– Победа…в сущности, что такое победа? Всего лишь короткое слово, с которого, человеческие обыденность и равнодушие, словно позолоту с металла, стерли величайшее значение, за которым возвышается вечность. За этим простым словом, кроются понятия, легкие словно мотыльки; несокрушимые будто скалы; быстрые, как неудержимые надежды, чаяния, грезы, словно стрелы, направляемые нами во все уголки осязаемого мирка. В темных и потаенных глубинах сего океана страстей, таятся исключительные качества: благородство, честность, бесстрашие, верность, которые человек пытается осмыслить, воспитать в себе, большую часть никчемной грешной жизни, зачастую так и не решив, сей непростой задачи. Не являюсь исключением и я, любезный граф. Но, к слову, я извечно, уповал лишь на свои силы, стараясь как можно глубже, в совершенстве, постичь суть и вооружиться сими замечательными достоинствами, не останавливаясь ни перед чем, карабкаясь на гранитную скалу истины. Я не колебался ни на мгновение, когда приходилось противопоставлять противнику всё то, что имеется в моем арсенале: волю; ловкость; хитрость; изворотливость; распорядительность; быстроту принятия решений; коварство, если угодно; ум, наконец! И, что же, спросите вы меня – вы непременно одерживали победу?
В руке у Ришелье, появились знакомые нам четки из слоновой кости – привилегия кавалеров ордена Святого Духа. В его тонких пальцах, сверкнув в отблесках пламени, заскользили отшлифованные зерна.
– Ответ напрашивается сам собой…вот только причины, подобным неудачам, каждый усматривает разные.
Тихо произнес герцог. В полумраке кабинета, силуэт Рошфора, отражавшийся огромной черной тенью в складках драпированной стены, казался гигантским приведением, беседовавшим с крошечным, почти невидимым гномом, очертания которого, утопали в глубоком бархатном кресле. Кардинал на какое-то время замолчал, неотрывно, любуясь огнем, бушевавшим в камине.
– Во всем этом многообразии человеческих достоинств и пороков, мой друг Рошфор, не достает сущего пустяка, крошечной детали, едва заметной составляющей, наличие которой в судьбе, увы, от нас не зависит. Это нельзя купить, отвоевать, выменять, украсть, выиграть, нельзя в себе воспитать…удача, вот о чем грезит каждый игрок. Порой, она становится так значительна, что затмевает всю палитру упомянутых качеств, весь арсенал достоинств, разбив в дребезги, нашу надежду на викторию. И, что же тогда?
Уловив на себе сосредоточенный взгляд Рошфора, кардинал ответил ему улыбкой мученика.
– Тогда, милый граф, выигрывает тот, кто вовсе не заслуживает победы, тот, кому чужды все эти сломанные копья устремлений, растрощенные на ледяных ристалищах терпения и выдержки, с единственной целью, слепить из себя достойного. Все ваши доведенные до совершенства преимущества, сулящие триумф над ничтожеством, превращаются в ничто, оставив вас наедине с горестным, но очевидным поражением. Случается то, что, на ваш взгляд, не могло произойти никогда! Но удача была благосклонна к вашему сопернику, а значит всё остальное, не имеет, ни малейшего значения…Вы, несомненно, пожелаете поинтересоваться – почему всё так? Очень просто, Рошфор. Приведенное мною выше, это лишь по нашему земному, мирскому, суетному разумению, всё, что необходимо для победы. А там…
Ришелье поднял руку, указав пальцем в высь, скрытую потолком.
– …там, на Небе, очевидно, иного мнения. И вот, в противостояние с непобедимой армадой, до мелочей выверенной системой, отлаженным механизмом, вступает Небо, удостоив, на наш взгляд, презренного, исключительно ничтожной мелочью, к тому же находящейся в бесспорном меньшинстве, против нашего величавого воинства – удачей. Наш взор застилает неверие, глаза отказываются видеть, а разум понимать, то с чем предлагает смериться Судьба. Всё рушится, разбивается и утопает в хаосе. Всё, что кропотливым трудом, с нечеловеческим терпением, камень за камнем возводилось в желанную несокрушимую твердыню, в миг, превращается в горстку пепла. Ты растоптан, унижен и опрокинут – это конец.... Но нет, человек, если он таковым является, всенепременно поднимается, превозмогая боль, усталость, разочарование, горечь потерь, он восстает из мрака и начинает всё сначала…
Блеск в глазах кардинала угас, он как-то совсем спокойно, даже несколько отрешенно, вновь, воззрился на пляшущие за чугунной решеткой языки пламени, утратившего свой азарт, будто ощущая настроение герцога.
– В своё время, меня всё это ужасно мучило и раздражало, делая мою жизнь бессмысленной и безотрадной. Да-да, Рошфор, пустой и напрасной. Пока я не понял, что это всего лишь игра, шутка, которая называется – жизнью. В этой забаве, как впрочем, и любой другой, есть свои правила, по которым разрешается играть. Играть, или уйти в небытие. Незачем обижаться на Провидение, ведь нам оставили выбор. Выбор, на мой взгляд, не совсем справедливый, подвесив к одной из чаш гири в виде честолюбия, принципов, позора поражения, греха суицида и неутомимую жажду – жажду славы победителя! Разве может человек коему не чуждо все это, тихо и добровольно выйти из игры? Не-е-ет, и мы карабкаемся, словно ничтожные букашки, вновь и вновь тасуя колоду, под названием "судьба", в надежде вытащить карту, именуемую – "удачей".
Рошфор, несколько обескураженный, столь долгой, с несвойственным для кардинала привкусом морали, речью, тем не менее, не выдавая смущения, бесстрастно глядел на Ришелье.
– Ну вот, Рошфор, ещё одна из теорий, которую не стоит воспринимать всерьез. Это скорее мои личные, незамысловатые рассуждения, произнесенные вслух, лишь для того, чтобы объяснить, если угодно, самому себе, причину вашей неудачи. Но постарайтесь забыть, все услышанное в этой комнате. И запомните лишь одно – нам стоит опираться исключительно на собственные силы и железную волю, не дожидаясь пока мадемуазель Фортуна, повернется к нам столь желаемой стороной. Она, как вам хорошо известно, весьма капризная дама, и нам недосуг дожидаться её благосклонности. Необходимо действовать, ибо в промедлении смерть!
В одночасье взгляд кардинала сделался жестким, а голос приобрел тот обычный оттенок повелительности, так хорошо знакомый Рошфору.
– Вы не ошиблись граф, когда сказали, что промах с Бекингемом, нам может стоить головы. Поэтому следует подумать как возможно сохранить, даже столь зыбкое, расположение Его Величества. Людовик, на сегодня, единственная фигура, на которую стоит делать ставку.
– Вы, словно фокусник, Ваше Преосвященство, вознамерились из шляпы, вместо кролика, достать сокола? Разве существует фигура равная Бекингему, которую возможно было бы предложить Его Величеству?
– Вы порой огорчаете меня, но я никогда не разочаровывался в вас, господин де Рошфор.
Их взгляды встретились, и если в глазах графа светилось желание предугадать следующий ход хитроумного министра, то взор Ришелье, пылал уверенностью и коварством.
– Черный граф, вот персона которая сможет сберечь наши головы, Рошфор.
Рошфор больеше с недоверием, чем с удивлением, покосился на кардинала.
– В наших руках, граф, оказалась приманка, на которую непременно следует ловить такого матерого зверя, как этот пресловутый месьє. Его дочь.
1 Агра́ф (от старофр. agrafe – "зажим, скрепка, крючок") – крепление, которое выполнялось обычно в виде пластины, венка, розетки с крючком и петлей; иногда из драгоценных металлов – золота, серебра с рельефным декором, чеканкой, эмалью
ГЛАВА 3 (97) "Вожделение маркиза"
АНГЛИЯ. ЛОНДОН.
Ранним утром, по прибытию в Лондонский порт, Миледи отдала распоряжение де База, снять две скромные комнаты в захудалой припортовой гостинице, и наспех отобедав, приказала шевалье нанять экипаж. Устроившись в салоне кареты, девушка порекомендовала анжуйцу, держать наготове оружие, но без её команды, не открывать стрельбы, и не покидать экипажа. Около получаса, нанятая карета петляла узкими улочками Сити, остановившись несколько раз, сначала у собора Святого Павла, к тому времени потерявшего свой шпиль, а затем у кабачка "Дно", возле двери которого толпились довольно подозрительные типы. Но тревогам молодого дворянина не суждено было оправдаться, и сколь он не взводил курки своих пистолетов, всё обошлось довольно мирно. Миледи, вынырнув из полумрака таверны, пересекла небольшую площадь и, усевшись к карете, отдала кучеру приказ, на английском, из коего де База понял, что они направляются в Вест-Энд.
Продвигаясь по довольно широкой улице, Гийом, глазевший в окно, заметил множество лабиринтов, которые с трудом, можно было назвать улицами, где копошились толпы простолюдинов, вечно спешащих более по привычке, чем по надобности, желая, устремить свои суетливые бестолковые натуры, сразу во все стороны Света. Миновав рынок, они вскоре достигли ворот Лудгейт, и, прогромыхав под поднятой решеткой, пронеслись по мосту, над городским рвом. Оказавшись к западу от Лондонской стены, экипаж влился в оживленный Стрэнд, и даже после того как оставил за спиной мост над речкой Флит, шевалье слышал не стихающий городской гул. По обеим сторонам дороги стояли крепкие дворянские дома, утопающие в садах и нескончаемом шуме. Отовсюду доносился скрип и стук повозок, спешащих по мощеным булыжником дорогам, влетая колесами в грязевые колеи, отчего прохожие, коробейники и разносчики, торговавшие горохом, бараньими ножками, макрелью, пирожками и прочими мелочами, разбегались в стороны, осыпая неумелого возницу отборной бранью. Сопровождаемый, шумными выкриками подмастерьев, расхваливавших товары своих хозяев и зазывавших, подчас хватая за руки прохожих, намереваясь затащить в лавку, экипаж, свернул на узенькую улочку, в сторону Темзы. Здесь же, на углу, располагалась небольшая таверна, где Миледи и её спутник, оставив экипаж, и посулив вознице щедрое вознаграждение, взяв с него слово, что он будет ожидать пассажиров, сколько понадобится, отправились пешком.
Улица, оказалась глухим безлюдным тупиком, окруженным дюжиной ветхих запертых сараев, меж которыми виднелась арочная калитка, терявшаяся в густой зелени кустарника. За изгородью, поросшей мягким бархатным мхом, в высоту не превышавшей шести футов, виднелся небольшой домик, затерявшийся под кронами нескольких кленов и развесистого дуба. Оглядев взыскательным взглядом изгородь, Миледи произнесла:
– Шевалье, я войду в дом, вы же останетесь здесь, и в случае непредвиденных обстоятельств, должны взять на себя прислугу, разделавшись с любым, кто отважится помешать нашей миссии, де Шале я беру на себя.
Запахнув плащ, скрывший два пистолета, торчавших из-за пояса, де База, настороженно кивнул. Миледи распахнув калитку, виляя бедрами, направилась к двери, что вела в дом, который, как оказалось, упирался невысоким флигельком в берег узкого канала. Из-за садового домишки, увязшего в мягкой почве, и окруженного зарослями кустов крыжовника и смородины, вышел невысокого роста мужчина с невероятно длинными руками и огромной головой. Из-под густых бровей, в женщину впились маленькие неприятные глазки, будто предупреждая о вполне вероятной опасности, исходящей от незнакомца.
– Милейший…
Не выказав и тени смущения, тем более испуга, обратилась она к чудовищу.
– …я прибыла по делу, и желаю безотлагательно видеть господина маркиза де Шале.
Мужчина, очевидно являвшийся слугой дворянина, к коему явилась названная гостья, недоверчиво покосился на прекрасную особу, будто не замечая её молодости и красоты. Не вразумев, понял ли её слуга, Миледи раздраженно произнесла:
– Вы говорите по-английски?
– Да мэм, я валлиец. Но господина маркиза, увы, нет дома…
В этот миг, в одном из окон, не затворенном ставнями, послышался шум, явно вызванный чьим-то незримым присутствием. Гостья, как и слуга, будто сговорившись, устремили взгляды во мрак окна. Тот, кто прятался за занавеской, очевидно наблюдая за прелестной незнакомкой, явившейся в столь ранний час, без предупреждения, посетившей сие скромное жилище, подал голос:
– Эй, Кларк, поди-ка сюда!
Слуга, неохотно, озираясь, будто выискивая тех, кто мог прятаться за изгородью, и от кого могла исходить опасность, прихрамывая, тяжелой походкой, поплелся к двери. Оказавшись в доме, он лицом к лицу столкнулся с де Жизором, другом хозяина, прибывшим за час до прелестницы, и призвавшим слугу, очевидно, после того, как увидел из окна весьма обольстительное создание. Он, так же имел срочное дело к маркизу, оттого вознамерился дождаться хозяина сего скромного жилища.
Тем временем месье де Шале, по договоренности с гостем, связавший себя обязательствами, сегодняшним утром, вернуться в Лондон, отправился к побережью, в городишко Грейвзенд, по каким-то неведомым причинам избранный Монтегю, для прибытия в Англию герцога Бекингема.
– Послушай, Кларк, кто эта прелестная особа!?
Глаза маркиза искрились восторгом и вожделением, он весь трепетал, будто увидел ангела сошедшего с небес.
– Не имею понятия, милорд
– Она, что никогда не бывала у твоего хозяина?
Вымолвил француз, прячась в складки плотной ткани штор, не выпуская из поля зрения восхитительное создание.
– Нет, здесь она впервые.
– Хорошо, тогда сделаем так…
Он, из-за занавески, украдкой, поглядел во двор, будто опасаясь больше всего на свете, что очаровательная блондинка исчезнет так же внезапно, как появилась.
– …вот тебе, друг мой Кларк, фартинг, но сделай всё в точности, как я прошу…
Кларк невозмутимо принял монету, безучастно выслушивая приказания дворянина.
– … Для начала поинтересуйся, но так громко как сможешь, чтобы я мог услышать из окна, знакома ли сия дама с маркизом де Шале лично? Если она не имеет чести знать месье Анри, то проводи её сюда, да веди себя так, будто я твой хозяин. Если же она знакома с ним, то всё равно препроводи её ко мне, без объяснений. Вразумел?
Слуга всё так же мрачно кивнул.
– Тогда поторапливайся, видишь, дама ждет!
Вытолкав слугу за дверь, дворянин, застыл у окна, прислушиваясь к хрипломц голосу Кларка.
– Простите, миледи, а знакомы ли вы с господином де Шале лично?
Вопрос застал врасплох, ту, что называли во Франции Миледи, используя вместо имени обычное обращение в Англии к женщине дворянского происхождения.
– Нет, а отчего ты спрашиваешь?
Будто не услышав вопроса, Кларк, сухо произнес:
– Тогда извольте пройти в дом, господин маркиз, ожидают вас.
В сопровождении жуткого слуги, Миледи, миновав крохотную прихожую, вошла в небольшое, чисто убранное помещение. В просторной, скудно меблированной комнате, безупречная чистота которой, являлась, пожалуй, главным достоинством сего скромного жилища, её встретил черноволосый дворянин, в нарочито изысканном, даже, можно признать, чрезмерно вычурном наряде. Блистательный кавалер принял горделивую позу, упиваясь собственной неотразимостью, после чего, томно прикрыв глаза, произнес:
– Простите, не припомню, с кем имею честь?
В одно мгновение, Миледи поняла, с кем имеет дело. Она изобразила на лице образ рассеянной глупышки, внезапно обнаружившей перед собой воплощенье совершенства, принца, которого ждала всю жизнь.
– Ах, месье, вам незачем напрягать свою память, мы никогда не встречались, но от моих друзей, имеющих удовольствие служить при блистательном французском Дворе, я немало наслышана о вас.
Последние слова, она произнесла, отпустив многообещающую улыбку, кокетливо потупив взор. Француз прильнул губами к прекрасной ручке гостьи.
– …Разрешите представиться, Анри де Талейран-Перигор, маркиз де Шале.
– Баронесса Шеффилд, я только сегодня прибыла в Лондон с поручением для вас.
Почуяв легкую добычу, ловелас и дамский угодник де Жизор, расплылся в лучезарной улыбке. Миледи же, назвавшись чужим именем, воспряла, ощутив чувства, подобные поразившим маркиза.
– Мне, признаться, рассказывали о вас, многочисленные знакомые из Парижа, но вы месье, превзошли все ожидания.
Искрящимися от восторга глазами она смерила стройный стан блистательного кавалера.
– Присаживайтесь, мадам. Разрешите предложить вам вина?
– С удовольствием.
– Кларк! Кларк, бездельник!
На пороге появился угрюмый валлиец, с все тем же непроницаемым лицом.
– Принеси-ка, братец, из подвала несколько бутылочек черной Мадеры.
Отдав распоряжение, маркиз обратился к гостье.
– Значит, вы говорите, прибыли по поручению?
– Да, по поручению. Дело, которое привело меня в эту скромную, но прекрасную обитель, безотлагательно и конфиденциально.
При этих словах, её лицо сделалось серьезным, а бездонные голубые глаза, обратились к маркизу с такой беспредельной чувственностью, что он, не сдержавшись, произнес:
– Но, баронесса, не следует драматизировать.
– И всё же я дала обещание…
В этот момент, вошел Кларк, заставив гостью замолчать. Слуга разлил по бокалам вино, небрежно поклонился и вышел.
– Милорд, ваш слуга меня пугает, клянусь распятием.
Она, изображая беспомощность и испуг, не сводила глаз с двери, за которой скрылся Кларк.
– Ну, что вы, мадам, он милейший малый! К тому же вам нечего опасаться, пока я рядом, давайте лучше подымем бокалы за наше удивительное знакомство!
Сделав несколько глотков, маркиз опустившись на колено, вновь схватил руку Миледи, покрыв её страстными поцелуями.
– О, месье, у вас столь горячие губы, что я теряю контроль над собой.
В её зрачках заискрилось желание, а белоснежная грудь, стянутая корсетом, начала вздыматься при каждом глубоком дыхании.
– Прошу простить, но я на мгновенье покину вас.
Заставив себя оторваться от изящной кисти обворожительной англичанки, тяжело дыша, произнес дворянин. Он, поставив недопитый бокал на стол, спешно поднялся, устремившись к низкой двери, что вела в соседнюю комнату. Проводив, взглядом лукавых прищуренных глаз маркиза, женщина в мгновенье ока, приподняв массивный рубин, украшавший один из перстней, унизывающих её тонкие пальцы, высыпала из крошечного тайника, в бокал пылкого кавалера, щепотку белого порошка, не более четверти унции.