- Интересно, были они милостивы к нему после этого? - Юстин встал, отряхивая золотистую пыль лишайника с пальцев.
- Нет, интересно, зачем он просил у них милости?
- Да просто хотел, чтобы они проявили милость, и все.
Флавий уверенно затряс головой:
- Не строят алтарь просто так. Только если что-то нужно до зарезу. - Неважно, во всяком случае это было д-давным-давно… Кстати, когда мы ушли из Валенции в последний раз?
- Не помню точно. Кажется, лет сто пятьдесят назад.
Они опять умолкли, разглядывая три грубо вырезанные фигуры и корявые буквы под ними.
- А-а, тут еще и надпись есть! Ну как, не зря я вас сюда привел? - раздался у них за спиной голос Эвиката.
Флавий, все еще сидевший перед алтарем на корточках, с улыбкой поднял лицо:
- Не зря. Но с таким же успехом это можно было сделать на сытый желудок.
- Пища готова, - ответил Эвикат. - Теперь можете наполнить ваши желудки.
Судя по всему, у него были свои причины для такой таинственности, но, опять же судя по всему, он не собирался ничего объяснять до поры до времени. И лишь когда они уселись вокруг котла с готовящейся похлебкой, уже после того как расправились с масляной лепешкой и полосами копченой оленины, Эвикат заговорил:
- Зачем я привел вас сюда, к валуну? Не все ли равно, какой предлог выдумать. Важно было привести вас сюда и показать причину… тем, кому это очень интересно.
- А почему именно сюда? - не отставал Флавий.
- Даже пикт не спрячется в низкой траве и не расслышит из ивняка, что говорится около камня. В Олбани мало таких мест, где ты знаешь, что за скалой или в вереске не прячется коротышка пикт.
- То есть тебе надо что-то сказать нам так, чтобы никто не подслушал?
- Да, и сказать вот что… - Эвикат отрезал лоскут сушеного мяса и бросил его любимой собаке. - Слушайте и внимайте. На Валу и к северу от Вала рыщут люди Аллекта.
Юстин, который только собрался положить в рот кусок лепешки, уронил руку на колени, Флавий невольно вскрикнул:
- Тут? Да что ты говоришь, Эвикат?
- Ешьте, ешьте. Глаз видит дальше, чем слышит ухо. Да, я говорю то, что знаю. В Олбани появились люди Аллекта, они заводят с пиктами разговоры о дружбе, дают обещания - и требуют обещаний взамен.
- Какие обещания? - Юстин отрезал тонкую полоску от мяса.
- Они обещают пиктам помощь против нас, дальриадов, если раскрашенный народ поможет Аллекту свергнуть императора Караузия.
Наступившую долгую тишину прорезал пронзительный крик сапсана в вышине.
- Выходит, мы все правильно угадали про Аллекта. Выходит, мы были правы! - произнес наконец Флавий с еле сдерживаемой яростью.
- Вот как? - отозвался Эвикат. - Я ничего про это не знаю. Но уверен в одном: если ему удастся свергнуть Караузия, это будет означать гибель для моего народа. - Он вдруг замолчал, как бы с удивлением прислушиваясь к собственным словам. - Мой народ… Это говорю я, человек без племени и без родины. Видно, я все-таки храню в сердце верность моему племени.
- И что же, неужели раскрашенный народ согласится? - спросил Юстин.
- Чует мое сердце, согласится. Испокон веков между пиктами и моим племенем была вражда и недоверие, пока Караузий не заключил договор. Благодаря договору вот уже семь лет у нас мир. Но раскрашенный народ боится нас, потому что мы не такие, как они, и еще потому, что на западных островах и среди береговых скал мы стали сильными. А когда пикт боится, он ненавидит.
- Но Орлов пикты тоже ненавидят, - возразил Юстин. - А ты говоришь, пикты договорятся с Аллектом.
- Да, они боятся Орлов и боятся дальриадов, - подтвердил Эвикат. - Не менее охотно пикты объединились бы и с нами, чтобы загнать легионы в море. Но они знают: даже вместе мы все-таки недостаточно сильны. Поэтому, если представится случай, они объединятся с более могущественными Орлами и прогонят нас. И так и так одним врагом у них станет меньше,
- Аллект и Орлы не одно и то же, - вставил Флавий.
- Будут заодно, если Караузия убьют. - Эвикат переводил взгляд с одного слушателя на другого. - Вы же знаете, что такое Вал и что такое когорты, которые стоят на Валу: они будут за всякого, кто носит пурпур, лишь бы выпивки было вдоволь. А вы уверены, что в других местах Орлы другой породы?
Никто не ответил ему. Но немного погодя Флавий сказал:
- Твой народ знает про все это?
- Вот уже пятнадцать лет я не разговаривал с людьми моего племени, но они, конечно, знают. Но хоть и знают, что они могут сделать? Пойти войной на раскрашенный народ сейчас, пока еще не поздно, - значит нарушить договор. И тогда, кто бы ни носил пурпур - Караузий или Аллект, - на нас, маленький народ, падет гнев Рима. - Эвикат нагнулся, будто желая зачерпнуть похлебки. - Предупредите его! Предупредите вашего императора. Кажется мне, он вас послушает. Мы среди вереска, кое-что знаем. Потому я вас и привел сюда и говорю слова, за которые грозит смерть. Скажите Караузию, откуда дует ветер. Предупредите его!
- Разве может жук предупредить всемогущего Юпитера? Однажды жук сделал такую попытку, и его раздавили, - с горечью отозвался Флавий. Он откинул голову назад, и глаза его устремились вдаль, поверх границы холмов, обрывавшихся к югу, ближе к Валу. - Как нам передать ему твои слова?
- Больных в крепости сейчас мало, - неожиданно для себя проговорил Юстин. - Да и в Л-Лугуваллии, если что, есть полевой лекарь. Пойду я.
Флавий быстро повернул голову, но не успел открыть рот, как Эвикат перебил его:
- Нет, нет, если уйдет любой из вас - это будет дезертирство. Начнутся расспросы. А обо мне никто не станет спрашивать. Напиши ему все, что я сказал, и дай записку мне.
- Ты… ты отнесешь сам?! - удивился Флавий. - Зачем тебе совать голову в волчий капкан на чужом пути?
Эвикат погладил уши большого пса:
- Не из любви к вашему императору, чтобы уберечь от гибели мой народ.
- И ты готов так рисковать ради племени, которое тебя прогнало?!
- Я нарушил законы моего племени и заплатил установленную цену, - просто ответил Эвикат. - Только и всего.
Флавий долго молча смотрел на него, затем сказал:
- Хорошо. Это и твой путь, - и добавил: - Знаешь, что с тобой сделают приспешники Аллекта, если ты попадешься с письмом?
- Догадываюсь. - На лице Эвиката мелькнула мрачная улыбка. - Но ведь ваши имена любой может прочесть в письме, значит, риск мы разделим поровну.
- Ладно, решено. - Флавий в свою очередь потянулся за похлебкой. - Но тогда времени терять нельзя. Письмо должно отправиться сегодня же.
- Это не трудно. Пусть кто-то из вас придет сегодня вечером на петушиный бой в старом рву. Один ваш опцион выставляет своего красного петуха и вызывает на бой всех желающих. Вам это известно? Многие придут: и британцы, и римляне. И там никому не покажется странным, если мы вступим в разговор.
- Молю богов, чтобы на этот раз он ним поверил, - тихо и очень серьезно проговорил Флавий.
Юстин проглотил последний кусок лепешки, не ощущая вкуса, поднялся и затянул пояс, который ослабил, когда садился есть. Взгляд его вновь обратился к грубому алтарю, на стертые фигуры и корявую надпись, с которой они соскоблили мох.
Флавий поймал направление его взгляда и, внезапно достав из пояса серебряный сестерций, сунул в землю перед алтарем. - Мы тоже нуждаемся в милости богов, - сказал он.
Эвикат тем временем собирал остатки пищи и завязывал горловину мешка с едой, как всегда поступал после привала на охоте. Внимание Юстина привлекло что-то яркое на краю зарослей - там по-осеннему пламенел кизил. Юстин направился к кустам, долго и придирчиво выбирал и наконец отломил длинную ветку с алыми листьями. Что-то зашуршало в темной глубине ивняка, - возможно, просто лиса. Но когда он повернулся, чтобы идти назад, у него возникло ощущение, что в спину ему глядят отнюдь не лисьи и не кошачьи глаза.
Остальные поджидали его, держа под уздцы лошадей, но сперва Юстин согнул ветку наподобие гирлянды, встал на колени и положил ее на пострадавший от времени алтарь. Потом все трое сели на лошадей, свистнули собак и двинулись по кочкам. Впадина между холмами снова опустела, если не считать кружащего сапсана да какой-то твари, прошуршавшей в зарослях. А позади кизиловая ветка как кровь алела на мшистом камне, под которым неизвестный легионер в отчаянии взывал к небесам сто или двести лет назад.
Вечером у Флавия в комнате они, устроившись за столом и сдвинув головы, в круге света, падавшего от светильника, принялись сочинять письмо. Они едва успели закончить и запечатать таблички, как раздался стук в дверь. Они обменялись взглядом, Юстин зажал табличку в руке, а Флавий крикнул: "Входи!"
- Комендант, - вошедший квартирмейстер поднял руку в знак приветствия, - я принес новые списки на продовольствие. Если бы ты мог уделить мне час, мы бы обсудили их.
Юстин поднялся и поднес руку ко лбу. На людях он строго соблюдал дистанцию между лекарем когорты и ее командиром.
- Не стану больше занимать твое время, командир. Ты разрешишь мне покинуть лагерь на часок-другой?
Флавий поднял свои рыжие брови:
- Ах да, петушиный бой. Поставь там что-нибудь за меня на петуха нашего опциона.
Большой Вал, где проходила граница до того, как возвели новый, в последние годы превратился в широкий, неряшливого вида ров, битком набитый покосившимися вонючими лачугами, грязными лавчонками, храмиками, кучами отбросов и будками, где легионеры держали охотничьих собак. Вонь ударила Юстину в нос сразу же, как только он пересек главную, проходящую через всю страну от побережья до побережья дорогу, и спустился по ступеням вниз в глубокий ров, как раз напротив Преторианских ворот Магниса. На открытом пространстве, на расстоянии броска копья от ступеней, уже собралась толпа. Люди тесно сгрудились вокруг временной арены и заполнили крутые склоны вала. Надо рвом уже сгущались осенние сумерки, кое-где светились угли жаровен, и в самой гуще толпы плескался желтый свет большого фонаря. Юстин стал пробираться к арене, с трудом протискиваясь сквозь шумную колышущуюся толпу.
Эвиката он пока нигде не заметил, да и трудно было выделить кого-то одного в этой темной, шевелящейся массе. Но на границе светового пятна он разглядел Манлия, который всего за несколько дней до этого вернулся в строй. Юстин задержался около него:
- Ну как нога, Манлий?
Тот обернулся, заулыбался:
- Почти как новенькая.
Юстин относился к солдату сочувственно, ему пришлось вести борьбу за его ногу, и борьба оказалась долгой и изнурительной, но теперь нога зажила и была почти такой, как раньше. Все раненые или больные, кто попадал в его руки, вызывали у него вот такое же смиренное, теплое чувство. Именно это и делало его хорошим лекарем, только сам он об этом не подозревал.
- Вот как! Приятно слышать. - В голосе Юстина прозвучало все то же сочувствие.
- Если бы не ты, меня бы выкинули из Орлов и скакал бы я на одной ноге, - проговорил Манлий грубоватым тоном, словно стыдясь своих слов.
- И если бы не ты тоже… - добавил Юстин.
- В таком деле, Манлий, требуются двое.
Легионер искоса взглянул на него, потом опять уставился прямо перед собой.
- Понятно, что ты имеешь в виду. И все равно я не забуду всего, что ты для меня сделал. И не забуду, как по лицу моего командира текла кровь, когда он стаскивал с меня проклятый брус. Ведь я думал - мне конец.
Они постояли молча в шумящей толпе, оба не отличались умением находить нужные слова, к тому же оба не представляли, о чем еще разговаривать. Наконец Юстин спросил:
- А ты ставишь на опционова петуха?
- Конечно, а ты? - с видимым облегчением подхватил Манлий.
- Непременно. Я поспорил с Эвикатом-с-копьем. И хочу еще узнать у него про шкуру волка, которого убил сегодня командир. Ты его не видел?
- Нет, что-то не попадался.
- Ну, неважно, найдется. - Юстин дружелюбно кивнул и отступил в сторону, тут же оказавшись между двумя легионерами на освещенном краю арены. Кто-то подставил ему перевернутое ведро, он уселся и поплотнее закутался в плащ, спасаясь от сырости.
Перед ним открылась площадка, устланная камышовой циновкой; в центре ярко белел освещенный фонарем круг диаметром в ярд, обведенный мелом. Наверху в небе все еще горели последние огненные полосы заката, но здесь, во рву, уже сгущалась тьма, и только свет фонарей выхватывал из толпы лица и горящие глаза, жадно устремленные на меловой круг.
И вот двое мужчин отделились от толпы и ступили на арену: каждый нес большой кожаный мешок, внутри мешков что-то сердито извивалось и дергалось. Толпа заревела: "Давай, Секст, покажи, на что способен красный! У-у-у! Этот кочет с навозной кучи называется петухом?! Ставлю два против одного на коричневого! Три против одного на красного!"
Один из мужчин - опцион, смотритель Магниса - развязал мешок и достал своего петуха. Раздался удесятеренный рев, когда он протянул его третьему человеку, стоявшему с ним рядом и следившему, чтобы все шло по правилам. Птица, которую судья взял у смотрителя, и впрямь заслуживала таких криков. Красный с черным, без единого светлого перышка, поджарый и мощный, петух походил на воина, обнаженного для боя, - коротко обрезанный гребень, подстриженные крылья, обрубленный хвост. Свет фонарей играл на его трепещущих крыльях, на смертоносных железных шпорах, по обыкновению привязанных к ногам, свет отражался в его бешеных черных глазах, сверкавших, как драгоценные камни.
Судья, осмотрев его, отдал владельцу, а ему был вручен другой петух. Однако тут внимание Юстина ослабло, так как именно в этот миг на дальней стороне арены появился Эвикат и одновременно кто-то протиснулся через толпу на свободное место рядом с Юстином, и Юстин услышал голос центуриона Посида:
- Все на свете тут, даже наш лекарь пожаловал! А я и не знал, что ты тоже любитель петушиных боев, мой Юстин. Ну-ну, незачем шарахаться, как испуганная лошадь. Можно подумать, у тебя совесть нечиста.
Юстин и в самом деле вздрогнул при звуке его голоса. Центурион Посид вел себя вполне дружелюбно, но Юстину он все равно не нравился. У Посида был зуб против всего мира за то, что мир этот отказал ему в повышении, на которое центурион рассчитывал. Юстин жалел его - жить с постоянной обидой в душе, вероятно, нелегко, но сейчас здесь, рядом, он был ему совсем ни к чему. Ну да ладно, время для передачи письма у него еще есть.
- Обычно я и не хожу, - ответил он. - Но я столько слыхал про красного п-пету-ха, что решил п-пойти убедиться сам в его бойцовских качествах.
Проклятое заикание выдает его с головой, а ему сейчас, как никогда, надо казаться спокойным!
- Наверное, все у нас в крепости здоровы, раз наш лекарь может позволить себе целый вечер просидеть на петушиных боях после целого дня охоты. - Тон у Посида был, как всегда, слегка обиженный.
- Да, все здоровы, - спокойно подтвердил Юстин, с невероятным усилием совладав с заиканием, - а то бы я не был здесь. - Он собирался добавить "центурион Посид", но, зная, что буква "п" - его погибель, отказался от своего намерения и целиком перенес внимание на арену.
Коричневого петуха вернули владельцу, и, сопровождаемые всевозможными советами болельщиков, владельцы пернатых бойцов заняли свои места и поставили петухов по противоположным сторонам мелового круга. Едва птиц опустили на землю, они стремглав рванулись вперед, и бой начался. Продолжался он, впрочем, недолго, хотя и был очень жестоким. Схватка закончилась молниеносным ударом шпор красного петуха, окровавленные перья полетели на подстилку, и коричневый боец остался лежать бездыханным.
Хозяин подобрал его, философски пожав плечами, а опцион забрал торжествующе кукарекающего победителя. Зрители принялись улаживать пари; кое-где, как всегда на петушиных боях, разгорелись ссоры, и, пользуясь всеобщим шумом и толкотней, Юстин пробормотал Посиду что-то про Эвиката и волчью шкуру командира, встал и пошел на другую сторону. Эвикат уже ждал его, на миг их прижало в толкучке друг к другу, и табличка незаметно перешла от одного к другому под прикрытием плащей.
Передача письма прошла так гладко, что Юстин, все время громко твердивший сам не зная что про шкуру, чуть на расхохотался от облегчения.
Когда он обернулся к арене, все ссоры уже утихли, принесли другого петуха и поставили напротив красного. На этот раз бой тянулся долго, с переменным успехом, и к концу оба петуха стали проявлять все признаки утомления: раскрытые клювы, повисшие крылья, волочащиеся по окровавленной подстилке. Не ослабевало в них лишь одно - жажда убить недруга. А также отвага. Они напомнили Юстину гладиаторов. Ему вдруг опротивело это зрелище. Дело, ради которого он пришел сюда, было выполнено, Эвикат уже исчез. Юстин постарался как можно незаметнее выскользнуть наружу и зашагал к крепости.
С той стороны арены, однако, за ним следил центурион Посид со странным выражением в глазах.
- Любопы-ытно, - протянул он. - Очень любопытно, дружок. И что это ты так нервничаешь? Только ли волчья шкура тебя занимает? Послужной список твой таков, что рисковать не стоит. Он тоже выскользнул наружу, но направился вовсе не в сторону крепости.
Глава 8. Праздник Самхайма
Спустя два дня, под вечер, Юстин только что завершил последний обход и как раз собирался покинуть госпиталь. Вдруг в дверях хирургической показался Манлий, рука у него была обмотана окровавленной тряпкой.
- Совестно тебя беспокоить, господин, но хорошо, что я тебя застал. Я поранил палец и никак не могу унять кровь.
Юстин хотел было позвать помощника, который неподалеку чистил инструменты, и поручить ему эту несложную заботу, но заметил, что легионер смотрит на него как-то особенно, будто силится сказать ему что-то глазами, и переменил намерение.
- Подойдем к свету, - сказал он. - Что случилось на этот раз? Опять на тебя свалилась катапульта?
- Нет, я рубил дрова для моей женщины - я сегодня свободен. И рубанул по пальцу.
Легионер размотал алую от крови тряпку, и Юстин увидел небольшую, но глубокую ранку в мякоти большого пальца. Кровь текла безостановочно, сколько он не стирал ее.
- Помощник, миску с водой и полотно для перевязки!
Помощник немедленно бросил свою работу и принес воды.
- Заняться этим мне, господин?
- Нет, вытирай инструменты.
Юстин принялся промывать и бинтовать руку Манлию. Тот стоял неподвижно, глядя перед собой. Но вскоре помощник унес вычищенные инструменты в соседнее помещение, и мгновенно глаза Манлия ожили; он метнул взгляд на дверь, потом на Юстина и еле слышно пробормотал:
- Где командир?
- Командир? В претории, наверное. А что? - Юстин тоже невольно понизил голос.
- Найди его. Возьмите все деньги, какие у вас есть, все ценное и идите оба в город. Найдите дом моей женщины, последний по улице Золотого кузнечика. Только следите, чтобы никто не видел, когда будете входить.