– Можешь пойти со мной завтра. Будь здесь на рассвете. – Гуан немного помолчал и снова заговорил: – Ну вот что. Я скажу, где находится тайник, потому что доверяю тебе, но больше никому ни слова. Если правда выйдет наружу, я буду знать, что ты проболтался. Близ Шачжоу, в горах Минша, есть Пещеры тысячи будд, я нашел там несколько пустых гротов – идеальное укрытие для клада. – Молодой купец с вызовом уставился на Синдэ и продолжил: – Скорее всего, тангуты там ничего не тронут. Юань-хао как-никак буддист – он не позволит разорить пещеры. В некоторых из них, кстати, есть заброшенные ходы – кто-то хотел прорубить новые гроты, да так и не довел дело до конца. Мы положим в них сокровища и замуруем. Даже если придут мусульмане и опустошат Пещеры тысячи будд, вряд ли они обнаружат эти отверстия. Да и вообще, мусульмане стараются держаться подальше от буддийских святынь – не оскверняют чужую веру. Сомневаюсь, что они устроят там жилища для своих воинов или конюшни. Впрочем, нашему тайнику и в этом случае ничто не угрожает.
Синдэ уже слышал о Пещерах тысячи будд в горах Минша – молва о них докатилась и до его родной провинции Хунань.
Горы Минша высились неподалеку от Шачжоу. Подножие восточных склонов было изрыто рукотворными гротами, в каждом находились великолепные настенные росписи и статуи Будды. Неведомо, кто начал высекать в камне эти пещеры, дабы увековечить Мудрость Учителя, но в народе говорили, будто их втайне расширяют и украшают последователи Шакьямуни с древнейших времен и по сей день.
Разумеется, Синдэ никогда не видел Пещер тысячи будд и мог судить о них лишь по отрывочным описаниям в книгах, однако все знали, что это одна из самых известных буддийских святынь в приграничных землях. Еще он вспомнил, что в ту ночь, когда они встретились с Гуаном в Гуачжоу, тот обмолвился о своем дедушке по материнской линии, который обустроил в горах Минша несколько гротов. Вероятно, именно поэтому Гуан и решил спрятать сокровища в Пещерах тысячи будд.
– Сколько отсюда до склонов Минша? – спросил Синдэ.
– Всего пять ли. Ежели хорошенько пришпорим лошадей, поспеем за час.
– Стало быть, договорились. Завтра на рассвете я приду на стоянку твоего каравана.
– Не забудь ожерелье, – напомнил Гуан.
Синдэ не хотелось возвращаться в тесную храмовую каморку, и, расставшись с купцом, он прогулялся по Шачжоу, который вскоре должен был исчезнуть с лица земли.
Город кишел перепуганными беженцами, тянувшими за собой лошадей и верблюдов с поклажей. Шачжоу отличался от других укрепленных поселений, которые Синдэ видел в западных областях: здесь были широкие улицы, обсаженные раскидистыми деревьями, на площади – старые, внушительного вида торговые заведения и харчевни. Синдэ покинул базарный квартал и оказался в жилых районах с рядами больших домов за глинобитными стенами. Там тоже царила паника, на улицах было не протолкнуться, но люди вели себя чуть спокойнее. Время от времени гомон стихал и воцарялось гнетущее молчание. На небе появилась кроваво-красная луна.
Синдэ отправился в квартал, застроенный храмами. Они были намного больше тех, в восточной части города, где Цао Сяньшунь разместил воинов Чжу Ванли. Как и следовало ожидать, здесь было тихо, монахи хранили душевное равновесие, и шум сборов не достигал улиц.
Синдэ забрел на территорию огромного монастыря – храма Великого облака. Справа от ворот высилась многоярусная пагода, ровнехонько над шпилем которой висел алый диск луны. Мрачные тени пагоды и других зданий ложились на почти невидимую в ночном сумраке землю. Ни шороха, ни человеческого голоса. Неужели монахи уже сбежали? Синдэ прошел в глубь монастыря и, увидев свет под изогнутой крышей, приблизился к низкому строению – похоже, это было хранилище священных книг. Входные двери оказались чуть приоткрытыми. Внутри горели свечи, на полу громоздились горы буддийских свитков, а среди них возвышались фигуры троих совсем юных монахов. Двое стояли, один присел, склонившись над книгами. Все трое были так поглощены работой, что не заметили появления чужака. Сначала Синдэ не мог понять, чем они занимаются, потом догадался: монахи сортировали священные тексты. Порой они брали в руки и долго разглядывали какой-нибудь свиток, затем откладывали его в сторону – направо или налево, в одну из стопок, – и принимались за другой. Синдэ как зачарованный долго наблюдал за ними. Наконец он решился заговорить:
– Что вы делаете?
Юноши вздрогнули и одновременно оглянулись.
– Кто ты? – нахмурился один из них.
– Не бойтесь, я не враг. Чем вы занимаетесь? – повторил вопрос Синдэ.
– Разбираем сутры и шастры.
– И что вы потом будете с ними делать?
– Когда храм загорится, возьмем отложенные свитки и уйдем из города.
– То есть вы собираетесь оставаться здесь, пока тангуты не подожгут Шачжоу?
– Конечно.
– Но ведь это опасно! Вы что, не слышали? Был дан приказ об эвакуации.
– Даже если так, неужели ты думаешь, незнакомец, что мы можем убежать, не исполнив свой долг? Не знаем, как другие, но мы останемся здесь даже после начала пожара – у нас ведь еще работы непочатый край.
– А где ваши собратья?
– Ушли, но что нам до них – мы сами вызвались на это дело.
– А где настоятель?
– С прошлой ночи он во дворце, решает, как поступить с храмом.
– Но почему вы не хотите все бросить и уйти, пока не поздно?
На лицах молодых монахов появилось презрение. Самый младший из них, до сих пор хранивший молчание, проговорил:
– Число прочитанных нами сутр не стоит упоминания, ибо еще больше таких, к которым мы не успели даже прикоснуться. Мы хотим приобщиться к их мудрости.
Ответ юноши тронул Синдэ до глубины души. Он вспомнил, как сам не раз произносил те же слова много лет назад.
Пожелав монахам удачи, Синдэ покинул книгохранилище – ему надо было как можно скорее увидеться с Яньхуэем. Улицы по-прежнему были полны людьми, Синдэ то и дело приходилось отступать в сторону, прижиматься к оградам, чтобы пропустить группы беженцев. Во дворце стражник провел его по лабиринту залов во внутренние покои правителя. В центре большого помещения на кресле восседал Яньхуэй – точно так же, как когда-то в собственном дворце в Гуачжоу. Но только этот зал был намного красивее и роскошнее того, который, наверное, уже обратился в прах. Предметы обстановки и ковры переливались яркими красками в сиянии множества свечей.
Яньхуэй не разомкнул губ – лишь поднял безжизненный взгляд на Синдэ, который осведомился, чем занимается сейчас правитель Сяньшунь. Пришлось повторить вопрос.
– Вообще-то ничем. То есть он так занят приготовлениями к битве, что не желает слышать о бедах, уготованных Шачжоу. Все сгорит! Сгорит! – с отчаянием промолвил Яньхуэй.
– А что будет с храмами?
– Их сожгут.
– А монахи?
– Я слышал, что почти все они ушли.
– А как же сутры?
– Их предадут огню.
– И вы это допустите?
– А что я могу? Сяньшуню недосуг, он гонит меня прочь, когда я заговариваю с ним о сутрах.
– Тогда почему бы вам самому не отдать приказ?
– Даже если я это сделаю, ничего не изменится. Настоятели семнадцати храмов собрались на совет во внутренних покоях. Они обсуждают этот вопрос с прошлой ночи, но до сих пор не пришли к согласию. – Яньхуэй встал и принялся неторопливо расхаживать по залу. Потом опять заговорил тихим голосом, будто про себя: – Вполне естественно, что они не могут прийти к единому решению, несмотря на то что спорят уже давно. В хранилищах семнадцати храмов находится огромное количество свитков. На то, чтобы вынести их все, уйдут дни. Еще много дней понадобится, чтобы упаковать их и навьючить на верблюдов. А куда вести тысячи верблюдов со свитками? На восток? На запад? На юг? Или на север? Где искать безопасное место? – Закончив свой монолог, Яньхуэй вернулся в кресло. – Гуачжоу уничтожен. Шачжоу постигнет та же участь. Город сгорит. Храмы сгорят. И сутры погибнут в пламени.
Синдэ молчал. Да, свитков великое множество. В этот час испытаний их не удастся спасти. Честь и слава троим молодым монахам из храма Великого облака, которые, рискуя жизнью, пытаются сохранить хоть малую толику великой мудрости.
Глава 9
Вернувшись от Яньхуэя в свою каморку, Синдэ все никак не мог забыть тех юношей из книгохранилища покинутого монастыря. Как сказал Яньху-эй, от города скоро останется пепелище. Храмы, сокровища, бесценные свитки сгинут в огне, Шачжоу постигнет участь Гуачжоу. И поздно что-либо предпринимать…
Спать Синдэ не хотелось, но он все равно лег и закрыл глаза – возможно, времени вот так, в мирной тишине, отдохнуть и поразмыслить у него уже больше не будет, потому что завтра на рассвете войско Чжу Ванли примет бой. Ночь безмолвствовала. Такой безмятежной ночи он и не помнил за последние годы, но эта тишина не дарила покоя – пронизывала до самых костей, давила на грудь невыносимым гнетом.
Синдэ вспомнил веселые улицы Бяньляна – восточной столицы империи Сун. По ним прогуливались нарядные мужчины и женщины, проплывали паланкины надменных сановников, а в кронах вязов шелестел ветерок, не приносивший с собой песка и пыли. Там были купеческие лавки, где продавалось все на свете, ряды харчевен, где устраивались всевозможные праздники и званые обеды. В кварталах у Восточной башни вечно царило оживление, на базарах торговали тканями, картинами, свитками, драгоценностями и всякой всячиной; в квартале театров ютились пять десятков шатров, каждый день шли представления. Императорская улица, Дорога варваров, ворота Суаньцзао… Синдэ застонал. Нет, он не тосковал по Бяньляну и не хотел вернуться, но при мысли о тысячах ли, отделявших его от главного города Поднебесной, стало вдруг невыносимо тяжело на душе. Как далеко! Почему это случилось с ним?
Синдэ задумался над тем, что привело его сюда, в пустыню. Но не смог припомнить, чтобы над ним тяготели какие-то непреодолимые обстоятельства, кроме его собственного выбора. Как вода с вершин стекает вниз, так и он подчинялся естественному ходу вещей – по доброй воле. Покинув Бяньлян и оказавшись на западных окраинах, принимал участие в сражениях простым солдатом армии Западного Ся, потом встал на сторону мятежников, которые вместе с ханьцами из Гуачжоу устроили заговор и собрались вступить в смертельную битву с полчищем тангутов. Если бы у него была возможность прожить жизнь заново, он бы, наверное, вновь прошел тем же путем. Синдэ не жалел о том, что ему придется погибнуть, когда Шачжоу будет разрушен. Он уже много лет путешествовал среди холмов, протянувшихся на тысячи ли от Бяньляна до Шачжоу, а теперь лежал и раздумывал о былом. Ни разу не возникало у него желания вернуться в Бяньлян. Если бы Синдэ хотел вернуться и не сумел, то получил бы право оплакивать утерянную возможность, проклинать судьбу, но он ведь остался на границе, потому что сам сделал такой выбор. Значит, так тому и быть.
Синдэ лежал, погруженный в воспоминания, пока не услышал стук в дверь. Он тут же встряхнулся и вскочил. Оруженосец Чжу Ванли сообщил, что командующий желает его видеть.
Когда Синдэ пришел в особняк полководца, расположенный в двух кварталах от монастыря, Чжу Ванли встретил его в полном воинском облачении.
– К нам приближается передовая армия тангутов. Это сообщение доставил гонец Цао Сяньшуня, который сейчас находится за стенами Шачжоу. Я сейчас же выведу войско из города. Наши силы ничтожны по сравнению с неисчислимой ратью Западного Ся, и, по всем законам воинского искусства, нам не устоять против тангутов. Тем не менее исход грядущей битвы еще не решен – не важно как, но я должен во что бы то ни стало получить голову Юань-хао, а если он умрет, его армия разбежится. – Чжу Ванли пристально посмотрел в глаза Синдэ. – Если же я погибну, ты поставишь памятник в мою честь. Помнишь наш уговор? Я-то, как видишь, не забыл клятву, которую мы дали друг другу много лет назад. Пусть это будет огромный каменный столп, чтобы каждому, кто захочет разглядеть его, приходилось поднимать глаза.
– Значит, я не буду участвовать в битве? – спросил Синдэ.
– От такого человека, как ты, мало пользы на поле брани. Я дам тебе три сотни воинов для защиты города. Оставайся здесь и жди вестей о победе.
– Но я хочу сражаться! Я заслужил это право! Мы с вами побывали не в одном бою, и вам не в чем меня упрекнуть: я никогда не был трусом.
– Глупец! – рявкнул Чжу Ванли. – Эта битва не будет похожа на другие. Я прекрасно знаю, что ты не боишься смерти, много раз меня удивляла и восхищала твоя отвага. Но я не могу позволить тебе присоединиться к нам. Оставайся в гарнизоне. Это приказ Чжу Ванли!
Синдэ не осмелился продолжить спор и молча последовал за полководцем к месту сбора.
Очевидно, приказ к выступлению был уже отдан, потому что воины спешно покидали временные жилища и бежали к главной площади. Чжу Ванли произнес краткую напутственную речь и покинул город через восточные ворота, ведя за собой более тысячи солдат. Синдэ и триста человек под его командованием вышли за ворота проводить их. Синдэ показалось, что войску Чжу Ванли не хватает боевого духа – оно было совсем не похоже на тот передовой отряд армии Западного Ся, служивший под началом старого командира. Более половины ратников были людьми Яньхуэя, плохо обученными и ни разу не участвовавшими в боевых действиях; горящие стрелы, обрушившиеся на Гуачжоу, были их первой встречей с настоящей войной, а отступление из этого города – единственным военным опытом. Чжу Ванли собрал конный полк из ханьских наемников, много лет деливших с ним тяготы службы, и отряд пехоты из гвардейцев Гуачжоу.
Ночной воздух был таким ледяным, что пар от дыхания людей и лошадей столбом поднимался вверх. Как только воины вышли за ворота, их поглотила предрассветная мгла.
Проводив Чжу Ванли, Синдэ выстроил своих солдат у восточных ворот, устроил там штаб и расставил стражу у шести городских башен. После этого он поспешил во дворец отчитаться перед Яньхуэем. На улицах не было ни единого человека, жилые и торговые кварталы опустели, будто вымерли. Когда Синдэ ступил на территорию дворца, большой сад наполнился млечно-белым утренним светом и неожиданно показался заброшенным и одиноким.
Яньхуэй, как и в прошлую ночь, сидел в огромном кресле, и было сложно сказать, спит он или бодрствует. Синдэ сообщил ему, что армия тангутов приближается к городу и Чжу Ванли уже вышел им навстречу. Пробил час, все члены семьи Цао должны покинуть Шачжоу.
Как обычно перед лицом опасности, Яньхуэй засуетился, вскочил и пробормотал себе под нос:
– Это не так легко. – После чего засыпал Синдэ градом вопросов: – Что случилось с воинами Чжу Ванли? Живы ли мои гвардейцы из Гуачжоу? Какова участь мирных жителей?
Синдэ подумал, что правитель сошел с ума.
– Все воины отправились на битву, ваше высокопревосходительство, мирные жители покинули Шачжоу, и, наверное, здесь никого не осталось, кроме меня, трех сотен вооруженных защитников города и вас со слугами и домочадцами.
Он спросил, сколько людей находится во дворце. Яньхуэй ответил, что, вероятно, уже очень мало – некоторое время назад он обошел дворец и обнаружил, что почти все слуги разбежались. И только во внутренних покоях настоятели семнадцати храмов продолжали свое бесконечное совещание.
– И что намеревается делать ваше высокопревосходительство? – поинтересовался Синдэ.
– А что остается делать? Думаешь, можно что-нибудь изменить? – с упреком взглянул на него Яньхуэй. – Пока мы были в Гуачжоу, у нас еще оставался Шачжоу для отступления. Но теперь нам некуда бежать. С востока наступают тангуты, с запада – мусульмане. Мне остается только сидеть в этом кресле.
Яньхуэй был прав. Огромное кресло, в котором он просидел последние три дня, было последним престолом, дарованным ему на земле.
Синдэ прошелся по внутренним покоям дворца. Здесь было людно и шумно – заканчивались спешные приготовления к отъезду. В каждом из залов кто-нибудь из семьи Цао следил за группами без устали работавших слуг. От одного из них Синдэ узнал, что вечером они отбывают в Кочо, на северо-запад. После этого он опять вернулся к Яньхуэю.
– Ну что, посмотрел, как мои родичи пытаются спасти свою жизнь и ценности? Увы, напрасный труд! Скажи мне, где они смогут укрыться? Даже если им удастся бежать, на что им жизнь и все эти сокровища? Династия Цао падет, сутры будут сожжены, город сметен с лица земли. Скоро огонь, уничтоживший Гуачжоу, примется за Шачжоу. Помнишь те алые алчные языки? Не забыл цвет голодного пламени, которое плясало победный танец на сутрах, возносясь до небес?
Голос Яньхуэя дрожал, словно у прорицателя, и Синдэ живо вспомнил пожары, которые полыхали в Гуачжоу, когда войско покидало город. Да, в том же огне сегодня сгинет и Шачжоу. Отговаривать Чжу Ванли от открытого противостояния тангутам – напрасный труд, полководец не откажется от желания покончить с Юань-хао. В итоге Юань-хао сожжет Шачжоу, и правление династии Цао бесславно закончится… И он, Синдэ, тут бессилен.
Но вдруг Синдэ в голову пришла мысль, что, возможно, ему удастся спасти сутры. Уберечь от гибели целый город он неспособен, но обязан хотя бы попытаться сохранить священные тексты. Ценности, жизнь и власть принадлежат тем, кто владеет ими, но сутры – это совсем иное. Сутры не принадлежат никому. Довольно того, что они не исчезнут в пламени. Уже то, что часть из них уцелеет, само по себе важно!.. Синдэ содрогнулся, ощутив дыхание вечности. Высшая мудрость не умрет! Пусть он не сумеет защитить от огня все сутры, но малая толика из них останется жить в веках. В тайных гротах в Пещерах тысячи будд, о которых говорил Гуан!
Синдэ, поспешно распрощавшись с Яньхуэем, помчался искать купца.
Гуан со своими караванщиками сидел на том же месте у огня, что и прошлой ночью. Пребывал он в отвратительном расположении духа.
– На рассвете столько людей с шумом и грохотом покидали город, что я не мог спать. Вот ведь устроили кутерьму! Как бы эти Цао ни старались, им не победить тангутов. Шачжоу пришел конец! О чем они только думают там, во дворце? – проворчал Гуан, очевидно раздраженный тем, что никто не согласился вручить ему свои сокровища.
– Там ужас что творится. Все заняты сборами, – сообщил Синдэ.
– Сборами? – Глаза Гуана сверкнули.
– Да, родственники правителя со всеми придворными и домочадцами уходят из города. Сегодня вечером они отправляются в Кочо, но никто не намерен отдавать ценности тебе.
– Что?! – Купец порывисто вскочил и в ярости взмахнул кулаками. – Значит, они не доверяют Вэйци Гуану? Какие негодяи! Хорошо же, пусть пеняют на себя. Один шаг за городские стены – и они окажутся в лапах лихоимцев! – Судя по всему, Гуан и сам был не прочь превратиться в разбойника, опередив племена аша и лун.