- Нет, Валарий, все время возникает что-то новое, - возразил темноволосый молодой человек. Он говорил на латыни чересчур правильно, словно латынь не была его родным языком. - А я должен ее знать так, чтобы закрыл глаза - и она предстала передо мной тут, на плитах очага, как предстала бы внизу вся Британия перед королевским орлом, парящим высоко в небе. - Он поднял голову и, увидев в дверях Аквилу, встал с обугленной палочкой в руке. - Приветствую тебя, незнакомец. Ты принес мне какие-то известия?
Аквила покачал головой:
- Я ищу Амбросия, правителя Британии. Мне сказали, что, возможно, я найду его в Доме Очага. Но я заблудился в этой мутной каше и вот… заметил огонь твоего очага… услышал звук арфы…
Молодой человек швырнул палочку в пламя.
- Амбросию еще рано идти в Дом Очага. А зачем он тебе нужен?
- Будь у меня меч, я бы сказал: "Чтобы положить меч к его ногам".
Они постояли, разглядывая друг друга при свете очага. Старый арфист продолжал перебирать струны, а третий из присутствующих с легкой усмешкой наблюдал происходящее. Но Аквила не обращал на него внимания. Он глядел только на темноволосого юношу. Тот был еще смуглее, чем ему показалось вначале, и это как нельзя лучше согласовалось с хрупким телосложением и, возможно, шло от того, что в жилах его текла древняя кровь - кровь людей с Холмов. Однако глаза юноши под прямыми, как концы крыльев ворона, бровями не походили на глаза Маленького Народца - черные, изменчивые, мечтательные: они были прозрачные, бледно-серые, с золотым оттенком, точно освещаемые изнутри пламенем.
- Но у тебя нет меча, - сказал он.
- Прежде был.
- Расскажи, как ты его утратил.
Впоследствии Аквила не мог объяснить, почему он нисколько не усомнился в праве смуглого юноши задавать вопросы и почему сразу не догадался, кто он. Может быть, туман сбил его с толку - ведь недаром у тумана дурная слава. Как бы там ни было, Аквила, не отдавая себе в том отчета, шагнул внутрь хижины, встал у очага, где душистый аромат горящих яблоневых дров щекотал ему лицо, и в немногих, скупых и жестких фразах, как перед тем Эугену, поведал юноше свою историю.
- И поэтому я отправился на запад, чтобы продолжать отцовское дело, если получится, - закончил он. - Сам понимаешь, ни саксов, ни Рыжего Лиса любить мне не за что.
- "Ни саксов, ни Рыжего Лиса любить не за что", - задумчиво повторил смуглолицый молодой человек. - Да, убийство отца простить нелегко. - Он молча посмотрел на Аквилу долгим испытующим взглядом, потом отвернулся, снял с опорного столба длинный кавалерийский меч в грубых ножнах из волчьей шкуры, вытащил меч быстрым и точным движением (быстрота и точность были во всем, что он делал), оглядел блестящий клинок и, вложив снова в ножны, протянул Аквиле рукоятью вперед: - Вот тебе меч.
Рука Аквилы сама собой протянулась вперед, чтобы сомкнуться на рукояти, но вдруг он опустил руку, вздернул голову, и складка между бровями залегла еще глубже. У него внезапно забрезжила смутная догадка.
- И часто ты решаешь за Амбросия, кого ему брать к себе на службу?
Губы незнакомца дрогнули, и мимолетная улыбка осветила его узкое смуглое лицо.
- Да всегда, ведь я и есть Амбросий, правитель Британии.
Аквила долго молчал. Потом сказал:
- Я должен был сразу догадаться… Обещаю служить тебе так же верно, господин мой Амбросий, как служил мой отец. - Он снова протянул руку, и пальцы его обхватили простую, но искусно сделанную бронзовую рукоять.
Вот таким-то образом Аквила взялся нести службу отца. Это, конечно, не могло заменить любовь или ненависть, но все-таки могло заполнить пустоту в душе - это было лучше, чем ничего.
11
Молодые лисы
Как-то ранней весной Аквила по обыкновению поднимался в горы, к югу от крепости Динас Ффараон, туда, где объезжали, отделив от табуна, голенастых двухлеток. Кельты издавна разводили и объезжали лошадей, и в каждой защищенной от ветра долине Арфона имелся уже свой табун племенных кобыл и длинноногих жеребят со спутанными гривами, которым в один прекрасный день предстояло стать британской кавалерией. И Аквила, опытный кавалерист, всю зиму занимался объездкой лошадей. Когда он трудился не щадя сил, тратил весь свой ум и умение в схватке с бешено крутящимися, встающими на дыбы жеребцами, когда возвращался в Дом Очага к Амбросию таким вымотанным, что сон настигал его чуть ли не прямо за вечерней трапезой, тогда ему легче было не думать и не вспоминать.
На высоких южных склонах Ир Видфы уже таяли снега, повсюду слышалось журчание сбегающей вниз воды и пугливый нежный и булькающий посвист кроншнепов, прячущихся в густом вереске; орешники, опоясывающие крепостной холм, уже запестрели мучнисто-золотыми сережками. Аквила стоял и смотрел на холм, который в лучах солнца утратил свою таинственность, сейчас над ним висела не белая мгла, а лишь легкая синеватая дымка от кухонных очагов. Место это стало теперь для Аквилы просто еще одним местом, которое он знал, как любое другое, и знал живущих здесь людей: старого арфиста Финнена, Валария с красным одутловатым лицом и водянисто-голубыми глазами, служившего в лучшие свои годы телохранителем Константина, толстяка Эугена и тощего маленького, но пламенного священника Элифия, обладающего пророческим даром, Брихана с его двумя большими псами и тех, преимущественно молодых людей, которые составляли ближайшее окружение Амбросия, некое братство, или, как Амбросий говорил, - братию.
Аквила направлялся к извилистой расселине в склоне горы, где по неглубокому желобу сбегал ручеек, берущий начало под крепостной стеной. Карабкаться там было под стать одним горным козам, зато это избавляло от необходимости огибать весь холм, чтобы выйти на тропу с северной стороны. Затылок слегка припекало солнце, в голых пока еще кустах терна, нависавших над ниточкой воды, порхали синицы, мелкие лиловые цветки жирянки сплошь покрывали мокрые скалы, темно-серые, как оперение скворца. На полпути, там, где расселина расширялась и поток проточил небольшую промоину между камней и корней деревьев, Аквила наткнулся на маленького мальчика со щенком, прилипших к норе, прикрытой бурым настилом прошлогоднего папоротника. Аквила прошел бы молча мимо и предоставил бы их своему занятию, но мальчик поднял голову и улыбнулся ему, откинув назад копну волос теплого пепельного оттенка, точно скошенное поле в июне, а щенок застучал хвостом. От этой пары исходило такое неотразимое дружелюбие, что Аквила невольно остановился и показал на дыру:
- Там уж?
Мальчик кивнул:
- Мы с Кабалем давно за ним следим. Он вчера вылезал. Страшный! Пусть вылезет еще раз - я его поймаю и отнесу показать Амбросию.
Арторий, Арт, как его звали, что значило "медведь", приходился Амбросию племянником. Он был незаконным сыном его брата Уты, и, когда Ута умер, Амбросий взял мальчика к себе. С того дня Амбросий стал для Арта богом.
Внезапно глаза на квадратном смуглом лице мальчугана потемнели от возбуждения - он вспомнил то, о чем, занятый ужом, на время забыл.
- Ты слыхал - гонец вернулся?
- Нет. - Аквила, поставивший было ногу на приступку в скале, чтобы карабкаться выше, остановился. - Что за гонец, откуда?
- Из Кановия. Лошадь у него была вся в мыле. Он сказал: Вортигерн прогнал свою настоящую жену и женился на дочке Хенгеста и отдал Хенгесту в дар огро-омный кусок земли, который вовсе не его!
Аквила снял ногу с камня.
- С каких пор гонцы Амбросия докладывают новости медвежонку Арту?
Мальчик принял это всерьез и с горячностью затряс головой:
- Конечно, он не мне сказал. Но это так! По всему селению пошел слух. - Арт сел попрямее и вперился в лицо Аквилы. - Говорят, Хенгестова дочка очень красивая.
- Очень, - подтвердил Аквила.
- Ты ее видел?
- Да, когда был рабом в ютском лагере.
- А какая она?
- Золотоволосая, в красном платье, колдунья.
- Ух ты! - Арт задумался, переваривая услышанное. Потом взъерошил шерсть на загривке у щенка, пропуская ее между пальцами, будто искал клещей. - Это плохо для настоящей жены Вортигерна, - проговорил он отрывисто. Но тут же возбуждение опять взяло верх. - Как ты думаешь, что теперь будет? Ведь должно же что-то случиться.
- Неужели? - Аквила постоял, глядя на темную дыру под папоротником, а мальчик и щенок ждали, не сводя с него глаз. - Да, наверное, должно… Доброй тебе охоты на ужа.
Он переступил через щенка и полез дальше. Да, колдовство Ровены вышло удачным. Она заманила Рыжего Лиса в сети своих золотых волос. Что же будет дальше? Как поведут себя трое Молодых Лисов? Вступятся ли за обиженную мать? От этого многое будет зависеть.
Но в последующие дни времени на размышления совсем не было. Амбросий с приходом весны в горные долины начал готовиться к тому, чтобы перебраться из Динас Ффараон вниз, на побережье.
Серые каменные стены крепости в Сегонтии, построенной на невысоком холме, отражались в узком проливе Мэна. Легионы покинули эту крепость задолго до того, как ушли из Британии насовсем, и местные жители, забрав из нее все, что раньше принадлежало Риму и что можно было унести, отдали ее во владение горным лисам. Но нынче крепость снова приспособили под сторожевую службу: теперь она должна была помогать в защите побережья от скоттов из Эрина, кишмя кишевших вдоль западных берегов в сезон набегов. Трещины в стенах замазали глиной, провалившиеся крыши прикрыли свежим папоротником, холодные очаги вновь запылали, а в конюшнях опять стояли лошади. Сюда, в Сегонтий, перенес Амбросий свою штаб-квартиру, и, по мере того как весна набирала силу, старая серая крепость все больше оживала, ибо на летние учения начали стекаться солдаты из небольшой постоянной армии Амбросия.
А на хлебных полях по другую сторону пролива пахали землю, сеяли ячмень, и береговая стража несла охрану побережья, зорко следя, не покажутся ли на западе черные паруса скоттов.
Однако скотты в этом году запаздывали, о них не было ни слуху ни духу, и, не дождавшись вестей из наружного мира, Амбросий на несколько дней отправился с горсткой своих приближенных на север, а именно в Абер на Белом Берегу - место, где северная дорога из Кановия, проходя через горы, спускалась к побережью.
На третий день пребывания в Абере они вместе с вождем Догфелом и некоторыми из его воинов устроили состязание, гоняясь на лошадях по твердому ребристому пляжу, простиравшемуся до самого Мэна. Они уже возвращались назад, к дюнам, окаймлявшим побережье, неистовый ветер с моря отбрасывал вбок конские гривы, чайки с криками кружили в серо-голубом неспокойном небе… Аквила, как всегда, ехал немного поодаль, и вдруг этот вот ветер, и чайки, и влажный песок, и бьющая ключом мощь молодой рыжей кобылы, на которой он сидел, вызвали в нем забытый прилив радости - то, что в былые дни воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Аквила и сам не мог понять, каким образом он оказался среди приближенных, стал одним из сотоварищей Амбросия, - это сделалось как-то само собой в течение зимы. И сейчас, в этот миг, он порадовался, что все так сложилось.
Отъехав от берега, они увидели разрыв между дюнами, откуда вытекал ручей. В этом проеме уже были видны хижины Абера с папоротниковыми крышами, сгрудившиеся в устье долины, которая, словно языком зеленого пламени, лизала серо-лиловые склоны гор. А в конце долины сверху, с седловины, спускалась дорога легионов. И там, высоко, Аквила различил облачко пыли с черным зернышком внутри, которое затем, прямо на глазах, превратилось во всадника, мчащегося во весь опор. Одновременно его увидели и остальные. Амбросий сказал что-то Догфелу, ехавшему рядом, и пустил своего черного жеребца легким галопом, прочие последовали за ним. Аквила ударил пятками в бока своей рыжей кобылы и очутился рядом с Бриханом - Бриханом, владельцем двух огромных псов, Бриханом, который мог взять у старого Финнена арфу и заиграть так, что с деревьев слетались птицы, зачарованные его игрой. Но больше всего на свете этот молодец любил заводить ссоры. Он и впрямь после первой их встречи подошел к Аквиле и с преувеличенной вежливостью осведомился, как того зовут, хотя всем это было давным-давно известно, - у Аквилы тогда чесались руки положить щенка поперек колена и отшлепать как следует. Но теперь он привык к Брихану, между ними установился своего рода вооруженный мир, и в его пределах они неплохо ладили между собой. Брихан бросил на него через плечо быстрый взгляд и ухмыльнулся:
- Вот так скорость! Значит, новость такая, что растопит снега на Ир Видфе!
На несколько мгновений дюны скрыли от их глаз горную дорогу, а когда они выехали из-за них, всадник уже миновал деревню и приближался к ним тем же бешеным галопом. Еще немного - и он, рванув поводья, на всем скаку остановил свою мохнатую лошадку и спрыгнул на землю: молодой круглолицый воин, он переводил взгляд с Догфела на Амбросия и обратно, грудь у него ходила ходуном.
- Мой государь Амбросий, вождь Догфел, по дороге из Кановия движется какой-то отряд. Они уже проехали пограничные камни, когда я их увидел, и я скакал всю дорогу, чтобы принести вам весть.
- Не в первый раз люди едут дорогой из Кановия, - заметил Догфел.
Однако Амбросий продолжал пристально смотреть на воина, который никак не мог отдышаться.
- Что в них особенного, в этих людях? - спросил он наконец.
- Мой государь Амбросий, трое передних держат в руках зеленые ветки как посланцы с мирными намерениями. И у всех троих рыжие волосы, точно лисья шерсть горит на солнце. - Тут он задохнулся от сознания важности того, что сейчас скажет. - Мой господин, мне думается, это Молодые Лисы!
В наступившей тишине слышались только крики чаек. Затем Амбросий сказал:
- Возможно, ты и прав, - и повернулся к остальным: - Что ж, скоро узнаем. Валарий, Аквила, вы со мной.
- Я тоже. И еще кто-нибудь из моих людей, - быстро вставил Догфел.
- Нет, ни ты, ни твои воины не поедут.
Валарий, однако, поддержал вождя, в слезящихся глазах старика была неподдельная тревога.
- Государь, тебе надо иметь при себе побольше народу. Может быть, тут какая-то хитрость!
Прежде чем Амбросий успел ответить, Брихан захохотал, вскинув голову:
- Валарий у нас сама осторожность, наверно, он заботится о собственной шкуре! Возьми меня вместо него, государь.
Старый служака схватился за рукоять меча:
- Ах ты… щенок ты негодный! А ну-ка повтори еще раз… - Лицо его пошло пятнами, он шумно раздувал ноздри.
Ярость Валария показалась наблюдавшему за ссорой Аквиле несоразмерной поводу. Пора бы старому дурню знать Брихана!
- Если хочешь со мной драться, я к твоим услугам, но уж теперь на обратном пути, - беспечно отозвался Брихан. - Только не пей больше, а то меч в руке будет дрожать.
Амбросий поспешил вмешаться в разгоравшуюся ссору, не повышая при этом голоса:
- Тихо, братья мои! У меня есть дела поважнее, чем разнимать вас, неважно когда - сейчас или потом. Брихан, ты ведешь себя день ото дня хуже. А тебе, Валарий, неужели не хватает разума не обращать внимания на этого молокососа?
Брихан пожал плечами, Валарий закусил нижнюю губу. Но Амбросий уже повернулся к Догфелу:
- Если те люди едут с дружескими намерениями, негоже мне встречать их с толпой вооруженных людей.
Но Валарий продолжал мрачно упорствовать:
- А что, если у них не дружеские намерения? - Голос его дрожал.
Аквила взглянул на руку старика, державшую поводья, - она тряслась, и он понял, что за всем этим кроется что-то, чего он не знает.
Амбросий, разворачивая лошадь в сторону дороги, оглянулся на сопровождающих:
- Один человек с кинжалом под плащом справится не хуже троих с боевой дружиной… Если есть на то воля Господа, чтобы я правил Британией, то я не умру, как умер мой отец - от руки убийцы, не закончив дела. Если же я умру именно так, стало быть, ты, Эуген, и старый арфист Финнен зря старались, когда увозили меня ребенком, значит, Бог не хочет, чтобы я правил Британией.
Он ударил пятками в ребра черного жеребца, и громадное животное рванулось вперед, взяв с места в галоп. И вмиг Амбросий оказался далеко впереди, только темный плащ летел у него за спиной. Аквила и Валарий тоже пустили лошадей галопом, и, таким образом, лишь два ближайших спутника сопровождали Амбросия, когда он поскакал к перевалу навстречу трем рыжеволосым всадникам.
Дорога, извиваясь, забиралась все выше и выше, громады скал, теснившихся вокруг Ир Видфы, словно собирающаяся гроза, темнели по сторонам дороги. Всадники очутились в другом мире - далеко позади осталась зеленая долина и белые пески Абера; сейчас их окружал пустынный, с широким и высоким небом мир, где, помимо стука копыт их собственных лошадей, не было других звуков, разве что свист ветра в пожелтевшей горной траве да пронзительный крик золотого орла, кружившего над утесами. Наконец дорога перевалила через уступ, и глазам их открылся еще один длинный петляющий отрезок и вдали кучка всадников, скачущая им навстречу.
- Здесь мы и встретим наших гостей. - С этими словами Амбросий снова ударил коня пятками и послал его полным галопом. Аквила и Валарий не отставали.
Две группы всадников, грохоча копытами, взметая летнюю пыль, мчались навстречу друг другу. Аквила видел, что впереди встречного отряда клином ехали трое - их развевающиеся плащи горели яркими пятнами в прозрачном горном воздухе: один шафранно-желтый, другой изумрудный и третий, чей обладатель составлял как бы острие клина, фиолетовый. А головы всех троих отливали ярко-рыжим, точно лисий мех на солнце. Всадники все сближались и сближались, и вот два облака пыли слились в одно, и Амбросий на полном скаку натянул поводья, так что жеребец присел на задние ноги, храпя, порываясь вперед, скребя круглыми подковами землю. Потом - хаотический топот, потные лошади прядали под седоками, пытаясь ослабить удила. Когда пыль немного улеглась, всадники очутились лицом к лицу на расстоянии броска копья. Тот, что в фиолетовом плаще, с великолепным мастерством развернул своего скакуна и вывел его вперед танцующим шагом. Аквила, оглаживающий свою рыжую кобылу, которая никак не могла успокоиться, узнал бледное гордое лицо всадника, эту пылающую гриву волос и сокола в колпачке на его руке - хозяин по-прежнему, как и год назад в Медхолле у Хенгеста, не расставался с ним.
- Приветствую вас, незнакомцы. Кто вы такие и почему держите зеленые ветви? - спросил Амбросий.