В центре повести капиталист Савва Морозов, актриса Мария Андреева и писатель Максим Горький - фигуры титанические. Столь же могучи их таланты, страсть и предательство. Бурный поток чувств, неожиданные, порой шокирующие ракурсы известных событий, виртуозно написанные диалоги - все это делает "Дичь для товарищей по охоте" не только явлением современной русской литературы, но и данью светлой памяти Саввы Тимофеевича Морозова, именем которого в России не названы ни один театр, ни один музей, ни одна улица, ни один переулок…
Содержание:
Предисловие автора 1
Эпилог 52
Комментарии автора 52
Дичь для товарищей по охоте
Наталия Вико
Предисловие автора
Савва Морозов ворвался в мою жизнь стремительно, как и полагается человеку с его характером…
- Темой вашей диссертации, Натали, будет… - мой научный руководитель, проректор по науке Московского государственного историко-архивного института, харизматичный профессор Николай Петрович Ерошкин задумчиво обвел взглядом висевшие на стенах кабинета портреты классиков марксизма-ленинизма…
Стараясь скрыть волнение - выбор научного пути, как минимум, на ближайшие три года - дело нешуточное, я посмотрела вслед за ним, но, натолкнувшись на безразличный ко всему, кроме экономической теории коммунизма, взгляд Карла Маркса, отвела глаза.
- Давайте-ка возьмем московское городское самоуправление, - продолжил профессор, хитро улыбнувшись сначала Марксу, а потом мне. - Знаете ли, Москва купеческая… Такая тема! Вы же у нас дореволюционник. Вот вам и карты в руки. Три года аспирантуры… - по его лицу скользнула улыбка, - еще будете вспоминать это время, как самое счастливое…
"Что ж, - усмехнулась я, уже выходя из кабинета, - Карл Маркс подсказал неплохой выбор".
- Кстати, Натали, - услышала я вслед и обернулась, - среди гласных городской Думы был один человек… Хотел бы, чтобы вы с ним познакомились поближе. Кажется мне, из вашей встречи может получиться отличный… роман…
Важно поправив очки с простыми стеклами - необходимый атрибут аспирантки в двадцать один год - я попыталась уточнить фамилию будущего героя своего романа.
- А вот этого я вам не скажу, - расплылся в улыбке Николай Петрович. - История, голубушка, - штука тонкая. Надо, чтобы он сам вас заметил. Только тогда и сложится…
Три последующих, и вправду, счастливых года я прожила в Москве начала двадцатого века, куда была перенесена машиной времени под названием историческое исследование.
Исторические источники и литература… За этими словами скрывались не только сухие отчеты и протоколы заседаний городской Думы, газетные статьи и мемуары, но письма и дневники, с пожелтевших страниц которых выплескивались чувства, мысли, переживания и страсти, бушевавшие в сердцах людей, имена которых мы помним до сих пор: А. Бахрушин, С. Мамонтов, В. Пржевальский, Н. Гучков, С. Морозов, В.Голицын. Изучая их непростые судьбы, я всякий раз буквально спотыкалась о нестыковки и разночтения, связанные с жизнью одного из них - Саввы Тимофеевича Морозова, который с хитрым прищуром смотрел на меня с фотографии…
Через три года диссертация была защищена, но тема Саввы Морозова не отпускала. Осталось много вопросов, ответы на которые тогда так и не были найдены. Они касались не только самого С.Морозова, но и многих окружавших его людей.
Например, как могла мать Саввы - Мария Федоровна, давшая прекрасное образование детям, по утверждению одного из советских писателей, не интересоваться печатным словом, не посещать театры и музеи, не пользоваться электричеством, из боязни простуды не мыться, предпочитая обтираться одеколоном? А как же найденные в архиве фотографии погруженной в чтение Марии Федоровны и электрический светильник рядом? И как же письмо гувернера младших Морозовых, в котором тот упоминал, что во время поездки в Берлин Мария Федоровна настояла на посещении Дрездена, чтобы показать детям знаменитую галерею? Да и сам Савва Морозов рассказывал Исааку Левитану, кстати, несколько лет с разрешения Марии Федоровны прожившему во флигеле ее дома, что именно она привила детям любовь к прекрасному, регулярно посещая с ними Императорский Большой и Малый театры и симфонические концерты в Москве и Петербурге. Возможно, именно тогда в душе Саввы поселилась любовь к театру, благодаря которой Россия имеет ныне жемчужину культуры - Московский художественный театр.
Чем больше я занималась темой, тем больше понимала - история Саввы Морозова - очередная фальсификация советской историографии. Но зачем? Почему даже его внук, в книге "Дед умер молодым" представил Савву как безвольного, мечущегося человека, но в то же время почти революционером и другом Баумана? Зачем вслед за Горьким утверждал, что Савва лично брил бороду попу Гапону 9 января 1905 года, чтобы помочь тому скрыться от царских ищеек? А как же телеграмма Горького от 9 января 1905 года, адресованная Екатерине Пешковой: "Послезавтра, т. е. 11-го, я должен буду съездить в Ригу - опасно больна мой друг Мария Федоровна - перитонит. Это грозит смертью, как телеграфируют доктор и Савва"? Значит, 9 января С.Морозов был в Риге? Об этом же свидетельствует и сама Андреева, утверждая, что в эти январские дни Морозов неотлучно находился у ее постели.
Но самая большая тайна - обстоятельства смерти Саввы Морозова в мае 1905 года в Каннах…
Помню теплый майский день, когда у входа в Историко-архивный институт ждала… Савву Тимофеевича Морозова. Нет, не того Савву, а его внука - писателя, автора книги "Дед умер молодым". О встрече, по моей просьбе, договорился Николай Петрович Ерошкин. Уже около тридцати минут я стояла у входа в институт на Никольской улице, с волнением вглядываясь в лица проходящих мужчин и пытаясь угадать, кто же из них внук Саввы. Наконец, увидела… Широкое лицо с узкими губами, жесткий взгляд удлиненных глаз… Похож… Я смотрела и чувствовала, как негодование, охватившее меня после чтения некоторых страниц его книги, уходит, и на его место приходит радость от присутствия рядом ЕГО внука.
Савва Тимофеевич-младший выглядел усталым и оказался замкнутым и настороженным.
"Наверное, таким и должен быть - наследник экспроприированного многомиллионного состояния, которому позволили выжить", - подумала я тогда.
Мы проговорили менее часа в кабинете Николая Петровича.
"Поймите, - задумчиво глядя куда-то поверх наших голов, сказал гость. - Правда - не всегда привилегия потомков известных людей. Смею ли я, внук Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны, описывать страсть деда к этой актрисе… Андреевой? Могли ли мы, Морозовы, в наше время, говорить о том, что Савва Тимофеевич отказал в помощи большевикам, оставив незадолго до этого Марии Андреевой страховой полис на предъявителя? В 1921 году они расстреляли моего отца, сына Саввы Тимофеевича… Вряд ли после этого кто-то из нас испытывал желание разбираться в причинах смерти деда. Да и вам не советую. Темное дело…" - Он провел ладонью по седым волосам и, поднявшись с места, торжественно закончил:
- А о себе могу сказать коротко. Я - советский писатель! Советский! И в этом - моя правда.
После его ухода я молча достала из портфеля рукопись статьи о Савве Морозове и положила перед Ерошкиным.
- Умница! - прочитав статью, сказал он и откинулся на спинку кресла. - Будете публиковать?
- Конечно! - уверенно заявила я. - Как вы думаете, куда лучше предложить?
- Попробуйте в "Вопросы истории". И не раздумывайте. Несите прямо сегодня…
…Статью в журнале приняли прекрасно. Читали и перечитывали, говорили хорошие слова и, наконец,…
- Вы проделали огромную работу, Наталия Юрьевна, - уважительное обращение по имени и отчеству было приятно, но насторожило. - Но, поймите, невозможно публиковать материал, в котором вы прямо или косвенно обвиняете Красина, Андрееву и Горького в убийстве Морозова. Это же люди из касты неприкасаемых! - редактор одобрительно усмехнулся, заметив, удивление на моем лице, говорившее о том, что я поняла… значение слов.
- Но вы-то хоть понимаете, что все это правда? - именно сейчас нуждаясь в поддержке, спросила я и прищурилась от внезапной рези в глазах.
- Я? - редактор сочувственно посмотрел на меня. - Да… - Он покачал головой. - Впрочем, не грустите. У вас еще вся жизнь впереди. Может, когда-нибудь у вас появится возможность рассказать обо всем. Всем…
…Смеркалось. Я "голосовала" у дороги. Зеленый огонек такси вывел меня из оцепенения.
- Куда едем, девушка? - приоткрыв окно, поинтересовался пожилой водитель.
- На кладбище! - буркнула я и, не дожидаясь согласия, уселась на заднее сиденье.
- Не рановато ли? - посмотрел он в зеркало заднего вида.
- В самый раз, - решительно ответила я…
Когда мы подъехали, Рогожское старообрядческое кладбище уже закрывалось.
- Опоздала, - сообщил сторож у входа.
- Пустите меня… пожалуйста… очень надо… сегодня… - голосом бедной родственницы попросила я. Жалобный голос и изможденный вид сработали.
- К кому идешь?
- К Морозову.
- Савве Тимофеевичу?
- Савве Тимофеевичу.
- Он в это время, - сторож посмотрел на часы, - посетителей не ждет.
- Меня - ждет! - выпалила я. - Точно ждет!
- Хм… - сторож покачал головой и открыл калитку. - Проходи. Только ненадолго. И смотри, коли не ждет! - услышала я уже вслед. - Он мужчина суровый…
Я почти бежала. Справа каркнула ворона. За ней - другая. Недовольно и зловеще.
"Все как и должно быть вечером на кладбище", - почти удовлетворенно отметила я.
Слева, наконец, появился большой крест белого мрамора.
"Успела!" - Прислонившись к ограде и прикрыв глаза, я замерла…
…Перед уходом, тихо сказала вслух:
- Сколько бы лет ни прошло, я расскажу о тебе правду. Всем. Обещаю.
И в этот момент услышала хлопанье крыльев. Белоснежный голубь опустился на могильный крест и, наклоняя головку то вправо, то влево, внимательно разглядывал меня черными глазами-бусинками…
…Поздно вечером в квартире раздался телефонный звонок. Голос Ерошкина был едва слышен сквозь шум помех.
- Что в редакции? Отказали?
- Отказали.
- Я так и думал.
- Вы знали?!
- Конечно, знал.
- Почему не остановили меня?
- Проверка на прочность необходима. Особенно историкам. Рукопись в мусорном ведре?
- Что-о-о?!
- Понял. Так что дальше? Что вы решили?
- Была на могиле Саввы…И поклялась, что напишу о нем правду. Напишу. А вы меня знаете. Я свое слово держу.
- Что ж… - голос Учителя дрогнул. - Я рад, девочка, что в тебе не ошибся, - перешел он на "ты". - И верю - у тебя все получится. А в тот день, когда будешь держать в руках написанную тобой книгу о Савве, - помолчал, - вспомни обо мне. Ведь это благодаря мне он стал… героем твоего романа.
…Шли годы. Застой, пятилетка пышных похорон, перестройка и гласность, путч, победа над коммунизмом, ваучерная приватизация, снова путч и снова победа… над самими собой, дефолт и снова медленное возрождение страны, измученной социальными экспериментами. И все это время - медленная, кропотливая работа по сбору материалов для книги, проверка версий и разочарование от тупиков. Персонажи книги уже говорили и действовали, порой, стыдливо замолкали и прятались, иногда пытались оправдаться и объясниться… но, главное, они ожили:
"Зеркало разбилось…" - испуганный голос Тимофея Саввича.
"Теперь это аллея будет носить ваше имя…" - голос Саввы и неторопливое цоканье копыт двух лошадей, идущих бок о бок.
"Вовремя человека пожалеть - хорошо бывает…" - слезливый басок Горького.
"Чертов поганец Парвус прогулял в Италии мои гонорары" - тоже Горький, но уже недовольный.
"Купчишка!.." - это Книппер.
"Актерка? Я вам покажу актерка!" - истерика у Марии Федоровны.
"Очень прошу, не пиши ничего плохого про Машу", - слова, сказанные хрипловатым голосом Саввы… Уже - мне…
В бывшее имение Саввы Морозова в Архангельском по Каширскому шоссе я попала почти случайно. Отдыхала неподалеку в санатории "Бор". Прогуливалась по аллее, которую, как мне сообщили старожилы "почему-то называют аллеей Марии Андреевой", подошла к особняку, в котором начинали вести ремонтные работы, восстанавливая для нужд правительства. Села на скамейку и вдруг… рядом опустился белый голубь. Заворковав, он начал внимательно рассматривать меня черными бусинками глаз…
Вернувшись домой, я снова засела за работу, описывая последний месяц жизни Саввы…
Итак, семья Морозовых в мае 1905 года переехала из Виши в Канны и остановилась в гостинице "Ройял", которая находилась на улице… И снова вопрос… В каком месте в Каннах находится или находился отель, в котором был убит Морозов? В мемуарной литературе точной информации не было. Ведущий телеканала "Культура" привычно сообщая обкатанную версию биографии Морозова, сообщил в одной из передач: "Морозов, будучи человеком с больной психикой, застрелился в городе Канны в "Ройял-отеле" на улице Рю де Миди".
Запрашиваю своих французских коллег и друзей. Проверяют. Нет и никогда не было в Каннах такой улицы. А вот "Ройал-отелей" в прошлом веке в Каннах было несколько. Найти тот самый не удалось. Лечу в Канны сама. Посадка в Ницце. Недолгая поездка на машине и вот - Канны. Самый известный курортный городок на французской Ривьере. Впрочем, если убрать международный Каннский кинофестиваль, останутся только море, пляж, пальмы, туристы и яхты.
Начинаю по списку составленному французскими коллегами искать ту самую гостиницу. Вот - бывший "Ройял-отель", но построен в 1910. Это - нынешний "Ройял-отель", однако построен еще позже. Пытаюсь договориться с муниципальным архивом. Телефонные переговоры не дают результата. Русского исследователя допускать в городской архив не хотят. Помог, как всегда, случай. А вернее - Моцарт. На концерте знакомлюсь с неким Томасом Грэхэмом, который вызвался мне помочь, узнав, что я не просто родилась в Лондоне, но даже в том же родильном доме, что и он - в Кенсингтоне. Брат по родильному дому. А в муниципальном архиве у него знакомая… И вот уже через пару дней у меня в руках небольшая пожелтевшая фотография-открытка, на которой "Ройял-отель", существовавший в Каннах в 1905 году! На всякий случай переснимаю и увеличиваю изображение на компьютере. Между третьим и четвертым этажами ясно видна вывеска - название отеля! Теперь я знала точно - отель находился на пересечении бульвара Круазет и улицы Коммандантэ Андрэ. Еду туда. И получаю еще одно доказательство: в реконструированном здании сейчас находятся апартаменты под названием "Вилла Ройял"!
Итак, отель найден. Теперь - почти невыполнимая задача - попытаться разыскать родственников тех, кто работал в гостинице почти сто лет тому назад. Воспоминание о таком событии, как убийство русского миллионера могло передаваться из уст в уста. День сменяет день… И вот листаю с трудом обнаруженные списки лиц, работавших тогда в гостинице. Жак Ориоль. Консьерж. Работал в в 1905 году. Всю жизнь прожил в Каннах. А родственники?
"Мадам Натали, это очень сложно, впрочем, обратитесь к мсье… возможно он…".
…Мсье не вполне соответствовал образу французского мужчины - героя-любовника, стереотипом забитого в голову французскими кинофильмами. На встрече, окутывая себя сигаретным дымом, очевидно, чтобы скрыть одутловатость лица, хрипло спросил: "А он кто вам, этот мсье Мо-ро-зов?" Я немного растерялась. Как объяснить, кто мне "этот Мо-ро-зов"? Ответ пришлось начать с вопроса о вечном и непостижимом: "Мсье… Позвольте спросить, знаете ли вы, что такое - любовь?"
Тело мсье дрогнуло и с любезными словами про мои невероятные зеленые глаза предприняло попытку освободиться из плена плотно обнимавшего его кресла, вероятно, чтобы сделать изящный французский поклон и страстно припасть к моей руке. Пришлось разъяснять, что я имела в виду "любовь с большой буквы", ради которой люди готовы на подвиг, отчаянный поступок, в том числе, даже самопожертвование… Показалось, что мсье немного расстроился, но, выслушав рассказ о любви Морозова, в конце повествования настолько проникся сочувствием, что даже прослезился. Через три дня внучка Жака Ориоля, госпожа Луиза Ориоль сидела передо мной в холле отеля и рассказывала со слов покойного деда об убийстве русского миллионера в далеком 1905 году.
- Убит? Почему ваш дед считал, что Морозов убит? - на всякий случай уточняю я.
- В тот день, а может, за день до случившегося, в отеле к дедушке подошел мужчина. Дедушка хорошо его запомнил. Элегантный, ухоженный, рыжеволосый, с аккуратной бородкой. Оставил для этого русского конверт. Дед передал конверт постояльцу и обратил внимание - тот вскрыл конверт при нем - на записку. В ней был только знак вопроса. И все. А гость, теперь я понимаю, что это был мсье Морозов, ее разорвал, взял на стойке лист бумаги, нарисовал жирный восклицательный знак и отдал дедушке, чтобы тот передал ответ тому, кто будет спрашивать… Тот человек пришел, посмотрел на восклицательный знак и попросил передать русскому на словах, что ему очень жаль… Дед всем говорил, что постояльца убили. Но хозяевам не была нужна широкая огласка, а полиции расследование. Поэтому версия самоубийства устроила всех. Вспоминая об этой истории, дед все время повторял одну фразу: "Они такие странные, эти русские…"
Что было потом я уже знала. Тело перевезли в Москву и похоронили на Рогожском кладбище. Самоубийц на кладбище не хоронят. Тем более на старообрядческом. Даже очень богатых… Гроб с телом несли от вокзала на руках. На похороны пришло более пятнадцати тысяч человек, в том числе, вся труппа МХТ. Не было только Марии Андреевой… В этот день ей нездоровилось…
Работа над книгой была закончена и рукопись передана в издательство. Приближался юбилей Саввы Морозова. 140-лет со дня рождения. А я все никак не могла успокоиться и стала снимать документальный фильм о нем. В ходе съемок очутилась под Орехово-Зуево, в храме Рождества Богородицы. Почти девяносто лет в нем хранилась икона Саввы Стратилата, написанная на деньги, собранные рабочими и служащими Никольской мануфактуры г. Орехово-Зуево в память о своем "незабвенном директоре". Икону украли из храма в середине 90-х годов после того, как показали в одной из телепередач.
Получив на то благословение Епископа Филлипольского Владыки Нифона, заказала список иконы по имевшейся у меня фотографии из архива и уже через несколько месяцев счастливая стояла перед настоятелем храма…
Высокий худой священник, выслушав меня, вдруг вскинул руку, направив указательный палец на меня: "Это ты украла икону! Такие как ты! Ненавижу! Журналюги проклятые! Украла икону, а теперь грехи замолить хочешь?!"…
Палец вонзился мне прямо в сердце…
А прекрасная икона в резном деревянном кивоте осталась у меня в доме…
Спустя пару лет, я снова оказалась в Каннах, где рассказала историю про икону настоятелю русского православного храма, что на улице Александра III, Архиепископу Каннскому и Западно-Европейскому Варнаве.
"Сочту за огромное счастье принять сию святую икону в дар от вас нашему храму. Морозова люди помнят, да и убили его вот, буквально в пяти минутах ходьбы отсюда, - без тени сомнения сказал он. - Сделайте только латунную табличку с пояснением на двух языках - русском и французском".