- Взять кузнеца, расклепать заключенного в шестой камере. Если были вещи в момент ареста, вернуть все до последней нитки. И доставить ко мне! И еще, капитан: не дай бог, чтоб мэтр Вийон упал с лестницы и нечаянно сломал себе шею, как иногда случается в нашей тюрьме по причине недостаточного освещения. Ведите его под руку, как свою любовницу, а то, я слышал, вы обижены на Вийона.
- Но, сударь, задета честь дворянина!
- Тюска, я не ослышался? Вы, кажется, изволите мне объяснять, что такое честь дворянина? Когда нянька утирала вам сопли, я уже командовал ротой лучников при Корвуазье. Да, я старый солдат и ни черта не смыслю в поэзии, но помяните мое слово: ваши потомки будут гордиться тем, что честь капитана Тюска задел безродный бродяга и вор. И не пыжьтесь, как индюк! Даже вам, лучшему арбалетчику графства, держу пари, не удастся попасть с одного лье в корову, а этот рифмоплет без промаха всадит слово в комариную задницу.
- Да вы редкостный знаток поэзии, господин комендант.
- Еще раз повторяю, что я смыслю в ней как хорек в румянах, а что касается меткости Вийона, то я лишь передал слова, которые вчера его величество король французов Людовик XI изволил сказать господину прево д'Эстутвилю, подписывая эту бумагу. - Комендант потряс свернутым пергаментом перед лицом Тюска, так что сургучная печать больно щелкнула его по носу. - И хватит, черт возьми, подкручивать усы! Выполняйте приказ!
Тюска, скрипя зубами, промчался мимо ошеломленного Жиро, стоявшего рядом с дверью. "Господи, неужели даже король читает этого подлого Вийона?! Видно, сам дьявол, ухватив его перо копытом, корябает бумагу, иначе как он так ловко всех околдовал и заморочил?"
Пока Жиро сокрушался, забыв даже поднять капюшон плаща, капитан Тюска, отвесив затрещину Гарнье, замешкавшемуся с ключами, велел кузнецу расковать Вийона. Кузнец пробойником и молотом расклепал кандалы и ушел. Франсуа растер сбитые запястья, вгляделся в тонкое смуглое лицо под шляпой.
- Вы ли это, господин капитан? Здесь, в такое время?
- Да, я, любезнейший, и поверьте, я с громадным удовольствием насадил бы вас, как каплуна, на свой клинок.
- Зачем же отбивать хлеб у Дубового Носа, простите - у сержанта Маэ? До сих пор он недурно справлялся с обязанностями палача, и вы напрасно торопитесь на его место. Если же я вас оскорбил, я готов дать сатисфакцию.
- Как! Мне, дворянину де Тюска, драться на дуэли с беспородным псом!
- Ах, простите, я и забыл, что псов породистых узнают по обрезанным ушам. - Вийон потрогал свое ухо. - Увы, ухо как ухо.
- Клянусь мощами святого Георгия, если мы с вами еще встретимся в Париже, вы даже икнуть не успеете, как прямиком отправитесь в ад.
- А я клянусь вам "Романом о Розе" - моей любимой книгой, что разведу под вашей задницей такой костер, который вам не погасить, мочитесь вы кряду хоть сто лет.
- Ах, негодяй!
- Господин капитан, господин капитан, умоляю вас, я отвечаю за жизнь заключенного.
- Кричи громче, Гарнье, ведь у господина капитана породистые уши.
Тюска почувствовал такую обиду, что в носу у него защекотало.
- Ну, мерзавец, ты мне заплатишь за все! Бери свои лохмотья и вон из камеры.
- С удовольствием. Уверяю вас, я не собираюсь здесь задерживаться. - Вийон встал на колени в углу камеры и шепотом позвал: "Туссэн, Туссэн". Из норки показался мышонок, обнюхал палец, вскарабкался на ладонь. Вийон погладил дрожащего Туссэна. - Ну, я готов, господа.
- Это еще что такое? - взревел капитан.
- Мой приятель, он так же невиновен, хотя нас обоих держат под замком. Не дрожи, Туссэн, отныне мы с тобой свободны.
- Гарнье, мэтр Вийон был доставлен в камеру вместе с этой тварью?
- Упаси вас бог, господин капитан!
- Значит, это казенное имущество?
- Да какое же это имущество?
Тюска смахнул мышонка на пол и раздавил каблуком.
- Что вы там бормочете, мэтр Вийон? О, у вас даже слезы выступили на глазах. Говорите громче, я не расслышал.
- Еще услышите!
Глава 9
Комендант де Лонэ встал, протянул пергамент Вийону.
- Что же вы не читаете?
- Я прочитал.
- Как прочитали? А почему же я не слышал? Вы даже губ не разжимали.
- Для этого не обязательно шевелить губами.
- Да ну! Я что-то слышал такое, но вижу впервые. А ну-ка прочитайте вот это и скажите, про что здесь говорится. - Комендант подал томик в тисненом переплете из желтой телячьей кожи и показал пальцем.
- Здесь? Ага, сейчас… "Ах, Гильом, милый мой дружок, сколько раз клали вы ваши прекрасные руки, такие белые, на этот красивый живот и на бедра и ласкали мое тело там, где вам хотелось…"
- Достаточно. - Комендант смущенно кашлянул. - Правда, тысячу чертей в ведьмину глотку! Значит, вы прочли бумагу и знаете, что парламент, внимательно рассмотрев ваше обжалование, отменил казнь, но, принимая во внимание вашу дурную жизнь, заменил казнь десятилетним изгнанием из Парижа и графства Парижского. Это означает, мэтр Вийон, что завтра после третьей стражи вы должны покинуть город через любые из двенадцати ворот.
- Господин комендант, могу ли я просить суд о трехдневной отсрочке - я хотел бы проститься с матушкой и собрать все необходимое в дорогу. Кроме того, я не выполнил обещание, данное суду.
- Какое же?
- Я обещал написать балладу, восхваляющую справедливый суд.
- Мне нравится ваша решимость сдержать слово. Я предоставлю вам бумагу, чернила и перо и в придачу бутылку морийона; как только высохнут чернила, стражник рысью доставит прошение в суд. Но при одном условии: вы оставляете мне копию баллады. Писать можете здесь. - Комендант позвонил в колокольчик, велел стражнику принести то, что перечислил. - Надеюсь, мое присутствие не будет вам в тягость?
- О, господин комендант!
Франсуа сел спиной к очагу, с наслаждением вытянул ноги и попробовал густое темное вино. Он сидел неподвижно, не опуская кружку, вбирая сутулой спиной жар буковых поленьев, сиявших золотыми слитками на решетке очага. Сквозь стекла сочился тусклый свет, трещал фитиль жирника, за дверью топала стража, стучали алебарды, а господин комендант де Лонэ улыбался красным простодушным лицом с белыми рубцами шрамов. Длинные русые волосы лежали на широких плечах, курчавились в вырезе сюрко под расстегнутым камзолом.
Франсуа погладил щеку черным пером. Вдруг, словно чья-то рука протянулась вырвать лист, он крепко прижал его к столу и стремительно написал: "Баллада-восхваление Парижского суда с просьбой предоставить Вийону три дня отсрочки на сборы перед изгнанием". Засмеялся: в который уже раз смерть отступила, лишь погрозила пальцем. Но не время думать о смерти! Господин де Лонэ уже зевает, прикрыв рот рыцарским романом.
О странный человек! Едва ли кому из рыцарей доставалось больше ударов копьем и мечом, но о своих ранах он вспоминает с улыбкой, зато проливает слезы, читая о битве, в которой сражались Оливье и Роланд или Май-нет и Браймент. И все пять чувств его, подобно пальцам, сжимающим сердце, отзываются на каждый удар меча гиганта Морхольта по щиту Тристана. Проснитесь же и вы, мои пять чувств: рот, омытый хмельным вином; глаза, вновь видящие свет без страха; уши, еще слышащие удары молота, сбивающего с рук оковы; кожа, ловящая жар буковых поленьев… Пять чувств моих, проснитесь: чуткость кожи, и уши, и глаза, и нос, и рот…
Одним духом он дописал балладу, переписал копию и, присев на корточки перед камином, ждал, пока комендант де Лонэ, так и не постигший искусства читать молча, громко прочитает стихи.
- Черт подери, и как вам это удается?
- Читать?
- Да нет, писать! Легче командовать трехтысячной армией, чем этими двадцатью буквами.
- Двадцатью пятью, господин комендант.
- Я и говорю, полуротой. Кстати, дорогой Вийон, одна дама - как вы понимаете, я не могу назвать ее имя - просила передать вам три экю.
- Я тронут до глубины сердца. Передайте благородной госпоже, что Франсуа Вийон никогда не забудет ее мужественного… простите, нежного сердца. Но увы, мне некуда положить эти чудесные монетки.
- Возьмите мой кошелек. - Сафьяновые ворсинки щекотали ладонь Франсуа, а золото приятно тяжелило. - Не сочтите вопрос неуместным: куда вы намерены держать путь?
- Я и сам не знаю.
- Но если вам случится быть в Марбуэ, мой старый друг Гюго де Кайерак синьор Марбуэ - вот отчаянная голова! - примет вас радушно. Я напишу на бумаге свое имя и привет - этого довольно, чтоб вы нашли там кров и пищу.
Франсуа поклонился.
- Прощайте, господин де Лонэ.
- О прошении не беспокойтесь, оно будет доставлено без промедления, но если к вечеру не будет разрешена отсрочка, завтра извольте покинуть город.
Глава 10
Франсуа обсох и согрелся, но вспотел, и спина теперь нестерпимо зудела. Два месяца он не мылся и, кто знает, когда еще, если не сегодня, сможет смыть грязь и пот.
Надвинув капюшон плаща ниже бровей, чтобы знакомые не досаждали расспросами, Франсуа поспешил на улицу Лагарп. Вот и дом с вывеской; из трубы идет дым - все как прежде. И почтенный хозяин Октав сидит за счетной доской, подсчитывая барыши.
- Папаша Октав, найдется у тебя лохань для школяра Вийона?
Хозяин проворно сгреб монеты в ящик.
- А, это вы. Я-то думал, что вас уже обмыли кладбищенские старухи, но, кажется, вы живы.
- Живой, папаша Октав, живее той девки, которая хохочет в мыльной.
- О, это настоящий бесенок, а ручки у нее нежные, как шелк.
- Тогда распорядись насчет вина и музыки и приготовь хороший кусок мяса, а то в Шатле не больно разжиреешь. И скажи новенькой, пусть польет мне воду.
- Ее зовут Виолетта.
Вийон сбросил на скамью лохмотья и вошел в низкую темную комнату, где стояли бадья и кувшин; запах мочи и пота щипал глаза, ноги разъезжались на скользком полу.
- Эй, Виолетта!
- Я здесь, господин.
- Ну-ка, полей мне на загривок. - Он застонал от блаженства, когда горячая вода обдала плечи и шею, скреб ногтями кожу, чесал в голове. - Подлей еще, красавица. Старый хрыч не соврал, ладошки у тебя нежнее шелка, дай-ка я тебя пощупаю, моя курочка. - В темноте он поймал смеющуюся Виолетту, стал нетерпеливо гладить живот, маленькие груди, укрытые мокрыми волосами, - твердые, как лесные орешки.
Выйдя из мыльной, он долго сидел в дубовой бадье, пока кожа его не стала розовой и скрипящей. Лежа на лавке, он с наслаждением почувствовал, как острый нож цирюльника коснулся щек; тот брил с таким умением, что на лице клиента не проступило ни капельки пота. Седые вьющиеся волосы падали с лезвия, ветерок нежно обдувал подбородок.
Потом пришла Виолетта; натерев тело Франсуа подогретым оливковым маслом, она долго разминала худые бока, узкую грудь, она переворачивала его то на спину, то на живот, быстро касаясь острой грудью. Наконец прошли в зал, где на возвышении стояли три бочки, в каждой на низких скамеечках, по грудь в теплой воде, сидели мужчина и женщина, а на бочках лежала широкая доска, застеленная скатертью, с вином и кушаньями. Еще дальше виднелись три крошечные комнатки с кроватями.
Франсуа и Виолетта залезли в среднюю бочку; слева от них сидел старик с редкой рыжей бородой - как он уместился в бочке, казалось чудом, потому что вместе с ним сидела толстуха, при каждом движении которой вода выплескивалась через край в бочку Франсуа. Справа, прямо в сутане и шляпе, восседал старый приятель лиценциат Мерсье, его даму Вийон тоже узнал - она торговала вафлями на улице Веррери.
- Эге, Мерсье, что ж ты не взял с собою "Грамматику"? Спрягал бы глаголы, а девчушка стряпала бы вафли.
- Франсуа, ну кто тебя за язык тянет, я же не лезу носом в твою бочку.
- Ладно, не ворчи. Что нового на факультете?
- Какие у нас новости! Король учредил стипендию для покупки розг. Qui bene amat, bene castidat. А тебя разве не повесили сегодня утром?
- Конечно, повесили, поэтому я с тобой и говорю. И если ты думаешь, что сидишь сейчас в бане папаши Октава, то ущипни себя за нос, ибо материальная субстанция не может одновременно находиться в двух разных местах, тем более в таких прямо противоположных, как Париж и ад, где ты сейчас и находишься. И этот крючконосый паук, бесстыдно лапающий толстуху, смотри - у него из пасти уже валят клубы серы.
Старик, грызший куриное крылышко, поперхнулся. Вийону пришлось хорошенько стукнуть его по спине, потому что он уже посинел и пускал носом пузыри.
- Виолетта, подлей мне вина, увы, только оно не причиняет боль моим зубам. Мерсье, передай моей даме горчицу. Ба, а вот и музыка!
Вошел игрец на арфе в двухцветных панталонах - зеленое с лиловым; бархатный берет лихо заломлен, синяя шерстяная котта обтянула крепкую грудь, камзол туго в мелкие сборки, подпоясан витым шелковым шнуром. Длинные рукава свисают ниже колен. Кожаные туфли с острыми носами длиной в локоть. За арфистом вбежала кудрявая собачонка, встала на задние лапы и закружилась. Музыкант поклонился и тронул струны. Нежный дискант вплетался в музыку серебряной прядью. Вийон сидел спиной к арфисту и смотрел на прекрасное личико Виолетты: белее снега на ветвях того каштана, который он видел сквозь решетку еще сегодня утром.
- Сколько тебе лет, дитя мое?
- Пятнадцать, мессир.
- А мне два раза по пятнадцать.
- А почему вы такой старый?
Лиценциат Мерсье поманил пальцами свою девку и что-то зашептал ей в розовое ушко.
- Что ж, Виолетта, может, я и пропустил кое-какие свои годы, может, они выпали на дорогу сквозь прореху в кармане и до сих пор валяются между Пуату и Орлеаном, но зато я никогда не буду старее, чем сегодня. Скажи мне, чего тебе хочется больше всего на свете?
- Пусть меня полюбит рыцарь.
- Да это можно обделать, не выходя из бани. А вот мой приятель Мерсье - посмотри хорошенько на его рожу - мечтает стать доктором, видишь, он даже в бочке готовится к диспуту. А этот старикашка, которому еще двадцать лет назад надо было подавиться до смерти, не прочь выцарапать у казны подряд на поставку гнилого сукна или тухлой солонины.
- Сударь, я требую, чтоб вы вели себя достойно. Что же касается тухлятины, то здесь, - старец потянул носом, - смердит только от вас.
- Не спорю, малина слаще всего возле отхожих мест. Но если я вас обидел, готов извиниться. - Франсуа встал в бочке и, повернувшись спиной к Мерсье, отвесил поклон. - Примите мое уверение в глубочайшем почтении. Ну, а теперь, когда все довольны, я пускаю бутылку вкруговую. Пейте, господа. Всем сердцем, всем сердцем приветствую вас! Господин арфист, сыграйте публике что-нибудь из сочинений школяра Вийона, мы все вас очень просим.
Музыкант спел рондо про Жанэна л'Авеню, которому автор настоятельно советовал сходить в баню, что тот и сделал к изумлению своих родственников.
- Ну, Виолетта, пора и нам в кроватку. - Франсуа вылез из бочки, едва не опрокинув столешницу, и повел девушку. - А вы, господин музыкант, сыграйте данс-ройяль, собаке же приказываю никого не пускать за эту портьеру. Пароль "Свобода!".
Глава 11
Был уже полдень, а он не раздобыл ни денег, ни теплой одежды, ни даже листа бумаги. На мосту Менял ему вылили помои на голову, на улице Бурдонэ, где торговали воском, мастикой и свечами, Франсуа обошел все конторы писцов, но "вороньи перья", словно сговорившись, подняли такой крик, что он скрылся в ближайшем переулке и бежал до самой площади Сен-Бенуа. И вот теперь, прижав ладонь к стучащему сердцу, стоял в толпе зевак перед церковью Сен-Бенуа, глядя, как большая стрелка башенных часов догоняет малую; когда они слились в одну золотую линию, цимбалы звучно отбили время, перед фигуркой богоматери склонились волхвы, медный петух, кукарекая, загремел железными крыльями.
Улица Сен-Жак ему хорошо знакома, ведь это сюда они пришли из таверны "Синяя гора", горланя песни и задевая женщин, спешивших в церковь, - Гютен дю Мустье, Робэн Дожи, проклятый Пишар и он. Франсуа плохо помнил, из-за чего началась драка с писцами и кто всадил нож в брюхо мэтра Ферребу - Гютен, Робэн или Пишар. Услышал только крик, а когда обернулся - папский нотариус, зажав руками живот, корчился на мостовой. Хорошо, что было поздно, иначе он мог столкнуться носом к носу с дядей Гийомом, славная была бы встреча!
Вот дядин домик прилепился к церковной стене. Здесь Франсуа тоже пожил вдоволь, намял кости на земляном полу. Выпив утром кружку молока, спешил, еще сонный, в школу на улице Фуар: летом к шести утра, зимой к семи, и до вечера зубрил ненавистную науку. В классе было душно, воняло прелой соломой, сальными огарками, грязью. И гнусный голос Жана Гонфлана буравом ввинчивался в уши; как и Орбилий - учитель Горация, Жан Гонфлан тоже был "щедрым на удары", особенно когда замечал, как ученики играют в пальцы: школяр, повернувшись спиной к соседу, должен был угадать, сколько пальцев поднял другой.
Франсуа захохотал, вспомнив, как сын меховщика Мартин спросил Гонфлана, когда тот объяснял значение слов "vir" (муж): "Мессир, а почему, когда сходятся муж с женою, чтобы зачать ребенка, жена ложится навзничь, а муж ничком?" Вот была потеха! "О господи, если бы я учился в дни моей безрассудной юности и посвятил себя добрым чувствам - я получил бы дом и мягкую постель. Но что говорить! Я бежал от школы, как лукавый мальчишка: когда я вспоминаю ее - сердце мое обливается кровью!"
Вийон подмигнул прачке, несшей корзину с бельем, и заторопился к дяде Гийому. Постучав молотком в дверь, стал перед зарешеченным оконцем, чтобы подслеповатый дядя узнал гостя.
- Это я, откройте!
Старый капеллан долго возился с замком.
- Закрывай плотнее дверь, Франсуа, мне что-то нездоровится - заложило грудь.
- Пейте липовый цвет с горячим вином. А на ночь ешьте мед.
- Хорошо, хорошо. Осторожней, лестница совсем сгнила.
Спотыкаясь о сундуки, они поднялись в комнату. Все здесь было как прежде: камин, стол на козлах, сосуд для святой воды с веткой самшита, резной посудный поставец, толстые книги в переплетах свиной и телячьей кожи, кровать под пологом, в углу на ларе умывальная чашка.
Священник подбросил в камин соломы, чтоб стало теплее, и наконец обнял племянника. Он был выше Франсуа и шире в плечах, но годы, годы!.. Плечи и спина согнулись, руки дрожали.
- Ты, наверное, голоден? Есть вареная капуста, хлеб, кусок сыра.