- Это не первый случай, - сказал Дионисий. - Немало детей, уже записанных в сироты, нашли своих родителей. Кто-то вновь обрел мужей и жен, братьев и сестер. И радость их была столь велика, что они забыли обо всем прочем, чего лишились.
- И все-таки немного жаль, - промолвила Арета. - Я уже начала к нему привязываться. А теперь мне идти к тебе в дом одной? Не знаю, могу ли тебе доверять.
- Конечно, можешь, - ответил Дионисий. - Ты слишком тощая на мой вкус.
Арета взглянула на него, несколько задетая столь грубым выражением. Однако даже насмешливая, вызывающая улыбка Дионисия не смогла ее рассердить. Напротив. Весь его образ очаровывал ее: он был высокорослый, темноволосый, его черные глаза блестели, словно море ночью; под гладкой загорелой кожей угадывались мускулы воина, а на плечах и на тыльных сторонах ладоней просвечивали вздутые голубоватые вены.
Этот юноша помог ее соотечественникам спастись, он первым пришел к ним на помощь, и, если бы правители Сиракуз без промедлений вняли его призывам, - возможно, Селинунт не пал бы.
Селинунт… Само это слово казалось ей особо благозвучным теперь, когда она вкусила горечь изгнания и потеряла все, что считала навеки своим: дом, семью, совсем недавно оставленные игры, подруг, с которыми столько раз она поднималась к храмам акрополя, чтобы принести дары богам, радеющим о процветании города и народа. Она помнила огромную рыночную площадь, заполненную множеством людей и товаров, процессии, прогулки в полях, берега реки, куда она ходила стирать белье с подругами и развешивать его на солнце, чтобы его пронизывали псе ветра, приносившие ароматы маков и пшеницы.
- Есть ли на свете запах, более сладостный, чем запах цветущей пшеницы? - произнесла она, поднимаясь по ступеням, ведущим в верхнюю часть города.
- Какая глупость, - усмехнулся Дионисий. - Пшеница не цветет.
- А вот и цветет, это происходит, когда она еще зеленая, в мае. Цветочки такие маленькие-маленькие, внутри колоса, молочно-белого цвета, но у них такой сладкий запах, что можно принять его за аромат самой весны. Знаешь, как бывает, когда "пахнет весной"? Представь, роз еще нет, а фиалки уже отцвели. Так вот, это и есть запах цветущей пшеницы…
Дионисий взглянул на нее, на сей раз внимательно и почти с нежностью.
- Тебе многое ведомо, янтарноглазая…
- Можешь называть меня Аретой.
- Арета… Откуда ты все это знаешь?
- Я просто внимательно смотрю по сторонам. И сейчас я больше, чем когда-либо, знаю цену сокровищам, окружающим нас, но не замечаемым нами. Как цветение пшеницы… понимаешь?
- Думаю, да. Ты устала?
- Да. Я могу свалиться прямо здесь, на мостовой, и уснуть глубоким сном.
- Тогда тебе лучше уже войти. Вот мой дом.
Дионисий привязал коня к кольцу, выступающему из
стены, открыл калитку и вошел во двор, скрытый под сенью миндального дерева и цветущего граната. Он достал из-под камня ключ и отпер дверь. Вся обстановка была отмечена простотой и суровостью: стол, пара стульев у одной стены, скамья и бадья с терракотовым кувшином для воды - у другой. В глубине, напротив входа, виднелась деревянная лестница, ведшая на второй этаж. Он уложил Арету в единственной спальне и укрыл легким одеялом. Девушка уснула почти сразу, и Дионисий еще некоторое время смотрел на нее в задумчивости. Лошадиное ржание пробудило его от размышлений, и он отправился позаботиться о своем коне.
2
Арета проснулась, и на мгновение ее охватила паника: она не понимала, где находится. Комната утопала в полумраке, снаружи не проникало ни единого звука. Она встала и открыла окно, выходившее во внутренний садик. Взгляда на гранат и миндаль с молодой листвой было достаточно, чтобы все вспомнить. Вероятно, ее сон длился много часов и теперь уже наступал вечер. Увидев бадью с водой и приготовленное для нее платье, Арета испытала впервые за последние дни некоторое облегчение, помылась и переоделась.
Заметив каменные ступени лестницы, ведущей куда-то вверх, она стала подниматься по ней, совершенно бесшумно ступая босыми ногами.
Так она очутилась на балконе второго этажа, и зрелище, представшее ее взору, поразило ее и тронуло: перед ней лежал Акрагант, в домах зажигались первые огни. Справа, вверху, на акрополе виднелся храм Афины и тонкая струйка дыма, вероятно, поднимавшаяся от алтаря. Левее склона холма, образующего берег моря, просматривались другие храмы. Все были раскрашены в яркие цвета, отделаны лепниной и скульптурами, окружены прекраснейшими растениями и садами. Внизу, в долине, шло строительство поистине циклопического здания - святилища, никогда прежде не виданного, высотой своей готового превзойти любое другое творение рук человеческих. Антаблемент покоился на каменных колоссах с фронтоном, украшенным выразительными скульптурными группами, представленными фигурами героев, застывших в напряженных титанических усилиях.
С балкона можно было разглядеть даже городскую стену с часовыми, прогуливавшимися туда-сюда вдоль балюстрады, и равнину, простиравшуюся за стеной в сторону моря, уже окрасившегося в багровые тона. Дальше к западу высились еще два храма, белые от барельефов и скульптур, украшенные позолоченными изображениями на фронтонах и акротериях.
Дионисий, сидя в кресле, тоже любовался пейзажем, расцвеченным последними закатными лучами. Рядом, на шесте навеса, висели его доспехи; щит он прислонил к балконным перилам, рядом стояло копье. Его тело прикрывала лишь грубая хламида; вероятно, он только что искупался, так как, подойдя ближе, Арета совсем не ощутила запаха конского пота, прежде исходившего от него и роднившего его с собственным скакуном.
- Самый красивый город смертных… - произнес Дионисий не оборачиваясь.
Арета не могла понять, как это он умудрился заметить ее присутствие: ведь она поднималась совершенно бесшумно. Но потом подумала, что, вероятно, дело тут в привычке постоянно оставаться настороже даже во время отдыха между походами и сражениями.
- От него трудно оторвать взгляд, он завораживает, - ответила она, продолжая созерцать сказочно прекрасный пейзаж.
- Так назвал его Пиндар в одном из своих стихотворений. Ты знаешь Пиндара?
- Конечно, хоть он и не мой любимый поэт. Лирика нравится мне больше.
- Он сочинил эту оду, чтобы увековечить Ферона, правителя Акраганта, победившего в состязаниях колесниц в ходе Олимпийских игр, семьдесят лет назад.
- Вероятно, ему хорошо заплатили, а потому он не мог сдержать своего восхищения, описывая происходившее событие.
- Какая глупость. Вдохновение нельзя купить ни за какие деньги, а перед тобой сейчас зрелище, не имеющее себе равных ни на Сицилии, ни в целом мире.
- Ты ничего не прощаешь, - промолвила девушка покорно. - Сказать глупость - такое с каждым может случиться. А у меня в сердце до сих пор живет былое величие несчастной моей родины… Ты можешь это понять? Я вижу перед собой вот это чудо и думаю о том, что на месте любимого мною города теперь всего лишь груда развалин.
- Это не навсегда, - ответил Дионисий не оборачиваясь. - Мы вернемся и отстроим его заново.
- Вернемся? Ты ведь не из Селинунта, ты - сиракузец…
- Я сицилиец… сицилийский грек, как и вы, как все остальные - потомки незаконнорожденных греков и варварок. "Полуварварами" кличут нас на так называемой родине-матери. Но посмотри, на что оказались способны полуварвары: взгляни вон на тот храм, что поддерживают кариатиды и атланты, - он выше и больше Парфенона. Взгляни на это рукотворное озеро среди города, в котором отражаются все краски неба, взгляни па-портики, на статуи, на памятники. Наши атлеты заставляли своих соперников с материка-метрополии глотать пыль. Сыновья колонистов победили на Олимпийских играх во всех соревнованиях. Ты знаешь историю Эвенета?
- Возницы, олимпийского чемпиона?
- Его самого. Когда он вернулся в свой город после победы в соревновании колесниц, юные жители Акраганта, вышедшие навстречу, чтобы отдать ему почести, устроили процессию из тысячи двухсот колесниц. Тысяч и двухсот, понимаешь? Это две тысячи четыреста лошадей. На сегодняшний день во всей Элладе, возможно, не найдется тысячи двухсот колесниц. Здесь ставят памятники лошадям. Их хоронят в пышных гробницах, как героев. Вон там - одна из них, с ионическими колоннами, видишь?
- Да, кажется, вижу… сейчас уже довольно темно. Но расскажи мне об этом грандиозном храме, фронтоны которых поддерживают атланты.
- Он посвящен Зевсу Олимпийскому, строительство будет завершено в следующем году. На одном из фронтонов представлена сцена титаномахии. Зевс побеждает титанов, и отныне они обречены на то, чтобы во веки вечные держать на своих плечах архитрав его храма. Над алтарем изображено падение Трои…
- О боги, но почему для тимпана выбрали именно эту тему? Ведь это очень грустная история.
- Мне понятно твое недоумение, - ответил Дионисий. - Быть может, это было сделано, чтобы отвести от себя подобную судьбу, - кто знает? Или же это объясняется тем, что у жителей Акраганта весьма особое отношение к смерти… именно потому, что они любят жизнь, как никто другой. Видишь ли, это странный народ: они строят такие памятники, словно собираются жить вечно, а живут так, словно каждый день - последний день их жизни… - Дионисий после некоторого колебания добавил: - Это не мои слова. Так сказал Эмпедокл, их самый великий философ.
- Прекрасные, проникновенные слова, - промолвила Арета. - Мне бы так хотелось увидеть этот храм, когда строительство будет закончено.
- Увидишь, обещаю тебе. Если понадобится, я за тобой приеду, где бы ты ни была, и покажу тебе это чудо, а ты забудешь обо всем, что тебе пришлось выстрадать.
Арета подошла к нему, пытаясь разглядеть в темноте сто глаза.
- Ты придешь за мной, несмотря на то что я такая худая?
- Глупышка… - проговорил Дионисий. - Глупышка… Конечно, приду. Я спас тебе жизнь не для того, чтобы отдать тебя кому-то другому.
- При других обстоятельствах я бы сказала, что ты со мной просто забавляешься, но ты нашел меня в столь плачевном положении, ты встретил меня тогда, когда у меня не осталось ни родных, ни родины, ни слез, - а значит, тебе волей-неволей приходится быть искренним. Если все это так, то почему ты меня до сих пор не поцеловал?
Дионисий встал, прижал ее к себе и коснулся ее губ своими. Она почувствовала его тело под хламидой и попятилась, тут же сказав:
- Я довольна, что ты так поступил. Едва увидев тебя, подобного Ахиллу, верхом на великолепном черном коне, и доспехах, я подумала: счастлива будет та девушка, которую ты выберешь для себя. И конечно, позавидовала той, кого ты поцелуешь.
Дионисий покачал головой:
- Ты что-то заболталась. Есть не хочешь?
- Конечно, хочу, но мне совестно об этом говорить.
- Тогда давай просто пойдем ужинать. Тем более что мы приглашены в гости.
- К кому?
- Мы отправимся к одному очень богатому жителю того города. Его зовут Теллий. Ты сможешь побеседовать с его женой и ее подругами.
- Я болтлива потому, что боюсь заплакать, если замолчу.
Ты отвечаешь с запозданием и некстати.
- Пойми, я боюсь произвести плохое впечатление и реагирую, как человек, отчаянно пытающийся держать голову над водой, чтобы не утонуть. Не знаю, удастся ли мне в таком состоянии вести себя достойно в приличном обществе.
- Ты же не можешь оставаться здесь одна, в темноте, - это еще хуже. Подожди меня внизу, я оденусь и присоединюсь к тебе.
Арета сошла по лестнице вниз, решив подождать Дионисия в маленьком внутреннем дворике, прислушиваясь к вечерним звукам. Она едва успела утереть слезы, когда, несмотря на грохот повозок по мостовой, мерный шаг часовых и голоса матерей, созывающих детей домой, услышала, как Дионисий спускается по ступенькам.
- Теллий был другом моего отца, - заговорил Дионисий, - и, когда мой отец погиб во время Великой войны с афинянами, этот человек взял нашу семью под свою защиту. Однако я всегда был его любимцем. Может быть, потому, что у него нет сыновей, а он всегда так хотел мальчика. Теллий один из наиболее состоятельных граждан, вероятно, самого богатого города в мире, можешь представить себе, насколько он процветает. Богачи часто бывают свиньями, стремящимися только к тому, чтобы еще больше разжиреть. Он богат, как Крез, и толст, как свинья, но добр и великодушен - это необыкновенный человек. Представь себе: однажды он стоял под портиком своего дома и наблюдал за грозой. Мимо проезжал отряд конницы из Гелы. Пожалев несчастных всадников, промокших насквозь и окоченевших от холода, он позвал их к себе домой, чтобы они выпили чего-нибудь и согрелись. Понимаешь? Целый отряд конницы. Он усадил их за стол, дал им всем сухое платье, накормил и напоил вволю. Это продолжалось до тех пор, пока они не пришли в себя и не смогли продолжить путь.
В другой раз город послал его в Регий с посольством, и тамошние жители попросили его выступить в театре. Но когда этот маленький толстенький человечек открыл рот и раздался его надтреснутый, резкий голос, кто-то засмеялся, а потом еще кто-то, а потом и все собравшиеся. Они держались за животики, покатываясь со смеху.
Знаешь, что он сделал? Думаешь, разозлился? Вспылил? Ничего подобного. Он дождался, пока они умолкли, и продолжил: "Вы вольны смеяться: я не красив, у меня непредставительная внешность, и даже голос мой не звучен. Но видите ли, у меня на родине принято так: красивых, крепких, красноречивых посылают с посольством в важные города, а таких маленьких, с надтреснутым голосом, как у меня, - в жалкие городишки, подобные вашему". И у всех тут же пропало желание смеяться.
Арета же, напротив, заулыбалась: история развлекла ее.
- Мне бы хотелось с ним познакомиться.
- Ты его увидишь. Он гостеприимный хозяин. И учти и даже с женщинами. Однако начинай говорить, только если к тебе обратятся, а когда он даст тебе понять, что общение с тобой себя исчерпало, отправляйся на женскую половину. Я пришлю за тобой, как только настанет подходящий момент.
Так беседуя, они подошли ко входу в дом. Последний ничем особенно не выделялся: портик, за ним - деревянной дверь в белой стене из известняка, увитой розами, наполнявшими вечерний воздух своим терпким ароматом. Раб впустил их и провел в атриум, где гостей встретил сам Теллий.
Дионисий, мальчик мой, я все это время пребывал и тревоге - с тех пор как узнал, что ты с пятьюдесятью воинами отправился сражаться с целой карфагенской армией.
- Везет тебе, раз у тебя еще не пропала охота шутить, - ответил Дионисий. - Если бы ты видел то, что видел я, она бы у тебя уже давно прошла.
Теллий знаком пригласил обоих войти.
- Не порицай меня, я только и хотел сказать, что ты слегка сумасшедший, раз отважился с горсткой людей пойти навстречу такой опасности.
- Я по крайней мере помог уцелевшим, провел их наиболее безопасным путем, подальше от больших дорог, где их могли поджидать нежелательные встречи.
- Это да, ты всегда все правильно делаешь и в конце концов оказываешься прав. Даже скучно. А что это за нежнейшая голубка? Очень красива, хотя и слишком худа, насколько я знаю твой вкус. Где ты ее раздобыл? Она не из Акраганта, это ясно. Ни один отец в здравом уме не позволил бы ей вот так разгуливать с тобой по ночам. Однако ее прекрасные длинные волосы говорят мне о том, что эта девушка свободна по своему статусу и…
- Она из Селинунта… - оборвал его Дионисий.
Теллий внезапно потемнел лицом.
- О, бедная девочка, - проговорил он, склонив голову, - бедняжка. - Он повел их через атриум, освещенный двумя рядами ламп в бронзовых канделябрах. - В этом доме уважают традиции, - произнес он, обращаясь к Арете, - а значит, ты будешь ужинать с моей женой и ее подругами: они милые женщины, тебе с ними будет хорошо. - Он указал на служанку, входившую в этот момент в помещение с подносом, полным лепешек: - Она отведет тебя наверх, в гинекей.
Служанка, поставив поднос на стол, подошла к Теллию, тот шепнул ей что-то на ухо. Когда она и Арета скрылись из виду, хозяин обратился к Дионисию:
- Я велел ей передать женщинам, чтобы они не огорчали ее неуместными расспросами. Вероятно, она прошла через невообразимые страдания.
- Ее семью перебили варвары, а если кто и спасся - наверняка он завидует мертвым.
- Все было так ужасно?
- Я не видел города. Я встретил беженцев на расстоянии примерно десяти стадиев от него, но они о многом рассказали мне. Никогда в жизни своей я не слышал более кошмарных историй. Некоторые женщины потеряли рассудок. Я помню одну, лет тридцати с небольшим. Вероятно, прежде она была очень красива. Я заметил ее в первый же вечер: она раскачивала головой из стороны в сторону, напевая колыбельную, одним и тем же заунывным тоном, уставившись взглядом в пустоту. Это продолжалось часами. На следующий день я сел перед ней, хотел поговорить с ней, убедить поесть чего-нибудь, но понял, что она меня не видит. Зрачки ее были расширены, в глазах - сумеречная бездна. Никому так и не удалось заставить ее что-либо проглотить. Она умрет, если уже не мертва.
- Сколько человек спаслось?
- Точно не знаю, две-три тысячи, если не ошибаюсь, но многие еще погибнут - от ран и перенесенных мучений.
Слуга принес кувшин с водой и поднос, полил сотрапезникам на руки и дал им льняное полотенце, чтобы вытереться. Прочие рабы подали на стол ужин: жаркое из голубей с дикими яблоками, хлеб с сезамом и красное вино из Сибариса; хозяин и гость принялись за еду, лежа по обе стороны стола. Теллий велел накрывать таким образом, когда принимал тех, кого считал своими очень близкими и дорогими друзьями.
- А теперь? Как ты думаешь, что будет? - спросил он.
- Уцелевшие жители Селинунта хотят вернуться в свой город и отомстить. Они полны ненависти, затаили обиду и жаждут мести.
- А Сиракузы?
- Сиракузы - самый могущественный полис на острове. Они выполнят свой долг.
- Кажется, до сих пор они даже не пытались это сделать.
- Ты прав. Мы пришли слишком поздно, потеряли время на бесполезные обсуждения. Но это ведь и есть демократия, верно? С другой стороны, трудно было предположить, что осада и штурм будут проведены столь решительно и с таким размахом. Город пал за девять дней. Девять дней, понимаешь? Прежде на человеческой памяти такого не случалось.
- Да. Троя держалась десять лет… Но в наше время войны - совсем другое дело. Сейчас сражения выигрывают всякие хитроумные машины, а не люди.