Исторический роман, в центре которого судьба простого русского солдата, погибшего во время пожара Зимнего дворца в 1837 г.
Действие романа происходит в Зимнем дворце в Петербурге и в крепостной деревне Тульской губернии.
Иванов погибает при пожаре Зимнего дворца, спасая художественные ценности. О его гибели и предыдущей службе говорят скупые строки официальных документов, ставших исходными данными для писателя, не один год собиравшего необходимые для романа материалы.
Владислав Михайлович Глинка
Судьба дворцового гренадера
Рота ветеранов
1
До этого дня Иванов знал Шепелевский дом только снаружи да кое-что запомнил из слышанного от дворцовой прислуги на караулах в Зимнем. Четырехэтажный, на жилых подвалах, он главным фасадом выходил на Миллионную и вторым - на Зимнюю канавку. Его часто называли Шепелевским дворцом, потому что здесь жил когда-то Потемкин и теперь квартировали господа немалого ранга.
"В такой казарме держи ухо востро - все время на глазах у высшего начальства", - думали утром 2 ноября конногвардейцы, отбивая шаг по Дворцовой площади.
От экзерциргауза увидели поставленного у Зимней канавки унтера-измайловца, который взмахивал рукой, подзывая к себе. Поравнявшись с ним, старший вахмистр Таран скомандовал:
- Кирасиры, стой! - И спросил: - Куда ж нам, браток, идтить?
- Вона с канавки ворота, кавалер, там пригонка формы идет на новый манер, - отозвался махальный.
- По полкам аль как? - осведомился Таран.
- Новым списком, раз все гренадерами ставши, а старые полки вовсе смешавши, - пояснил унтер. - Сами командир роты новых унтеров выкликают, раз им допрежь других формы пригоняют.
Сквозь глубокую арку вошли во двор, с двух сторон охваченный Шепелевским домом, а с двух других - эрмитажными зданиями. Середину двора занимало строение с высоко прорезанными окнами. Из его дверей придворный конюх выводил пару оседланных лошадей. От такой встречи Иванов повеселел: "Коли казарма рядом с царской конюшней, то можно хоть гляденьем порадоваться, а то и почистить допустят, как скажу, из какого полка".
Второй махальный указал конногвардейцам крыльцо, и через темные сени они вступили в большую залу. К стенам ее были придвинуты новые обеденные столы, под ними сложены табуретки, а на столах лежали узлы в коленкоре, к которым пришпилены записки с именами. У столов, разыскивая свое имущество, толклись солдаты с разноцветными воротниками шинелей. Но еще теснее окружали они что-то на середине комнаты. Поняв, что узлы разложены "по азбуке", Иванов быстро нашел свое имя с добавлением звания "гренадер 1-й статьи".
Тут гомон солдатских голосов разом смолк. В дверях соседней комнаты встал лысоватый капитан в мундире гвардейской артиллерии с солдатским "Георгием"- видно, командир новой роты.
- Живо разобраться по узлам! - скомандовал он. - Что за базар у кроватей собрали? Ужо разглядите, всем такие будут, а сии не трогать, сами господин министр нонче смотреть придут. Да не галдеть, а слушать, кого кликнут к примерке. Грамотные, помогите товарищам ихние узлы сыскать!
Приказал и ушел обратно в смежный покой.
"Кровати! Вот оно что!"- про себя ахнул Иванов. И верно: две деревянные, крашенные зеленой краской, с одеялами и подушками, стоят посреди комнаты голова к голове, хорошо видные сейчас, когда все отхлынули к узлам. И поздно приказал, чтобы не сбивали, - никак все углы одеял заворочены: знать, их щупали, заглядывали, каковы матрацы, есть ли простыни. Зато ему и отсюда видать, что простынь две и матрац толстый, ровный, никак волосяной. На этакой кровати и разу не спато за всю жизнь…
В дверях встал писарь со списком:
- Гренадеры Алексеев, Анисимов, Баланин, Гордеев, Донец!
Навстречу выходили унтера, уже переодетые в новые однобортные черные сюртуки с красными воротниками, как и обшлага, обшитыми широким золотым галуном, с погонами из такого же галуна. В руках несли узлы. В одном - старая форма, в другом - мундиры с золотыми петлицами на груди. Да еще под мышкой у каждого - шапка медвежьего меха с золотым кутасом, какие были в прошлую войну у наполеоновских гвардейцев.
В третьей пятерке писарь выкликнул Иванова. Когда тот взял со стола свои узлы, за ними открылись еще два, на ярлыках которых стояло: "Гренадер 2-й статьи Савелий Павлухин".
Примерка шла во второй длинной комнате, и на таких же обеденных столах раскладывали новую форму, если что оказывалось нужно переделать. Здесь за всем приглядывал высокий поручик, тоже с солдатским "Георгием", но в новом мундире с частыми золотыми петлицами на красных лацканах, воротнике и обшлагах. От этой нарядной формы и пуще от горделивой посадки круто завитой головы с большим носом да от неторопливой поступи с выкаченной вперед грудью поручик походил на петуха. Но он зорко оглядывал всех заново одетых гренадер и указывал портным каждую морщинку или неплотно пригнанную талию, приказывая черкнуть тут и там мелом, отложить для переделки.
Иванову все пришлось в самую пору - недаром первый раз в жизни шито по его мерке. Когда возвратился к месту, где брал свои узлы, около него стоял давешний махальный - унтер.
- Ты, знать, и есть Савелий Павлухин? - сказал Иванов.
- Всепокорнейший слуга перед вами, как дуга, - ответил унтер с поклоном и, подхватив свои узлы, добавил: - Мне к примерке череда, вы ж пожалуйте сюда.
- Неужто завсегда так складно говоришь? - удивился Иванов.
- От господ я так приучен, чтоб ответ мой не был скучен, - отозвался Павлухин.
- Из дворовых, что ли?
Разговор прервал капитан, опять вставший в дверях:
- Кто кончил примерку, тем переодеться в прежнюю форму. Чтобы в аккурате то делать, разрешаю брать из-под столов табуретки. А как увяжете узлы, то выходите с ними на двор. Скоро пойдем в Павловский полк, где временное квартирование.
В казармах вошли в свежевыбеленное светлое помещение с новыми чистыми нарами и старыми, засаленными столами. Капитан приказал размещаться, а сам вышел. Оказавшийся поблизости Павлухин и тут тотчас забормотал:
- Про кровати - тары-бары, а ложись на те же нары. Да еще не только с жаром, новоселье здесь с угаром…
Действительно, от свежевыкрашенных печей шел запах подгорелой масляной краски. Кое-кто из гренадеров заворчал, другие стали вынимать печные вьюшки, отворять фортки. Капитан вернулся, сопровождаемый толстым поручиком.
- Как сие понимать, господин смотритель? - строго заговорил командир роты. - Я самолично четвертого дня вам передал приказ подготовить помещение к нонешнему утру и словесно пояснил все должное, а ноне вижу тому полное небрежение, раз собираетесь дворцовых гренадер за такие сальные кормушки сажать.
- За краткостью срока… - начал было смотритель.
- Резонов ваших не принимаю, - остановил его капитан. - И ежели через час не явятся здесь чистые столы и лавки, полные обеденные приборы, а к вечеру фонари и бочонок под квас, то упреждаю, что с должностью своей проститесь. Рапорт мой, ноне же поданный, завтра доложится самому государю. Они об устройстве сей роты изволят справляться и не потерпят малейшего упущения.
Поручик, более не возражая, почти бегом направился к выходу. За ним неспешно вышел капитан, и гренадеры загалдели:
- Крепко смотрителя прижал! Будет знать нашу роту!
- А коли верно у него столов новых нету? Побелку да покраску сделал, нары новые постлал…
- Так и столы хоть вымыть мог, сало соскресть…
Через полчаса солдаты нестроевой полуроты заменили столы и лавки не новыми, но вполне чистыми, принесли горы оловянных тарелок, кружки и ложки. А тут на телегах привезли из дворца обед. Спели, по обычаю, молитву и засели за еду. Щи оказались мясные, с крупой и лавровым листом. Таких в полках даже по светлым праздникам не едали. Потом накладывали сорочинской каши да еще налили киселя по кружке.
Только поели, как вошли капитан с похожим на петуха поручиком, и кто-то из унтеров заорал:
- Встать смирно!
Когда все поспешно обратились к нему лицом, капитан сказал:
- Покуда письменных приказов по роте нету, которые будет вам фельдфебель вычитывать, слушайте, гренадеры, мое первое наставление. Я - командир новой роты Егор Григорьевич Качмарев, а они, - указал на поручика, - мой помощник, Василий Михайлович Лаврентьев. Сейчас будем вас определять в ранжир и разбивать по капральствам. Вам толковать нечего, чтобы крепко помнили свое место в ранжире, которое есть основа строя. Опосля разбивки можете отлучиться в город до восьми часов, то есть до поверки, чтобы из полков свои пожитки принесть. А которые семейные, тем на ихних квартирах жить дозволяется, без малейшего, понятно, ущерба службе. Завтра привезут шинели, фуражные шапки, сапоги и то из одёжи, что переделать взяли. В среду доставят амуницию, полусабли и ружья. Их пригоним и кажному устроим строгий смотр в новой форме. В четверток здесь оденетесь, и, впервой строем прошедши, отслужим молебен в дворцовом соборе. В пятницу все разносят прежнюю форму по полкам. В субботу и воскресенье - отдых, а с того понедельника начнет рота службу: бывшие пехотинцы пойдут в наряд, а прочие - на выучку по пехотным артикулам… - Капитан был мастер говорить, все шло у него без малейшей запинки. Здесь он приостановился, достал из рукава платок, утер губы и продолжал более торжественно: - Его сиятельство господин министр императорского двора генерал-адъютант князь Волконский, коему подчинена наша рота, поручил мне объявить вам, что, окромя оклада, унтер-офицерам прапорщицкого, гренадерам первой статьи фельдфебельского и гренадерам второй статьи унтерского государь жалует всем по второму окладу, так что унтера будут получать семьсот рублей в год, первая статья - по триста пятьдесят, а вторая - по триста рублей. Слыханное ли дело? Рядовые - словно господа чиновники по всей империи!.. Как кормить будут, сегодня испытали. Оденут, как придворных чинов, и кровати его сиятельство пробные утвердили, так что и спать станете по-господски… Но зато, други любезные, - капитан заговорил еще значительней и раздельней, - помните, что поведением должны отвечать за все сие таковским, чтобы и малейшего нарушения порядку не случалось. Я начальник заботливый - все положенное будете сполна получать до полушки, до золотника. Но к нерадивым и пьяницам вот как строг. Нисколько мирволить не стану, сряду обратно по полкам пойдут. Запомнили?.. Ну, братцы, поздравляю с небывалой монаршей милостью.
- Рады стараться, ваше выс-ко-родие! - гаркнули гренадеры.
Иванов пришел в эскадрон, когда кирасиры были на учении, и не спеша уложил в большое отделение сундучка все касаемое щеточного ремесла. А в меньшем, отгороженном досочкой, всегда хранил, что вынес с 7-й линии: иконку, коробочки, в которых нашел деньги, игрушки и ножницы. Нонче туда же положил две полотняные рубахи - подарок князя Одоевского, - после того как услышал разговор кирасир, что казенные при тесном колете до крови натирают подмышки…
Эх, где-то он, добрейшая душа, сейчас страдает, когда дядьке его бывшему так повезло?..
К сундучку на ремешке привязал противовесом все спальное - хорошо, не роздал соседям по нарам, - войлочек, подушку и одеяло.
Тут пришли кирасиры и обступили с вопросами. Потом новый вахмистр скомандовал на вечернюю уборку коней и вместе со всеми вышел из эскадрона. Прощай, Конная гвардия!
А когда возвратился в Павловские казармы, там ясно горели фонари, в углу на табуретке стоял бочонок с квасом, а на столе в корзине - привезенные из дворца свежие сайки и в медном баке густой сбитень. Истинно все по капитанову слову.
Еще у крыльца увидел курившего трубку Павлухина. Когда, закусив, вышел встряхнуть одеяло, снова встретился с ним.
- Быстро ты обернулся, - сказал Иванов.
- Не ходил я вовсе, - отозвался Савелий. - Вот понесу старую одёжу и в роте покажу свою рожу. Похвастаю новым мундиром, сундучок подхвачу и отбуду с миром.
- А спать нонче на чем? На голых досках? - спросил Иванов.
- На дворское надеясь, маху дал. Все тряпки спальные вчерась в полку продал, - болтал Павлухин, - зато в трактире ближнем удовольствие обрел, знакомство первое с сим заведеньем свел… Тут рядом! Противу Круглого рынка, - добавил он в пояснение.
- Будто не слышал, что нонче капитан про загулы говорил! - наставительно напомнил недавний вахмистр.
- Я нонче выпил саму малость, чтоб без подухи слаще спалось, - сыпал Савелий.
- Так хоть шинель мою на ночь возьми, - предложил Иванов.
- За то вам благодарность велия от самого Павлухина Савелия, что нонешний дворцовый гренадер да прежний русско-прусский кавалер… - Он ткнул в своего "Георгия" и в Кульмский крест…
- Неужто же этак подряд можешь всякий разговор весть? - спросил Иванов.
- Почти что всякий, ежели захочу, а иногда и без хотенья. Дед мой редкостный прибаутошник был, и у меня сызмала пошло, будто сами слова на язык складно лезут. Даже на службу за то самое попал. Был у барина своего любимый слуга, а потом и сболтнул ему не по ндраву, что все дворовые подхватили… Оченно трудно поначалу в полку было виршей начальству не брякать, что за надсмешку могли принять. А потом - ничего, многие офицеры даже до целкового награждения давали. Так позволь-ка мне шинель свою, браток, спать на оной будет помягче чуток…
Лежа на нарах, Иванов смотрел на тускло освещенный дежурным фонарем потолок: "Да не сон ли? Жалованье триста пятьдесят рублей в год! Младшие офицеры столько же получают. А тут на всем готовом. Как столько прожить? Разве пропить… Ох, Савелий, забулдыжная, видать, башка. Сразу трактир поблизости сыскал… Из такого жалованья и без щеток Жандру триста рублей за год шутя отнесешь… А сукно на мундирах да на сюртуках тонкое, глянцевое - прямо офицерское… Неужто же правду Дарья Михайловна еще в Лебедяни сказала, что в сорочке родился? Нонешняя служба воистину на то схожа. Завтра коли шинели выдадут да в город отпустят, то надобно к ротмистру и к полковнику пойти, благодарить за хлопоты… А здешние оба офицеры по "Георгиям" солдатским да по повадкам, видать, из рядовых выслужились. Ох, и чудно же все!.. Неужто Эссенову рожу злобную больше никогда не видать, зуботычины не ждать да и самому никого не бить?.."
Форму и снаряжение всем пригнали, молебен, на который пришел сам министр, выстояли, и началась новая служба. Поручик Лаврентьев занялся караулами и строем с коренными пехотинцами, которые казались ему "не дотянутыми до градуса". А ружейным приемам кавалеристов и артиллеристов начал обучать Качмарев. Он последние годы служил учителем фехтования, а также сабельных, тесачных и ружейных приемов в Дворянском полку. И теперь, как недавно юнкерам, неторопливо растолковывал, повторял каждый темп, без брани поправлял пальцы и локти. Правда, и ученики были старательные - все почти недавние унтера.
На занятия с капитаном отводилось только утро, потом он уходил хлопотать по делам роты, а ученикам наказывал:
- Полируйте прием до полного блеска еще часа по три, чтобы руки, ноги, шея, брюхо - все составы без малейшего опоздания свой ход сполняли. Через десять дён строгий экзамен сделаю и зачну на дежурства по дворцовым покоям назначать, а поручик пехотному строю учить станет. На то еще две недели, потом в караулы заступите наравне с коренными пехотинцами. То, что на парадах нашей роте старше всей гвардии место брать приказано, надо образцовой службой оправдать.
Сам Качмарев вполне "оправдывал" новое назначение тем, что в течение дня непрерывно переходил от дела к делу то во временной казарме, то в Шепелевском доме. Не один раз спускался он в полуподвал, где в трех больших сводчатых помещениях работали печники, плотники и маляры, устраивая цейхгауз, кухню и столовую. Работали маляры и в первом этаже, где к двум спальным комнатам добавляли еще "сборную залу". Уходило время и на приемку кроватей с постелями, столиков, табуреток, вешалок и ружейных пирамид, которые постепенно заполняли помещения. В промежутки капитан заходил в ротную канцелярию, где диктовал писарю Екимову требования на продовольствие, мыло, свечи и прочее потребное. А вечерами, оставшись здесь один, прочитывал послужные списки новых подчиненных, присланные из полков. Случались и спешные дела, неожиданные даже для такого опытного служаки. Таков был заказ мягких сапог. Поначалу всем гренадерам были "построены" опойковые сапоги на толстой подошве. Но через неделю после начала службы царь приказал носить их только в строю при мундирах, медвежьих шапках и оружии, чтобы отчетливо слышалась "нога" идущей смены караула, а дежурным в залах бывать в сюртуках, без головных уборов и полусабель и ступать так же беззвучно, как дворцовая прислуга. При этом случае Качмареву потребовалось не только спешно заказать сто пар сапог с тонкой подметкой, но еще и вдолбить гренадерам, что в них строго воспрещается "печатать" при встрече с начальством, как привыкли за много лет службы.
Дважды в неделю капитан направлялся с докладом к самому министру двора, который приказами по дворцовой и военной части торопил размещение роты на постоянной квартире. Наконец, не один раз ездил в казармы гвардейских полков, где жили с семьями двенадцать женатых гренадеров. Для них начали ремонтировать квартирки в различных углах огромного дворцового квартала. Требовалось не только присмотреть за этим ремонтом, но еще решить, кого раньше переселять. Словом, командиру хватало дел с рассвета и намного позже заката уже зимнего солнца.
А поручик Лаврентьев тоже ревностно занимался, но одной строевой службой. Первую неделю сам разводил часовых по постам, разводил и дежурных, наставляя в обязанностях, как написал сам царь, "иметь надзор за порядком в залах и за целостью имущества". А со второй недели ежедневно водил свободных от наряда в экзерциргауз, стоявший против дворца.