- Но он даже не позавтракал, - заметила и.
Джейн Мартин пожала плечами. Она всячески старалась показать, что не одобряет присутствия в моем доме постояльца-мужчины.
- Он в постели, мама, - сказал расстроенный Джеми. - Я пошел его поискать, а он закричал на меня: "Уходи!"
Наверное, он серьезно разболелся, подумала я. Налив в кувшин свежей воды, я отрезала кусок хлеба и понесла наверх. Поднявшись по лестнице на чердак, я услышала стоны. От волнения я даже забыла постучать в дверь, а когда вошла, чуть не выронила кувшин от ужаса. Джордж Виккарз лежал на краю кровати, свесив голову под тяжестью огромной, пульсирующей опухоли желто-фиолетового цвета. Его лицо пылало, оно было ярко-красным. Светлые волосы потемнели и слиплись, подушка промокла от пота. В комнате стоял сильный, сладковатый запах. Так пахнут гниющие яблоки.
- Пожалуйста, воды, - прошептал он.
Я поднесла к его потрескавшимся губам чашку, и он жадно ее осушил. Я все подливала и подливала воды из кувшина, пока он не опустел.
- Спасибо, - выдохнул он. - А теперь, умоляю вас, уйдите, а не то вы тоже можете подцепить эту заразу.
- Нет, я не оставлю вас в таком состоянии, - сказала я.
- Мне все равно уже ничто и никто не поможет, разве что священник. Прошу вас, позовите Момпелльона, если он, конечно, не побоится прийти.
- Не говорите так! - горячо возразила я. - Лихорадка пройдет, и вы почувствуете себя лучше.
- Нет, Анна. Я слишком хорошо знаю признаки этой ужасной болезни. Лучше уходите скорее, ради ваших детей.
Я встала и вышла, но только затем, чтобы взять из своей комнаты еще одно одеяло - укрыть его - и подушку, так как та была совсем мокрой. Когда я вернулась, он стонал. Я попыталась приподнять его, и он вскрикнул от боли - огромная опухоль нарывала. И вдруг она лопнула, как стручок, и из нее брызнул густой гной. Приторный запах гнилых яблок сменился запахом тухлой рыбы. Вытирая эту гадость с его лица и плеча, я едва сдержала приступ рвоты.
- Ради бога, Анна, - с трудом проговорил Он, напрягая свой охрипший голос, - уходите отсюда! Вы не можете мне помочь! Подумайте о себе!
Испугавшись, что в таком ослабленном состоянии волнение действительно может повредить ему, я подобрала грязные простыни и вышла из комнаты. Внизу меня встретили испуганные Джейн и Джеми. Джеми, конечно, не понимал, что происходит, а Джейн стояла бледная как мел. Она уже сняла фартук и была готова уйти.
- Прошу тебя, останься с детьми, пока я схожу за пастором. Мистеру Виккарзу очень плохо, - сказала я, бросая грязное белье во дворе у двери.
Я бежала, глядя себе под ноги, так что не заметила пастора, который ехал верхом на Антеросе. Но он меня заметил и остановился рядом со мной.
- Анна, что стряслось? - спросил он, спешиваясь и протягивая мне руку, чтобы поддержать меня, так как я все не могла отдышаться.
Я сбивчиво рассказала ему о том, в каком ужасном состоянии находится мистер Виккарз.
- Мне очень жаль, - сказал он, и лицо его сразу приняло озабоченное выражение.
Не теряя времени он подсадил меня в седло, сел сам, и мы поскакали.
Все события тех дней стоят у меня перед глазами, как будто это случилось только вчера. Я помню, как мужественно вел себя мистер Момпелльон, как он меня успокаивал, как утешал бедного мистера Виккарза. Мистер Виккарз бормотал что-то бессвязное, метался, проклинал все на свете, кричал от боли. Было трудно понять, что он пытается сказать, но иногда он прекращал метаться и просто лежал с широко открытыми глазами, повторяя хриплым голосом: "Сожгите все! Сожгите все! Ради Бога, сожгите все!" На вторую ночь он лежал молча, уставившись куда-то в пространство. Его губы обметало, и я время от времени смачивала их водой. Он молча, с благодарностью смотрел на меня, не в силах произнести ни слова. Ночь тянулась бесконечно, но мистер Момпелльон не отходил от его постели, даже когда к утру мистер Виккарз забылся неспокойным сном.
Он умер, сжимая в руках простынку. Я осторожно разжала его руки, распрямила его длинные пальцы. Из глаз у меня хлынули слезы. Я говорила себе, что плачу из-за несправедливости - он умер так неожиданно и таким молодым, никогда уже его умелые пальцы не сошьют красивой вещи. Но на самом деле я думаю, что рыдала из-за другого: ведь я ждала, чуть ли не до последней минуты, надеясь ощутить прикосновение этих рук.
Мистер Момпелльон в последний раз прочитал над ним молитву. Между пастором и мистером Виккарзом была совсем небольшая разница в возрасте, мистеру Момпелльону исполнилось всего двадцать восемь. Но на его подвижном лице уже пролегли морщинки: на лбу и вокруг глаз. Он слишком много хмурился, предаваясь размышлениям, да и посмеяться за компанию тоже любил.
- Как же это тяжело - умереть среди чужих, когда нет никого из близких, чтобы тебя оплакать, - сказала я.
- Умирать всегда тяжело, особенно в расцвете лет. Но я думаю, что Джордж Виккарз был счастлив, живя в твоем доме. Ты должна утешать себя тем, что ты и твои сыновья доставили ему радость, и тем, что проявила к нему сострадание.
Глава 3
Могильщик приехал за телом Джорджа Виккарза рано утром. Так как никаких родственников у него не было, похороны должны были пройти быстро и без особых церемоний. "Чем быстрее, тем лучше", - сказал старый могильщик, погружая тело на свою телегу.
Мистер Момпелльон разрешил мне не выходить на работу в тот день. "Лучше отдохни", - сказал он, когда уходил на рассвете. Антерос простоял всю ночь на привязи в моем саду и вырыл своими копытами целые ямы. Я кивнула, хотя знала, что отдохнуть мне не удастся. Бредфорды приказали мне явиться в имение, чтобы прислуживать во время званого обеда, а до этого мне еще надо было хорошенько вымыть весь дом, а потом подумать, как избавиться от вещей мистера Виккарза.
Словно читая мои мысли, пастор, уже садясь на коня, помедлил и сказал:
- Было бы хорошо, если бы ты выполнила просьбу мистера Виккарза. Он просил сжечь его вещи, и это дельный совет.
Я все еще тщательно отскребала истертый пол на чердаке, когда в дверь постучала первая из заказчиц мистера Виккарза. Еще до того, как открыть дверь, я уже знала, что это Анис Гауди. Она умела извлекать из трав ароматное масло и душилась им - легкий приятный запах всегда предшествовал ее появлению. Я восхищалась Анис: она была сообразительной, острой на язык, а во время родов мало кто из женщин обходился без ее помощи. Одним видом своим она внушала спокойствие и уверенность.
Она пришла к мистеру Виккарзу забрать платье, которое он ей сшил. Когда я рассказала ей о том, что произошло, она очень расстроилась. А потом меня отругала:
- Почему ты не пришла к нам с тетей, вместо того чтобы бежать за Момпелльоном? Хороший настой трав скорее помог бы Джорджу, чем бормотание пастора.
Анис и раньше порой озадачивала меня своими высказываниями, но на этот раз она превзошла саму себя. Во-первых, это было явное богохульство. А во-вторых, я была удивлена, с какой фамильярностью она говорила о мистере Виккарзе. В каких же они были отношениях, если она называет его по имени? Мои подозрения только усилились, когда я увидела это платье. Все мое детство, когда страной правили пуритане, мы носили одежду только так называемых грустных расцветок - черную или коричневую. После того как король вновь вернулся на трон, вернулись и более светлые тона, но одежда все равно оставалась строгой и длинной. Только не для Анис. Она заказала платье из ярко-красной материи. Я не видела, как мистер Виккарз шил его, и подумала, что он, наверное, от меня его прятал. Платье было готово, оставалось только подшить подол. Когда она приложила платье к себе, я представила, как она, высокая, роскошная, с распущенными золотистыми волосами, стоит перед мистером Виккарзом, опустившимся на колени, и как его длинные пальцы скользят с подола на ее щиколотку - умелые руки на ароматной коже… Я тут же покраснела, как это проклятое платье.
- Мистер Виккарз сказал, чтобы я сожгла все его шитье, чтобы не разносить заразу, - тихо проговорила я.
- Ничего подобного ты не сделаешь! - воскликнула она, и я поняла, что его просьбу невозможно будет выполнить.
Те, кто оставил залог, непременно захотят забрать свой заказ, и у меня не было никакого права им в этом отказать. Анис Гауди ушла с платьем под мышкой, и после этого ко мне то и дело стали приходить его клиенты и требовать свой заказ, а я могла лишь передать им его слова, произнесенные в бреду. Ни один из них не согласился предать огню готовую вещь, так что я сожгла только его одежду. В конце концов я нашла в себе силы выбросить в огонь и зеленое платье, которое он сшил для меня.
До Бредфорд-Холла путь был неблизкий, к тому же дорога шла в гору, так что я страшно устала, когда наконец добралась туда. Но по пути я все же решила заглянуть к Анис. У меня не выходило из головы ни то, как Анис сказала "Джордж", ни ее красное платье. Казалось бы, теперь, когда его больше нет, какое значение имеет, с кем он мог переспать? Но мне почему-то надо было знать, что было между ними.
Дом, где Анис жила со своей теткой, находился на восточном краю деревни, недалеко от кузницы. Он стоял на отшибе, на склоне горы, там, где кончалась земля фермы Райли. Это был крохотный невзрачный домишко. О том, кому он принадлежит, можно было догадаться еще издалека - по доносившимся оттуда то сладким, то терпким запахам готовящихся отваров. Пучки трав свисали с низких балок в таком количестве, что надо было почти вдвое согнуться, чтобы войти в дом.
На стук в дверь мне никто не ответил. Я обошла вокруг и посмотрела поверх каменной стены на сад, где росли лекарственные растения. Анис выкапывала какие-то корни, стоя на коленях среди буйных зарослей. Увидев меня, она поднялась и отряхнула землю с рук.
- Пойдем в дом, попьем чего-нибудь, - пригласила Анис.
Мы вошли в комнату, она положила корни на скамью и сполоснула руки, а потом предложила мне сесть, согнав со стула серого кота. Я была рада, что застала Анис одну. Мне было бы неловко обсуждать то, что меня волновало, если бы ее тетка находилась рядом. Да я и так-то не знала, как приступить к этому деликатному разговору. Хотя мы были с Анис ровесницами, росли мы не вместе. Она раньше жила в другой деревне, а к тетке ее отправили после того, как умерла ее мать.
Она протянула мне стакан пахучего напитка и налила себе тоже.
- Это крапивное пиво. Укрепляет кровь, - сказала Анис. - Женщинам нужно пить его каждый день.
Я пила мелкими глотками мягкий, довольно приятный на вкус напиток, не решаясь завести разговор. Но она словно прочла мои мысли.
- Мне кажется, ты пришла, чтобы узнать, спала ли я с Джорджем, - заявила Анис.
Стакан задрожал в моих руках, и пиво расплескалось на земляной пол. Анис усмехнулась:
- Конечно, да. - Ее глаза насмешливо заблестели. - Но для нас это значило не больше, чем пища для голодного путника.
Она наклонилась, чтобы помешать какие-то листья, настаивающиеся в большом чайнике, а потом продолжила:
- К тебе он относился совсем по-другому, так что можешь не переживать. Он хотел на тебе жениться, Анна Фрит, и я говорила, что вы будете хорошей парой, если ему, конечно, удастся тебя уговорить. Я ведь вижу, как ты изменилась после гибели Сэма Фрита. Ты стала более самостоятельной. Я сказала ему, что лучший способ завоевать тебя - это подружиться с твоими детьми. В отличие от меня, тебе есть о ком заботиться, ты никогда не сможешь жить только для себя.
Я представила, как они лежат в постели и говорят обо мне.
- Но почему, - выпалила я, - ты сама не вышла за него?
- Эх, Анна, Анна! - Она покачала головой и улыбнулась так, как улыбаются несмышленому ребенку. А потом посмотрела на меня серьезно. - А зачем мне вообще выходить замуж? Я не создана для того, чтобы кому-то принадлежать. У меня есть любимое дело. У меня есть дом, хоть и плохонький. Во всяком случае, меня он вполне устраивает. Но самое главное - у меня есть то, чем могут похвастать очень немногие из женщин. У меня есть свобода. И я так легко с ней не расстанусь.
С этими словами она встала со стула, и я поняла, что она хочет вернуться к работе. Я ушла от нее, еще больше запутавшись в своих чувствах и мыслях. Да, Анис Гауди была необычной женщиной, и я вынуждена была признать, что восхищаюсь ею: ведь она прислушивается только к голосу сердца и не обращает внимания ни на какие условности. А я вот направляюсь к Бредфордам, которых презираю и ненавижу и которые будут мною всячески помыкать.
Я устало поплелась к их поместью по опушке леса, принадлежащего семейству Райли. Ярко светило солнце, и тени от деревьев падали на дорожку. Дорожка уводила дальше в золотистые поля. Жатва была в полном разгаре. У Хэнкоков, которые арендовали поле Райли, было шесть сильных сыновей. Миссис Хэнкок и ее невестки шли за мужчинами и вязали пшеницу в снопы.
Либ Хэнкок, жена старшего сына, моя подруга детства, помахала мне, а потом, поговорив со свекровью, оставила работу и подошла ко мне.
- Посиди со мной, Анна, - попросила она. - Мне надо отдохнуть.
Я не очень-то спешила к Бредфордам, так что мы расположились с ней на травке. Она устало закрыла глаза и проговорила:
- Жаль твоего жильца. Он, кажется, был приличным человеком.
- Да, он был очень хороший, - ответила я. - Так прекрасно относился к моим мальчикам.
- Моя свекровь имела на него виды для Нелл, - сказала Либ.
Нелл была единственной незамужней девицей в семье Хэнкок, и ее братья так ее опекали и держали в такой строгости, что мы часто подсмеивались: мол, она так ни за кого и не выйдет, потому что ни один мужчина не знает толком, как она выглядит.
Я рассмеялась, хотя мне и было грустно:
- Кто только не имел на него виды в нашей деревне!
Мы с Либ часто делились друг с другом своими секретами, поэтому-то я по привычке и рассказала ей все: о том, как я сама воспылала страстью к своему жильцу - об этом я имела полное право ей рассказать, - и о том, что узнала от Анис.
- Послушай, Либ, - сказала я, поднимаясь наконец, чтобы идти дальше, - смотри не проболтайся об этом Хэнкокам.
- Да ты что! Представляю, как бы я рассказывала, кто с кем спит, матушке Хэнкок и ее сыновьям! О таких вещах у них принято говорить, только если это касается барана, покрывшего их овцу.
Мы обе рассмеялись, а потом поцеловались на прощание и разошлись каждая по своим делам.
Листья кустарников, окаймлявших поле живой изгородью, блестели на солнце. Ежевика уже почти созрела. Тут и там паслись стада овец. Но как бы ни было красиво вокруг, последний километр пути был всегда для меня мучительным. Мне не нравилось семейство Бредфорд, а полковника я просто боялась. И я корила себя за то, что поддаюсь этому страху.
Говорят, полковник Генри Бредфорд был в свое время прекрасным воином, умело руководил своими солдатами да и сам не раз проявлял незаурядное мужество. Однако, глядя на то, как он управляет своим домом и как обращается с близкими, о мудром руководстве как-то не думалось. Он все время унижал свою жену, происходившую из богатой, но не влиятельной семьи. После многих лет жизни с ним она стала нервной и запуганной. Она все боялась сделать что-то не так и вызвать гнев мужа, поэтому держала прислугу в постоянном напряжении, отдавая противоречащие друг другу приказания. Сын Бредфордов был повесой и пьяницей и почти все время жил в Лондоне. Мисс Бредфорд была, как я уже говорила, заносчивой молодой особой, ее единственным хорошим качеством было искреннее сочувствие к ее несчастной матери. Когда отец был в отъезде, ей удавалось успокоить мать, и тогда мы могли нормально работать. Но стоило полковнику вернуться, все опять начинали суетиться, с минуты на минуту ожидая гневного окрика.
В Бредфорд-Холле довольно большой штат прислуги, так что меня вызывали обслуживать гостей только во время особо важных званых обедов. Серебро сверкало, золотилось вино в высоких бокалах, все радовало глаз, так что даже надменные лица Бредфордов смягчились. Мне, конечно, и не подумали сказать, кто был приглашен на обед, поэтому я очень обрадовалась, увидев среди гостей знакомые лица Момпелльонов.
Полковник был очень рад, что Элинор Момпелльон приняла его приглашение. Она выглядела изумительно в простом шелковом платье кремового цвета. Но полковник Бредфорд ценил ее обширные связи гораздо больше, чем ее изысканную красоту. Она принадлежала к одному из самых родовитых и влиятельных семейств в графстве. Поговаривали, что, выбрав Момпелльона в мужья, она отвергла поклонника, который мог сделать ее герцогиней.
Элинор сидела за столом между полковником и молодым мужчиной из Лондона, который ей что-то оживленно рассказывал. Когда я подошла к ней забрать суповую тарелку, она прервала его, слегка дотронувшись до его плеча, и обратилась ко мне:
- Анна, как ты себя чувствуешь после этой ужасной ночи?
Я заметила, что ее поведение возмутило полковника, и не поднимала глаз от тарелок, которые держала в руке.
- Спасибо, мэм, я чувствую себя нормально, - пробормотала я и отошла.
Работая в Бредфорд-Холле, я научилась думать только о своих обязанностях и не обращать внимания на разговоры. За столом большинство гостей обменивались любезностями со своими соседями, и в результате в зале слышался лишь приглушенный гул. Во всяком случае, когда я выходила, сменив тарелки после мясного блюда, это было так. Но когда я вернулась, чтобы подать десерт, в зале, где уже зажгли свечи, все замолкли и внимательно слушали молодого мужчину из Лондона. Нечасто нам доводилось видеть в своей деревне таких щеголей. Его парик был настолько замысловатым, что напудренного лица было почти не видно под белыми кудрями. Когда он говорил, его руки взлетали из-под кружевных манжет, как белые мотыльки, и по столу метались длинные тени. Гости слушали его очень внимательно.
- Думаю, никто из вас ничего подобного не видывал. Огромное количество всадников, повозки, доверху нагруженные вещами. Все, кто может покинуть город, поспешно уезжают или намерены это сделать. Если люди идут куда-то пешком, то только по середине дороги, чтобы не дышать заразой, которая так и сочится из зданий. По улицам все ходят как пьяные, шарахаются от встречных. Извозчика нанять нельзя - кто знает, вдруг он вез больного? - Молодой человек понизил голос и огляделся. Видно было, что ему льстит то, что он оказался в центре внимания. - Говорят, король собирается перевести двор в Оксфорд. Что до меня, я не видел никакого смысла оставаться в Лондоне. Город пустеет с такой быстротой, что из достойных людей практически никого не осталось, ведь богатство и связи не защищают от чумы.
Услышав это страшное слово, я похолодела. У меня закружилась голова, нечем стало дышать. Я стояла, пытаясь совладать с собой, и думала: но ведь существует множество болезней, кроме чумы, от которых человек может умереть. Джордж Виккарз не был в Лондоне больше года - не мог он заразиться!
Полковник Бредфорд кашлянул:
- Роберт, не пугайте дам, не то они будут вас избегать из опасения заразиться.
- Тут уже не до шуток, сэр. За городом я видел разъяренную толпу. Люди стояли с вилами у входа в деревенскую гостиницу и не пускали туда никого, кто ехал из Лондона. Мне бы и в голову не пришло останавливаться в такой дыре, даже в лютую непогоду, так что я благополучно проехал мимо. Но попомните мои слова, скоро никто не посмеет признаться, что он из Лондона, так что будут хитрить.
- Хорошо, что вам удалось выбраться оттуда, - сказал полковник. - Здесь у нас свежий воздух и никакой заразы.