- Скоро они за воздух, что мы дышим, - и за него будут взымать, ворчал отец, по своей привычке разговаривая сам с собой.
Сели обедать. Соня накрыла стол. Гриша без всякого предисловия, как бы продолжая разговор, спросил:
- А почему они богатые?
- Ешь, а то каша остынет.
- Нет, папка, а почему они богатые?
- Потому что бессовестные.
- А почему бессовестные?
- Потому что богатые.
- А-а!
Ответ был вполне удовлетворителен. Отец все знал! И теперь можно приняться за горячую кашу.
В деревне был дед. Очень старый, даже еле ходил. Мальчишки знали, что он все равно не догонит, поэтому любили деда дразнить. Они кричали нараспев:
- Дедушка, дедушка, не хочешь ли хлебушка!..
Дед разволнуется, затрясется, заплачет от бессилия, почему-то эти слова казались ему очень обидными. И он воздевал руки к небу и шамкал:
- Бог накажет! Бог вас накажет, шельмецы!
Гриша терпеть не мог, когда кого-нибудь обижали, и разгонял мальчишек, которые дразнили старика.
Гриша задавал множество вопросов, всем задавал: сестрам, соседям, отцу. На половину вопросов он вообще не получал ответов. На некоторые получал, но не очень вразумительные. Интереснее всех отвечал отец.
- Почему дедушка говорит: "Бог накажет"? А как бог наказывает?
Отец беспокойно ворочался за столом и наконец говорил:
- Бог-то бог, да и сам не будь плох… Пока до бога доберешься, тебя святые съедят.
Эти пословицы Гриша сообщил приятелям-мальчишкам. Пословицы понравились, и они пробовали их петь, как песню. Они понравились даже Николаю - старшему брату Гриши.
Сестры Григория Ивановича - с серьезными глазами Соня и тоненькая-тонюсенькая Елена - вели хозяйство. Все было возложено на их слабенькие детские плечи. Нужно позаботиться, чтобы и печи были истоплены, и обед приготовлен, и посуда вымыта, и вода принесена. Их день заполняют несложные, но хлопотливые, чисто житейские заботы.
Иначе жил Гриша. Позавтракав, он уходил на целый день на улицу и жил в мире фантазий, приключений, заполнявших его выше головы.
Отец приносил книги. А в книгах были волшебные истории!
Маленький Гриша совершал кругосветное путешествие на корабле, сооруженном из корыта и половой щетки. Он отдавал команду матросам, бури швыряли корабль по волнам и грозили его затопить, разнести в щепки, но капитан не робел. Он стоял на капитанском мостике и зорко смотрел вперед, на неведомые рифы.
Затем корыто снова превращалось в корыто. Зато по стране лилипутов шагал Гулливер. Это был опять-таки Гриша. Вскоре он поселялся на необитаемом острове и доил коз, как настоящий Робинзон Крузо…
Книги поставлял отцу репетитор манукбеевского круглощекого мальчика. Однажды он принес "Историю мира". После этого в играх Гриши появились знаменитые полководцы и великие завоеватели.
Вдоль забора, во дворе маленького домика Котовских, росла глухая, высокая крапива - неприступной стеной. Она цвела бледно-зелеными серьгами, покачивала шершавыми морщинистыми листьями, захватывала все больше пространства и больно жалила руки.
Но теперь это была уже не крапива. Это кочевые орды хлынули из степей, чтобы жечь и грабить поседения. Это были турецкие янычары, готовые увезти в рабство Соню и Леночку, и нужно было незамедлительно отразить нападение.
Несколько дней Гриша выстругивал перочинным ножом булатный меч. Забинтованный палец на левой руке свидетельствовал о героических усилиях и невероятной спешке.
Крапива курчавилась. Разлапая, необузданная, она готова была заполнить весь двор.
Но вот отважный богатырь появился на крыльце, вооруженный мечом. Он рубит крапивные полчища, которые выше его ростом. Ядовитые стебли поникают, падают, срубленные, или перегибаются пополам.
Ура! Победа! На руках выступили белые крапинки, которые долго будут чесаться, но победа одержана. Надолго запомнят турецкие янычары, как совать нос куда не следует! Кочевая орда уже никогда не поднимется в прежнем величии! И никогда не отстирают сестры зеленых пятен на Гришиных рукавах!
Вскоре появилась новая великолепная затея: суворовские полки переваливали через Альпы. Пропасти зияли перед ними, бушевала снежная метель. Вообще же это была теплая, нагретая солнцем крыша, одно из старых заводских складских помещений. Отважный суворовский герой карабкался по самому карнизу. Трухлявая доска обломилась, и суворовский солдат рухнул вниз с высоты шести метров…
Очнулся Гриша в постели. Милая Леночка склонилась над ним. Грише было два года, когда умерла его мать. Почему-то Грише казалось, что Леночка в точности такая, какой была мать, хотя он едва ли мог помнить материнские ласки… Какое у сестры заботливое лицо! Какая она хорошая! Как она жалеет его! Ему приятно, но нестерпимо жарко.
- Смотрит! Смотрит! - закричала Леночка.
Тогда прибежала и Соня. Как они радовались, что он жив, что он шевелится, пришел в себя! Они во всем старались заменить ему мать, которой лишились так рано.
- Хочешь орехового варенья?
Они знали, что ореховое варенье - любимое лакомство Гриши и он очень редко получал его.
Еще бы не хотеть орехового варенья! Сестры бросаются накладывать варенья, сестры хлопочут и ухаживают за ним. Он пытается объяснить, как это случилось. Он не виноват. Виновата доска. Он волнуется, он торопится все по порядку рассказать. Он видит, что сестры жалостливо слушают его, а у Леночки даже навертывается слеза: после падения с крыши Григорий стал говорить, растягивая слова. В детстве ушибы заживают быстро, но некоторые отметины остаются на всю жизнь. С тех пор в минуты волнения Котовский всегда чуточку заикается.
Мальчик выздоровел без всякого вмешательства медицины. В Ганчештах не было ни доктора, ни фельдшера, ни медицинского пункта. Правда, водилась одна бабка, но она только заговаривала от дурного глаза, от порчи и от укусов змей.
Все эти воспоминания нахлынули на Котовского, когда он проезжал по знакомым, исхоженным тропам, по родной земле. Так видим мы окрестности при вспышке молнии во время грозы.
Милые Ганчешты! С теплым участием смотрел он на крохотные мазанки, на подслеповатые оконца, на жалкие изгороди. Он думал о том, что эти трудолюбивые люди достойны жить по-другому и они будут жить по-другому, они распрямят согнутые спины и получат сполна все радости, которые отпускает человеку жизнь!
Котовский, усмехаясь, вспомнил, как он встретился в те давние, мальчишеские годы с манукбеевским барчуком. Он шел в тот солнечный день босиком вдоль берега. Подумывал искупаться. Было жарко. Он сам не заметил, как очутился на песчаной косе, где стоял мальчик в матроске, в коротеньких штанишках с двумя блестящими пуговицами - тот самый, что проезжал по деревне на паре сытых коней и загнал в грязь дядьку Антона.
- Эй! - крикнул он Грише. - Поди-ка сюда!
Гриша не сразу понял, что это относится к нему.
Остановился. В свою очередь крикнул:
- Если тебе надо, можешь сам прийти!
- Какой ты бестолковый! - рассердился мальчик. - Я тебе говорю, немедленно иди ко мне! Видишь мяч? Я его закинул в лужу. Поди принеси его, да поживее! Не понимаешь? Чего ты рот разинул?
- Ты сам разинул рот! - ответил Гриша. - Не сахарный, закинул - так лезь в воду, а мне твой мячик не нужен, не командуй!
- Что?!
- Ничего!
И Гриша повернулся спиной к барчуку и стал насвистывать.
А тот не верил своим ушам. Что это такое? Даже мама беспрекословно исполняет все его желания. Услышала бы она, как этот голодранец отвечал ему!
Но он был трус, этот изнеженный тонконогий барчонок, и не только не настоял на своем, но вдруг испугался Гриши. Он так и оставил плавать в луже полосатый свой мячик… Все ускоряя шаг, кинулся к дому, под защиту маменек и слуг…
А Гриша не удостоил его даже взглядом. Медленно разделся и прыгнул с берега. И долго фыркал, брызгался, окунался в нагретую солнцем воду. А когда вернулся домой и рассказал сестрам обо всем происшествии, в лицах изображая, как сердился барчук, как отвечал барчуку он, поднялся невероятный переполох.
- Что ты наделал! - ахала Соня. - Ведь он теперь пойдет и пожалуется родителям!
- Неужели тебе трудно было достать этот проклятый мячик? - вздыхала Леночка.
Вернулся отец с работы, рассказали и ему. Он выслушал все внимательно, усмехался, крякал.
- Ты боишься, папа, что теперь тебя прогонят со службы? - спросила дрожащим голосом Соня.
- Нищему пожар не страшен, - ответил отец. - А ты тоже дурак: надо было достать мячик из лужи да закинуть его подальше в воду, к чертям собачьим, чтобы уплыл куда-нибудь!
Цокают копыта. Котовский натягивает поводья. Дорога вьется среди полей…
2
А если вдуматься - немного радостных дней было в коротком детстве Григория Ивановича. Уже одно то, что он рос без материнской ласки… Ведь Акулина Романовна умерла, когда Гриша только-только научился ходить и говорить. Умерла она сразу же после родов, оставив семидневную дочку Марию.
За домом стала присматривать бабушка Марья. Бабушка Марья - высокая, красивая, решительная - умела все: и разделывать тесто, и мочить яблоки, и ставить заплаты на Гришиных коленках и локтях. Еще бабушка Марья знала множество сказок и былей, пословиц и присказок. Увидит, что Софья в расстройстве, и скажет:
- Ты, Сонюшка, как собака в упряжке, как вино в чашке.
Про манукбеевского приказчика она говорила: "Нанялся волк в пастухи!" А про бессарабские деревни: "Семь сел, один вол".
И много было у нее различных поговорок.
От бабушки Марьи узнал Гриша о легендарных богатырях Чуриле, Соловье, Дунае Ивановиче. Наслушавшись ее сказок и былей, маленький Гриша то свистал, как Соловей-разбойник, то домашние узнавали, что перед ними храбрый и непобедимый войник Груя Грозован.
Бабушка знала и песни. Не раз Гриша засыпал, слушая длинную нескончаемую историю. В открытое окно струилась прохлада вечера, долетали запахи яблонь и виноградной лозы. Серебряный месяц стоял высоко в небе. А бабушка Марья монотонно выговаривала:
Через Днестр переходил я,
Мост широкий проложил я,
Чтоб вернуть в свой край родной
Из неволи тяжкой, алой
На карупах на моканских
Всех невольниц молдаванских…
А потом бабушка Марья умерла… Умерла как-то незаметно, как будто надолго отлучилась, уехала куда-то. День не появлялась, другой… Гриша видел, что отец чем-то озабочен, что Соня плачет. Но она так часто плакала, а отец всегда был озабочен! Только позже Гриша узнал, что бабушки нет, она умерла и ее уже похоронили. А он все собирался расспросить ее, из какой неволи вернули молдавских невольниц и зачем их забрали в неволю… Но так и не узнал подробного объяснения бабушкиной песни.
Теперь Гриша часто стал бывать в заводских рабочих казармах, где завелись у него друзья. Невеселая там была обстановка. Нехватки, теснота…
Однажды Гриша попал в один из деревенских домиков на обед. Так уж случилось, что они увлеклись игрой, и тут мать позвала своего Игнашку обедать.
- Садись и ты с нами, - пригласила она.
Все сели вокруг чистого, ножом отскобленного стола и взялись за деревянные расписные ложки. Хлебали из деревянной чашки, которая стояла посредине. Вместо супа принесли воду, заправленную луком и перцем. А потом подали мамалыгу.
- Отчего вы не едите хлеба? - простодушно спросил Гриша.
- Мамалыга - хлеб бедных, - ответили ему.
Этим и закончилась трапеза. У себя дома Гриша ел сытнее. И с самого раннего детства запала в его душу горечь, что так много несчастных на свете.
Он запомнил бабушкину песню и распевал сам на все лады:
Через Днестр переходил я,
Мост широкий проложил я…
У него была удивительная память. Стоило ему только раз прослушать чей-нибудь рассказ - и он запоминал его на всю жизнь.
Однажды, проходя мимо окон домика, где жила учительница ганчештинской школы, Гриша услышал задумчивую, задушевную музыку. Это была гитара. Как она пела! Как она грустила, семиструнная!
Учительница Анна Андреевна заметила зачарованного слушателя и позвала к себе. Глаз не спускал с нее Гриша, следил за ее пальцами, которые быстро передвигались по черному грифу гитары:
- Можно мне?
- Разве ты умеешь?
Нет, он не умел. Но после нескольких уроков музыки научился подбирать и новые мотивы, прежде всего песню про молдавских невольниц.
Семи лет Гриша поступил в ганчештинскую школу. В ней обучение продолжалось шесть лет. Соня гордилась успехами брата. После смерти бабушки она была за старшую в семье, и Гриша вырос на ее руках. Да и все любили этого красивого, здорового мальчугана, быстроногого и неугомонного.
- Сильный он у нас какой, - рассказывала Софья всем, кто желал слушать. - Побороть его никто на селе не может из его сверстников. Я сама видела: пятеро повиснут на нем, а он как тряхнет - все горохом посыплются. Но не драчун. Совсем наоборот. Жалостливый. Только и таскает в дом то слепого щеночка, которого хотели утопить, то кролика, которого собаки затравили. За слабого всегда заступится.
Любил Гриша играть в войну и всегда командовал, предводительствовал в играх. Никто лучше его не умел прибегать к хитростям, устраивать засады, внезапно нападать. Он рассказывал своим приятелям:
- Вот как надо воевать - как молдаване воевали в древности!
- А как?
- Вот, например, я читал: сражались они с поляками у Кузьминского леса - был такой лес. И вдруг во время сражения на поляков начинают падать деревья! Ловко придумано? Деревья были заранее подрублены. Вот это военная хитрость!
И много различных историй, вычитанных из книг, рассказывал Гриша. А потом, для того чтобы все было как на самом деле, они подрубили старую грушу в саду дядьки Романа. Это навлекло беды на обе стороны сражавшихся, потому что дядька Роман очень рассердился за грушу.
Гриша, начитавшись исторических книг, вооружал свое "войско" топорами, рогатинами, луками и стрелами, мечами и палицами, изготовленными из фанеры. Он оказывался Стефаном, а противная сторона - полчищем польского короля Яна Первого Альбрехта. Война неизбежно заканчивалась победой молдавского войска, потому что и по истории было известно, что "возвратился король с великим срамом восвояси".
Встреча Гриши с круглощеким мальчиком на песчаной косе возымела неожиданные последствия.
Мальчик пожаловался отцу. Старый князь Манук-бей по каким-то признакам сразу догадался, что дерзкий мальчишка, не пожелавший подать мяч его сыну, был не кто иной, как сын Ивана Николаевича, механика на заводе. Ведь он, говорят, дворянского происхождения, хотя и обеднел. Вот и нашла коса на камень! Князь был доволен, что его баловень получил урок. Не всеми командуй! Разбирайся, с кем имеешь дело!
Князь вызвал к себе механика:
- Иван Николаевич! Как идут дела на заводе?
- Ничего, все в порядке, - отвечал Иван Николаевич, несколько удивленный неурочным вызовом.
- Скажите, Иван Николаевич… мы раньше все как-то не разговорились… у вас ведь большая семья?
- Жена-то померла, а детей много, мал мала меньше…
- И сыновья есть?
- Как же! Николай уже совсем большой, а Грише одиннадцать двенадцатый, учится в школе - не нарадуемся. Очень способный, даже, я бы сказал, чересчур.
- Вот как? Вы бы привели его как-нибудь. Ну, хотя бы в это воскресенье.
- Он у меня диковат. И кланяться его не приучал…
- Не надо кланяться. Зачем кланяться? Вот, рассказывают, он и музыкант, и силач, и учится отлично… Давайте посмотрим да подумаем, может быть, и сделаем что-нибудь для него.
- Ему ничего не надо. Сыт, здоров.
- Хорошо, хорошо. Я его и не собираюсь ни кормить, ни лечить. Так, значит, в воскресенье?
В воскресенье Гришу помыли, причесали, принарядили в новую рубашку. Гриша спросил:
- Сечь будет? За своего толстощекого? Так я не дамся, все равно убегу.
- Кто тебя посмеет сечь? Познакомиться с тобой князь хочет.
Софья даже перекрестила брата на дорогу.
А князь разглядывал Гришу со всех сторон:
- Как зовут тебя? Гриша? А по отцу Иванович? Ну, видишь, выходит, мы с тобой тезки, ведь и я Григорий Иванович. Рассказывай, как живешь, чем занимаешься?
- Книг очень много читает, - ответил вместо Гриши Иван Николаевич. Уж такой читатель!
- Книг? Может у меня брать. Я дам распоряжение. Только книги книгами, но молодому человеку нужно и физическое развитие.
- Он в "Ниве" вычитал про какую-то волевую гимнастику Анохина. И каждый день руками машет. Упрямый. Ну и на коне мастер ездить. Прямо тебе джигит.
- А вот мы посмотрим, какой он мастер, какой джигит!
Это знакомство произошло во дворе, перед крыльцом манукбеевского дома. Князь крикнул конюхам:
- А ну-ка дайте лошадь посмирнее!
- Я могу и не смирнее, - ответил Гриша.
- Да? Хорошо! Приведите Гайдука. Попробуем.
Тут вышли поглядеть на развлечение и другие обитатели дома, появился и мальчик, но только издали глазел, со ступенек стеклянной веранды.
Гайдук оказался резвым конем. Иван Николаевич уже с тревогой смотрел, как красавец конь ходит ходуном. "Ну, думает, вызвали они Гришу на потеху, свалится мальчишка, ушибется, а им лишь бы посмеяться…"
Ничего, Гриша не оробел. Ему только ладонь положить на круп лошади и он уже на ней. Гайдук сначала на дыбы, потом брыкаться - не тут-то было! И понес он маленького всадника, вымахнул за ворота, пролетел через всю аллею, а потом смирился.
Князь покосился на сына. Куда ему! Маменькин сынок. Князь думал о том, что дворянство изнежено, что выращивают ни к чему не приспособленное поколение, а между тем понадобятся волевые люди, и неоткуда будет их взять.
Чтобы задеть самолюбие сына, громко хвалил Гришу, распорядился давать ему, когда захочет, коня. Дал рубль "на пряники" и отпустил.
Когда они подходили к дому, отец сказал:
- Ты у меня молодец, оказывается. Ты никого не бойся. Так и живи.
Иван Николаевич был такой работник, какому нет цены. Он пунктуален, старается сделать на десять рублей, где платят рубль. Он безукоризненно честен, князь Манук-бей отлично это знает. Такие люди, как Иван Николаевич Котовский, всю жизнь трудятся, и всегда у них ни копейки за душой.
Если он за что-нибудь отвечает, то весь исхлопочется, у него все должно идти без сучка, без задоринки. А тут, как назло, выбыл из строя один из паровых котлов. Выпустили из него горячую воду и принялись за починку. А разве Иван Николаевич может удержаться? И разве может смотреть, как машина простаивает? Тут уж его не остановить. Как его ни уговаривали, чтобы он не вмешивался и набрался терпения, ничто не помогало.
Иван Николаевич сам полез в котел, чего от него вовсе не требовалось. Выбрался он оттуда потный и разгоряченный, а потом - прямо на сквозной ветер… Не поберегся, простудился и слег… Не те годы, чтобы так собой рисковать.
Котел-то вступил в строй, а Иван Николаевич что дальше, то хуже. Пролежал почти год и умер, последнее время даже не приходя в сознание… И оставил сирот на свете без всяких средств, потому что за сорок лет безупречной службы не скопил ни гроша. Умер - и вычеркнули его из списка служащих завода, только и всего.