- Да, наверное, надо сказать вам еще кое-что. Ведь я уже стреляный воробей. Хотя чего тут еще скажешь, только одно: не теряйте самообладания. Когда надо - умейте действовать быстро, но помните: поспешишь, как говорится, людей насмешишь. Зря трястись бессмысленно, но и легко расставаться с жизнью тоже не стоит, она ведь у нас одна. Враг охотно ее заберет, если только сможет. Целиться надо в пояс, это вернее всего выводит человека из строя. И все время думать о том, что перед тобой тоже просто люди. Свинец сражает их точно так же, как и нас.
Рядовой Сихвонен, родом из того же прихода, что и Рахикайнен, но полная противоположность ему, чересчур усердный и нервный, сказал:
- Спокойствие и еще раз спокойствие. Поспешишь - людей насмешишь. Ясно. Самообладание в первую очередь.
- Ага. Итак, снимайте палатки и укладывайте их на машины.
Палатки были сняты, уложены в мешки и погружены на машину. Обоз находился на некотором расстоянии от них, и там в свете белой ночи похаживал Мякиля, проводя последний смотр своему имуществу. Солдаты, относившие палатки, спросили, не даст ли он им чего-нибудь поесть, и Мякиля ответил:
- Все в свое время. Рацион пока не увеличен, так что все остается по-прежнему.
Фельдфебель Корсумяки тоже не спал, и солдаты удивились, когда этот обычно такой угрюмый старый человек дружеским тоном сказал:
- Ну, ну, дай по куску хлеба ребятам в карман - не обедняешь.
Мякиля дал каждому по куску сухого ржаного хлеба, но просил их не рассказывать об этом другим:
- По мне, так пожалуйста. Только ведь из еловых шишек хлеба не напечешь.
Солдаты спрятали в карманы свои сокровища - куски хлеба величиною в половину ладони. Они были голодны, но надо было думать и о будущем.
Все было готово к выступлению скорее обычного. Первые и вторые номера расчетов время от времени вскидывали на плечи стволы и станины пулеметов словно для того, чтобы привыкнуть к их тяжести. Подносчики патронов связывали ящики с патронами ремнями, как советовал Коскела. Командиры отделений взяли по одному запасному стволу, кожуху и ящику с патронами. Таким образом, караван собрался в дорогу, которая протянется на сотни километров. Для некоторых она, правда, окажется короче, но сейчас никто об этом не думал.
Стрелковые роты тронулись в путь, каждая в сопровождении пулеметного взвода. Первый и второй взводы исчезли в темноте между елями под звяканье оружия, сопровождаемое приглушенными словами команды.
Когда третья рота проходила мимо, Коскела шепотом сказал:
- Колонной по два в направлении дороги…
Отделения построились, затем по цепочке был передан приказ: "Марш!"
Когда они пристроились в хвост стрелковой роте, оттуда вполголоса послышались приветствия:
- Добро пожаловать в наше молодежное общество! Слабые падают на дороге жизни, сильные идут вперед.
Они прошли мимо батареи, которая вчера вечером стала тут на позиции. Все расчеты были при орудиях. Артиллеристы переговаривались, понизив голос, и прятали в кулак зажженные сигареты. Пройдя некоторое расстояние, рота свернула с дороги и продолжала идти по мрачному еловому лесу. Гул артиллерийской стрельбы на юге затих, но тем более гнетущей была тишина.
Теперь они продвигались вперед медленно. Время от времени останавливались, и люди, тяжело дыша, напряженно прислушивались к тишине ночи и учащенному биению собственных сердец.
- Сто-ой!
Рота вытянулась в цепь. Автоматчики выдвинулись боевым охранением на двадцать метров вперед, пулеметы, распределенные на два полувзвода, находились на таком же расстоянии позади цепи. От командира роты пришел посыльный с приказом:
- Граница прямо перед нами. Соблюдать тишину. Первому взводу выслать вперед дозор. Не открывать огня, не спросив пароль.
- А какой он?
- Гром и молния.
- Тихо. Не слышите, что ли, черти.
Разговор смолк. Солдаты - те, у кого были сигареты, - закурили. Они уже много дней сидели без табака: табачного довольствия еще не выдавали, а купить было негде.
У Рахикайнена курево было благодаря его оптовым закупкам в солдатской столовой. Он уже продал за хорошую цену сушки и теперь торговал сигаретами поштучно по бешеной цене. Большинство пробавлялось лишь скудным солдатским жалованьем, и купить у него сигарету могли только самые состоятельные. Когда такой счастливец бросал бычок, его тотчас подбирал другой, засовывал в мундштук и дул на обожженные пальцы. Кто докуривал бычки в своем мундштуке, того считали скрягой. Некоторые просили у Рахикайнена сигареты в долг до следующей солдатской получки, но он на это не шел:
- Кто знает, когда она опять будет, получка. И кто поручится мне…
- Я. - Коскела откашлялся, его голос звучал напряженно. - У меня тоже нет денег, но если со мной что случится, можешь взять мой бинокль. Он мой, а не казенный, и ты с лихвой выручишь свои деньги. В покупателях недостатка не будет.
- Ну ладно, верю… Верю… Я совсем не имел в виду… Знаю, что деньги будут давать.
В голосе Рахикайнена слышался стыд пополам с обидой, но сигареты он разделил. Все заметили, что Коскела обращался к нему на "ты". Отныне они стали говорить "ты" всем во взводе. Поначалу это звучало странно, и многим было трудно привыкнуть обращаться к Коскеле на "ты", а некоторые так никогда и не научились делать это легко и непринужденно. Такое обращение было редкостью в их полку, где офицеры стремились поддерживать свой так называемый авторитет даже и в военное время. Конечно, и в других воинских частях были офицеры, чей авторитет незыблем, независимо от формы обращения, и которые не отделяли себя от солдат невидимой гранью. Этот жест Коскелы не замедлил дать свои результаты. Напряжение, владевшее людьми, ослабло, командир стал им как будто ближе, и от него они ожидали разрешения всех возникавших у них проблем.
За спиной послышалось сухое покашливание и тихое бормотание. Это был Каарна, за которым, как тень, следовал Миелонен.
- Ага, ага. Теперь будьте спокойны, ребята. Мы поймаем зайца. Он уже обложен. Где Аутио?
- Он со вторым взводом.
- Так, так. Что у вас тут за люди, Хиетанен?
- Первоклассные пулеметчики, господин капитан.
- Верно, верно, так держать, так держать…
Это был обычный вопрос, на который следовал всегда один и тот же ответ, потому что Каарна ставил свою роту несколько выше, чем другие. Ему было неважно, соответствует ли это истине, ибо он знал цену здоровой уверенности в себе. Знал он и то, что пулемету стали приписывать меньшее значение, особенно при наступательных операциях, и все же воспитывал у солдат гордость своим родом оружия. Он и во всем прочем горой стоял за свою роту; другим офицерам лучше было не приходить с жалобами на его солдат. Однажды прапорщик, которому кто-то из роты капитана Каарны не отдал честь, попытался сделать это. Каарна холодно ответил, что за его солдатами такой грех не водится и господин прапорщик, наверное, ошибся.
- Кроме того, у вас плохая выправка, господин прапорщик. Вам надо поупражняться, и не раз.
Проштрафившийся солдат, разумеется, был наказан, но и прапорщик с тех пор стал далеко обходить Каарну.
Все это жило в памяти солдат, и сейчас слова капитана вызвали улыбки на их озабоченных лицах. "Его солдаты безгранично восхищаются им" - такие слова часто приходится слышать при характеристике какого-нибудь офицера. Это и пошлые, и достаточно лживые слова, ибо не родился еще такой офицер, которым безгранично восхищался бы финский солдат. Однако отношения между Каарной и его людьми и вправду были необычайными. "Другого такого чертова отродья, как наш старик, на всем фронте не сыщешь", - говорили про него солдаты. И все же эти отношения никак нельзя было назвать товарищескими. Ни одна из двух сторон не забывала, кто приказывает, а кто повинуется. Впечатление на солдат производила лишь открытая, безусловно, деловая и справедливая манера поведения Каарны.
Они и сейчас, улыбаясь, смотрели ему вслед: он искал командира третьей роты, лейтенанта Аутио.
- Вот увидите, ребята, его КП будет недалеко от того места, где сильнее огонь, - сказал какой-то солдат, и. остальные согласились с ним.
Каарна и Миелонен шли один за другим, причем Миелонен указывал направление, которое он, по его разумению, знал лучше. Их разговор сплошь состоял из колкостей, так как Миелонен и сам был не прочь покомандовать и норовил высказать свои соображения даже по тактическим вопросам. Капитан охотно выслушивал такие советы от подчиненного, хотя не потерпел бы их от старшего по званию. Он спорил с Миелоненом, чтобы скоротать время, но поступал по-своему, хотя и к соображениям Миелонена относился без всякой предвзятости. Парень мыслил здраво, и Каарна это ценил. Но в данном случае он не доверял нюху Миелонена и приговаривал:
- Не-ет, Миелонен. Старые глаза - зоркие глаза. Русские там.
- Едва ли. Они наверняка недалеко от цепи. Их КП то есть.
Когда тихий разговор Каарны и Миелонена смолк, снова воцарилась тишина. И вдруг раздался крик:
- Боже правый! Ложись!
В кочках зашелестело и зазвенело оружие - солдаты испуганно попадали на землю. Неподалеку грохнул залп артиллерийской батареи: бум-бум. Бум-бум.
Что-то с режущим, пронзительным свистом пронеслось над вершинами елей, и люди с широко раскрытыми глазами приникли к земле. Снова звуки выстрелов с разными интервалами, и снова свист в воздухе. Где-то далеко за границей слышались глухие разрывы.
Коскела, сидевший на кочке, спокойно сказал:
- Вставайте, ребята. Это наша батарея. И не гремите так своими ящиками!
Солдаты поднялись, радуясь, что стыдиться приходится всем в равной мере: один лишь Лехто не бросился на землю. Он сидел на том же месте с напряженной и чуть презрительной улыбкой на лице. Хиетанен также скоро оправился от испуга, и с ним вместе стрелок из расчета второго пулемета, приземистый Мяяття. Ванхала лениво шлепнулся на землю, глядя на других. Встал он последним, лукаво подмигивая.
- У командира громкий голос, хи-хи, - шепотом сказал он соседу и даже не покраснел, хотя осмелился подшутить над тем, что другие принимали всерьез. Зато Риитаоя успокаивался медленно, а Сихвонен проворчал:
- Ясно. Это наша батарея. Зачем падали? Ведь хорошо было слышно - это наши. Напрасно кланяются.
Однако сам он бросился на землю в числе первых.
Батарея замолчала, но тревога людей рассеялась не так скоро. Командир расположенного перед ними взвода так же беспокойно ходил взад и вперед перед цепью своих стрелков. Он нарочито беспечно переговаривался с солдатами, но по дрожи в голосе и прерывистому дыханию можно было заключить, что сердце его бьется учащенно. Он подошел к Коскеле и сказал с нарочитой бодростью:
- В случае чего строчи что есть мочи, Вилле, Аутио обещал мне два твоих пулемета.
- Там видно будет, - лаконично ответил Коскела, и, заметив, что тот не расположен разговаривать, прапорщик пошел обратно к своему взводу. Пулеметчики уже хорошо знали этого светловолосого мальчишеского вида человека. Фамилия его была Карилуото. На пожарище он несколько подчеркнуто держал себя, "как настоящий мужчина", и солдаты с их безошибочным чутьем не принимали его всерьез. Он любил грубоватые выражения, однако бойцы отчетливо чувствовали, что за ними кроется всего-навсего ложное понимание мужественности. Все это никак не подходило к воспитанному в духе идеализма господскому сынку. Поэтому неудивительно, что солдаты с легким презрением говорили:
- Разговаривает о бабах так, как будто уже лежал с ними.
Они молча выждали полчаса, и тогда началось. Слева по цепи пришел приказ: "Вперед!"
Серые тени беззвучно двигались между сумрачными елями по направлению к границе, автоматчики впереди. Широко раскрытые глаза не мигая смотрели в лесную чащу, сердца колотились необычно сильно, руки сжимали оружие так, что побелели суставы. Впереди была прорубленная в лесу просека - граница, по всей длине которой тянулась изгородь из двух рядов колючей проволоки. Проволоку растоптали ногами, ее скрежет резал слух. Люди стали проходить в образовавшиеся бреши. На Хиетанена внезапно накатилась ярость, он бросился к пограничному столбу и закричал:
- Прочь с дороги в рай!
- Не шуми, ради бога! - остановил его Коскела.
Хиетанен отказался от своего намерения своротить столб и проворчал:
- Надо же, наставить в лесу этих проклятых столбов! Мне это не нравится.
Они осторожно двинулись вперед, ожидая выстрела из-за каждого дерева, каждого куста. Однако все было тихо. Тихо было и за маленькой поляной, которую они пересекли и где предполагали наверняка встретить противника. Слева поляна расширялась в небольшое поле, на его краю стоял серый дом. Граница проходила непосредственно мимо дома, который оставался на финской стороне, и у дома они увидели несколько человек. В них признали солдат второго батальона, имевшего задачу продвигаться по направлению к дороге.
Солдаты пытались поймать лошадь, которая, по-видимому, понесла от страха. Выяснилось, что одна рота : второго батальона, перед тем как тронуться, непременно хотела выпить чаю, но повар запоздал и заехал с кухней на передовую. Командир батальона, и без того рассерженный медленным развертыванием, появился там собственной персоной и устроил повару разнос:
- Черт вас подери! Уберите отсюда к дьяволу вашу: кухню! Вы что, рехнулись?
Повар, испугавшись, начал дергать за поводья, лошадь шарахнулась и понесла. Усилиями кинувшихся ему: на помощь людей лошадь удалось успокоить, и повар уехал. Солдатам первого батальона, наблюдавшим с другой стороны поля этот балаган, было невдомек, что он послужит основанием для слухов, согласно которым второй батальон из чистого озорства перешел границу кухней вперед. Командир батальона, и без того известный под именем "бешеного Калле", стал героем этой истории, и молодые офицеры, находившиеся вдали от места события, говорили: "Это на Калле похоже. Это выходка в духе Калле". Многие из них в глаза не видели Калле, но говорили о нем так, будто он был их приятелем. Немного позднее мать одного их этих офицеров рассказывала своим знакомым, что ее мальчик и некий "бешеный Калле" вместе с другими офицерами первыми пересекли границу на полевой кухне. Противник принял ее за танк и дал тягу без единого выстрела.
Истина же была такова, что Калле, стараясь убрать кухню с передовой, вел себя как раненный в зад медведь. Развертывание не получилось. Роты передвигались медленно, и "бешеный Калле" еще больше все перепутал, начав отдавать приказы непосредственно взводам в обход ротных командиров.
Первый батальон ждал затаив дыхание. Солнце уже взошло, и солдаты, лежа на мокрой траве, грелись в его теплых лучах. Тонко звенели комары, где-то гудел самолет, в остальном же царила полная тишина. Наконец они увидели, что солдаты возле дома пришли в движение, и приготовились к наступлению, но приказа все еще не было. Солдаты лежали неподвижно, прислушивались и поглядывали друг на друга. Слева внезапно, словно второпях, застрочил автомат, к нему присоединились выстрелы из других видов оружия. На весь лес затрещал ручной пулемет, затем раздалась очередь из станкового. Солдаты слушали молча.
- Не было ничего - и вдруг как из мешка, - сказал кто-то.
- Да.
- Там люди уже играют в ящик.
Здесь они впервые услышали, как поет пуля, отлетает рикошетом в сторону: воу-уу…
- Там кто-то уже обмочил штаны.
- Чего мы тут дожидаемся? - сказал Сихвонен. - Чего доброго, нас еще обойдут.
- Ерунда, - спокойно сказал Коскела, отмахиваясь ольховой веткой от комаров. - Это всего лишь перестрелка сторожевых охранений. Вы еще услышите, как бывает при настоящем обстреле.
Огонь прекратился, они снова принялись ждать. Затем двинулись вперед и, когда слева вновь послышалась стрельба, опять остановились.
- Ничего не происходит, - сказал кто-то. - Тут что-то не так.
- Ничего не происходит, - сказал Коскела. - Такова война. Через несколько дней привыкнете.
К пяти часам пополудни они продвинулись вперед на два километра. Слева слышалась непрерывная стрельба. Они поняли, что второй батальон достиг позиций противника.
III
Перед ними было болото. За ним поднималась цепь поросших лесом возвышенностей. На болоте стояли чахлые сосны, и солдаты пытались разглядеть на той стороне между ними лесную опушку. Ничего особенного они не заметили, но, несмотря на это, знали, что там враг. Конечно, слово "враг" тут не очень точное, потому что в эту минуту никто ни к кому не испытывал ненависти. Слишком велико было напряжение.
Командир третьей роты лейтенант Аутио покинул свой командный пункт, находившийся сзади, и пришел в расположение взвода прапорщика Карилуото. Аутио был молчаливый человек с энергичным лицом, молодой кадровый офицер; его считали хорошим боевым командиром. Карилуото изо всех сил старался казаться спокойным, хотя не понимал ни слова из того, что говорил Аутио.
- Артиллерия даст несколько залпов по противнику перед фронтом второй роты. Минометы поддержат. После огневого налета двигаться вперед без особого приказа. Следите, чтобы никто не отставал, старайтесь занять местность с первой же атаки. Ни в коем случае не залегать под огнем. Ты, Коскела, введешь в дело два твоих пулемета, если атака захлебнется, но не раньше. Лучше всего атаковать как можно более неожиданно. Противник, разумеется, знает, что мы здесь, но, несмотря на это, надо постараться застать его врасплох. Я следую непосредственно за вторым взводом. Вопросы есть?
- Нет… Все ясно. Пожелайте нам удачи.
Аутио ушел, а Карилуото повторил про себя то, что ему удалось запомнить из его слов: "Не залегать под огнем… Постараться застать врасплох…"
Коскела говорил своим солдатам:
- Мы следуем непосредственно за цепью пехоты и, если она остановится, сразу же занимаем позиции. Помните о том, что открыть огонь надо незамедлительно. И не скопляться всем разом за пулеметами. Наводчика и его помощника вполне достаточно.
- Ясно… Будем знать.
Все закивали головами, хотя едва ли кто-нибудь понимал, что в действительности стоит за словами "открыть огонь". Каждый умел стрелять, но никто не знал, выдержит ли он под огнем противника. Впервые в жизни им предстояло серьезное испытание. Легко заложить ленту в пулемет и нажать на гашетку, но трудно совладать с мыслью о смерти, тихо глодавшей их души и придававшей их лицам комически-серьезное выражение.
У них в тылу, по ту сторону границы, слышались орудийные выстрелы; стреляла та самая батарея, которая напугала их ночью, но еще дальше, в глубине, к ним присоединились глухие разрывы. Противный свист - затем земля содрогалась от рвущих ее мощных взрывов. В интервалах слышалось слабое покашливание минометов.
Когда артиллерийская подготовка закончилась, снова раздался бойкий треск пехотного орудия, и вслед за ним можно было расслышать протяжные крики.
- Вторая пошла в атаку, - прошептал кто-то сдавленным от волнения голосом.
Прапорщик Карилуото лежал за кочкой и, задыхаясь, повторял запавшую ему в душу строчку какого-то стихотворения: "В первом ряду… в первом ряду…" Продолжить: "Ты падешь, как герой" - он не смел и без конца повторял одну и ту же фразу.
Соседний взвод пришел в движение. Карилуото вскочил и скомандовал:
- Четвертый взвод, вперед! - Голос не слушался его.