Теперь только нужно было выждать время и найти удобный момент для решающего удара.
В эти последние дни ноября и первые декабря уходящего 1582 года леса вокруг столицы Сибирского ханства, занятого казаками Кашлыка, превратились в уши! В уши сибирского хана Кучума! Все весточки стекались к нему! Татары, подкупленные ханты и манси, – все сообщали о любом передвижении врага. Конные разъезды так и гуляли на ближних границах Кашлыка – слушали и подсматривали! И ждали!
И наконец дождались.
Казаки не сумели скрыть того, что отправляются на зимний промысел рыбы – на озеро Абалак.
У казаков тоже были уши повсюду, и они также знали о приближении принца Алея. Но надо было рисковать. Для похода смастерили десяток больших саней. В каждые запрягли по паре лошадей. Надо было везти на чём-то улов! Пятого декабря большой отряд под руководством атамана Богдана Брязги, экипировавшись для рыбной ловли и войны одновременно, ранним утром остановился у озера Абалак. Часть казаков ехала на конях, часть – в санях. Всего было тридцать человек из волжской ватаги Брязги. Казаки уже бурили лунки, пробивали и разгребали лёд, когда на другом конце озера они увидели то, что заставило их оторопеть.
– Богдан! Гляди, Богдан! Татары!
На той стороне озера Абалак хищно затаилось войско. Оно замерло у самого берега, уже готовое сорваться и нестись сюда.
– Матерь родная! – пробормотал казак по кличке Окула. – Тьма их!
Это было огромное войско – целая армия! И сейчас они все смотрели сюда – на беспечных рыболовов. А потом сотни конных сибирских татар сорвались с укрытого снегом холма и рванули в их сторону.
– Журавель! – крикнул Богдан Брязга молодому казаку. – Несись в Кашлык! Скажи: обошли нас! Не успеют – перебьют!
– Я лучше с вами! – выкрикнул молодой казак.
– Пошёл, дурак! Пошёл! – прорычал Брязга. – Ветром лети! А мы к лесу отходить будем!
Татарская конница уже неслась по крепко укрытому снегом льду озера – уже четверть расстояния проделали хозяева здешних мест.
– Не получится к лесу, атаман! – прохрипел казак Карчига. – Опоздали мы к лесу! Здесь отбиваться будем!
Журавель прыгнул в седло и ударил каблуками по бокам коня.
– Но! – закричал он что есть силы. – Но, родимая!
Брязга вырвал из ножен саблю и так ударил плашмя по крупу лошади, что рассёк кожу:
– Пошёл! Пошёл! – чухонская кобылка разом сорвалась в места и полетела в сторону спасительного Кашлыка. – Сани! – зарычал Богдан Брязга. – Сани в круг!
Казаки всё поняли с полуслова. В считанные секунды они должны были сделать крепость. Так оборонялись славяне ещё издревле, выставляя колесницы и повозки по кругу, чтобы остановить степняков.
– Да переверните их! И подоприте! – кричал атаман.
Пока одни казаки Брязги, отпустив лошадей, ставили сани по кругу, другие раскладывали уже заряженные ружья и зажигали фитили. Татары, чувствуя недоброе, разделились на две косы и стали обходить гуляй-крепость по флангам, целясь в противника с двух сторон и пуская стрелы, но центр сибирцев всё же вылетел на саму крепость. Грозный залп из двадцати пищалей не просто остановил скачущих татар – он срезал первый строй и смешал атаку. Ведь казаки палили и по лошадям тоже! Первый строй разом сломался: раненые лошади падали в снег, кувыркались и сами татары, кубарем летели вперёд; один перелетел через сани и оказался у ног самого Брязги. "Опаньки, татарин!" – рявкнул атаман и, долго не думая, рубанул того, завизжавшего и забившегося, саблей. А второй ряд конников не успел остановиться и на всем скаку влетел в первый. Третий с лёту ударил во второй! Две сотни татар смешались друг с другом – убитые, раненые, покалеченные, налетавшие на своих товарищей – и все они барахтались в снегу, разом перестав быть опасностью. Ещё десять казаков, выстроившихся вдоль перевёрнутых саней гуляй-крепости, пальнули по кучумовцам, летевшим по кругу, и каждая пуля нашла свою мишень! Но и татарские стрелы сделали своё дело. Два рукава разошедшихся татар максимально приблизились к гуляй-крепости – и тотчас сами казаки оказались хорошей мишенью для прицельной стрельбы. А кольчуги на рыбалку казаки не надели! Четверо ермаковцев из первого ряда упали: по нескольку стрел торчало из их тел. Ещё трое были ранены. Иван Карчига и Окул, два товарища Богдана Брязги, правая и левая рука, возглавили оборону на флангах. На снегу поворачиваться было непросто, татарские конники путались, мешали друг другу на самом подходе к гуляй-крепости, и казаки били по ним прицельно – и каждый сбитый татарин и поваленный конь только затруднял атаку. Сам Брязга руководил отпором головного отряда сибирцев. Сотни полторы татар, что уже опомнились после падения и вскочили или спешились позади и теперь оказались у стены, бросились с саблями на казацкие сани. Казаки знали: в плен им нельзя! За Чувашский мыс с них кожу живьём сдерут. Только ярость и желание победить могут их спасти. Нескольких перелетевших татар с саблями наголо казаки подняли на копья и бросили назад, за сани, сбив при этом ещё с десяток татар. Пока десять самых крепких казаков пытались не пустить сибирцев в свою крепостицу, а она уже трещала и расползалась, ещё десять заряжали пищали. И когда в очередной раз атака готова была взять верх – новую волну татар встречали жерла стволов. И огонь вновь отбрасывал татар от крепости! Укладывал ещё целый ряд вопящих на противника сибирцев. И вновь других встречали вооружённые копьями, топорами и саблями казаки. В один из таких штурмов трое татар сразу оказались в крепости. Двух врагов двумя клинками заколол сам Богдан Брязга, но сабля третьего татарина ударила его в шею. К тому времени из тридцати казаков в живых оставалось не более пяти, и они уже образовали последний круг. Уже лежали убитыми Иван Карчига и Окул. Этот круг выстраивался не по стенкам гуляй-крепости, а в середине её: когда казаки прижимались спинами друг к другу. Этот бой становился последним: так сражались те, кто не желал сдаваться! Так бились только насмерть! Именно так сейчас и стояли десять казаков Богдана Брязги из тридцати. Некогда было заряжать пищали! Они выставили вперёд копья и сабли – и на них налетали сейчас татары. Сколько им оставалось? Четверть часа? Уже вскочил на одни из саней бросившийся сюда принц Алей, жаждавший кровавой расправы над теми, кто унизил его отца, кто самого его и братьев выгнал из родного дома. Уже запрыгнул с другой стороны на крепостицу племянник Кучума – воинственный и злой Маметкул, разоритель Пермского края, и другие татары, потрёпанные в схватке, потерявшие половину своих единоплеменников, но оттого ещё более страшные и обозлённые, прыгали внутрь гуляй-крепости, когда… один из сибирцев, стоявший на санях, завопил:
– Русский! Русский!
И так пронзительно у него это вышло, что татары поневоле замерли, остановились. И все разом посмотрели в ту сторону, куда указывал глазастый татарин, а указывал он в сторону Кашлыка – и тотчас сибирцы увидали грозу, которая уже двигалась на них. Туда смотрели Маметкул и принц Алей, жаждавший мести! Всё оборачивалось с точностью до наоборот. Кажется, сюда неслись на конях все казаки, которые недавно пришли на их землю. Это была лавина – и она стремительно катилась сюда по снегу.
Маметкул разом забыл об оставшихся казаках внутри гуляй-крепостицы, уже развалившейся, раздавленной. Он вспомнил только об одном: как страшен был штурм Чувашской горы, как большой отряд казаков растерзал целую армию. И он видел только что, как малый отряд противостоял целому войску: треть этого войска лежала тут же, в снегу – расстрелянная, изломанная, всё ещё корчившаяся в агонии.
Глядя на оставшихся казаков, племянник Кучума поднял руку и два раза крикнул:
– Все назад! Уходим!
Татары обрадовались этому приказу. Никому не улыбалось встретить гостей в чистом поле. Один только Алей всё ещё стоял на санях и смотрел на казацкий круг, ощетинившийся копьями и саблями.
– Уходим, Алей! – крикнул двоюродному брату Маметкул. – Это приказ!
Маметкул, назначенный старшим в этой охоте на русских, знал: если он потеряет любимого сына Кучума, ему самому не сносить головы. Опала ждёт его!
Алей только зарычал в поднявшейся суматохе, бросил взгляд, полный ненависти, на казаков и спрыгнул с перевёрнутых саней. Там его уже поджидал конь. Нукеры в суматохе отступления подсадили молодого принца, и один из телохранителей ударил по крупу коня.
– Пошёл! Пошёл!
Вся масса татарского воинства, теряя раненых, набирая скорость, густой массой устремилась назад – к другой стороне озера, откуда и прилетела. А скоро уже и другое воинство пронеслось через снежное поле, укрытое трупами и залитое кровью.
Иван Кольцо с саблей в руке остановил коня у гуляй-крепостицы:
– Кто погиб?! – крикнул он.
С ним остановилось ещё с десяток казаков.
– Да почти все! – тяжело дыша, обронил один из бойцов Брязги, стоявших в круге, и вдруг силы разом оставили его. Он опустился на колени. Двое других казаков подхватили его.
– А Богдан?! – рявкнул Кольцо.
– Убили татары Богдашу, – бросил раненый казак. – Зарезали его, нехристи!
– А-а-а! – яростно прорычал Иван Кольцо, плюясь паром. – Платить будут, суки! Жестоко платить!
Он пришпорил коня и полетел вслед другим казакам…
Татары не зря боялись – и не зря они мигом сорвались с места. В тот день под Абалаком казаки преследовали татар много часов подряд. Кого настигали – убивали сразу. Дотемна казаки не отпускали своих врагов. Как сказал Иван Кольцо, так и вышло. Новые хозяева Сибири жестоко платили за налёт на своих товарищей. За избиение их! В этот день под озером Абалак была рассеяна и разгромлена основная часть Кучумова войска. В этот день пространство вокруг Кашлыка было расчищено от сибирцев и стало принадлежать русским.
Глава третья. Сибирь покорённая
1
Когда бури улеглись, о татарах Кучума не было и слышно, на казацком кругу Иван Кольцо спросил первым:
– Ну что, братцы, теперича царствовать будем? – он усмехнулся в рыжеватую бороду и усы. – Мы тут отныне и за князьков местных, и за их богов деревянных. И за нашего царя-батюшку! – хмельной мёд вскружил атаману голову. – За всех вместе! Мы теперь можем тут своё казачье царство устроить. А? Что скажешь, атаман?
Вопрос был задан неспроста. Казаки всегда были людьми вольными. Никому не подчинялись, никого не слушали. И днепровские, и донские, и волжские. Всё решали войсковым кругом вольных людей! И лишь иногда, и только за звонкую монету, служили царю. Да и то не все. Ермак и Матвей служили, а Кольцо и Барбоша – нет. И если отправился Кольцо в этот раз послужить Строгановым, то лишь ради того, чтобы после всю жизнь не бегать от царских людишек по рекам, полям и лесам. Не ждать, когда тебя изловят и на шею верёвку накинут.
– Так что скажешь, Ермак Тимофеевич? – спросил и Матвей Мещеряк, но скорее в шутку.
А вот Иван Кольцо не шутил! Амбициозный, часто излишне весёлый и злой разом, готовый лезть на рожон, только бы добыть славу и почёт, Иван готов был пойти и на такой шаг.
– Объявим царство Сибирское Казацким царством и войну объявим – Бухаре и Хиве! – рассмеялся Иван Кольцо. – Что скажете, атаманы?
Казаки смеялись. Хоть и потеряли они друзей в недавней битве, но победа их была великой. И с этим спорить никто бы не взялся. Так отчего бы не пойти и дальше?
– Это можно, – кивнул Ермак. – А потом, коли татары нас ночью не перережут, появится однажды под Кашлыком флотилия царёва, и как ни хороши мы, а придётся нам драпать. Вот тогда за нами все охотиться станут. И царь-батюшка, и татарва Кучумова. И твои бухарцы, Ваня, с хивинцами!
Матвей посмеивался и приглаживал бороду.
– Изловят нас, родимых, повяжут и не поленятся – в Москву отвезут! А там спросят: мало вам было? Ну так нате, возьмите ещё славы. И порубят на кусочки перед всем миром. Тебя, Ваня, первого и порубят.
– Думаешь? – прищурил глаза Иван Кольцо.
– Уверен в том! – кивнул атаман. – Нет, други, мы сюда Строгановыми направлены, а Строгановы царю служат. А кому мёд остяковский в голову ударил, так это ничего, завтра пройдёт! А коли худо, водицей студёной окатим – и точно пройдёт! Мы грамоту будем писать! – вдруг сказал Ермак.
– Какую грамоту? – удивился Иван Кольцо.
– А такую, какую бы в Москве написали. Точно мы воеводы, царём поставлены! Важную грамоту!
Вызвали казака, что хорошо писать умел, грамотно, нашли гусиное перо и чернила, что возили с собой, и Ермак стал диктовать:
"Войсковой приговор! Приказываю властью, данной мне сверху, подвести всех здешних людишек, всех языков, под государеву высокую царскую руку. И всех этих людишек – татар, остяков и вогуличей – приказываю привести к шерсти (присяге. – А. Д. В. ) по их верам, дабы отныне они под царской высокой рукой состояли до того веку, пока Русская земля будет стоять! И чтобы зла никакого на русских людей не думали и всегда были постоянны в своём приятии к Руси".
Этот приказ, продиктованный Ермаком в Кашлыке, так и останется в истории первым русским приказом на территории Сибирского ханства. Позже Ермак отправит двух малых атаманов – Черкаса Александрова и Савву Болдырю с небольшим отрядом в Москву – рассказать Иоанну Васильевичу, что отныне Сибирская страна принадлежит русскому царю и "он может её владети". Тем самым Ермак и другие атаманы с их ватагами сами записывались на службу русскому престолу. Но прибыть двум казацким командирам предстояло ой как нескоро! Вдоль берега им идти было нельзя: земля – вотчина татар. А с ними был ещё и груз – меха из Кашлыка для царя! Соболя, писцы да белки! Только по воде могли идти они. Но и ранней весной тоже нельзя было. До середины апреля – лёд на сибирских реках, затем – половодье. Нужно было дождаться мая. И плыть на самых лёгких стругах! Только теперь, и казаки понимали это, им придётся идти тысячу двести вёрст против течения, затем перетащить струги с Баранчи в Серебряную и еще триста вёрст идти по её течению, а также по Чусовой и Каме.
И как велик был шанс, что пройдут они по всем рекам мимо всех неприятелей, в первую очередь – Пелымского княжества, пересекут Камень и доберутся до Перми Великой?
Да так невелик, что и подумать страшно!..
2
Зиму ермаковцы пережили. Ханты и манси везли в Кашлык нехитрое продовольствие. Татары, прежде обласканные Кучумом, слали проклятия гостям из-за Камня, но пока оно не сбывалось. А поздней весной начался великий ясачный поход казаков по Сибирской земле. Надо было выполнять свой же приказ. И казаки двинулись по землям Сибири брать с татарских, вогульских и остяковских жителей присягу о повиновении новой власти, а также небольшой оброк – ясак, ведь этой новой власти надо было не помереть с голоду.
Казаки пошли по Иртышу и Оби…
Нельзя сказать, что новой власти все были рады. Татары-мусульмане оказывали сопротивление. На реке Аремзянке татарский городок встретил казаков ожесточённым сопротивлением, но куда защитникам своей земли было тягаться с матёрыми конкистадорами? Крепостицу взяли, татар наказали, кто выжил, привели к присяге русскому царю. Расправа навела страх на другие татарские селения. Сила решала всё! С другой стороны, не этих ли татар собирал Кучум для разорительных походов на Русь? Не эти ли татары, живущие по своим сибирским улусам, мечтали пограбить и пожечь русские селения и привести из-за гор полон? Рабов поболее! И рабынь, конечно! Именно они! А тут люди из-за гор сами пожаловали к ним. И эти люди убивать и грабить, как они, татары, не собирались. И принуждать к рабскому труду не думали. Требовали покорности – да, оброка – несомненно. Но и только.
А вот ханты и манси – остяки и вогуличи – были смирнее. За исключением самых диких, которых местные шаманы натравливали на русских и говорили: выбирайте! Либо мы и наши деревянные боги, либо гости из-за гор. Третьему не бывать. Ведь всем известно: новые порядки – новые боги. Новые боги – новые шаманы. На одном из притоков Иртыша ханты заманили казаков в ловушку, запрудив реку брёвнами, и едва не потопили их струги, дырявя их и раскачивая длинными крючьями. Но от расправы ушли – после первого залпа разбежались по лесам. Казаки бросились было за ними, чтобы потребовать дань, но никого найти не смогли. Ясачный поход продолжался без больших потерь. Казаки продвигались по руслам Иртыша, Оби и малых рек, заглядывали в самые укромные и девственные уголки, а шаманы на капищах били в бубны и курили травы, а потом в состоянии экстаза давали советы своим племенам: драться им или покориться. Но пищали делали своё дело! И молва о посылающих молнии белых богах всё чаще отбивала охоту невежественным аборигенам вставать на пути у первопроходцев. Одним словом, цивилизация побеждала. Тем более, что в отличие от Кучума и его татар новые завоеватели не отнимали у шаманов их прав на общение с богами. Главное – шерсть и ясак! Позже Ермаку припишут едва ли не религиозную подвижническую деятельность, что он-де с крестом ходил по тёмным уголкам Сибири и обращал неверных в истинную веру. Нет, не до того ему было! И кто бы из хантов или манси понял, кто такой Иисус Христос и что такое христианство? Нет, делами спасения души должно было заниматься другое ведомство. А он пришёл насаждать светскую власть! А у светской власти должны быть свои символы.
И скоро Ермак нашёл их.
– В какого Бога веруешь, князь Чуян? – однажды спросил он у племенного сибирского вождя, оказавшего ему незначительное сопротивление, за которым, к счастью, великого кровопролития не последовало.
– В бога лесов Чумяна! – откликнулся мансийский вождь. – Как и отец мой верил, и дед, и прадед!
– А-а, тогда ясно, – переглянулся со своими Ермак. – Тогда спрос с тебя малый! Ну что ж, Чуян, будет тогда вам если не новый бог, то закон. Дайте мне саблю! – Ермак поймал взглядом усмешку на лице Матвея Мещеряка. – Да пострашнее!
Мещеряк протянул ему окровавленную саблю. Страшна она была в бордовых кровоподтеках: в недавней битве лизнула сабля кого-то из подданных Чуяна.
Глядя на саблю, вождь затрепетал.
– На колени! – рявкнул Ермак.
Ноги сами подкосились у мансийского вождя. Неужто смерть?!
– Целуй саблю окровавленную! – сказал Ермак.
Чуян с трепетом и страхом приложился губами к клинку.
– Помни: слово дал, – кивнул Ермак. – Не сдержишь – эта сабля сама за тобой придёт, Чуян! Оглянуться не успеешь – головы лишишься!
Они говорили на доступном обоим языке. Князёк Чуян уходил в страхе и почтении к новому хозяину Сибири. И так было со многими.