Сашка быстро вынул из кармана свой револьвер и сунул в миску с остывшими щами, от которых и парок давно не шел.
- После в сени неприметно вынесешь! - приказал он хозяйке. Тем временем Степан отодвинул засов и впустил гостей. Не задерживаясь в сенях, трое вооруженных вступили в горницу.
Первый - в кожаной тужурке с меховым воротником, двое других - в солдатских шинелях. У кожаного - револьвер в кобуре на поясе, фуражка; остальные с винтовками и в старых солдатских папахах. Все трое - в валяных сапогах, только у кожаного они белые, совсем новые, у остальных - серые, поношенные. У человека в тужурке - клочковатая бородка клинышком, его спутники - давно небритые, с отросшей щетиной.
Бородач в тужурке окинул взглядом горницу и подошел к столу. Приподнял и посмотрел на свет недопитую бутылку, толкнул ногой на полу другую, оброненную Степаном, потом насмешливо спросил хозяев:
- Что же это вы, товарищи, сразу и притихли? У вас тут пир горой шел, песни попевали, самогоночку попивали - и вдруг такая тишина? Вы что ж, нас и за гостей не признаете?
Сразу же сменил шутливый тон на деловой:
- Ну коли пришлось потревожить ваш пир, прошу внимания. Хозяева нам давно известны, а вновь прибывшим придется предъявить документики… Вы кто? - повернулся начальник к Макару - тот сидел ближе к входу.
От одного слова "чекисты" Макар чуть не упал с лавки. Похолодела спина, хотя сидел он почти прижатый к печи. Мелькнула мысль о тюрьме, строгих допросах, о том, как поведут его длинным коридором с каменным полом… Все это Макар так ясно представил себе со слов Стельцова… "Настигли! Настигли!" - выстукивало в ушах и в сердце.
- Вы даже отвечать не хотите, молодой человек?
Начальник нахмурился, а Макар… молчал, как давеча на летном поле. Подала голос Марфа:
- Чего набычился, чучело? Есть у него документ, граждане. Покажи начальнику свою бумагу. Да ты оглох, что ли, идол?
Макаркино пальтишко висело на гвозде у двери. Марфа сама достала школьную справку. У начальника чуть дрогнули брови при чтении.
- Так тебя звать Макарием Владимировым? Ты из Кинешмы? Фамилия… знакомая как будто… Очень приятно встретиться с тобою, так сказать, лично. Что ж ты тут делаешь в лесу? Не скучаешь? Давно из Кинешмы?
- Сродственник он нам дальний, - начала было Марфа. - Погостить приехал из города, подкормиться малость.
- А ты не лезь, пока не спросили! - вдруг со злостью оборвал ее Степан. - Без тебя начальники разберутся, кто кому сродственник…
Макар и вздохнуть был не в силах. У него так сперло дыхание, что он и впрямь мог упасть со скамьи. Сашка Овчинников не выдержал:
- Вы бы, гражданин военный, мальчонку зря не пугали. Сами видите - сомлел со страху.
Кожаный начальник с любопытством посмотрел на Макаркиного защитника. В горнице никто и шевельнуться не смел.
- А вы кто такой, господин адвокат? Подойдите сюда! Дайте ваши бумаги.
Овчинников пересек комнату и протянул начальнику документ с оттиснутым в углу фиолетовым штампом: "Яшемская трудовая сельскохозяйственная религиозная община-коммуна". Начальник спросил почти ласково:
- Скажите-ка, вы не родственник яшемскому конскому торговцу Ивану Овчинникову?
- Брат родной.
- Вот как. А лошади, которых в конюшню поставили, чьи?
- Были казачьи, станут монастырскими, а покамест я за них перед братом в ответе.
- По нашим сведениям, эти лошади… приобретены сомнительным образом. Придется кое-что тут проверить… Вы, что ж, прямо из Области Войска Донского следуете?
- Так точно, прямохонько оттуда.
- У кого же эти кони приобретены и на каких условиях?
- Кто продавал - тот знает. А до других - это не касаемо.
- Ого! Ну нас-то, положим, все "касаемо"… Где-то, значит, фронт переходили! Оружие имеете?
- Двустволка в санках валяется, с охоты нечищеная, иного оружия нету. А что до фронта… Какой там фронт! В одной станице красные, в другой - белые, в третьей и вовсе не разберешь, какого колера казачки. Чего ж такой фронт не перейти? Окопов, проволоки, часовых покамест незаметно. А степь - она широкая.
- Оружия, говорите, нету? Проверим! Дело служебное. Сабурин, Букетов - просмотрите. Карманы и верхнюю одежду.
Один из подчиненных бегло обыскал Сашку, другой ощупал и встряхнул на вешалке его казакин и полушубок. Все трое отошли в угол посовещаться вполголоса.
Сашка погладил Макара по голове.
- Не робей! Ишь как напужался. Нешто взрослые сделают худо такому мальцу?
А старик дед Павел, молча наблюдавший всю сцену с печи, наклонился к Сашке и что-то прошептал ему на ухо. Сашка явно удивился… Мальчик, чуть оправившись от испуга, отважился приподнять голову и поглядеть внимательнее на начальника чекистов.
Странно! Лицо начальника изменилось, когда он прикрыл рукой свою бородку и поправил усы. На них легла тень от лампы, почернила их. Скошенный уголок тени превратил растрепанные усы в маленькие, четко подстриженные… Макар где-то видел это лицо без бороды, с черными усиками под носом. Уголки с кантами… Старый полковник Зуров, только сильно помолодевший!.. Одно лицо! Да и голос начальника чекистов сильно похож на дядюшкин.
…Ясно припомнилась ночь, полковничий стол и голос человека, только что положившего телефонную трубку:
"Значит, матушка твоя и Борис Сергеевич остались на Нижнем Острове, в шалаше?.."
Почти тот же самый голос раздался и сейчас:
- Вот что! Есть у нас особый разговор к Александру Овчинникову. Эй, хозяин! Может, и для незваных гостей бутылочку найдешь? Самогонку-то варишь? Сказать, где аппарат прячешь?
- Этим не занимаемся, а поставить - отчего же, можно! Артамоша, поищи-ка там!
Новые гости скинули шинели, уселись за стол. Начальник, уже без тужурки, посадил Овчинникова рядом с собой.
- Давай-ка мировую выпьем. Парень ты, видно, хват. Скажи мне прямо: вот с этих коней, что ты провожаешь, много ли тебе самому прибыли останется? Сколько заработаешь?
Сашка пожал плечами.
- Моего тут интересу, прямо сказать, немного.
Начальник весело засмеялся.
- Это, брат, я сразу смекнул. А теперь спрашиваю: хочешь ты один всю выгоду, весь барыш получить? И еще хороший подарок в придачу взять?
Овчинников глуповато ухмыльнулся и развел руками.
- Как не хотеть? Только казна монастырская скуповата, а брат Иван - того прижимистее. Где ж я могу к своему интересу прийти? Пустые слова! Деньги Иван возьмет, коней - монастырь. А мне - куртаж да выпивка. Весь интерес!
- Понимаешь, Овчинников, у нас есть военное задание, государственное - перейти фронт в расположение противника, в тыл белым армиям. Требуется нам бывалый проводник, такой, как ты. Мы тебе и предлагаем: выведи нас хоть на Дон, хоть на Каму, к белым. Поедем верхами, на этих твоих конях. У монастыря мы их отберем, теперь кавалерийские кони считаются имуществом военным, подлежат изъятию с возмещением… после войны. Просто удивительно, как их у тебя по дороге не конфисковали!
- Да уж мы знаем, как проехать. Не впервой.
- Такой удалец нам и нужен. Как прибудем на место - коней тебе вернем. Делай с ними что хочешь. Хоть монастырю верни, хоть продай для своего интереса. Сразу на ноги станешь. И брат тобой помыкать больше не сможет.
- Если мы теперь коней монастырю не представим - мораль на нас падет. На меня и на брата Ивана. Задаток брали. Мне - позор, брату - разорение. Потому несогласный я. А то бы поехал с вами, знамо дело.
- Скажи, а в Пермские леса ты пути-дорожки знаешь? Сумел бы провести нас туда так, чтобы… словом, не через людные места?
- Мы людными местами и не ездим. Под Пермь я прошлый раз подавался, большую партию оттуда пригнал. Каждую деревню, каждую тропу знаю. Да только не могу! Брату - раззор!
- Что ты заладил: брат, брат! Нечего время на болтовню терять. Перед монастырем и перед братом мы тебя оправдаем, расписку с божьих слуг возьмем, чтобы молчали про этих коней. Чья тебе расписка надобна: игуменьи, келаря, матери-казначеи?
- Да больше отец-протоиерей с нами дела имел. Он в конях поболе игуменьи смыслит. У него и задаток брали.
- Вот и отлично. Сейчас прямо к нему и махнете! Расписку с него вытребуете, чтобы перед братом тебе чистому остаться. С тобою вместе двоих своих молодцов пошлю. Вернетесь с распиской отца Николая - и в дорогу! Завтра же! На Каму. К Пермским лесам…
- Эх, граждане, - словно размечтался вслух Сашка Овчинников. - За таких коней и золотишком получить можно, не керенками такие пахнут! Не против я с вами на Каму податься. А кони точно ли моими останутся?
- А то чьими же? Выходит, по рукам?
Военные, встав из-за стола, опять пошептались.
Один, видно, в чем-то не соглашался с начальником. Макар уловил фразу: "Не напрасно ли распыляем силы?" Этот военный был не первой молодости, с живым, нервным, уже слегка отечным лицом, двигался торопливо, кривил губы при разговоре. Начальнику пришлось даже слегка голос повысить:
- Вечные препирательства, товарищ Сабурин! Даю вам с Букетовом ровно… - он глянул на ручные часы, - семь часов на поездку в Яшму с Овчинниковым. Заложи-ка, Александр, парочку своих гнедых. Остальных мы покараулим до твоего возвращения сюда. Ну хлопните по стакашку на дорогу!
- Что ж, - сказал Сашка, выкушав "посошок", - не прочь я на своих слетать. Артамоша, заложи там любую пару. За два часа в Яшме будем, а утречком снова свидимся. Ждите!
Сашка скосил глаза на миску с остывшими щами. Марфа поняла, подхватила миску, сняла со стены полотенце. Сашка стал прощаться с дедом и мимоходом шепнул Макару:
- Не бойся! Эти тебя не обидят!
Марфа повозилась в сенях с миской и внесла в горницу нечто завернутое в кусок влажной газетной бумаги.
- Мясца на дорожку я вам из щец вынула, Александр Васильевич! Дорожкой пригодится, покушаете!
- Давай, давай, хозяюшка, от гостинца грех отказываться! - И Сашка небрежно пихнул сверток в карман полушубка, наброшенного на плечи поверх зеленого казакина вместо тулупа.
У Макара сердце колотилось так, будто с каждым толчком грудь его наливалась горячей кровью. Замысла Сашки он не понимал. Ведь помирился же тот с этими военными, кто бы они ни были? Зачем же тайком берет наган, вынутый Марфой из щей?
На дворе Сашка уже разбирал вожжи, два конвоира с винтовками усаживались в санках за его спиной. Начальник подошел к санкам.
- Одно помни, Александр Овчинников! Я тебе верю и остаюсь ждать твоего возвращения. Но при малейшей хитрости или обмане первая пуля будет тебе. И не одна - сразу две!
- Эх, начальник! - обиделся Сашка. - Хуже-то ничего на дорожку не пожелаешь? Лишь бы поп Николай не заупрямился насчет документа - тогда как, а?
- Вот уж на этот счет не тревожься! - крикнул начальник. - Выдаст все, что потребуем!
Макарка и опомниться не успел, как санки исчезли. Только снег взвихрился за легким возком.
Во дворе Макар разглядел еще одни розвальни, на которых чекисты прибыли в трактир. Они - тоже в виде легкой берестяной лодки на широком вощеном полозе, как монастырские. Значит, тоже рассчитаны на Козлихинское болото?.. И еще одно неожиданное открытие сделал Макар во дворе: у четвертого чекиста, что оставался все это время наружным караульщиком, оказался картавый говор с польским акцентом. Тоже знакомый: не этот ли поляк-прапорщик вел его по ярославскому откосу к особняку Зборовичей? И откликается на имя Владек! Жаль, что этим открытием не успел поделиться с Сашкой.
Начальник чекистов, которые и Макару стали казаться мнимыми, разложил на столе в горнице карту из кожаного портфеля. Эту десятиверстку Макар знал еще по занятиям в корпусе. Не успел начальник углубиться в работу над картой, как лампа над столом зачадила и начала угасать. Только две лампадки мигали у икон. Из соседней комнаты неслышно вошла Марфа.
- Подлей-ка в свою люстру! - скомандовал Владек.
- Ну, батюшка, сам подольешь, коли у тебя есть что лить! - отрезала Марфа, выкрутила фитиль и вовсе погасила свет. - Последний фунт керосина для дорогого гостя с лета сберегала. А вы, не прогневайтесь, и в потемках погостите!
- Что ж, тогда - на боковой фронт! - приказал начальник. - Когда солдат не воюет - он либо ест, либо спит. Хозяйка! Давно этот постоялый двор держишь?
- Двора не держим, а кто заедет - не отказываем. Сами видите - у дороги живем. Как прохожему не порадеть?
- В барышничестве участвуете с Овчинниковыми?
- Да мы и сами Овчинниковы. Но, про что спросили, - нет, не занимаемся!
- Скрытная ты! Ну что ж, постели нам здесь.
Вдруг дед Павел стал тихонько слезать с печи.
В свете лампад волосы его казались серебряным сиянием вокруг головы.
- Глуховат я стал, не все слышал, про что тут толковали, одно скажу: пустые ваши хлопоты! Век вам попусту по свету гоняться, а с Овчинниковыми не совладаете! Отступись, батюшка, от недоброго дела, а то сгинешь! Вот-те крест святой!
- Ты сам, дед, из поповичей, что ли?
- Какой я тебе попович! Просто говорю всурьез, к душе твоей крещеной обращаюсь. А сам я природный лошадник. С малолетства до старости все при конях. Только при чужих.
- Барышничал, что ли?
- Как есть. Всюю жисть.
- Грешил, значит, всюю жисть?
- Такой уж мне предел положон, его же не преступишь.
- Ишь ты! Где же промышлял этим делом?
Старик всматривался в лицо начальнику. Тот деланно улыбался, хмурился - и наконец, словно не выдержав пристальных, в упор направленных дедовых глаз, полез в карман за махоркой. Она была в красивом портсигаре.
- Ты чего в потемках на меня уставился, дед?
- А ты, барин, может, в малолетстве не слыхивал ли, как дедушка твой, генерал от инфантерии, велел мужика своего оброчного, Павку Овчинникова, при всем солнцевском народе розгами выпороть?
- Какой я тебе "барин", старик? Подвыпил ты нынче! Я, дед, уполномоченный Нижегородской чрезвычайной комиссии. Мы - власть рабоче-крестьянская. РСФСР. Понял?
- Этих слов я не разумею, - сказал дед. - Речь я к тому веду, что вы и по нынешнему времени в большие господа вышли… Не обессудьте!
На лице начальника отвердела улыбка. Мигали лампадки, голубая и розовая. Тикали часы-ходики. Гудел в печи зимний ветер. Дед потянул гирьку от часов, положил поклон перед иконами и опять полез в тепло, наверх, где уже улегся на овчине притихший, совсем сбитый с толку Макар Владимирцев.
3
Попадья Серафима Петровна ожидала супруга со всенощной. Отец протоиерей опаздывал - небось Евлогия опять новостей ему припасла.
Забот прибавилось. Случай на реке несколько поколебал прежний педагогический авторитет отца-протоиерея среди крестьян. Вечером было собрание в школе. Елена Кондратьевна осуждала отца Николая вслух, называла его поступок на реке жестоким по отношению к мальчику. Скажите на милость! Сама безбожницей росла, а муж ее - капитан Дементьев - того чище! У него летчики в доме и поселились. Второй день как их нелегкая принесла, а шуму-то, шуму! Нынче утром бочку бензину им из Кинешмы привезли, опять кого-то по воздуху прокатили - не навалятся! Дух, говорят, вон из грудей так сам и выпирает, сердечко к горлышку подкатывает - куда карусели или качели! И самой бы любопытно, да грех-то какой!..
Главный летатель опять на кладбище ходил - хорошо сторожа-пьяницу успели в богадельню отослать еще перед зимней никольщиной…
Стучат… Калитка скрипнула. Верно, сам… Нет, не он: на лыжах кто-то. Уж не из летателей ли, легких на помине? Господи, страх какой!..
В сенях Серафима Петровна не узнала бородатого гостя с котомкой и парой лыж под мышкой. Лыжи и палки прислонил к стене, снял папаху и набожно перекрестился на иконку…
- Забыли меня, Серафима Петровна? Наш Макарушка, верно, спит уже?
Батюшки! Никак подпоручик Стельцов? Вот что может сотворить с красавцем, офицериком-душечкой, один год эдакой окаянной жизни!
Подпоручик обрадовался, что истоплена банька.
Попадья заметалась в хлопотах - ведь ждали только через недельку.
- Сам не надеялся за два дня управиться! Туда и обратно - на воинских эшелонах! А в городе нужных юристов нашел сразу, за час все бумаги получил, по всей форме! Взяли, правда, дороговато, пришлось поиздержаться… Без гроша остался… Ну да недалеко теперь…
- А в городе-то как?
- Что-то там чистят, разбирают, чинят… Дым из труб идет, значит, как-то существуют людишки…
Из сеней - привычный шорох. Опрятный отец Николай обметает валенки веником.
В кабинете хозяина было душновато, пахло мятой, висел немецкий барометр. На подоконниках - много бутылочек, заткнутых тряпицами - богомольцы приносили отцу Николаю святой воды из отдаленных обителей: вот эта - от Зосимы и Савватия на островах Соловецких, эта - из Сергиева Посада, есть из Почаева, Киева, с Керженца… На столе - распятие, а рядом - небольшой чугунный ларец каслинского литья… Затейливый и прочный ларчик!..
Здешние вести удивили подпоручика. Зачем капитан Зуров дал согласие взять с отрядом инокиню Анастасию? Оказывается, вновь прибывшие летчики чересчур заинтересовались новоявленной скитницей, и для ее же блага и безопасности…
После жаркой бани гость с удовольствием надел хозяйское белье и в домашнем халате сел к столу.
- Почему решили на лыжах путешествовать?
- Случайно на базаре в Кинешме увидел и вспомнил, как юнкером призы брал. Ни одна подвода меня не обогнала. Теперь еще двадцать верст до "Лихого привета", оттуда лошадь для нас с Макарушкой у Марфы выпрошу. А лыжи в походе - ого как пригодиться могут!
- Может, поспали бы, с дороги? - В этом любезном хозяйском приглашении явственно звучала просьба не принимать его всерьез. Время перевалило за полночь.
- С вашего позволения - часика два сосну. В третьем часу разбудите, чтобы добраться затемно во избежание лишних дорожных встреч…
Гостя уложили в кабинете хозяина на кушетке. Свою котомку он развязал, достал оттуда револьвер и сунул под подушку. Матушка так перепугалась, что уснуть не смогла, и разбудила гостя до срока.
В соседней спальне мирно похрапывал хозяин дома. Повторить чаепитие гость отказался, но стаканчик монастырской вишневки выкушал. Собранный в дорогу, воротился в кабинет за котомкой и стал завязывать ее при свете ночника.
На железную крышку ларчика падал луч света. От гостя вчера не-укрылось, как хозяин покосился на свой ларец, когда гость пожаловался на денежные затруднения в дороге. Ларец-то, верно, полнешенек… И не тяжел… И укладист… Не прихватить ли для отряда? Легко завертывается в меховой жилет…
Шаги попадьи! Уже пути назад нет - обернутый жилетом ларец в руках. Если не сунуть в котомку - гость сию же минуту будет изобличен как воришка!.. Его бросает в жар, пока увязывает котомку. Форменная же кража, подпоручик Стельцов! Эх, до чего еще доведет скользкая дорожка этой "Вандеи"…
Матушка помогает гостю надеть котомку. Вечером она показалась попадье полегче, но все равно, столько пройти и проехать с одной котомкой за плечами! Бедняжка! Кончится ли когда-нибудь вся эта кутерьма в России?
Запирая за гостем дверь, попадья различила три удара часового колокола. Глухая ночь - а человек снова в пути! Слава богу, все же спровадили из дому опасного гостя.