, утирала очи облачной рушницей. Жених рассыпал ей под ноги первую кленовую медь, червонное золото липы, дубовую бронзу со сканью прожилок, да живой, неосенний малахит. Утренний дар, звонкий в холодных ладонях.
Хильдегарде Кнудсдатир запахнула поглубже рябую шкуру.
- Говорят тебе, брат, надо было драккар на приток выводить.
- Чтобы килем в самый ил?
Конунг Аскольд, сын Кнуда Ломателя Секир, ударил по деревянной лапе, что повадилась по его волосы.
- Тише бей. Лес и так чужой, отомстить может.
- А ты месть не отведёшь?
- Не-а. Поделом тебе - на ветках повиснуть. Эрика надо слушать.
- Будешь говорить под руку, зверям оставлю.
- Напугал.
За братом и сестрой шло полтора десятка воинов и спорило между собой, стоило ли оставлять ладью в устье. Так или иначе, дело сделано, драккар здесь вряд ли кто найдёт, разве что птицы гнездо совьют. А на это змей на носу вырезан.
Бояться надо было здешнего Лесного Хозяина. Варяги были с ним уже знакомы, но у Лесового нрав переменчив. Четыре зимы назад - вывел, а сейчас может и не пустить.
- Ты помнишь ли дорогу, конунг? Когда вы по реке тогда спускались, вы на закат шли, - сказал поморянин Баюс. Большинство в дружине Аскольда были свеи, но были и жители Латголы, что назывались "белыми".
Конунг и сам был не чистых кровей. Отец его взял девушку из Альденберга - то ли словенку, то ли русинку, то ли чудинку. От неё достались детям широкие скулы, длинные глаза и невнятная масть - цвета гречишного мёда, который недомешали с липовым. Прядь посветлее, прядь порыжее, темя серое, выгоревшее. Оба темнобровые, не по стати северной красоте, с крапчато-зелёными глазами и желтоватой кожей. У сына и борода пошла тёмная. Дочь больше походила лицом на отца и взяла от него привычку к топорам. Кнуд, помнится, и забывал, что у него в руке секира, и удивлялся, если вместо неё оказывался обломок. Когда он так сломал прямое топорище у двуручной, плотницкой, ему дали прозвище Ломатель Секир - в шутку ли, в устрашение, никто уже не скажет. Хильдико, по-женски бережливая, никогда ничего не ломала. И этим была ещё страшнее. Привычный к рукоделию глаз точно просчитывал удары. Семь раз отмерь - один отрежь.
Балт не дождался ответа и спросил снова.
- Устье севернее, - опомнился Аскольд. - Мы правильно идём. Вон трава копытом примята, ветки в ту сторону заломаны, и волос конский на них повис. Здесь до нас уже побывали. Неужто конными?
Сами варяги вели лошадей под уздцы. Они и не нужны им были, и морем везти нелегко. Но у местных славян пеших мало уважали. Князь хвалился своим табуном, знать ему уступать не желала. И в подарок древлянскому конунгу, чтобы посрамить всех нарочитых, Аскольд вёл кипенно-белого тонконогого семилетка, сторгованного за янтарь у сарацин.
Миновали поляну, пропахшую гарью, с недавним кострищем, потом перелесок, с пушистым папоротниковым дном, широкий луг, протоптанный подковами, и вышли на дорогу. Ингвар и Эрик, и ещё некоторые, сразу вскочили в седло. Аскольд, чтобы не отставать, седлал своего игреневого. Харальд успел насобирать орехов и на ходу делил добычу. Над доверху полной шапкой склонились три головы: рыжая - Харальда, льняная - Баюса и тёмная - ятвяга Ольгерда. Приходилось следить, чтобы к ним не добавилась пегая - Хильдико. Воины-то, может, и не тронут валькирию-вещеницу. Но девице в шестнадцать лет мало ли что в голову стрельнёт. Аскольд хоть и уважал своих воев, таких женихов сестре не желал. Ятвяг дичился и плохо понимал язык. Баюс был просто страшен: с багровой залысиной от ожога и бугристым следом на щеке. Харальд был красив: рождённый осенью, взял он от этой поры всю красоту - белокожий, огненно-рыжий, голубоглазый. Аскольд отдал бы ему любую пленницу, и она бы не оплакивала судьбу, любую девушку - но не сестру.
Кто-то повис у него на стремени. Аскольд дёрнул ногой. Под подошвой ойкнули. Это была девица, немногим старше Хильдегарде, рослая и румяная как солнце.
Варяги дружно заглянули ей за спину: не полая ли. Девушка на всякий случай тоже обернулась. Ингвар фыркнул. У неё покраснели уши.
- Гой еси, князь варяжский, - робко начала она. - Подвигами военными на века прославься…
- Что ты хочешь, девушка? - с улыбкой спросил конунг и поймал за плечо Хильдико, скользнувшую из-за крупа и поигрывавшую секирой.
- Рассуди меня с сестрой. Досталась мне мельница на реке, хороший доход приносит, и людям в округе далеко не ездить. А сестра моя хочет мельницу отобрать и сломать. Помоги мне.
- Я должен выслушать и твою сестру тоже. Приходите вдвоём, рассужу вас.
Он не спрашивал, почему она обращается к иноземцу: его здесь знали, а князь Ростислав мог её и прогнать. И Аскольд бы его понял: много он видел таких сестёр, что после смерти родителей грызли друг друга за хутор.
Девушка тяжко вздохнула:
- Если сестра моя сама придёт, то быть беде…
- Хочешь, попрошу за тебя вашего конунга? Мы к нему как раз едем.
Девица помяла передник:
- Не надо. Знаю я ваши прошения. Под первым кустом.
Развернулась и ушла, только прялка блеснула за поясом.
Ингвар снова засмеялся.
- Дурочка, - отмахнулся Аскольд.
Сзади тоже раздался смех. Хильдико ловила ртом орехи. Брат повернул коня и подхватил её под мышки. Она даже не рассердилась - слишком уж весело было. Только ногу перекинула, чтобы боком не сидеть.
- Дорогу уступи! - крикнули издали.
Четверо всадников неслись на варягов.
- Места мало? - старый Ульф, последний в отряде, и не подумал подвинуться.
Один славянин, ещё безбородый, щёлкнул кнутом. Поднялась пыль. Лошадь под ним заплясала.
Аскольд постучал по белёному щиту:
- Мы с миром вообще-то, Светозар Ростиславич. Уйми своего младшего.
Светан цыкнул на брата. Тот не отступил.
- Он тебя откуда знает?
- Не помнишь меня? - Аскольд снял шлем.
- Я сам тебя еле узнал. А ты от них что-то хочешь. Ты-то их узнаёшь?
- Отчего же нет? Вон Братислав. Вон Святополк. А Владко что?
Четвертый всадник угрюмо ссутулился и смотрел на поводья.
- Да разбудили невовремя. Случайно. Не весь, видать, воротился. Ничего, дома доспит. Пожалуйте, гости.