Роман-дилогия "Самозванец" - это оригинальная трактовка событий Смутного времени XVII века. Смута - всегда благодатная почва для головокружительных авантюр и запретной страсти.
В центре повествования - загадочная фигура Лжедмитрия I, или Гришки Отрепьева, а также его ближайшее окружение. Казачий атаман Андрей Корела, юный полководец Скопин-Шуйский, польский гусар Станислав Мнишек - все это реальные исторические лица, как Борис Годунов, царевна Ксения, Марина Мнишек и многие другие. Судьбы этих людей переплелись между собой и с судьбой России настолько плотно, что вычеркнуть их из ее истории невозможно.
Содержание:
Часть первая - МОСКОВСКИЕ ЧУЛАНЫ 1
Часть вторая - ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я ТАКОЙ? 13
Часть третья - ОТРЯД 27
Часть четвертая - В МОСКВЕ 50
Примечания 72
Михаил Крупин
САМОЗВАНЕЦ
Книга первая. Рай зверей
Восстал из своего логовища лютый молодой лев, подлинно враг, не столько человек - наделенное даром слова существо, сколько воплотившийся антихрист, и как темное облако, поднявшись из глубокой тьмы, неожиданно, почти внезапно напал на нас.
"Временник" Ивана Семенова
Часть первая
МОСКОВСКИЕ ЧУЛАНЫ
Колдуны
В часовню влетела стрела. Искры слюды закрутились на гребне волны света, брызнули по полу. Боярин Александр Никитич Романов-Юрьев, любопытствуя, подошел к разбитой оконнице.
- Какой бек так удачно бьет? - мрачно загадывал он и дергал рукоять палаша. - Я ему лоб расколю!
Жмурясь на солнечный плеск сквозь чугунные соты, посыпанные осколками, боярин видел зубчатый кремль Китай-города, а за ним огородную тесную зелень Москвы, всю в бисере главок соборов и колоколен. Ниже сей панорамы, по-над частоколом, окружавшим тот терем Романовых, в коем сидел Александр, двигались наконечники копий, вскипала бурная брань; кто-то, не отвлекаясь, рубил частокол бердышом. Временами боярин примечал даже головы государевых стрельцов, выставляющиеся над воротами, и стрелы, летящие прямо в него. Но Александр Никитич был не робкого десятка, его широкие латы легко отражали любую стрелу; ерихонка с забралом лихо заломлена на затылок: что попадут в лицо, боярин не верил. Стрельцов, матерящихся и желающих перелезать через ворота усадьбы, также крыли, вилами и протазанами сбрасывали вспять со двора служилые люди Романовых.
- Ослушники! - кричали из-за забора раззадоренные стрельцы. - Теперь уж не отворяйте - все одно всех прибьем!
В домашней часовенке, недалеко от Александра Никитича, сидел на бледном половичке под иконами брат Федор. Он уже прочитал молитвы и теперь только каялся.
- Аспид нас дернул, - Федор говорил, - черт дернул на Страстной выворачивать из-под Бориса престол! А все ты, Ляксандр, набежал, всполошил и меня, и Черкаскова: Годунов помирает, Годунов помирает! А он вон прошлый - високосный ведь! - год хворал все, да не помер, так теперь уж ему легота: в могилу и нарочно не соскочит!..
- Глазами сам видел, - оправдывался Александр Никитич, отходя от окна, - на носилках выволокли с Красного крыльца: мол, любуйтесь, россияне, живой! Четыре рынды протащили царя по площади, а царь-то рта не раскрыл, руки не поднял. Вот так, в двух шагах от меня проплыл - цветом, как жаба в тени, а глазищи моргают.
- Дура! - перебил Федор. - То стрельцам он моргал, чтобы наш дом обложили… Ох, рано стали посадских мутить, - повел опять причитания. - Ведь был Бориска - полумертвый, мы опять растормошили. Теперь пощады не жди… А ведь и как было иначе, - останавливал недоуменный взгляд Федор на шелковой пряди лампадки пред образом, - неровен час, Годунов отошел бы, а тут Шуйские стали б чиниться на царство, надобно ж было мазуриков Рюриков обойти!
Оба брата раскаивались теперь в тактических промахах дела, серчали на досадное нарушение замыслов, но крики и хрипы людей, падавших с расколотыми черепами но обе стороны частокола, долетая до их слуха и понимания, не задевали совести боярской: братья с детства усвоили накрепко, что у древнего рода есть два пути: престол или смерть.
Между тем на дворе вышло нечто внезапное: над воротами взмыл молодец в ярком распахнутом терлике , со двора хотели пхнуть его вилами, отправив назад, но вдруг опустили оружие, и молодец без препятствия спрыгнул на землю Романовых. Через мгновение он уже спешил, звеня серебряными скобами на каблуках, по темной витой лесенке в образную и, еще не успев отдышаться, предстал братьям.
- Юшка! - воскликнули оба Никитича, а Федор так даже привстал с иола, натолкнувшись на паникадило лбом. - Ты как здесь, волчья юла? Весь дом облеплен стрельцами, а этот проник.
- А мне что? - сиял Юшка сквозь жуть и тревогу каким-то блажным, скоморошьим оскалом. - Сзади к этим воякам подкрался да прыг одному на загривок, а с загривка во двор. Ладно, ваши жильцы не проткнули - дед Ерема насилу признал, прямо в глаз пикой метил.
- Вот сатаненок. - Как ни тяжка была минута, а Романовы хохотнули: с такой уж вздорной беспечностью поднес Юшка свое появление.
Это был малый лет девятнадцати-двадцати, низкорослый, но крепкий. Черты лица сразу поражали своей неправильностью, одновременно славянской округлостью и немецкой черствостью линий. Но по глубинным зеленым глазам, сохраняющим равновесие безумия и лукавства, отваги и страха божия, расторопности и лени, в любой части света отличили бы в нем никчемного московита. На его широкий покатый лоб вились темно-русые пышные пряди, но ни усов, ни бороды, признака мужества россиян, совсем не было - волос не рос на этом странном лице, только под носом цвела бородавка.
Юшка около трех лет служил конюшим у Михайлы Романова, а месяц назад перешел к его шурину князю Черкасскому без кабальной записи, по скрытому уговору господ. Черкасским же он и был сейчас прислан. Юшка без промедления слово в слово поведал Романовым княжьи наказы по движению заговора, а также те имена и те числа, какие нельзя и какие придется называть царю в случае взятия братьев под стражу.
- Худородный опричник не царь мне! - фыркал Александр Никитич. - И под стражу его воровскую не дамся. Вскоре будем пред Богом держать свой ответ! - И боярин прочнее сжимал рукоять палаша.
- Обождите, кормильцы мои, - застрочил от себя уже конюший, чутко поглядывая в разрушенное оконце, - не пыхтите. Может статься, не все дело худо. Кабы уже были у Бориса какие крепкие улики на вас, как же, стали бы стрельцы с вами цацкаться: навощили бы стрелы и терем в мгновение зажгли. А там либо выкурили сидельцев, либо, как во времена Иоанновы, в золе испекли, - неплохая кончина для явных преступников? Только, видимо, ратникам велено взять вас пока без ущерба.
Переглянулись бояре, дивясь раннему разуму Юшки. Александр Никитич, взбодрившись, даже сам начал думать.
- Мчись, светлая голова, - встряхнул он Юшку за плечи, - поспешай вновь к Черкасскому, передай: пусть ведет свою свиту сюда, вместе мы перекрошим проклятых стрельцов.
- Э, голова твоя в мехах, - нахально отразил его конюший, - это же будет доказанное окаянство. Ты же сам под топор ползешь.
Уязвленный в гордыне, Никитич сгреб дерзкого за узорчатый ворот кафтана, но Юшка приостановил неминуемую расправу тем, что выпучил страшно глаза на оконце, ахнул: "Гляди!" Боярин, поверив, всмотрелся и вдруг по-медвежьи взревел. Подскочил тоже к ставням и Федор, и вовремя: частокол как раз скрыл небольшой, подошедший верхами отряд, но, пока тот отряд шел с горы от торговых рядов, братья-бояре успели заметить в кругу ратников своего казначея Бартенева. Еще с вечера он был направлен смущать и склонять в стан Романовых южный посад и еще не являлся.
Внезапно ворота усадьбы опять заходили под градом ударов. Только этот бой был неровня прежнему, во сто крат тяжелее и реже, как будто вздыхало бегущее чудище. Оцепенели в часовне бояре, заметались подворьем жильцы и холопы. От последнего вздоха ворота дубовые, выплюнув скобы и петли, обрушились наземь, и в облаке пыли грянулась об них сверху сосна-таран на цепях. Боярские люди, рассеянные вдоль всего частокола, не смогли отразить вмиг ворвавшийся ярый, секущий железом отряд.
Юшка, вместо того чтобы встать на защиту любимых господ, бросился сломя голову в сени. Но по витой лесенке, ведущей в часовню, уже громыхали стрельцы. Бывший конюший, знавший как свои пять пальцев дом, в полумраке откинул над узенькой дверью овчину и прыгнул в чулан. Перелетев через какие-то сундуки и мешки, Юшка ткнулся в заваленный лесом розг угол и мертво затих.
Стрельцы перед образной не забывали креститься, перекинув оружие в левую руку.
Федор Никитич швырнул перед ними пистолю на стол: под иконами кровь-де лить неповадно.
Тогда к нему сделал шаг знакомый в лицо царский стольник, одетый сегодня попроще, в синий стрелецкий кафтан с золотыми кистями на запонах. Какое-то время стольник не мог говорить, усмиряя скопленную перед частоколом злобу.
- Бояре Романовы, - произнес он наконец мрачно, - великою милостию государя и великого князя Бориса Федоровича повелено так: пока вины ваши не доказаны некою вещью, сраму над вами не учинять. А допрежь дожидать вам и челяди вашей скорого прощения либо пытки. Ну-ка эфтого, - повернулся стольник к стрельцам, и те вытолкнули вперед казначея Бартенева, - повтори свой извет.
Рослый, но слабый Бартенев отвел взгляд от своего напрягшегося барина, но все равно не знал, куда деть глаза, всюду встречался с оливковым зраком святых. Тогда он зажмурился и рассказал такое:
- Мой господин хранит в казне волшебные коренья, паки зело помогают ему извести государя Бориса Федоровича.
- Пес! Пес! - вскричали Романовы. Александр Никитич хотел выхватить саблю, но та оказалась отобрана.
- Отмыкай казну, - указал хладнокровно Бартеневу стольник.
- Ступайте, ищите! - поощрил усмирившийся Федор. - Водяного найдете. (Он сегодняшним утром сам отмыкал ларь с серебром, дарил подопечных, чтобы крепко держались в опале, и теперь был уверен: ларец не таит чудес.)
Но Бартенев, перекрестясь, снял с цепей паникадило о двенадцать свечей и, выйдя из образной, не повел стрельцов в иные крыла дома, где местилось мирское богатство князей, а сунулся сразу в какой-то чулан. Там он поставил светильник на кадь с ароматической смолой и быстро нашарил поблизости малый заржавленный сундучок.
- Вота, их вся тут казна сокровенная, - пояснил Бартенев стрельцам.
- Лжет, поганый! - взревел Федор Никитич. - Братцы, служивые, в этот чулан никогда алтына не западало.
- Смирнее, боярин! - сказали внимательные стрельцы, взяв на случай Романовых под руки.
Бартенев откинул трапецию крышки, стольник двинул паникадило ближе к ларцу, и все увидели в нем - поверх денежной насыпи - тощие неведомые корешки и котовые когти.
Стрельцы охнули и так стиснули мышцы Романовых, что у тех и совсем подкосились некрепкие ноги.
- Все видали? - спрашивал царев стольник, подделывая внезапное негодование. - Приберите, ребята, в Аптечный приказ колдовские грибы и бояр-чародеев, взять туда же, как велено в грамоте, жен, детей да придворную челядь их, коли еще не порублена, первым делом дворецкого Петьку Бестужева, стряпчего Фролку Филипова да конюшего Юшку Отрепьева!
- Юшка-то еще на Троицын день к князю Черкасскому перешел, - подсказал Бартенев.
- Ну так от нас не уйдет - на того пса опального тоже петля мылена.
Братьев Никитичей повели тесной лесенкой вниз. Но тут самый юный и голубоглазый стрелец, видно только пришедший служить из какой-то оброчной деревни, вдруг с запозданием осилил смысл действия.
- Злодеи-искусники! - вскричал он, стремясь дотянуться клинком до Романовых. - Вы хотели достать государство ведовством и кореньем!
Но парня служивые швырнули назад, он опять оказался в чулане и начал в тоске сокрушать все недоброе, залепляя саблю воском и миром. Так с боем дошел он до противной стены и вдруг пошатнулся и замер. У стены поднялась чья-то тень с тонкой розгой в руках.
- Свят, свят, не скочи на шею, - забормотал было ратник, но, опомнившись, взвизгнул: - Братцы, на помощь, меня кикимора ловит!
Стрельцы, подходя, хохотали, кикимора щелкнула страшно зубами, и ратник свалился без чувств. Юшка подхватил его душистый клинок и снова выскочил в сени. Здесь ему показалось, что дом весь кишит стрельцами. Но он помнил, что на переходе лесенки есть маленькое, заволоченное бычьим пузырем окошко, и помчался туда. Проколов пузырь саблей, он рывком вытолкнулся наружу и заскользил вниз по точеному столбику, подпирающему фасад. В душе Юшка благословил того, кто делает такие столбы, с ободками и резными цветами: было теперь за что зацепиться ногой.
- А вот он, конюший-то Отрепьев, - указал со двора на слезающего Бартенев, сегодня он точно выслуживал чин.
В это самое время из боярской конюшни выводили лихих жеребцов, отписанных со всем иным достоянием Романовых в царев обиход. Юшка, спрыгнув на землю, пронзительно засвистал. Золотой аргамак фыркнул, вспрянул ушами и, сбив с ног стрельца-коновода, первым примчался к любимцу. Юшка запрыгнул на сухую атласную спину, впился пальцами в гриву, гикнул, понесся, прикипевшей к руке розгой отмахиваясь от подбегающих с яростной бранью стрельцов. В один мах перелетел аргамак поваленные ворота и ринулся по вольной улице вдаль.
Ратники начали было пускать за ним стрелы, но стольник то дело им воспретил из опаски поранить мещан. Вслед беглецу верхами тоже не поскакали - разве беса догонишь?
- Запалить, что ли, дом-то? - спросили у стольника.
- Не след, - отвечал он, подумав, - вон видите кирку костела, а сбочь ее избу посольства польского? Там и канцлер литовский Сапега. Царь сказал: им не надобно видеть пожар.
Но государев слуга прогадал. Тем же вечером выехал с посольского двора в походном кунтуше гонец с почтой королю Сигизмунду.
"Нам удалось узнать, - означалось в той почте, - что нынешний пресветлый помазанник и великий князь насильно вторгся в царство и отнял его от Никитичей-Романовичей, кровных родственников умершего Феодора, сына Грозного Иоанна. Названные Никитичи-Романовичи усилились, что было и справедливо, и при них стало достаточно людей, но тою ночью пресветлый царь и великий князь на них напал.
Его сиятельство канцлер сам слышал, а мы из нашего двора видели, как несколько сот стрельцов шли ночью из называемого Кремлем замка с горящими факелами, после мы различали пищалью и лучью пальбу. И так мы стояли на нашем посольском крыльце, смотрели и, может быть, с непривычки к таким в мирных селениях ужасам, даже почти не боялись.
Дом, в коем жили Никитичи-Романовичи, был подожжен с четырех сторон, почти всех пресветлый царь и великий князь убил, но, по другим данным, не меньше и арестовал, сведя с собою.
Зле, бардзо зле начался новый век в землях дикой Московии! Не зря Гораций воскликнул: о рус!
С тем кланяются вашей высочайшей милости, королю польскому и литовскому, тут ежечасно рискующие для славного вельможного сейма и высочайшего рыцарства, послы Заславский, Збарский и Пелгжимовский".
Холода
За Яузой в роще Юшка пустил аргамака на волю. Седок на лихом жеребце без седла и узды был для всех подозрителен. По задворкам, обильно поросшим берсенем и малиной, конюший Романовых выбрался к стенам Чудова монастыря. Здесь давно отдыхал и спасался от мира Юшкин дед, Елизарий Замятня. Когда-то Замятня был крупной фигурой, охранял благочиние Белого города. Сам Годунов поставил его объезжим головою от речки Неглинной до Алексеевской башни.
Теперь же Замятня удалился по старости лет на покой - в монастырь. Но и здесь воскресал в нем порою дух разгульной, овеянной шустрыми стрелами юности. Хоть его келья и смиренное облачение инока ничем не выделялись средь прочих, брат Елизарий, издавна ведший дружбу с архимандритом, поставлен был независимо и высоко. Когда он приметно одуревал от беспрестанных молитв и трудов послушаний, Замятня выстраивал братию в монастырском саду, и начинались боевые учения. Монахи охотно разминались, вырезывали кленовые стрелы и луки, поочередно охаживали шестопером растрепанный кожаный щит. Относящихся к ратному делу с прохладцей или почитающих его искушением дьявола Замятня легко убеждал, развивая живые картины осады татарскими ордами Чудова монастыря. Не от дедушки ли Елизария и перешла к Юшке открытость наитию - ветру выдумки в житейских глухих облаках?
Выслушав влетевшего в келью внука, старик всполошился.
- Эх, паря!
- Что делать, дедка?
- Что делать - заголясь бегать!
- Бежать?
- И бежать тебе, внучек, на Монзу, в гнездо отчее Железный борок. Там друзья, там укроют. Сидеть смирно, покуда здесь бури натешатся. А уж я уловлю ясный миг, государя умолю за тебя.
Юшка согласно кивал, вытирал пот со лба.
- Дедушка, сегодня же и пущусь, упрежу только князя Бориса Черкасского, что Никитичи взяты.
Замятня алтынами сделал глаза.
- Цыц! И не думай соваться. Тебя самого чуть сегодня секирой по шее не упредили. Князь что нам, сват, брат? Авось без тебя его гусельки отыграют.
- Благословенно буде имя Господне, - раздалось густо за дверью.
- Аминь, - выхрипнул отзыв дед, узнав голос игумена. Спрятать внука в келье аскета все одно негде.
Архимандрит, войдя, бросил на Юшку смущенный да пристрастный взор, заговорил с дедом.
- Брат Елизарий, - изрек он, - прости, что тревожу в час духовной беседы с… сим отроком юным. Только знаешь… - игумен замялся, не зная, как и продолжать. - Там, у ворот монастырских… стрельцы, государевы люди, с ними окольничий, стольник Татищев. Вопрошают, не здесь ли твой… Здесь не скрылся ли Юрий Богданов Отрепьев, служка татей Романовых и Черкасских?
- Пафнотий, не выдавай, - взмолился Замятня.
- Татищев-от, аки волк рыкающий, с обыском рвался в обитель, я еле сдержал, уберечь дабы Чудов от сраму и разорения. Сказал: сам, мол, схожу посмотрю и спрошу у Замятии. Мне он верит, стоит там и ждет, - вздыхал тяжко игумен, - как солгать? Не смогу. Полвека не брал такового греха на душу, не взыщи, Елизар.
Замятня чем далее слушал, тем больше мрачнел. Но вдруг истинное вдохновение озарило его напряженно-морщинное, смуглое от старческого, как будто свечного, загара лицо.
- Слушай, игумен, - вскричал он, - стольник спрашивал, нет ли в обители Юрия, служки Романовых?