Пассажир последнего рейса - Штильмарк Роберт Александрович 23 стр.


Но на этот раз казачий подъесаул Иван Губанов бил не в лодку с безоружным пловцом и сидел не в блиндаже! Сашка долго выцеливал скорченную в санках фигуру за пулеметным щитком. После Сашкиного выстрела пулемет смолк. После повторного - лошадь рванулась, забилась, сани вздыбились, пулемет и тело стрелка сползли в грязь.

Оставались конник и подвода с лыжами!

Прицел - на одно деление ниже! Выстрел!

Всадник - мешком с коня. Теперь запасные кони-донцы с вьюками мечутся по болоту, и скачет к берегу уцелевшая подвода, санки лодочкой, с торчащими лыжами. Сашка соображает - это Стельцов! Вжался в сено на дне санок, чтобы укрыться от красных стрелков. Сашка жмет спуск, стреляет. Снова стреляет. Последний патрон! Неужели уйдет!

До материкового берега ездоку в санях еще сто аршин. Пятьдесят… Каждый шаг приближает его к стрелку, но лошадь ускоряет бег. Минута санки уйдут за сугробище.

Сашка стреляет!

Михаил Стельцов, чуть привскочив, нахлестывает лошадь, и Сашка, уже безоружный, вскакивает в ожесточении, срывает с головы шапку и топчет в отчаянии и злости…

И вдруг совсем близко гремит новая пулеметная очередь. Сашка от неожиданности присел, озирается… Откуда? Враг или подмога? Там, вдалеке, лошадь, уже было вылетевшая на бережок, валится оземь, Стельцов выпрыгивает из саней и тут же падает, сраженный новой очередью…

Только когда все уже кончилось, Сашка сообразил, что помощь пришла ему… из кабины самолета! Комиссар Шанин жив, очнулся и… сражается!

- Сергей Капитонович! Товарищ комиссар!

Эхо разносит Сашкин голос по болоту. Летчик из кабины слабо машет рукой и кричит что-то Сашке в ответ.

3

Капитан Зуров понял сразу, при первом же выстреле с материка по переправе, что сражение на болоте проиграно. Но никто никогда не посмеет упрекнуть капитана Зурова в непредусмотрительности.

- Огонь! - шепчет он растерянному Макару. А сам, припав на колено, целится по самолету у того берега и делает несколько выстрелов. Мальчик зажмуривает глаза, затаивает дыхание и тоже жмет нач спуск. Винтовка в его руках рявкнула, больно стукнула по скуле, сильно отдала в плечо…

Этим Макаркиным выстрелом и завершилась зуровская операция огневого прикрытия переправы. Командир отряда вместе с маленьким адъютантом покидают поле проигранного боя. Зурову ясно, что маневр окружения отряда выполнен искусным тактиком - пропустить без выстрела разведку и ударить по переправе, для этого нужен опыт и… редкое хладнокровие!

Зуров быстро ведет мальчика назад, к скиту. Несколько сорок, треща и переругиваясь на своем сорочьем наречии, слетают с тына крепости. Будто понимали, что люди сюда воротятся… Не все воротились, правда!..

Командир велит Макару скинуть шубейку. В углу избы свалена ветошь. Зуров роется в ней, извлекает подрясники, рясы, мятые скуфьи.

Времени мало! Командир и адъютант преображаются в монахов-богомольцев. Через плечо - нищенская сума, достаточно просторная для бумаг, консервов и браунинга!

Притворяться слепым Зуров научился давно. Это искусство спасло его в Рыбинске и на дороге из Рыбинска в Ярославль. Сейчас он воспользовался клейкой картофельной массой, остывшей в котелке. Макарка дивится: из-под вывернутых век неприятно просвечивают глазные белки… Заправский слепец!

- Слушай меня, Макар! Дело идет о нашей жизни. Запоминай: я - слепец Никодим, а ты мой поводырь Сергий. В козлихинском скиту знаем схи-игумена Савватия, ходили к нему за исцелением, теперь посланы им к святой целительнице Анастасии… Повтори! Возьми в карман эту бумагу: податели сего сбирают милостыню для престарелых священнослужителей в Ипатьевском монастыре… Еще раз все хорошенько повтори!

Встретить красную засаду у женской обители весьма мало вероятно, ибо женский скит - дальше от переправы. Можно будет отсидеться среди скитниц, обманув "целительницу", даже если она и в сговоре с красными властями. А потом выпросить лошадь и провожатую для страшной переправы. Дальше - видно будет!

Чтобы мальчик более естественно играл роль поводыря, Зуров велел ему еще и петь по-нищенски. Макар с малолетства наслушался на церковных папертях такого пения.

До цели пешего странствия - женских скитов - оставалось всего версты две. Впереди послышалось конское ржание.

- Не трусь! Иди прямо на людей и на лошадь! - шепнул Зуров. - Стоит им заметить, что ты боишься - и мы схвачены!

Стали слышны голоса нескольких мужчин. Фальшивым, но довольно громким голосом Зуров и сам затянул первый псалом Давида:

- "Блажен муж иже не грядет в совет нечестивых"…

Разговор впереди смолк. Окрик:

- Стой! Кто такие?

Слепец размашисто крестится и широко осеняет крестным знамением встречных. Макар видит трех всадников и узнает летчика из авиаэскадрильи, деревенского секретаря Мишку Жилина и пристанского матроса Клима. Никто из них и внимания не обращает на бледного поводыря, все глядят на слепца. Макар поражен, как натурально он себя держит:

- Мы - люди божии, спаси Христос! С поклонения святым местам идем, от схи-игумена Савватия к женской святой обители.

- Что там за стрельба была, в вашей стороне?

- Далече стреляли, батюшка, на пустоши, за болотом, а кто да кто - нам неведомо. Сказывали нам старцы, быдто охотники надысь волков били.

- Ты, дед, слепой, что ли?

- Воистину так, сыночек! Двадцать лет, как света божьего не узрю. Отрок водит.

- А документ у тебя какой-нибудь есть?

- Как не быть, родимый. Кажи бумагу начальнику, Сергий!

- Идете зачем к женским скитам?

- К чудотворной целительнице Анастасии, родные. Старец Савватий надоумил. Дескать, через ее ангельскую молитву исцеление очесам обрести.

- Ну коли так, можете оглобли назад поворачивать! - сказал Жилин. - Нету там больше вашей целительницы. Ей самой теперя целители нужны. Зарезали вашу святую…

- Свят, свят, свят! И праведницы не пожалели! Все едино, отрок Сергий, веди к старицам, помолимся за душу ангельскую.

- А вы тут богомольцев с винтовками не встречали? Я мальчика твоего спрашиваю, дед. Как тебя? Сергий, что ли?

Вопрос задавал летчик, Иван Егорович Ильин. Макар похолодел от страха и молчал. Зуров же, напротив, уставил прямо на говорящего незрячие очи и говорил натуральным тоном:

- Отрок Сергий у нас напуганный сызмальства, людей с ружьями страсть как боится. Охотники какие-то вроде вас верхами быдто утречком к болоту мимо скита Савватиева проехали. Нам-то, грешным, сие и ни к чему!

- А про самолет ничего не слыхали? Где он тут спустился, в какой стороне?

- Самолет? Что ты, батюшка, такого здеся отроду и не слыхано. Чай, мы не впервой в этих местах богоспасаемых. Когда Яшмой шли, мужики чего-то про еропланы толковали, а здеся - нет!

- Эх, Иван Егорыч, - в сердцах сказал Жилин летчику. - Сюда бы вместо темноты этой божьей ребятишек наших яшемских! Мигом бы к шанинскому самолету привели! Ну поехали искать, что же делать? Может, кого потолковее встретим.

- И мы с тобою, Сергий, побредем. Прощевайте, люди добрые, господь вас храни!

Обе группы разошлись в противоположные стороны. Зуров угрюмо молчал, поводырь ежился и раздумывал над всем происшедшим. Вот когда возродились вдруг в его памяти слова матери: "Спроси в душе своей у господа или у служителей храмов божиих, как поступить по господней воле".

Так ведь он, Макарка, поступает сейчас именно так, как наставили его служители храма! Там, на болоте, медленно уходят в трясину красные звезды на крыльях, может быть, тонет раненый летчик… Стоило бы Макару сейчас показать рукой направление, и всадники сейчас точно знали бы, куда скакать на помощь гибнущему. Или, в худшем случае, где искать тело летчика. Но тогда мог легко раскрыться маскарад Павла Георгиевича Зурова, белого офицера, виновника гибели солнцевских крестьян…

Так как же было Макару поступить по-божески - помогать зуровскому обману или помочь розыску сбитого зуровцами самолета?

Тяжело стало на сердце у Макара от этих мыслей!

А тем временем они уже дошли до женской обители.

Здесь ни тишины, ни покоя не было! Почти все население женских скитов толпилось на берегу оледенелой Ключовки, у проруби. Снег на Ключовке был расчищен и разметен, лопаты и метлы валялись на берегу. Все скитницы еще обсуждали с горячностью некое чудо, свершившееся здесь только что, у всех на глазах…

- Где же праведница убиенная? - спросил Зуров. - Кто секиру-то на нее поднял?

- Не убиенная, а пораненная до полусмерти, - отвечала старуха черноризница, утирая слезы. - Ох, кормилец, что тут было - и пересказать словами нельзя. Схватили убивицу окаянную, потому как сперва четверо чужих на лошадях прискакали, а потом и пятый через болото по ее следу пожаловал. Немножко не поспели, Анастасьюшку от ножа спасти.

- А где же инокиня пораненная? Ай отправили?

- Кабы отправили! А то, вернее сказать, на крыльях унесли. Токмо, архангельские ли те крылья или… сказать страшно, чьи., про то единый господь во небесех ведает. Нам, убогим сиротам, матерь божия того не открыла.

- Ты толком-то расскажи, матушка, как оно было…

- Нешто перескажешь! Анастасьюшку как подняли с пола, так уж без памяти. Кое-как перевязали ее старицы, а тут этот прилетел, кружить над нами стал…

- Ероплан, что ли? - подсказал слепец.

- Он, кормилец. Тут один из поимщиков убивицы, в кожаном весь, голова круглая, достает из кармана пистоль, и веришь ли, три звезды красных в небо взлетели! Стали тому коршуну с земли знаки подавать. Нам кричат - ежели желаете, чтобы сестра ваша жива была, помогайте лед расчистить. Что тут было - и не скажешь! Как спустился к нам коршун-то, положили на него Анастасьюшку, на старый след машину эту наставили, еще с полчаса снег перед ней разметали, а потом - завыл, затрещал - и нет его. Да сказал еще летун, что еще раз к нам сюда прилетит, второго коршуна выручать. Пришлые-то вам не встретились? Пошли того коршуна на болоте искать. Может, говорят, летун еще живой, сюда его везти хотят на лошади.

- Слышь, матушка, запрягите и мне с отроком лошадку!

- Что ты, божий человек, мало погостил у нас?

- При делах столь дивных… в яшемскую обитель помолиться спешим. Только бродом переправьте, а там уж отрок и пешой доведет.

- Нет ли у тебя, странник божий, сольцы фунтика? Давненько солью бедствуем.

- С фунтиком-то, сверх денежки, я бы до самой Яшмы доехал.

- И мы довезем, коли найдешь.

- Ну господь с вами, так и быть. Запрягайте!

Яшемский пастырь, отец Николай Златогорский, окончательно убедился, что ночью его ограбили. Неужели Стельцов?

Отец Николай последний раз открывал ларец перед его приходом. Через полтора часа после ухода Стельцова явились те двое, Сашка Овчинников и ротмистр Сабурин, но к их приходу ларца как будто уже не было на месте. Матушка призналась, что котомка Стельцова показалась ей поутру потяжелее, чем с вечера. Батюшка обозвал жену старой дурой и разиней, но от этого на сердце не полегчало.

Ларец теперь, очевидно, уже в руках господ офицеров, в партизанском отряде. Обнаружат там золото - трудом накопленные деньги, плата за бесчисленные крестины, свадьбы, похороны, панихиды, освящение домов, водосвятие…

Еще находились в ларце некие предметы. Умирающая Мария Шанина отдала все это отцу Николаю в час предсмертной исповеди. От Антонины пришлось эти предметы утаить, чтобы скрыть правду об отце. Сначала отец Николай намеревался просто пожертвовать украшения и ценности Марии Шаниной в монастырскую казну, но… как-то не собрался. Решил поберечь их до совершеннолетия Антонины, тем более что монастырское имущество с самого 1917 года находится под угрозой государственной конфискации. А как докажешь теперь, что он просто-напросто не присвоил себе эти шанинские драгоценности? Если банду переловят и документы Шаниной вместе с украшениями попадут в руки красных, отца Николая могут разоблачить как укрывателя ценностей, как лживого пастыря, обманувшего свою духовную дочь…

Стучат! Кого еще несет так поздно? Господи Исусе, да это Макарий Владимирцев! И в каком виде! В нищем оборвыше трудно узнать родственника-поповича! Как юродивый!

- Отче Николай! Вас просят сейчас же, минуты не теряя, прийти на кладбище.

- Да кто меня там ждет-то?

- Отец Никодим.

- Не знаю и не ведаю.

- Он говорит, что ведаете. Насчет вашего пропавшего ларчика.

- Ах, вот оно что!

Ни о чем больше не расспрашивая отрока Макария, священник тотчас оделся. Где Серафима Петровна? К соседке понесло болтать о вчерашних делах! Что за спешка такая у этого отца Никодима?

Темно. Слабый мороз. Чистое и просветленное небо в звездах. Скрипящий снег под ногами. Вот и кладбищенские ворота.

Вошли в калитку.

- Где же он, твой отец Никодим? Один он там или… с кем-нибудь?

- Один, один. Ожидает в часовне.

Кладбищенская часовня озарена негасимой лампадой перед образом спаса. На каменном полу - облетевшие и все еще не потерявшие осенних оттенков листья, кленовые и липовые. В слабом свете лампад они кажутся нарисованными, будто на полу выложена мозаика из затейливых красно-желто-зеленых изразцов.

В углу - темная сгорбленная фигура человека в монашеском одеянии под овчинной шубой. Человек распрямляется и загораживает выход, как только отец Николай переступил порог…

…Макарка, как ему было велено, ждал у кладбищенской калитки. Он слышал, как в часовне что-то негромко и глуховато хрустнуло, словно там переломили сухую палку… Потом по кладбищенской аллейке быстро прошел к воротам "отец Никодим". У Макара жарко и часто стучало сердце. Он боялся спросить, что совершилось в часовне, но уже и сам догадывался о самом страшном и столь же непонятном, как и все события этих дней…

…Через три недели, после трудного ночного марша в предгорьях Урала, усталый Макар плелся следом за неутомимым Зуровым. Смутно запомнился Макару этот бесконечно долгий путь в потемках, мимо каких-то лесных хуторов, оледенелых и обветренных скал и холмов, поросших ельником. Мальчика не оставляло чувство, что происходит с ним нечто непоправимо-тяжкое, ненужное и опасное, но даже вдуматься в это хорошенько не хватало сил.

Он и опомниться не успел, как после спуска в лощину тропа снова пошла на подъем и внезапно из темноты прозвучал окрик часового:

- Стой! Кто идет?

В свете ручного фонаря Макар узнал почти позабытые им, возникшие будто из сновидения красные погоны на плечах усатого унтера и овальные кокарды на казачьих папахах.

Тогда преобразился и Макаркин спутник. Он распрямил плечи, наглухо застегнул ворот гимнастерки, обрел прежнюю выправку и прежний, барственного оттенка, басок:

- Ну-ка, братец, доложи своему офицеру: капитан Павел Георгиевич Зуров из Ярославля, выполняя офицерский долг чести, перешел фронт! А ты, - обернулся он к Макару, и мальчика поразило презрительное выражение зуровского лица, - ступай-ка пока с нижним чином на кухню!.. Потом я определю тебя куда-нибудь поближе к себе… Может быть, моим вестовым…

Глава тринадцатая
Пассажир и капитан

1

Тихо стало в штурманской рубке "Лассаля". Давно умолк рассказчик, молчали и те, кто, слушая далекую быль, думал и вспоминал свое…

Ночь тихонько пришла из Заречья, стерла краски берегов и очертания мысов, позволила луговым и лесным туманам, отдающим дымками осенних костров, перебраться на реку и не спеша принялась зажигать на ветвях прибрежных сосен первые неяркие звезды. Те, что были поярче, слетали с ветвей в синюю бездну Волги и плыли золотыми рыбками в тихой и темной воде, среди огней бакенов.

Со всех сторон обступила пароход влажная мгла. Бортовые огни на мостике чуть расплылись в этой мгле и тоже стали казаться мерцающими небесными светилами: одно - красное, как планета Марс, другое - зеленое, как звезда Капелла.

Уже стали неразличимы лица рассказчика и слушателей в рубке "Лассаля". Как раз за спиной Макария Владимирцева горела дежурная лампочка, и на задней стенке рубки лежала тень рулевого колеса с рукоятями по всему ободу. Пошли по рукам фотографии, что принес давеча Владимирцев, - их подносили к лампочке и передавали дальше. Тем временем и новая смена вахтенных поднялась на мостик, а старая не ушла, пожелала дослушать до конца.

- Дай-ка свету побольше, - приказал капитан вахтенному помощнику. Тот включил белый фонарь и навел рефлектор на сидящих. Фигуры капитана и Макария Владимирцева оказались в сильном световом луче. Капитан протянул обе руки пассажиру.

- Неужто до сих пор не признал? - засмеялся он добродушно. - А я тебя, Макарий Гаврилович сразу опознал, как только ты имя свое произнес! Гляжу - верно, он самый, дружок мой яшемский! Макарка-попович, своей персоной… Ну хлеб-соль тебе на Волге-матушке!

Долговязый пассажир схватил протянутые ему руки.

- Александр!.. Господи! Саша Овчинников! Понимаете, и мне временами чудилось, вроде уж…. не ты ли, да отгонял всякую мысль… Невозможным казалось опять кого-либо из той жизни повстречать… Ах, Саша, Саша, неужто и впрямь!..

Потом сгорбился, спрятал лицо в ладонях, чуть не заплакал:

- Ах, люди вы мои хорошие, зла не попомнили, простили Макария Владимирцева, мальчишку обманутого…

- Злом мы здесь тебя не "поминали, Макар, только жалели. Ведь будто в воду канул. Все полагали, что с бандой в болоте погиб. И вот, поди же, на пароход к нам попал, пассажиром последнего рейса!.. Только, коли уж ты меня признал и припомнил, что же ты второго своего знакомого с тех времен не приветишь? У колеса штурвального-то кто у нас нынче на вахте? Забыл Егорыча, летнаба с шанинского "сопвича"?..

- Иван Егорович Ильин, бывший летчик, ныне старший рулевой и лоцман по всей Волге, - отрекомендовался штурвальный шутливо-официальным тоном, протягивая руку Макарию Владимирцеву. - Стало быть, это с вами мы тогда на зимней дорожке к женскому скиту разминулись? Эх, вся-то ваша жизнь тогда на карте стояла. Приглядись я к вам в тот час получше или из ребят моей группы узнал бы вас кто-нибудь - все бы у вас иначе в жизни пойти могло… Бандита того, Павла Зурова в монашеской одежке, мы бы враз обезвредили, а вы… вернулись бы в школу, к матери в Кинешму, доучились, семью завели… Словом, если бы да кабы!

Пассажир утирал платком лицо, влажное от утренней росы.

- Спасибо вам всем на добром слове, - только и выговорить смог. - Поверил тогда, что с белыми офицерами я вернее России послужу, нежели с красными да безбожными… Спасибо, хоть на исходе лет сподобился Волге поклониться!

- Да уж досказали бы до конца! - попросили стажеры. - Что же с Шаниным стало и его дочерью? Неужто от ножевой раны так и погибла?

- Про это самого Александра Васильевича послушать надобно, - сказал пассажир. - Мне тут добавлять нечего.

Капитан уселся поудобнее.

- Что ж, буксир опаздывает, ночь тихая, редкостная… Слушали вы, ребята, пассажира, досказывать и впрямь приходится капитану…

Назад Дальше