– Добро, – согласился Дэноэль. – Но надеюсь, что смилостивится над нами Отец Небесный и ниспошлёт здоровья княжичу Яромиру, а страхи и приготовления останутся напрасны.
Молитвы Дэноэля и остальных пропали впустую. Вскоре после Пасхи колокола храма Апостола Андрея Первозванного, а за ним и остальных столичных церквей заплакали траурным звоном. Княжич скончался.
Киев тревожно замер. Если уж до этого князь отдал поиск недругов на откуп митрополиту, а тот и рад стараться – то теперь отец Гумберт начнёт лютовать вдвойне. Впрочем, для остальной страны печальные события в столице прошли почти незаметно. Всё также трудились на полях крестьяне, так же зазывали купить свой товар ремесленники и продолжали задирать нос бояре. А что воеводу в каком-то городе вдруг назначили другого или податные грамоты всё чаще не с великокняжеской печатью идут, а за подписью префекта Ярослава, ни смердов, ни горожан особо не занимало. Ворчали только купцы – на границе ограбили чужеземный караван, и маркграф Карантанской марки потребовал за них несусветную виру и пригрозил войной. Хотя пока Игорь был в силе, маркграф Леопольд боялся в сторону Древлянья даже взглянуть. Но ворчали вполголоса, больше по привычке: в то, что чужеземец рискнёт ввязаться в свару с Киевом, никто не верил.
Не было покоя и посаднику Залесья, хотя дождь, бушевавший всю ночь, под утро затих и оставил бодрящую свежесть. Наоборот, к главной проблеме добавилась ещё и головная боль от перемены погоды.
– Ну могли этого проклятого торгаша зарезать не в моём городе?! – в сердцах стукнул он по столу кулаком, отчего стоявшая на краю чернильница лихо подпрыгнула, а свеча упала. От удара разболелась рука, затлел и зачадил резким запахом фитиль недавно погашенной свечи, а решение проблемы в голову так и не приходило.
Достопочтенный ростовщик и купец сотни киевских ювелиров Северьян сын Панкрата был убит на гостином дворе три недели назад. Редкие рифейские самоцветы, естественно, пропали. В городе пошли слухи, что купца задрал упырь, но посадник от этого только морщился: зачем упырю камни и золото, тем более что убили купчину ножом в спину? Да и случай похожий год назад был. Тогда вся округа шепталась про оборотня, нападавшего на одиноких прохожих. Когда мерзавца словили, при нём нашли искусно сделанные волчьи челюсти.
После убийства купца город перерыли сверху донизу, всех подозрительных хватали и запирали в городской тюрьме, через дыбу пропустили половину главарей банд и булыней . И выяснили, что налётчиков было трое или четверо, а один из грабителей – свей с явным пристрастием к ханьскому порошку-дурману. Последнее вытрясли из Таракана, крупнейшего в Залесье скупщика. Северянин вместе с невысоким чернявым подельником пришёл к булыне вечером в день ограбления, чтобы продать один из камней. Выглядел он плохо: глаза налиты кровью, кожа как от дурной болезни, пальцы подёргиваются. Все это выдавало в нём любителя отравы, который давно не пробовал порошка. Камень свей продал не торгуясь, и поспешил в одну из забегаловок, где могли снабдить зельем. Хозяин притона опознал посетителя, но сказал, что забрав шкатулку с порошком, свей поспешил поскорее убраться.
Нащупав ниточку, люди посадника и дознаватели Тайного приказа ещё раз перевернули вверх дном город и окрестности. Но банда словно сквозь землю провалилась. Новость уже дошла до столицы. И княжеский казначей, разъярённый смертью родственника, добился, как написал посаднику знакомый в Киеве, отправки целого воеводы с проверкой. Всё бы ничего, но этот жирный боров – местный воевода Тайного приказа – вдруг решил перевалить всю ответственность на посадника. Скотина! Сначала неделю сидел в своём поместье, скинув расследование на помощников, а теперь пытается копать под городского голову: не уведомил митрополита о диавольских происках и не пригласил к следствию священников! А кто должен был этим заниматься? Не городская же стража и не сам посадник. И вообще, если отожравшийся вислоухий козёл Гостибыл хочет искать упырей – пусть сам за ними по буеракам и бегает!
Последняя мысль так понравилась посаднику, что он наконец-то взял себя в руки. Оглядев стол, на котором валялись сломанные перья и порванные пергаменты, мужчина вдруг злорадно подумал: "А про упыря-то, Гостибыл, ты зря заговорил. Я тебе его припомню, и те недели, когда кое-кто отсиживался после ограбления – тоже. Выжидал, как повернётся, на нас хотел промах повесить? А вот тебе! И виноватым со всех сторон выйдешь именно ты!"
Присланный полгода назад из столицы воевода с первого дня не вызывал у посадника ничего, кроме глухого раздражения. Столичный бездельник, получивший должность по чьей-то протекции. Особых занятий в Залесье у него не было: охотников нападать на вооружённых до зубов охотников и рудокопов находилось мало – такие сами кого хочешь ограбят. А границу со Степью издавна стерегли княжеские витязи да нанятые хирды викингов. Вот и оставалось Гостибылу вытрясать деньги с купцов, брать взятки, да набивать поместье холопками и дорогими степными коврами. Посаднику, искренне радевшему за свой город, такой образ жизни был откровенно противен. Да, он, конечно, и сам не гнушался подарками. И в казну лапу запускал, чего греха таить. Но пять лет назад в трудный год страшной засухи не он ли выложил большую часть своего состояния в помощь городу? И до сих пор об этом ни дня не жалел.
Посадник позвонил в колокольчик, вызывая секретаря.
– Пиши. "Воеводе тайного приказа Ратмиру и его светлости высокочтимому великокняжескому префекту Ярославу…"
Ярослав устало отложил письмо из Залесья и посмотрел на сидевшего по другую сторону стола митрополита. Голова от бессонной ночи была тяжёлой, к тому же душный запах свечей, горевших до самого утра, до сих пор так и не выветрился. Хотя солнце за окном уже миновало полдень.
– Всё, отче. Это уже шестая жалоба. И все – на твоих выдвиженцев. Больше никого по твоей просьбе я назначать не буду. И княжеский суд по твоему желанию на каторгу и плаху никого больше не пошлёт.
– Ярослав, друг мой, – голос Гумберта был полон мёда, – мы же с тобой договаривались…
– Я помню наш разговор. Но, по-моему, этих месяцев вполне достаточно, чтобы ты получил свою долю. А я на время забыл, что если князь болен, а наследника нет, то опекает его префект и столичный посадник. Хватит. Мне умные нужны, и не для того, чтобы камни на каторге ломать. Ты разгромил уже немало боярских родов. Хватит, так и до бунта недалеко. А нам, похоже, вскоре Земский собор придётся собирать.
С каждым словом между собеседниками ощутимо нарастало напряжение. Казалось, ещё немного – и они вцепятся друг другу в бороды. Это было бы смешно: брызжущий слюной, невысокий, полненький, с оттопыренными ушами и лохматой курчавой бородёнкой митрополит в богатой рясе – и напоминавший собаку-овчарку спокойный, статный префект в простой рубахе небелёного полотна, без вышивки. Смешно, если бы не грозило перерасти в усобицу самых влиятельных людей страны.
Внезапно в горницу ворвался Александр:
– Отец!
– Мы продолжим позже, ваше преподобие!
– Как изволите, – сквозь зубы процедил священник и вышел.
В соседней горнице никого не оказалось: охрану при себе Ярослав никогда не держал. Поэтому, едва дверь захлопнулась, митрополит замер, воровато оглянулся и прильнул ухом к щели в дверном косяке. Слышно было глуховато, но вполне отчётливо.
– Зачем? Сядь. Сядь, я сказал. Ты не понимаешь, почему я приказал везде говорить о твоей свадьбе? Почему терплю этого напыщенного индюка? Мы – бояре, и принадлежим не себе, а княжеству. Всё, что идёт на благо княжеству – хорошо, всё, что во вред – плохо. Старый князь совсем плох, лекари говорят, хорошо, если протянет до Крестителя Иоанна. Что нас ждёт потом? Усобица? Когда забывшие о своём долге будут рвать страну на части? Ты подумал, сколько горя это принесёт простым людям, которых ты, боярин, целовал крест защитить? Твоя свадьба – это жертва, которую ты принесёшь за своё положение. А моя жертва – терпеть оскорбления этого надутого индюка и слухи за спиной.
– Но…
– Забудь её. А свадьбу сыграете через месяц. Родители Ирины согласны. Да, как там матушка…
Остальное было неинтересно.
– Значит, Ярослав, говоришь, всё на благо княжества? – негромко прозвучало в тиши горницы. – Тем лучше. Перестал ты меня слушаться, пора поискать какого-то другого радетеля за Отечество. Посговорчивее.
Митрополит довольно улыбнулся, подобрал полы рясы и поспешил во двор, где его дожидался возок. "А индюка я тебе припомню отдельно! – мелькнуло у него в голове. – Стерегись сколько угодно. Зря я, что ли, прятал от доминиканцев тех двух Одарённых из Милана?"
Едва усевшись, Гумберт махнул вознице, и возок понёсся по улице. Резиденция митрополита располагалась в Среднем городе, но быстро добраться не получилось. Упряжка встала, упёршись в развороченную дорогу. Посадник давно уже мечтал заменить хотя бы часть дубовых мостовых каменными, подражая Константинополю и Вечному городу. Естественно, когда митрополит ехал в Княжий город, никто из работников не сказал ему, зачем нагнали столько мастеров с инструментом и телег. Доски возле княжеских палат выломали как раз в тот момент, когда отец Гумберт был у Ярослава.
Объехать по соседним улицам возница даже не пытался: на узких, полутёмных переулках богатых кварталов едва расходились всадник и пешеход – что уж говорить о роскошном возке. Пока все дома в городе строили из дерева, каждый год по улицам ещё проезжали люди посадника с особым мерным шестом. Теперь же, вместе с модой на каменные хоромы, пропало и правило измерять все новостройки: городские богатеи не желали ломать дорогие дома. Широкими остались только главные улицы да улочки в районах победнее, их по-прежнему осматривали ежегодно.
Пришлось возку возвращаться и ехать через Южные ворота, откуда до нужного места ещё полгорода. Выбравшись, наконец, на Купеческую улицу, лошади помчались, распугивая прохожих, но Гумберту всё равно казалось, что они едут слишком медленно. Он не любил столицу Древлянья. И хотя земли германцев или франков даже близко не могли сравниться по богатству с Киевом, с каким удовольствием Гумберт перебрался бы поближе к патриарху, а то и в Вечный город Рим. Где устремляются ввысь шпили древних соборов, где дома утопают в зелени палисадников…
– И где все улицы покрыты булыжником! – с раздражением ругнулся митрополит, чуть не прикусив язык на очередной выбоине.
К резиденции возок добрался только ближе к вечеру. Гумберт второпях написал несколько строк и вызвал секретаря: пока не закрылись на ночь ворота, надо было срочно отправить гонца.
Следующей ночью двое мужчин сидели в одном из домов Княжеского града. Весело играл огонь в жаровне – не для тепла, а просто так, для настроения. По стенам небольшой комнаты плясали причудливые тени, а свечи рядом с креслами выхватывали из полумрака только лица сидящих. У окна стоял резной столик драгоценной ханьской работы, на нём расположились византийское вино и дорогие южные сладости, а воздух вокруг был наполнен причудливыми ароматами.
Ярослав посмотрел сквозь бокал на сына. Куда делся усталый человек, который спорил с митрополитом? Или возвышенный патриот? В комнате сидел хищник: сильный, решительный, в глазах играло веселье.
– Александр, он проглотил наживку?
– Да, отец. Уже послал письмо Хотиму Медведю, что готов поддержать притязания на великокняжеский стол. Мол, согласно древним обычаям, отменённым ещё Владимиром Великим. И уже интересовался холопкой, от которой я якобы без ума.
– Черновик письма, надеюсь, твой человек забрать сумел? Пригодится для Земского собора или церковного суда. Заигрался, отче, заигрался.
Александр разлил по бокалам остаток вина, и какое-то время оба сидели молча, наслаждаясь ласкающим язык напитком. Допив свою часть, младший из собеседников на несколько секунд прикрыл глаза от удовольствия, а затем вернулся к разговору:
– Скажи, зачем? Неужели мы не могли обойтись без него? К чему такие сложности?
Ярослав лишь усмехнулся. Сын у него умён, но вот мудрость, которая приходит с годами, проявляет ещё не всегда.
– Когда я узнал, что Яромир слёг с горячкой, а лекарей отправили на дыбу… Шанс, который выпадает раз в жизни! Пусть не я сам, но ты! Но я не хочу оставлять тебе выжженную пустыню, обломки от страны. Сколько Старших родов не согласилось бы со мной? Они ведь тоже дальняя родня княжескому роду. И сколько из них попыталось бы оспорить решение Земского собора силой… У тебя должно быть спокойное наследство. Как раз и подвернулся этот спесивый дурак. Когда Гумберт только-только приехал, я поинтересовался, – мужчина усмехнулся. – Сирота, их сеньора обвинили в богомильской ереси, округу сожгли. Бродяжка прибился к одному из монастырей, как-то сумел добраться до чина аббата. Затем влез в какую-то интригу Синода, и по слухам сам патриарх Григорий даровал ему кафедру митрополита. Вот только уже здесь Гумберт с удивлением узнал, что в Древлянье слово князя выше слова пастыря. Теперь и старается… А мы – в стороне. И твоё правление начнётся с милостей невинно осуждённым. И ещё. Как Глеб?
– Хоть и пошёл только по моей просьбе, уже стал одним из секретарей в Казначейском приказе. Я хотел сразу же после Собора предложить ему место казначея.
– Великокняжеского префекта, – вдруг резко отрезал Ярослав. – Если со мной что-то случится, он сразу должен стать префектом. Глеб – единственный их твоих ближников, кто не предаст никогда. И не только потому, что ты вынес его из сечи со свеями… Ладно, помечтали и хватит. Что с войском?
– Всё давно готово, – хищно оскалился Александр. – Не только сотники, но и десятники готовы присягнуть мне сразу после свадьбы. Даже не дожидаясь, пока мои права подтвердит Земский собор. Отца Гумберта ждёт сюрприз, да и наших друзей Медведей тоже.
– Надеюсь. Как только Медведи выступят – начинай.
Вестей не последовало ни через неделю, ни через месяц, Хотим словно замер. Причём, как докладывал Ярославу поддержавший его воевода Ратмир, Медведи не просто ждали смерти князя – они даже не стали собирать под свои хоргуви сторонников. Праздник Преображения Господня страна встретила радостно, особенно гуляла столица. Хотя официально княжеский двор и находился в печали из-за болезни Игоря, свадьбу княжьей племянницы Ирины и Александра отмечали широко. Молодые проехали через весь город, для жителей на берегу реки устроили пир и пляски скоморохов. Вечером сверкали дорогие ханьские фейерверки, приглашённые чудодеи показывали удивительные картины в небе и на воде. Городская стража получила строгий наказ: пьяных тащить не в холодную, а по домам. После гуляний горожане были готовы носить Александра на руках: хоть и боярин, и сын префекта – а совсем свой.
А к Воздвижению Креста Господня в столицу начали съезжаться самые уважаемые люди со всей страны. На Великий Земский собор. Ехали бояре, ехали купцы, приходили ремесленники и смерды. И пусть Ярослав сопротивлялся – мол, негоже при живом-то князе – простой люд его убедил, что нельзя страну оставлять без твёрдой руки. Вон, маркграф Карантанской марки прислал намедни послов. Возводит хулу, мол, его купцов не просто ограбили – а подпалили бороды. И виру выставил такую несусветную… Войны ждать можно со дня на день, поэтому подтвердить права ближайшего родича на великокняжеский стол нужно как можно скорее. И то, что Игорь испустил дух за день до Собора, все восприняли знаком свыше: даже Господь помог избежать кривотолков о наследовании. Столица ждала ещё одних гуляний… Но едва на чело Александра легла украшенная каменьями шапка Владимира Великого, а город и войско присягнули новому правителю на верность, пришли тревожные вести. Прознатчики доложили, что маркграф собрал армию на границе с Валахией: в тамошних землях уже не первый год шла усобица, и пересечь владения Цепешских королей, отделяющие Карантанскую марку от княжества, труда не составляло. Поэтому войско, даже не успев прогулять полученные от Александра подарки, спешно двинулось на юго-запад. Вроде всё выходило правильно… но на душе у молодого правителя скребли кошки. По закону новый великий князь имеет право покинуть столицу не раньше, чем через год… Или если начнётся большая война. Верный закон, без него не раз во времена дедов усобица начиналась. Вот только плохое дело, когда войско выступает без князя.
Александр ходил чернее тучи, его не могла развеселить даже Ирина. Хотя за год между свадьбой и помолвкой девушка своего будущего мужа успела понять очень хорошо, знала, чем и когда ему угодить… Да и Александр давно уже заметил, какое сокровище ему досталось. И пусть их брак стал свадьбой по расчёту, молодой женой князь был очень доволен. Настолько, что время от Преображения до Воздвижения для него пролетело словно один день. Зато теперь, словно возвращаясь на круги своя, солнце пересекало небосвод невыносимо медленно. Каждый день обещал подвох… Но до самого Введения во храм Пресвятой Богородицы ничего не произошло. Неизвестность и ожидание вытягивали силы не хуже самой лютой сечи.
Поэтому, когда к Александру вдруг прибежал посыльный монах от настоятеля собора Апостола Андрея, молодой князь почувствовал какое-то облегчение. Наконец-то! Накинув поверх рубахи только корзно, Александр поспешил на зов священника… Он было удивился воинам личной дружины, последовавшим за ним, но потом заметил Глеба и только усмехнулся. Друг с первого дня всерьёз занялся охраной молодого князя и княгини, перещеголяв с опекой даже старика Ратмира. Спорить не было смысла, так как Глеб был прав. Это Яромира могли пугать, Александра станут убивать.
За месяц, пока они не виделись, и так невысокий священник словно стал ещё ниже, а лоб прорезали несколько новых морщин. В первый момент князь не понял, что епископ Илларион не один, что на лавке, укрытый одеялом лежит…
– Отец! – Александр бросился вперёд – и словно наткнулся на стену, увидев в руках священника серебряную чашу, украшенную змеями. Илларион хоть и был Одарённым, но, поскольку не принадлежал к числу братьев Святого Бенедикта, считал, что пользоваться своим талантом ему негоже. Исключение было только когда…
– Да, – подтвердил священник. – Свечу назад твоему отцу неожиданно стало плохо. Хорошо, сразу поняли, что дело неладно, что не просто яд – и догадались позвать меня. Возможно, я ещё сумею его спасти. Тёмное его поразило колдовство. От получившего дар Христовый, но употребившего его на дело врага рода человеческого.
– Ворота! – вдруг крикнул Глеб. – Если твой отец болен, ты рядом, значит в это время…