Пятьдесят лет в строю прослужил Родине русский офицер, ставший прототипом героя книги. О самых трудных годах его службы, годах войн и революций, утрат и предательств рассказывает эта повесть. Она основана на действительных событиях и посвящена памяти графа Алексея Алексеевича Игнатьева, военного атташе Российской империи во Франции, генерал-лейтенанта Рабоче-крестьянской Красной Армии.
Содержание:
ПРОЛОГ 1
I. Июль 1909 года. Генерал Томилин 1
II. Январь 1910 года. По дороге из Жювези 2
III. Сентябрь 1914 года. Накануне 2
IV. Октябрь 1917 года. Благотворительный концерт 3
V. Ноябрь 1917 года. Полбышев 4
VI. Дружеское предложение 5
VII. Апрель 1918 года. В Марсельском порту 5
VIII. Май 1918 года. Гости из России 6
IX. Июнь 1918 года. Разрыв с семьей 6
X. Июнь 1918 года. Голубой конверт 7
XI. Июль 1918 года. Продажа коня 8
XII. Август 1918 года. Букет для возлюбленной 8
XIII. Октябрь 1918 года. Папаша Ланглуа 9
XIV. Ноябрь 1918 года. Майор и полковник 10
XV. Июнь 1919 года. "Милый Жорж" 10
XVI. Апрель 1920 года. Вадим Горчаков 10
XVII. Июль 1920 года. Ни помощи, ни пощады 11
XVIII. Наталья Владимировна 11
XIX. Май 1921 года. У ворот Русского кладбища 12
XX. Июнь 1921 года. В монастыре 12
XXI. Сентябрь 1921 года. Первое предупреждение 13
XXII. Ноябрь 1921 года. Большевик 13
XXIII. 1922–1924 годы. Между вопросом и ответом 13
XXIV. В банке 14
XXV. Третьего предупреждения не будет 14
XXVI. Товарищ Кромов 14
XXVII. Январь 1925 года. Документы 15
ЭПИЛОГ 15
Василий Ливанов
БОГАТСТВО ВОЕННОГО АТТАШЕ
Памяти А. А. Игнатьева, генерала-лейтенанта Советской Армии.
Человеку, как и березе, легче расти на родной земле, и величайшим несчастьем для него является потеря им корней на своей родине…
Я счастлив и умру счастливым, веря в новый мир, веря в наш новый идеал.
Алексей Игнатьев
ПРОЛОГ
Пыльные, рыжие, выжженные солнцем сопки тянулись до самого горизонта. Гул беспорядочной орудийной стрельбы висел над этим безрадостным пейзажем. Измученный конь, масть которого невозможно было определить под густым слоем желтой пыли с проступающими темными пятнами пота, едва передвигал ноги, перебираясь с сопки на сопку. На коне сидели два молодых офицера. Их лица, одежда, сапоги тоже были густо запылены.
Временами на пути попадались тела убитых, присыпанные пылью, облепленные мухами.
Конь шарахался в сторону, грязная пена падала с повода.
Передний всадник, в фуражке, поминутно останавливал коня и прислушивался к то приближающейся, то удаляющейся канонаде.
Второй сидел за седлом, обхватив своего товарища за пояс. Фуражки на нем не было, голова была обвязана широкой полоской бинта, на которую спадали пропыленные кудрявые волосы.
Первого молодого офицера звали граф Алексей Кромов, второго - Вадим Горчаков.
- Так к японцам угодить недолго, - скачал Кромов, - по-моему, наши где-то левее.
- Не фронт, а сито дырявое, - отозвался Горчаков.
Кромов тронул коня. В клубах пыли конь стал спускаться по склону.
- Вот, допрыгались… мукденские стратеги, - сквозь зубы цедил Горчаков, - сукины дети…
Из-за сопки вышел пеший. Он размеренно шагал навстречу всадникам, полы длинной шинели пылили по дороге. Вот он поравнялся с конем: жилистый, бородатый, боевые медали побрякивают в такт шагам. В руке, как посох, винтовка, на штык которой насажено два каравая хлеба. Солдат не глядел на офицеров и так прошагал бы мимо, если бы Кромов не окликнул:
- Куда, братец? Фронт наш где?
Бородач остановился. На запыленном лице светло и остро смотрели слегка прищуренные глаза.
- Зачем тебе фронт, ваше благородие? Разбили нас… С винтом или сабелькой против пушек не попрешь. Конечно - по домам!
И зашагал дальше.
Горчаков провожал его взглядом, потом рванул кобуру, путаясь в револьверном шнуре. Кромов, крутанувшись в седле, поймал его руку.
Вдруг Горчаков часто заморгал, губы его покривились.
- Он ненавидит нас… - прерывающимся голосом твердил Горчаков. - Ненавидит… ненавидит… В чем мы виноваты перед ним, Алеша?.. Скажи… скажи…
Кромов, придерживая коня, глядел вслед бородачу.
Солдат размеренно шагал, пока совсем не пропал среди сопок.
I. Июль 1909 года. Генерал Томилин
За письменным столом, заваленным бумагами и картонными папками, сидел пожилой грузный мужчина с круглой седой головой, остриженной ежиком, в усах с подусниками "а-ля Скобелев". Алексей Кромов помещался в кресле для посетителей.
Уходящий с должности генерал Томилин сдавал дела вновь назначенному военному атташе России во Франции полковнику графу Кромову.
- Ну вот… кажется, все, - задумчиво протянул генерал. - Официальную передачу должностных бумаг можно считать законченной.
Томилин стал собирать листы и раскладывать их в папки.
- Позвольте, я вам помогу, ваше высокопревосходительство!
- Благодарю. Я все уложу сам, в последний раз. Чтобы вы чего-нибудь не напутали с самого начала. Вам еще с этими бумагами придется повозиться. Еще надоест. - Генерал неторопливо завязывал цветные тесемочки на папках. - А передоверить никому нельзя: личный архив военного атташе. Головой за него отвечаете, голубчик.
Томилин улыбнулся в усы.
От нечего делать Кромов уже в который раз оглядел кабинет военного представителя России в Париже; комнату, где ему предстояло провести не один год.
Письменный стол, три кресла: одно для хозяина, два для посетителей, шкаф, большой металлический сейф - вот и все, что составляло убранство этого кабинета. Еще был камин у дальней стены от окна.
"Надо будет стол поближе к окну передвинуть, - подумал Кромов, - и кресла поставить как-нибудь по-другому, без казенной образцовости…" Словно угадав его мысли, Томилин весело пробасил:
- Вы, полагаю, захотите мебель переставить по-своему. Но предупреждаю: от окна дует неимоверно, у камина зимой угореть недолго. А кресла стоят именно так, как удобно посетителям.
Кромов рассмеялся.
Стопка папок на столе росла.
- Скажите, Алексей Алексеевич, как долго приказ о вашем назначении во Францию был на высочайшем утверждении?
- Более года, ваше высокопревосходительство.
- Оставим официальный тон. Называйте меня запросто, по-домашнему. Мы с вашим батюшкой всю русско-турецкую кампанию… Я вас еще ребенком помню.
- Хорошо, Аристарх Павлович.
- Да. Значит, более года, говорите. А знаете, почему так долго? Государю, полагаю, напомнили старую историю. Ведь батюшка ваш в свое время прямо высказал Александру Третьему свой взгляд на европейскую политику России. А царь ему на следующий день прислал собственноручную записку: "Взвесив нашу утреннюю беседу, я пришел к убеждению, что вместе мы служить России не можем. Александр". Вот так у нас бросаются честными патриотами, а потом любят за голову хвататься: "Людей нет!" - Генерал открыл сейф и стал укладывать туда пухлые папки. - Да… "Умом Россию не понять…" Мне во многих кампаниях довелось участвовать: за веру, царя и отечество - ура! А русским себя до кончиков ногтей ощутил только на Шипке…
Генерал закончил с бумагами, достал из сейфа вороненой стали револьвер, бережно провел по нему ладонью.
- Именной. Сам Скобелев вручал перед солдатским строем. Царство ему небесное. Были когда-то и мы рысаками… - И опустил оружие в карман мешковатых штатских брюк. Захлопнул тяжелую дверцу сейфа, протянул ключи Алексею Алексеевичу. - Не дай бог потерять. - Обвел глазами комнату. - Ну, кажется, все. В должность рекомендую являться в полной форме, при орденах. Это подтягивает сотрудников. Имеете боевые награды?
- Да, ваше… Аристарх Павлович.
- Прекрасно. В остальных случаях, если официально не предусмотрено, советую - в штатском. Высока честь носить мундир боевого русского офицера, так чтоб в чужих глазах не примелькался.
Томилин достал часы-брегет, нажал пружину.
- Так… Я уже, а вы еще не в должности. Имеем право, как два штатских господина, распить бутылку шампанского. Принимаете приглашение старого парижанина?
…Они сидели за столиком в маленьком уютном кафе на Итальянском бульваре.
- Я искренне любил вашего батюшку, - говорит Томилин, - знаю, как болезненно переживал граф Алексей Васильевич свою раннюю, вынужденную отставку. Знаю, что умер непримиренный… Чувствую по отношению к вам как бы отеческий долг.
Гарсон подал шампанское, наполнил бокалы.
- Я давно приметил это кафе, - продолжал Томилин. - Малолюдное, наши, русские, сюда не заглядывают. За границей двум русским людям для откровенного разговора лучше встречаться подальше от соотечественников. У нас в военной миссии, да и в посольстве все наушничают, доносят, подсиживают друг друга. Трудно постичь, отчего мы, русские, за границей один другого едим поедом. Все наши хорошие черты - напоказ иностранцам, а вся гадость - между собой. Поваришься в этом бульоне - и сам становишься ни то ни се. Послужите здесь с мое, сами убедитесь. Старайтесь, голубчик, любовь к отечеству незапятнанной вынести из этой грязи. Да. Вот вы сейчас думаете: брюзжит старик, кокетничает цинизмом, а сам - полный генерал, награжден орденом и лентой Белого Орла. А почему, позвольте вас спросить? А потому, что я в должности соблюдал доброе старое правило: дела не делай, от дела не бегай. Упаси вас бог инициативничать, изменять существующие порядки. Помните печальный пример отца вашего. Россия стоит беспорядком. Только терпение истинно. Только терпение. Иногда тяжело, конечно. Душа болит.
Генерал задумался, ушел в себя. Маленькие его глаза расширились и напряженно вглядывались во что-то далекое-далекое.
Со стороны бульваров ударила музыка духового оркестра. Выбрасывая ноги в парадном шаге, за оркестром промаршировал взвод солдат. Впереди дирижер ритмично подбрасывал высокий полосатый жезл, увенчанный конским хвостом.
- Неужели снова станем воевать, Аристарх Павлович? - спросил Кромов.
- Неизбежно. Все в этом мире стало продаваться и покупаться. Да. Большие деньги правят людьми. А большие деньги - это большая война.
Подошел гарсон. Томилин расплатился. Они поднялись из-за стола.
- Спасибо вам, Аристарх Павлович.
- Не за что. Дай бог, чтоб на пользу. Провожать меня завтра не приезжайте. Не люблю проводов.
Он перекрестил своего преемника, потом обнял и троекратно поцеловал.
- Прощайте, голубчик. Всего не переговоришь, не поминайте лихом. Старики болтливы. Ну, с богом.
II. Январь 1910 года. По дороге из Жювези
По дороге из Жювези, маленького городка в окрестностях Парижа, катил закрытый автомобиль.
Прохожие попадались редко, хотя день выдался ясный, солнечный. Уже при въезде в город автомобиль обогнал группу велосипедистов, дружно накручивающих педали. Мелькнули лица мужчин, разрумяненные морозцем и скорой ездой. Один из них что-то весело крикнул вдогонку автомобилю, изо рта вместе с возгласом вырвалось облачко белого пара.
И снова пустая лента дороги со светлыми пригородными домиками за рядами ветел вдоль обочин. Теперь дорога шла по берегу Сены. Проехав немного по набережной, автомобиль повернул влево, на Национальный мост. Зимой оживленное движение по реке прекращалось.
Ярко раскрашенные лодки и барки с торчащими мачтами теснились у крайних быков моста, как диковинные стада.
Какой-то человек в одной жилетке, с непокрытой седой головой пробирался к берегу по лодочным скамейкам, бережно неся под мышкой пятнистую кошку. Отсюда, с моста, открывался вид на один из южных, рабочих районов Парижа - Гаре, район вокзалов. Над фасадами небольших старых домов с зеленоватыми ставнями возвышалась высвеченная солнцем, готически вытянутая колокольня церкви Нотр Дам де ля Гаре.
Дальше просматривался купол собора Де Грасе, и за этой панорамой в морозной дымке угадывался Большой город.
Автомобиль свернул направо и снова покатил по набережной.
У въезда на бульвар, прямо посреди мостовой, стояло такси с распахнутой дверцей, а возле - небольшая толпа.
Закрытый автомобиль поравнялся с такси и остановился.
Среди взволнованно переговаривающихся и жестикулирующих людей, по виду рабочих, в куртках и кепи, выделялась высокая женская фигура: маленькая меховая шляпа, вуаль, элегантная шубка, пышная муфта. Женщина заинтересованно разговаривала с кем-то, но со стороны, за спинами толпы нельзя было рассмотреть ее собеседника. Видна была только рука в коричневой перчатке, сжимающая рукоятку руля над помятым велосипедным колесом.
- Наталья Владимировна! - окликнули из закрытого автомобиля.
Женщина обернулась.
Крупная сетка вуали не скрывала ее молодого, свежего лица с широко расставленными глазами.
Она сразу узнала голос звавшего ее, заулыбалась и быстро пошла к закрытому автомобилю.
Кромов, в наглухо застегнутом военном плаще и русской офицерской фуражке, шагнул навстречу ей с высокой подножки.
- Алексей Алексеевич… Она протянула руку.
Он быстро склонился к ее руке и встревоженно спросил:
- Что случилось?
- Ничего особенного, дорожное происшествие.
- Сломалось такси? Такое меццо-сопрано, как у вас, надо оберегать от простуды. Позвольте предложить вам мой автомобиль.
- Благодарю. Я сейчас не могу. - Наталья Владимировна оглянулась через плечо. - Представляете, какой-то тип обгонял наше такси на своем авто, наехал на велосипедиста и даже не остановился! Я все прекрасно видела! Велосипедист успел соскочить, но велосипед сильно пострадал. Велосипедист оказался наш, русский, представляете? Я ему сказала номер автомобиля, хочу быть свидетелем… Чему вы смеетесь, Алексей Алексеевич?
Она снова обернулась.
Толпа успела разойтись.
Около такси стояли только двое: какой-то смуглый человек в синей блузе и велосипедист.
Рука в коричневой перчатке по-прежнему крепко поддерживала за руль помятую машину. Велосипедист был одет, как одеваются все велосипедисты. Твидовый пиджак, брюки гольф, заправленные в толстые шерстяные носки, грубые ботинки. Конец длинного шарфа пероброшен через плечо. Кепи с широким козырьком, сдвинутое к затылку, открывало чистую и мощную линию высокого лба; рыжеватые усы и округлый подбородок смягчали резко выступающие скулы. На вид велосипедисту было лет сорок.
- Благодарю вас, - отчетливо выговорил он, обращаясь к Наталье Владимировне и неясно произнося букву "р".
- Вы не берете меня в свидетели? - Вопрос Натальи Владимировны прозвучал обиженно.
Велосипедист улыбнулся. Улыбка, открытая, простодушная, мгновенно изменила его лицо. Резкие, суровые линии округлились, от глаз разбежались веселые морщинки.
В его глазах, темных, жгучих, слегка раскосых, вспыхнул озорной огонек.
- Не обижайтесь, пожалуйста. Свидетелей у меня будет предостаточно.
- А как же вы… - Наталья Владимировна указала на помятый велосипед.
- Бог с ним, с велосипедом, - весело откликнулся велосипедист, - погода прекрасная. Это же прелесть для прогулки пешком.
Он притронулся рукой в коричневой перчатке к козырьку кепи, прощаясь.
Наталья Владимировна пересела в закрытый автомобиль.
Когда автомобиль обгонял рабочего в просторной синей блузе, который помогал велосипедисту везти помятую машину, то велосипедист, отвечая Наталье Владимировне, приветливо кивнул ей вслед.
Наталья Владимировна Тарханова - молодая русская актриса - сидела в закрытом автомобиле, откинувшись на упругую кожаную спинку сиденья. Кромов - рядом.
- Я ездила в Жювези смотреть авиаполеты. Это фантастика! Вы тоже ими интересуетесь, Алексей Алексеевич?
- Интересоваться новинками техники входит в обязанности военного атташе.
В окне автомобиля уже проплывали центральные улицы и площади города.
Потом велосипедист напишет сестре из Парижа:
"Насчет велосипеда я думал было, что скоро получу вознаграждение, но дело затянулось. Сужусь. Надеюсь выиграть. Ехал я из Женевы, и автомобиль раздавил мой велосипед (я успел соскочить). Публика помогла мне записать помер, дала свидетелей. Я узнал владельца автомобиля (виконт, черт его дери) и теперь сужусь с ним (через адвоката). Ездить теперь все равно не стал бы: холодно (хотя зато хорошая зима, прелесть для прогулок пешком)".
И подпишется: "Твой В. У.".
Владимир Ульянов.
III. Сентябрь 1914 года. Накануне
Мальчишка-газетчик метался между прохожими и выкрикивал:
- Последние новости! Последние новости! Доблестные французские войска нанесли сокрушительное поражение проклятым бошам на реке Марне! Русские прорвали фронт на юго-востоке. Последние новости!
Заметив среди прохожих русского офицера, мальчишка устремился к нему:
- Купите газету, мосье! - И вдруг заорал на всю улицу: - Да здравствуют наши русские союзники! Да здравствует Франция!
Прохожие стали останавливаться. Образовалась небольшая толпа.
Офицер, улыбаясь, протиснулся сквозь толпу и скрылся за дверью русской военной миссии.
Пятеро русских и двое французов прилежно трудились за своими столами, когда офицер вошел в комнату.
Служащие представительства оторвались от дел и, разглядев полковничьи золотые погоны, встали по стойке "смирно".
- Здравствуйте. - Вошедший оглядывал стоящих за столами мужчин. - Садитесь, садитесь, господа.
Нарядный полковник остановил свой взгляд на широкоплечем блондине в унтер-офицерских погонах, явно выделяющемся строгой военной выправкой, и двинулся к его столу.
- Скажите, пожалуйста, полковник граф Кромов?.. - Рука, обтянутая белой замшевой перчаткой, повисла в воздухе в направлении к двери в кабинет атташе.
- Так точно, ваше высокоблагородие.
Полковник с улыбкой снова обратился к унтер-офицеру:
- Мне ваше лицо кажется знакомым…