Всеволод Ольгович не находил себе места. Он прискакал один, с отцовым боярином Петром Ильичом.
- Что порешили, братья? - подсел он к своему тёзке Всеволоду, тоже старшему среди братьев. - Кто стол наследует? Святоша Давидич или...
- Отец уже всё решил. Стрый Ярослав Святославич в роду теперь старший - ему и честь.
- Ярослав Муромский? - ощетинился Всеволод. - Как же он будет в Чернигове сидеть? У него мордва и мурома есть! Мы сами тут управимся! Неча чужих звать!
- Ярослав Святославич нам не чужой, - возразил Давидич, - а стрый наш. По Русской Правде он в роду старейший и должен стать нам вместо отца.
- Ярослав Муромский слишком далёк от Чернигова, - гнул своё Ольгович. - Он наших бед не ведает, наши чаяния ему далеки. Сколь годов его не видать, не слыхать!
- Не твоя печаль. - Давидич поднялся, отходя от Ольговича. - Отец наш жив покамест, и ты тут воду не мути!
Новгород-северский князь остался один. Несколько минут спустя отворилась дверь, и в палату вступил Святоша Давидич. Он был в монашеском платье, шёл, низко наклонив голову.
- Батюшка... скончался...
Трое младших Давидичей сорвались с места, бросившись к телу отца. Святоша посмотрел им вслед. Только что он был там и возвращаться не хотел. К нему и подошёл Всеволод Ольгович.
- Кто в Чернигове сядет? - спросил он. - Всеволод или...
- Отец ещё раньше призвал брата своего Ярослава, - отчуждённо, ибо им овладевали заботы духовные, ответил Святоша. - Гонец был из Мурома - князь уже в пути. Вот-вот должен приехать!
Ольгович скрипнул зубами и вышел, хлопнув дверью.
На другой день, загоняя коней, примчался с малой дружиной, далеко обогнав бояр и свой обоз, Ярослав Святославич, поспев как раз к похоронам брата. Четверо осиротевших Давидичей встретили его, готовые повиноваться. Но Всеволода Ольговича не было в Чернигове.
Молодой новгород-северский князь от отца унаследовал деятельный, живой ум, жажду власти и признания собственных заслуг, а также честолюбие и непримиримость к врагам. От матери-гречанки ему досталась красота, изворотливость и неразборчивость в средствах. Родня мачехи-половчанки тоже много дала старшему сыну Олега Святославича. Он тяжело переживал раннюю смерть отца - с нею умерли надежды когда-нибудь стать черниговским князем. Проживи Олег ещё лет пять-десять, и всё могло бы быть по-другому. Если бы Олег пережил брата Давида, не Ярослав Муромский, неопытный в делах Киева и Черниговщины, - сын Олега стал бы новым князем. Уж он бы не упустил города. При нём Давидичи и пикнуть бы не посмели!
Второй брат, Святослав, встретил Всеволода в Новгород-Северском. Он держал маленький городец Сновск, но только ему Всеволод мог доверить стольный град своих земель. Святослав кинулся было ко Всеволоду с расспросами, но взглянул на его мрачное лицо и смолчал.
Всеволод заговорил сам, когда немного отдохнул с дороги и выпил мёда. Братья сидели в горнице.
- Обошёл нас Ярослав Святославич Муромский, - уставясь в стол, начал Всеволод. - Давид Черниговский перед смертью ему оставил старейшество в роде.
- А разве не так?
- Не так! Стрый Ярослав в наших делах не смыслит ничего. Зрел я его прежде, когда батюшка в Рязани жил. И после, когда приезжал по княжеским делам. Он с мордвой-то уладиться не умеет, а тут не мордва - тут покрепче взяться надо. Кроме того, сам понять должен - стрый Ярослав моложе и Давида, и отца нашего. Он ещё много проживёт, а после него Давидичам наследовать. Долго ждать придётся! Я же сейчас править хочу!
- Не по Правде это, - осторожно возразил Святослав.
- Кабы всё по Правде вершилось, - скривился Всеволод, - то умер бы стрый Давид великим князем! А ныне на золотом столе сидит Мономах. Его отец нашего деда Святослава Ярославича оболгал, нас изгоями сделал. Сам Мономах отца нашего оболгал, свободу у него отнял, не токмо Чернигова лишил. Посчитай, сколько раз Владимир Мономах Правду нарушал? Он помрёт - и не кто-нибудь, сын его власть наследовать будет. А прочие князья - побоку! Мы - изгои, Всеславьичи и Ростиславичи тож, последних наследников, Святополчичей, искореняет... И сыны его - яблоко от яблони недалеко падает.
- Отольются кошке мышкины слёзки, - попробовал вставить слово Святослав.
- Отольются - на том свете. - Всеволод опрокинул кубок мёда, крикнул, пристукнув по столу: - Любава!
Вошла молодая статная девушка в нарядном платье, внесла кувшин с мёдом. Оделяя князей, как бы невзначай коснулась локтем Всеволодова плеча. Тот ласково сгрёб девушку в охапку, лаская свободной рукой пышные бедра. Девушка отстранялась, смущаясь гостя.
- Ну чего ты? Чего жмёшься? - Всеволод потянулся губами. - Поцелуй меня!
Любава наклонилась, коснулась его уст, но тут же высвободилась.
- Добро, поди, - кивнул Всеволод. - Постель мне взбей!
Святослав промолчал, глядя вслед девушке. Братья знали, что красавец Всеволод не пропускает ни одного подола, бабы и молодые девки сами висли на горячем и пылком князе.
Всеволод снова помрачнел.
- Вот узришь, брате, - сказал он, прихлёбывая мёд, - опосля смерти Мономаха святым объявят, а нас всех его врагами выставят. Дескать, только он о Руси радел, а мы одно на уме держали - как бы ему вред учинить.
- Не может такого быти! Господь, он...
- Богу до нас дела нету! - фыркнул Всеволод и допил мёд. - Нет, брате, нам надо самим о себе помыслить.
Ярослав Святославич ещё не успел прийти в себя после вокняжения в отцовском Чернигове, ещё не оплакал старшего брата и ещё не прошёл сороковой день после похорон Давида Святославича, а Всеволод Ольгович уже был в Белгороде, у князя Мстислава Владимирича.
- Ведомо мне, ведомо, что помер стрый твой, Давид Святославич Черниговский, - говорил Мстислав. - Князь сей был мудр и благочестив, землю свою любил, почитал старших и супротив великого князя не шёл.
- Истинно так, - кивал Всеволод, - но не таков брат его, Ярослав Святославич. Он далеко жил, в Муроме и Рязани. Заботы наши ему не ведомы, половцы его земли не зорили, а с мордвой он управляться не великий воин. Сколько раз бивала его мордва!
- Ты, никак, жалуешься на стрыя своего? - угадал Мстислав. - Но ведь и мне он не чужой, и, кабы не отец, а Ярослав Святославич был великим князем, я бы подчинялся ему, как старшему потомку Ярослава Мудрого.
- Княже, - Всеволод опустил голову, словно каясь, - Ярослав Святославич не чужой мне, да токмо не лежит у меня душа под его рукой ходить. Отец твой моего отца хоть и не любил, а как старейшего князя уважал. И когда он умер, со мной, как с его сыном, новые Уставы устанавливал. Вот и желаю я теперь не под стрыевой рукой ходить, а под твоей. Тебе быть союзником и во всём за тебя стоять.
Мстислав был озадачен. Он не мог взять в толк, с чего это вдруг Всеволод, гордый сын неистового Олега, воспылал любовью к роду Мономахову. Но это всё-таки был князь из рода Святославичей. Иметь среди них верного слугу было делом нужным. Коли взбунтуются дети младшего Ярослава или потомки Давида, всегда можно их приструнить. Да и половецкую угрозу не стоит забывать - Владимир Мономах сколько лет мечтал вывести Олега против половцев! То, что не удалось отцу, удастся его сыну.
- И я, и братья мои, все за тебя стоять будем, - решил Всеволод.
Ольгович задержался в Белгороде на несколько дней - Мстислав Владимирич наладился дать пир в честь обретённого союзника, отослать гонца в Киев к отцу и потешить гостя охотой.
Всеволод любил жизнь. Пиры, охоты и развлечения были смыслом его существования. Княжеские заботы оставляли мало места для развлечений, но с тем большим пылом он предавался им в свободное время. Вечером предстоял пир, но покамест гость был предоставлен сам себе и отправился побродить по терему в надежде на приключение. Услышав в отворенное оконце девичий смех, Всеволод пошёл на голоса.
Красавец Ольгович не оставлял равнодушным ни одно женское сердце. Сперва боярыни умилялись над красивым отроком, потом девки-холопки увивались вокруг юного княжича. Привыкнув к женским прелестям сызмальства, Всеволод не мог и мысли допустить, чтобы какая-то устояла перед его чарами. Но девушки быстро надоедали ему. И тогда Ольгович спешил найти новую подружку. Вот и сейчас он отправился на женские голоса, гадая, кто попадётся в его сети здесь. Сама мысль о том, что он находится в гостях, придавала приключению особый привкус.
На дворе молоденькие девушки играли в горелки. "Горела" девочка лет двенадцати в зелёном летнике, расшитом золотой нитью. Она была мила, и Всеволод подумал: года через два превратится в красавицу. Кому достанется? По богатому платью он признал княжну.
Выкрикнув припевку, две девочки бросились бежать. Одна кинулась прямо на Всеволода, стоящего на крыльце. Князь шагнул со ступенек, и девочка, взвизгнув, шарахнулась прочь. Бежавшая за нею княжна остановилась и подняла глаза на незнакомца. Заметив изумление в её лице, Всеволод рассмеялся.
- Ты кто таков? - прошептала девочка.
- Всеволод Новгород-Северский. Князь, - ответил он. - Гостем я у Мстислава Владимирича.
- А я - Рогнеда, дочь его.
Подбежали две боярыни, опекавшие княжну, и Всеволод поклонился, отступая на крыльцо. Девочка не сводила с него внимательных глаз.
2
В конце лета со стороны Берестья прискакал гонец - в Волынскую землю вторглось огромное войско. Ляхи, угры, чехи шли вместе с червенскими полками, а вёл их Ярославец Святополчич. Волынский князь решил отвоёвывать свою землю.
Накануне жена Андрея Владимировича, краснея и мило коверкая русские слова на половецкий лад, поведала, что ждёт ребёнка. Оба супруга были молоды - Андрею шёл двадцать второй год, его жене двадцатый. Повенчанные по молодости лет, они первое время жили, как брат и сестра. Первый ребёнок, рождённый во Владимире-Волынском вскоре после вокняжения Андрея, умер через год, и потом судьба не баловала молодых супругов детьми. И вот наконец-то...
Молодой князь испугался и несметной рати, что двигалась навстречу и вот-вот должна была подойти к городу, и боялся за свою жену и ребёнка, и того, что придётся воевать. Бояре в один голос говорили, что будут сражаться за него до последнего вздоха, но Андрей пропускал их слова мимо ушей. Опасаясь не выстоять в одиночку, он послал гонца в Киев и затворился во граде, ожидая, когда придёт помощь.
Огромное войско двигалось не спеша - слишком велико было оно. По утрам передние уже двигались с места, а задние ещё затаптывали костры и запрягали обоз. Вечером княжеская дружина садилась у костров вечерять, а ополчение только подтягивалось, одолевая последние поприща. Небольшие отряды конников без устали рыскали по окрестностям, таща всё, что плохо лежит.
Земля не ждала нашествия - повсюду в разгаре была уборка урожая, с полей на боярские дворы возили хлеб, начинали пахать озими. Согнанные в ополчение смерды вздыхали - чехи, ляхи и угры, не говоря уж о червенцах, хорошо понимали волынян, ибо у простых людей заботы всегда похожи.
Братья Ростиславичи, кроме Ярославца и его сына Всеволода, были единственными князьями - и Болеслав Польский, и Вратислав Чешский прислали вместо себя воевод. Только Стефан Венгерский решил сам ехать на войну, надеясь после победы выхлопотать у Ярославца западные пределы Волыни. Он уже сейчас по-хозяйски озирался по сторонам, прикидывая, что сколько Стоит.
- Сколь обилен сей край, - вздыхал Володарь, ехавший во главе дружины рядом с братом. - Если бы ты мог видеть эти нивы, поля и луга! А стадо, которое пригнали вчера из деревни! Одних коров сотня с малым! И больно думать, что всё это предано разору! И чьему - ляхов и угров!
- И мы принуждены действовать заодно с врагами, - поддакнул Василько.
- Ты прав, брат. Надеюсь лишь на одно - что сынам не придётся расплачиваться за наши дела!
Так беседовали меж собой братья Ростиславичи. Что же до Ярославца Святополчича, то он меньше всего думал о боли, причиняемой земле. Волынь предала его, переметнулась к Мономашичам - и её следует покарать за это.
На десятый день войска подошли к Владимиру-Волынскому, окружая его со всех сторон. Ярославец призвал союзников на совет. Трое князей, король Стефан и воеводы наёмников выехали на холм над Гучвой, глядя с берега на стольный град Волынской земли. Даже отсюда было видно, что он готов к приступу.
- Зрите все! - воскликнул Ярославец. - Се град мой, отнятый Мономахом! Мои же бояре меня предали! Они смеялись, выгоняя меня из города! Ничего! Скоро я посмеюсь, когда отдам их земли и богатства вам!
- Сей град, - можновладец Йозеф Вук, посланный Болеславом, смотрел на стены и посад, - зело велик. Его непросто будет взять!
- Ничего, - покачал головой Стефан Венгерский. - Вышлем вперёд пеших, а потом ударим конницей. Силы у нас много. Мы размечем эти стены по брёвнышку!
- Кроме того, град можно зажечь, - вставил чех. - Если разобрать избы посада и начать метать через стену зажжённые стрелы...
- Не дам жечь мой город! - воскликнул Ярославец. - Свои крепости сжигайте! Владимир-Волынский не дам!
- Значит, остаётся приступ, - сказал Стефан. - Но стоять придётся долго. Ты не боишься, князь, что на помощь придёт ваш царь?
Упоминание о Мономахе заставило Ярославца помрачнеть. Хоть и неблизок путь от Киева до Волыни, но ближе Белгород, где сидит бывший его тесть. Мстислава Мономашича бывший волынский князь боялся так же, как его отца.
- Мы должны успеть взять город до того, как подойдут полки киевлян. Тогда, затворившись во граде, можно будет дать бой. Нас много, у Мономаха нет столько силы.
Гонец из Владимира-Волынского вовремя достиг Киева и повестил Владимиру Всеволодичу о войне. Мономах забеспокоился. Со своими князьями он бы справился, но ляхи, чехи и угры вместе являли грозную силу. Действовать нужно было немедля. Он кинул клич, собирая большое войско, а покамест выслал вперёд себя Мстислава - дабы устрашить врагов и ободрить союзников.
Меж тем осада началась. Волыняне отбили несколько приступов и попытку зажечь город. Несмотря на перевес сил, они сражались отчаянно, и Ярославец час от часу становился раздражительнее.
В субботний день его терпение истощилось. Где-то по его душу спешат полки Мономашичей, а он теряет время, пытаясь отворить ворота родного города! Приказав войскам готовиться к решительному штурму, Ярославец поскакал под стены Владимира.
Местами почерневшие от пожаров, облитые смолой и утыканные стрелами, они являли собой неодолимую преграду - но не для огромного войска, приведённого Святополчичем. Стоило ему отдать приказ о приступе, и Владимир-Волынский был бы взят за один день. Дело было в другом - при штурме город неизбежно бы пострадал, а Ярославец не хотел губить стольный град своей земли.
Он выехал к стенам один - только два верных дружинника, Некрас и Фёдор, сопровождали его. Ярославец был в себе уверен - у кого поднимется рука на князя здесь, на его земле, когда за спиной огромное войско! Рысью переправившись через брод, он подъехал к воротам и вздыбил коня.
- Эй! Кто там есть? - закричал он. - Кто там у вас нынче князем? Кликните-ка его сюда!
Андрей Владимирич был на стене вместе с дружинниками и волынским тысяцким Бреславом Заславичем. Десятник, узнавший Ярославца, прибежал и доложил, что бывший волынский князь выкликает его на беседу.
- Ишь ты, до чего осмелел! - возмутился боярин Бреслав. - Князя зовёт, словно смерда какого!
- Он и сам князь, - попробовал возразить Андрей. Он последнее время пребывал в мучительном раздумье - успеет ли помощь. Рать под стеной стояла неисчислимая.
- Да какой он князь, - стоял на своём боярин. - Изгой он, без рода и племени! От таких все беды!
Андрей чуть ли не с испугом покосился на боярина, который пережил на волынском столе четверых князей и служил пятому.
- Где князь Ярославец? - спросил он десятника, стоявшего поодаль. Спросил больше от желания досадить старому боярину. - Проводи меня на стену!
Святополчич всё гарцевал, разъезжая вдоль стены и разглядывая заборолы. Где-то тут давно стрела нашла грудь его брата Мстислава - единственного человека, которого сын Святополка Изяславича по-настоящему любил.
- Кто тут звал князя Андрея? - раздался голос со стены.
Ярославец развернул коня, ища, откуда донёсся голос, и увидел в щели юношу ненамного старше его сына Всеволода. Дружинник держал рядом щит, и Ярославец горько рассмеялся - трусит, видать, князь Андрей или же волынцы наконец-то научились беречь своих князей.
- Я князь Андрей Волынский! - закричал юноша. - Почто звал?
- Это мой город! - крикнул в ответ Ярославец. - И пришёл я своё достояние воротить! Коли хочешь быть цел, отопри ворота!
- А если не отопру?
- Тогда назавтра узнаешь, какова у меня сила! И тогда уж пощады не проси!
Андрей отпрянул от бойницы. Дружинник тут же поднял щит, загораживаясь от стрел. Ярославец заметил этот жест и рассмеялся, кивая своим:
- Крепко боятся! Эх, вояки...
- Кабы назавтра они нам жару не дали! - озабоченно промолвил Фёдор.
- Трусишь? - вскинулся князь. - Да мы их завтра опрокинем! Видал, какая силища нагнана? По бревну размечем!
- Так-то оно так, - кивнул Фёдор, - а только боязно на свои-то стены лезть!
- Ничего, - скривился Ярославец. - Андрей трусит. Мономах далеко, Мстислав, тестюшка мой, только и может подоспеть. К тому времени Волынь отопрёт мне ворота. А дома и стены помогают. Вот увидите - завтра мы въедем в город!
И Ярославец тронул коня, не спеша объезжая стену. Он знал, чем рискует - всегда сыщется чересчур рьяный или просто удачливый стрелок, который может попытаться убить одинокого всадника. Но под опашенем была надета добрая кольчуга с подбронником, а под шапкой - кольчужный капюшон, подарок Болеслава Польского.
3
Андрей Владимирич задержался на стене. Молодого князя терзали сомнения. Бывшие Ярославцевы бояре в один голос говорили, что не отступят и будут биться за Мономашича, но на душе было тревожно. Многие жили здесь слишком давно, успели прикипеть к городу, накопили богатства. Они готовы согнуться перед любым князем - лишь бы не трогали их имения. Сейчас они ещё хорохорятся, но завтра, испугавшись за свои животы, растворят ворота, сдаваясь на милость победителя. А что победителем будет Ярославец, сомнений не было. Вон как бегают глаза у Бреслава Заславича - боится старик, кабы не вспомнил Святополчич его измену! Ивор Вакиевич так вовсе сбежал.
В тяжких раздумьях Андрей спускался со стены. Он не был воином, подобно старшим братьям. Ни жёсткость Юрия, ни сила Мстислава, ни неистовство Ярополка не были ему даны. Неужто так бесславно окончится его княжение?
Рядом кто-то выступил вперёд, ломая шапку.
- Кнес...
Андрей остановился. Судя по безбородому лицу и нездешнему платью, перед ним был не русич.
- Кто таков и что тебе надо?