– Неужели этим избранным будете вы, Ваше Величество? И нужны ли нашему Творцу деньги – страсть человечества?
– Не знаю, не знаю, – пожал плечами Государь. – Вроде бы самодержцу престола Российского не след гоняться за кладами и колдовскими сокровищами, ан недаром сказано, что найти сказочное богатство суждено только избранному. Мне, как самодержцу и Государю, никакие сокровища не нужны. Я их лучше вам на обустройство монастыря оставлю.
Я три года назад посылал в ваши края художника-пейзажиста Карла Кюгельхена, который не только превосходный художник, а еще изучал несколько лет в Египте учения Гермеса Трисмегиста и умеет виртуозно обращаться с астролябией. Так вот. Проехав по Крыму, Кюгельхен нашел-таки место, о котором рассказывали вы и которое мне, если поможет Господь, удастся, наконец, отыскать. Но самое интересное …
Беседуя, игумен Свято-Георгиевского монастыря и самодержец всея Руси гуляли по открытому двору монастыря, находящемуся на трех уровнях. Собеседники шли по среднему, самому обширному уровню, где находилась церковь Святого Георгия, дом настоятеля и глубокий колодец, над которым под небольшим козырьком висел колокол.
Неподалеку от колодца была сложена куча обточенных плит красного египетского мрамора. На них и задержался взор Государя.
– Это мрамор для будущего фонтана, – ответил тут же архимандрит на незаданный вопрос. – Все, что можно, я делаю для обустройства монастыря.
– Похвально, похвально, – царь удовлетворенно кивнул и снова обратил взор на игумена. – Я вижу, что ничуть не ошибся в вас, владыка.
– Я один ничего не смог бы сделать без помощи обер-прокурора Святейшего синода Александра Николаевича Голицына. Именно он назначил меня игуменом в этот монастырь, именно он дал повеление выделить монастырю некоторую сумму денег на постройку монастырской церкви и прочие потребства.
– Похвально, похвально, – снова повторил император. – Только позвольте закончить мысль, которую я вам еще не поведал. Так вот. Александр Николаевич назначил вас сюда по моей просьбе. Только говорилось вовсе не об этом монастыре, а об одной из уже действующих церковных обителей в Крыму. Но сам Господь распорядился и через обер-прокурора направил вас быть отцом данной обители. К тому же посланный мной художник определил место предсказания именно здесь!
– Как же так?! – воскликнул игумен. – Как же так?! Прошу, пройдемте сей же час в мой кабинет. Там я держу старый манускрипт, в котором мы можем найти ответ.
– Тот документ, который вы показывали мне в Венеции? – поинтересовался Александр.
Игумен, молча, кивнул и чуть ли не вприпрыжку припустил к своему дому. Император, несмотря на свой высокий рост, едва поспевал за ним.
Архимандрит взбежал на крыльцо, рывком распахнул дверь и стал быстро подниматься по лестнице на второй этаж. Ворвавшись в кабинет, архимандрит Агафангел открыл крышку большого сундука, окованного железными полосами, и принялся рыться во многих свитках, хранящихся внутри.
Император вошел следом и на пороге опешил. Кабинет игумена был настоящей библиотекой, на полках которой виднелись старинные и, безусловно, ценные фолианты. Такого количества книг Александру Благословенному не приходилось видеть даже в домах европейских вершителей мира, в гостях у которых ему приходилось бывать во время создания Священного союза.
Несомненно, что греческий монах многие книги привез с собой. Монастырь получил настоящего хозяина, который за год сумел преобразить обитель до неузнаваемости. И Черноморский флот под неусыпным наблюдением корабельных пастырей стал более дисциплинированным и действующим! Видимо, прав был министр просвещения Александр Голицын, что для развития ума необходимо не разделять духовного просвещения от народного и благочестие – основа истинного просвещения.
Год назад Александр Благословенный заинтересовался делами Александра Николаевича именно по причине благочестия. Знаменитый мемуарист Ф.Ф. Вигель писал о Голицыне более пристрастно: "Не краснея, нельзя говорить об нем, более ничего не скажу: его глупостию, его низостию и пороками не стану пачкать сих страниц". Император лично проверил все наговоры и сплетни, которые оказались не такими уж дутыми. В результате Голицыну предписано было оставить должности обеих министерств, сохранив за собой звание только главноначальствующего над почтовым департаментом. Но всю эту придворную грязь архимандриту Агафангелу знать было ни к чему, поэтому император не стал очернять восхищений делами бывшего обер-прокурора.
– Вот же! Вот! Я нашел это! – игумен протянул Государю документ, исписанный киноварью.
Александр взял в руки манускрипт, но ничего не понял, так как на пергаменте были запечатлены буквы древнегреческого алфавита. Повертев свиток, он вернул его игумену и выразительно пожал плечами.
– Ах, да, – опомнился пастырь. – Сейчас я прочту то, что нам нужно, – он отыскал место, где, по его мнению, были указаны наставления для искателя сокровищ, – Вот, – игумен от усердия водил пальцем по строчкам. – Здесь написано, что "путь к сокровенному лежит на лунной дорожке, и когда Утренняя звезда позволит проснуться Огненному исполину, надо найти дверь в чреве Нептуна. Уастырджи поможет ищущему".
– Ну и что? – не понял император. – Что здесь должно указывать на место, где зарыты сокровища?
– Знаете, Ваше Величество, – игумен перешел почти на шепот, будто кто-то мог подслушать их беседу. – Я уже год состою настоятелем этой обители, но не искал сокровища в подземных коридорах, вероятно, только я один. Слухи о каких-то древних кладах давно живут на мысе Фиолент, поэтому неудивительно, что ваш художник-астролог вычислил это место.
– Может быть, и так, – не стал возражать император. – Ведь никто нам не запрещает посмотреть, где и как пробегает здесь лунная дорожка, о которой говорится в тексте. Вероятно, это все же на поверхности моря. А цифр в тексте никаких нет?
– Нет, Ваше Величество, – покачал головой монах. – Только в конце приписка из неразборчивых букв и несколько нулей, вот, – он показал запись.
– Как! – воскликнул Государь. – И вы молчали, любезный!! С вашей стороны это непростительная ошибка.
– Но я даже не мог подумать, – растерянно защищался владыка. – Я и подумать не мог, что наблюдать лунную дорожку на море необходимо только в определенное время.
– Теперь мы знаем, – заключил государь, не обращая внимания на стоны отца Агафангела, – смотреть на лунную дорожку надо в полночь.
– И что будет?
– Будет то, что обязательно должно случиться! – У царя в глазах прыгали лукавые огоньки. – Непременно будет! Я это чувствую!
До полуночи оставалось не так далеко, но для владыки и Александра Благословенного время замедлило свой бег. Маятник настенных часов работал, как положено, а вот стрелки, казалось, застыли на месте и назло всему окружающему миру не хотели двигаться. С большим скрипом часовой механизм все-таки передвинул их наконец ближе к полуночи. Тогда владыка Агафангел предложил пойти на край скалы мыса Фиолент, чтобы с обрыва полюбоваться на лунную дорожку.
Церковный пастырь в сопровождении императора чуть ли не на ощупь принялись пробираться к обрыву. Им приходилось идти в темноте, потому что как назло в этот момент небо над побережьем Черного моря затянуло тучами. Луна, прячась за облаками, никак не могла пролить свой свет на землю, но двое романтиков упорно пробивались к цели. Путь к обрыву покрывала чахлая белесая трава и такой же белесый кустарник, растущие на мысе Фиолент. Как ни странно, но трава и кустарник немного разгоняли мрак, поэтому идти по белесой траве было намного легче. Царь давно уже заметил эту странную особенность крымской земли, но расспрашивать настоятеля о ней не стал, потому что грек сам только год жил в монастыре и вряд ли мог знать особенности крымских растений.
Когда царь и монах оказались на скалистом обрыве мыса и уже исчезала последняя надежда, что природа наконец сжалится над упорными кладоискателями, ночные грозовые тучи вдруг расползлись в стороны, и к побережью по неспокойному морю протянулась лунная дорожка.
– Глядите, глядите! – император схватил игумена за руку. – Господь сжалился над нами и показал нам лунную дорожку. Видите, совсем недалеко от берега дорожка затрагивает огромный подводный камень. Что это? Маленький остров?
– Нет, Ваше Величество, – отозвался владыка. – Вернее, да. Именно на этом каменном островке святой Георгий явился, будто маяк, отчаявшимся в спасении греческим морякам. Недаром у аланов его называли Уастырджи, что в переводе на русский звучит, как Георгий. Здесь, на вершине скалы, где, сияя благодатным огнем, стоял архангел, моряки на следующий день воздвигли семиметровый крест.
– Да, я видел, – кивнул Государь. – Этот крест виден был бы и сейчас, но тучи снова спрятали от нас ночное светило. Простите, как вы назвали святого Георгия по-алански?
– Уастырджи.
– Вот-вот. Именно он нам поможет, как сказано в вашем документе. Надеясь на покровительство святого Георгия, я со своим Федором Кузьмичом ближе к утру подплыву на лодке к скале-острову, отмеченному светом лунной дорожки.
– Бог с вами! – воскликнул архимандрит. – Это выходит за рамки всяческих приличий! Я просто не разрешу вам делать глупости!
– Ах, полноте, владыка, – одернул его император. – С детских лет мне запрещалось делать глупости, и я так по ним соскучился, что удержать меня не сможете даже вы. Лучше распорядитесь, чтобы лодка к утру находилась на берегу в том месте, где начинается монастырская лестница.
Чуть свет Федор Кузьмич и Государь спустились к этому месту по длинной каменной лестнице. У лодки их поджидало двое монастырских послушников, но император отправил обоих назад с наказом поблагодарить архимандрита Агафангела за предоставленную добротную посудину.
– Конечно, не мое дело, Государь, – проворчал Федор Кузьмич, – только зря вы отправили послушников.
– Нам вдвоем легче будет, – отрезал царь. – К тому же тебе, казаку, управиться с лодкой не составит труда. Или обленился уже да забыл, что не всегда ты был царским камергером?
Федор Кузьмич ничего не ответил, усадил царя в лодку, оттолкнул посудину от берега, запрыгнул сам и сел на весла, будто бы всю жизнь только этим и занимался.
Солнце еще не показывалось из-за горизонта, но грозовые тучи над морем развеялись и бледнеющие звезды обещали скорое наступление нового осеннего дня. Расстояние до скалы от берега составляло не больше четверти кабельтова, и казак-камергер быстро преодолел его.
Император принялся осматривать скалу, но в утренних сумерках ничего разглядеть не смог. Вероятно, не видно ничего было еще от поднимающейся над спокойным морем дымки. Такое иногда бывает на Черноморском побережье, особенно в конце осени. И только когда первый проблеск восходящего светила показался над горизонтом, висевшая недалеко от этого места утренняя звезда, будто бы отразила солнечный лучик, и тот на несколько мгновений осветил скалистый бок острова Явления.
Государь потребовал ближе подгрести к этому месту и почти сразу же утреннюю тишину прорезал крик восхищения:
– Гляди, Федор, гляди!
Федор Кузьмич послушно взглянул на скалу, куда показывал пальцем Александр Благословенный, но сперва ничего не разглядел. Однако всего через минуту его острые глаза различили выбитый на базальте символический знак восходящего солнца, раздвоенного посередине вертикальными линиями, уходящими под воду. Символический рисунок был выполнен у самой поверхности воды. Может быть, поэтому его еще никто не приметил.
– Так, – Александр хлопнул ладонью о борт лодки. – То, что мы ищем, должно быть под водой именно в этом месте! Надо нырять.
– Но я не хочу нырять в холодную воду, Государь! – взмолился Федор Кузьмич. – Да и что все-таки мы здесь ищем?
– В этом месте хранятся сокровища древних аланов, которые необходимо истратить на прославление Церкви Христовой, – пояснил император. – И нырять тебя никто не заставляет. Без тебя справлюсь.
– Что вы, Государь, что вы! – завопил казак. – Если желаете, я нырну, только скажите, что там должно быть?
– Нырять тебе не придется, – упрямо повторил царь. – Ибо сокровище будет дано только в руки избранному, то есть мне. Поэтому нырять буду я сам. Вот почему я не хотел брать с собой монастырских послушников. J'en ai le frisson que d'y penser, если это сделает кто-то другой!
– Государь… – пытался было возразить царский камергер, но мысль его так и осталась неозвученной, поскольку жесткий взгляд императора наложил печать молчания на язык Федора Кузьмича.
Александр быстро скинул с себя мундир и остался в одном исподнем. Потом он попросил камергера подвести лодку ближе к скале, на которой был изображен символ, и нырнул в уже освещенную осенним солнцем воду.
Холодные брызги попали в лицо казаку, и он невольно вздрогнул. Потом достал из кармана большой клетчатый платок, вытер лицо и осуждающе покачал головой. Ему казалось, что ничего путного из затеи императора не выйдет, но Государь не любил, когда ему перечат, поэтому Федор Кузьмич решил не трогать и не торопить ход событий. Все равно долго в такой холодной воде царь находиться не сможет.
Так и получилось. Голова Александра показалась над поверхностью воды. Он судорожно схватился за борт лодки, но подниматься не стал. Более того, отдышавшись, император вдруг произнес:
– Мы на верном пути, друг мой. Там, похоже, подводный вход внутрь острова. Правда, вода холодная. Но я сейчас попробую все-таки нырнуть в эту пещеру и посмотреть, что там.
– Помилосердствуйте, Государь! – взмолился камергер. – Виданное ли дело, чтобы император Государства Российского какие-то клады высматривал?! Да и в пещеру-то нырять не надобно. Лихо не получится? Темно там! Тогда как назад? Пожалей меня, Александр Павлович!
Мольба казака была такой жалостной, что император даже улыбнулся:
– Ничего, не дрейфь, Федор Кузьмич! Мы с тобой чего только в жизни не повидали! – сказав это, Александр снова нырнул.
На этот раз его не было довольно долго. Федор начал беспокоиться и принялся скидывать с себя одежду, намереваясь отправиться вслед за царем на его поиски. Только купаться в холодной воде казаку не пришлось. Голова императора снова показалась над поверхностью моря чуть вдалеке от лодки. В несколько саженок Александр доплыл до посудины, перевалился через борт и затих на дне лодки.
Камергер кинулся к нему. Но поскольку ни полотенца, ни сухой простыни для растирки у него не было, то он решил разогреть императора старым казачьим способом. Федор Кузьмич вытащил из кармана походную фляжку, отвинтил крышечку и влил содержимое в рот императора. Тот закашлялся, вскочил и чуть не опрокинул лодку. Но все обошлось: Александр сел на корме и, держась рукой за грудь, недобро посмотрел на камергера:
– Что за гадость ты в меня влил, любезный?! От такой дряни сразу окочуриться можно!
– Фи, Ваше Величество, – пожал плечами камергер. – Что за слова: "дрянь", "окочуриться"? Вы в каких жидовских конюшнях таких слов нахватались? А во фляжке у меня настоящий донской самогон. Любого на ноги подымет! – Федор Кузьмич демонстративно отвинтил крышечку и приложился к горлышку фляжки. Затем крякнул, вытер губы рукавом и протянул фляжку императору: – Не изволите ли еще глоток для сугреву, Ваше Величество?
Государь осторожно взял фляжку, понюхал горлышко, но пить не стал. Видимо, запах у самогона все-таки претил вкусам императора. Он вернул фляжку камергеру и велел грести к берегу:
– Давай, Федор Кузьмич, давай греби. В монастыре нас игумен Агафангел и обогреет, и напоит, и накормит. Ты не представляешь, какую мы ему радость везем!
– Что вы там видели, Ваше Величество?
– Видел! Много чего видел! Представляешь, под водой действительно вход. Вход в подводный грот. И там светло! Свет проникает в грот через скальные трещины в двух местах. Грот небольшой. Но там на базальтовом полу свалены полуистлевшие ковры, золотые кубки, потиры и другая церковная утварь. Стоят сундуки, но в них я заглядывать не стал. Видимо, наследие из Византии, а не от греков.
– Почему из Византии? – поинтересовался казак.
– Потому что там много прекрасных икон в золотых окладах, – пояснил Государь. – У греков таких не было. Тем более у аланов. К тому же меня поразила одна икона, явно не православного толка. Там изображен святой с песьей головой! Такого не может быть!
– Почему не может быть, Государь? – усмехнулся Федор Кузьмич. – Это икона святого Христофора. Я давно о ней слышал. В нашей станице, которая считается столицей Донского казачества, об этом любят зимними длинными вечерами посудачить бабушки.
– Я тоже слышал, – признался император. – Моя бабушка, Екатерина Великая, еще в детстве рассказывала мне об этом, но я не верил. Списывал все в раздел сказок. Оказывается, бабушкины сказки во всех слоях общества – не такой уж большой вымысел.
– Истинно так, – царский камергер тряхнул головой.
Обратный путь занял довольно небольшое время, но уже на лестнице при подъеме в монастырь Александра прохватил жуткий озноб. А когда оба кладоискателя ввалились в отведенное на их нужды жилье, царские зубы выбивали такую чечетку, что позавидовать мог бы любой профессиональный музыкант.
Глава 8
Вилена недоверчиво покосилась на своего спутника. То, что ей рассказал Давид о закупоренной комнате в подвале Дома Чертковых, было на первый взгляд находкой, вызывающей любопытство. Только почему Давид сразу ничего не сказал об увиденных сундуках? Ведь нынешняя хозяйка Дома добровольно показала им подвал, даже высказала свои соображения по поводу подземной Москвы. Неужели Ляля не помогла бы им обследовать запечатанную комнату?
– Лариса Степановна в этом особняке выполняет какую-то свою обязанность, – будто отвечая на незаданный вопрос, поразмыслил вслух Давид. – Конечно, мы должны быть благодарны ей за неожиданный экскурс. Знаешь, ведь вовсе не Николай Сергеевич Чертков назначил ее в администраторы.
– Действительно, – подхватила Бусинка. – Графа самого не пускали в собственный дом! Дескать, ваши предки давно подарили все государству!
– Вот-вот, – согласился Давид. – Только хозяева у этого дома появляются, не имеющие ничего общего с Россией. Кто мешает реставрировать здание сейчас? Граф готов был выделить средства! Мне кажется, продолжается экспроприация, а попросту воровство, подкрепленное вымышленными законами.
– Даже если это так, ты все равно ничего никому не докажешь, – пожала плечами Вилена. – Только заработаешь еще с десяток врагов на свою голову. Оно тебе надо?
– А кому надо?! – взъерепенился Давид. – Кому надо молчать, когда Родину твою продают с молотка и объявляют, что все происходит на законных основаниях? Я молчать не собираюсь! Я русский!
– Хорошо, хорошо, – Вилена даже остановилась, повернула Давида лицом к себе и погладила по голове. – Хорошо. Успокойся. Если хочешь, мы сейчас выйдем на клумбу, где когда-то стоял памятник Дзержинскому, и начнем орать о кремлевских лиходеях, о депутатах, продавшихся американским архантропам. Можно еще вспомнить про одностороннее разоружение, навязанное нам той же Америкой. Как думаешь, долго мы орать так будем?
– Да не собираюсь я ничего орать, – досадливо отмахнулся Давид. – Надо дело делать, ибо сказано Иисусом Христом: "Судите Меня по делам Моим".