Роман "Избранник Божий" является как бы продолжением романа "Корень зла" и рассказывает о боярах Романовых, о трудном и тернистом пути, который прошел этот род, чтобы сын их Михаил Федорович стал в 1613 году "Избранником Божиим", положив конец Смутному времени и дав начало династии Романовых, которым предстояло управлять страной в течение трех столетий.
Содержание:
I - НЕЖДАННАЯ ВЕСТЬ 1
II - В СЕВЕРНЫХ ДЕБРЯХ 2
III - ЛУЧ СВЕТА ВО ТЬМЕ 4
IV - И РАДОСТЬ - НЕ В РАДОСТЬ 6
V - БУРЯ НАДВИГАЕТСЯ 7
VI - РОСТОВСКИЙ ПЕРЕПОЛОХ 8
VII - НАКАНУНЕ РАЗГРОМА 10
VIII - РАЗГРОМ 12
IX - ОТ МРАКА К СВЕТУ 13
X - В УКРЫТИИ 13
XI - НА ВОЛОСОК ОТ БЕДЫ 15
XII - ПОД РОДНЫМ КРОВОМ 15
XIII - ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ 16
XIV - НОВЫЕ ТРЕВОГИ, НОВЫЕ ОЖИДАНИЯ 17
XV - ПЕРЕД НОВОЙ БЕДОЙ 18
XVI - ЕЩЕ РАЗЛУКА 19
XVII - ЗАГОВОРИЛО РЕТИВОЕ 20
XVIII - СЛУХИ И СТРАХИ 21
XIX - КРОВАВАЯ БАНЯ 22
XX - ДО ПОСЛЕДНЕГО ИЗДЫХАНИЯ 22
XXI - НАША ВЗЯЛА 23
XXII - НЕ НА ТОГО НАПАЛИ 25
XXIII - ИЗБРАННИК БОЖИЙ 26
Примечания 27
Пётр Николаевич Полевой
Избранник Божий
I
НЕЖДАННАЯ ВЕСТЬ
Зима 1601 года была суровая и стала очень рано. Еще с конца октября закурили в поле метели, задул суровый северяк, озера и реки подернулись ледком таким, что лошадь с дровишками держать на себе стали, а немного спустя нагрянули такие морозы, что к Михайлову дню и снег умяли, и мосты по болотам да по топям намостили, и такой-то стал первопуток гладкий да славный, что хоть куда по нему поезжай. Везде ровень-гладень, везде путь-дорога: кони по ней без кнута бегут, сани сами катятся.
И словно поманил первопуток мужиков с теплой печи на дорогу, всюду по узким проселкам и по широким прямоезжим дорогам потянулись к белокаменной Москве обозы за обозами, а обок с ними поплелись православные, пожимаясь в своих худеньких зипунишках, попрыгивая с ноги на ногу в коротеньких валенцах, похлопывая новыми рукавицами, нахлобучивая на уши косматые шапки ушастые… Высоко задрали голову кабатчики и харчевники, почуяли поживу обильную. "Хошь сто верст пройдешь, а нас не минешь! К нам вашу братию мороз - красный нос волей-неволей загонит, заставит раскошелиться!" - думали они про себя, поглядывали с крылечка на нескончаемые обозы, припасая корм для коней и всякую немудрую снедь для добрых людей, которых выгнала на мороз нуждишка горькая либо поманила корысть востроглазая…
Как раз за два до Михайлова дня большой обоз саней в двадцать, поскрипывая полозьями, подъезжал по Троицкой дороге к подмосковному селу Рахманову.
Около возов, запряженных сытыми крестьянскими конями, шли и мужики-молодцы один другого здоровее, ражие да красивые… Все молодежь, как на подбор! А всех-то краше был тот, что шагал около обозного старика хозяина: малый лет двадцати, кровь с молоком, кудри кольцами из-под шапки лезут, а подбородок да щеки румяные чуть-чуть еще темно-русою бородкой опушаются. Пригож и красив был этот молодец, да не плох был и тот высокий, бородатый старик, что шел с ним рядом: на полголовы молодца того повыше и в плечах пошире, с живыми быстрыми глазами, он смотрел бодрее всех в обозе и, видимо, менее всех своих спутников тяготился трудностями далекого пути, несмотря на то что нес на богатырских плечах своих седьмой десяток. Широко шагая около своего сивого и дюжего мерина, старик хозяин, не переставая вести беседу со своим молодым спутником, то и дело оглядывался назад на остальных возчиков и покрикивал то одному, то другому:
- Эй, Сеня, чего там ворон считаешь? Аль не видишь, что у карехи седелка на боку?.. А ты чего зазевался, Мишук? Потяни супонь-то покрепче!.. Да помахивай, ребята, помахивай, до тепла недалечко… Вон дымки-то рахмановские за косогором по небу стелются!..
И он указал кнутовищем вдаль, на показавшиеся из-за косогора верхи крыш села Рахманова.
- И то до тепла-то поскорей бы добраться не мешало, - проговорил, пожимаясь и покряхтывая, молодой спутник старика, - а то уж меня мороз-то и сквозь полушубок пробирать стал…
Старик посмотрел на него искоса с насмешливой улыбкой.
- Ишь тоже! Туда же, мерзнет, ровно боярчонок!.. Очень тебя твоя женушка, моя доченька, больно забаловала, занежила!.. Да вот постой: тут на самом краю, как въедешь в село, мой давний приятель Кокша Семен харчевню держит, к нему и подкатим всею гурьбой… Небось найдется у старого плута чем нас и обогреть, и накормить…
Немного спустя весь обоз полегоньку сполз с косогора и, побрякивая колокольцами, подошел к крайней огромной избе, с высокою кровлей и обширным крытым двором, у ворот которого стоял и хозяин постоялого двора, приземистый, обрюзглый, краснорожий мужик лет за пятьдесят.
- К нам, к нам, гости дорогие! К нам заворачивайте! У нас щи горячие, каша масленая! - начал было он обычное причитание, низко кланяясь и снимая шапку с косматой головы.
И вдруг, взглянув в лицо старика хозяина, смолк, словно воды в рот набрал, и попятился к крылечку.
- Здравствуй, здравствуй, Семен Иванович! - приветливо крикнул старик харчевнику. - Аль не узнал старого приятеля? И всего, кажись, год не видались…
Но Семен Иванович ничего не отвечал на приветствие и, допятившись наконец до крыльца, стал подниматься на ступени, видимо собираясь уйти в дом.
- Ну, ну, отворяй, что ль, ворота! Отворяй, не держи. И так прозябли!
- А ну вас к шуту! - пробурчал вдруг хозяин, хватаясь за кольцо калитки. - У нас на дворе нет для вас места!
Старик и глаза вытаращил, и руки расставил от удивления.
- Да что ты? Никак, угорел? Иль не видишь, что это все романовские холопы?.. Или и меня не признал, Ивана Сусанина?
- Чаво не признал! Вестимо, признал, да нету вам места - вот и сказ весь! - огрызнулся харчевник, хлопнул калиткою и задвинул ее засовом.
Иван Сусанин с добродушною улыбкой оглянулся на товарищей, порядочно-таки озадаченных выходкою харчевника, и проговорил как будто в оправдание ему:
- Видимо, к Михайлову дню пиво варил да лишнюю ендову хлебнул… Угар еще в голове бродит… Ну, да что ж нам ждать - поедем дальше! Тут что ни изба, то харчевня!
И обоз двинулся далее и остановился у следующей избы. Хозяин ее, стоявший с соседом у ворот, видел издали, как принял заезжих гостей Семен Кокша, и потому не спешил распахнуть ворота, а предпочел сначала вступить с Сусаниным в переговоры.
- Вы, братцы, откедова? - спросил он осторожно.
- Сам видишь откедова! С поля да с мороза… Впускай скорей в избу, там расспросишь, - уже с некоторою досадой ответил ему Сусанин, начиная отвязывать повод от дуги.
- Да нет, старина, ты погоди выпрягать… Вишь, как вас много: мне, пожалуй, вас в избе и не поместить будет. Люди незнамые, боязно…
- Да какие ж незнамые? Бог с тобой, братец! Об эту пору, а не то к Рождеству, я тут ежегодь обозы моим боярам гоняю. А Романовых-бояр кто же на Руси не знает?
- Так вы романовские? - как-то особенно многозначительно протянул харчевник.
- Ну, да! Романовские холопы, из-под костромских вотчин запас им везем! - подтвердил Сусанин, не вникнув в смысл заданного ему вопроса.
Но харчевник и руками замахал.
- Нет, нет, голубчики! Ступайте, ступайте дальше!..
И тоже юркнул в калитку.
- Да что они тут, белены, что ли, объелись, живоглоты проклятые? - воскликнул Иван Сусанин, пожимая плечами, и тронул своего мерина с места.
Но, к величайшей своей досаде и крайнему изумлению, он встретил такой же недружелюбный прием и еще от двух-трех следующих харчевников, наотрез отказавшихся впустить их и во двор, и в избу, и только один из них указал на другую сторону улицы и сказал Сусанину:
- Вон попытайте разве к Арефьичу постучаться. Авось тот вас пустит, которую уж неделю без постояльцев сидит… Чай, у него животы подвело.
Сусанин с обозом двинулся к Арефьичу, постучал в его ворота кнутовищем, и на пороге калитки тотчас явился сухощавый, корявый мужичонка с жидкою бородкой, в рваном зипунишке, и без всяких расспросов распахнул ворота и, низко кланяясь Сусанину, проговорил скороговоркой:
- Милости прошу с холоду в наше тепло, Божьи люди!
- Насилу-то на крещеного напали! - проворчал Сусанин, поворачивая своего мерина в ворота и въезжая под дырявую крышу двора.
Полчаса спустя кони у обозников были выпряжены и, прикрытые рогожками, привязаны к столбам двора, а все романовские холопы сидели в низкой и темной избе Арефьича, теснясь на узких и грязных лавках около плохого стола, на который хозяйка поставила корчагу пустых щей да жбан жиденького квасу, а рядом с корчагою положила две больших ковриги ржаного хлеба, пододвинула деревянную солонку и подала два ножа да с дюжину крепко потертых и почерневших ложек.
- Не взыщите, голубчики! - говорил при этом скороговоркою хозяин, также суетившийся около стола. - Хлеб-то у нас с мякиной. Да и щи-то тоже, чай, не по скусу вам… Мы к дорогим гостям необычны, всех у нас богатеи наши отбивают - вон Кокша Семен, да Нилка Журавль, да…
- Ну, что пустое мелешь! - перебил его Сусанин. - В дороге какой уж взыск! И с мякиной хлебушка поедим. У нас ведь и свой домашний в возах-то есть, да так замерз, что его и не угрызть… Хлебом нас не удивишь, мы, слава Богу, у наших бояр всем сыты и довольны!
- А кто же ваши бояре будут? - спросил хозяин, помаргивая своими маленькими глазками.
- Мы романовские… Из костромских ихних вотчин с запасом на Москву едем. Чай, Романовых-бояр знаешь?
- Романовых? - протянул Арефьич. - Да это какие же Романовы? Опальные, что ли? Аль другие?
У Ивана Сусанина густые брови сурово сдвинулись. Он поднял голову и, смерив Арефьича глазами, проговорил строго:
- Кабы я не в твоем тепле да не за твоим столом такое бы слово от тебя услышал, так я бы только глазком своим ребятам мигнул, от тебя и от твоей избенки праху бы не осталось!
- Да что ты? Что ты? Братан крестовенький! - затараторил хозяин, напуганный и взглядом, и словами Сусанина. - Вы, значит, дальние, до вас и не дошло! Не знаете вы, значит, о боярах своих?
У Сусанина и ложка из рук выпала, все спутники его тоже переполошились.
- Да что же? Что с боярами нашими приключилось? Какая беда на них стряслась? Говори скорее! - крикнул Сусанин, поднимаясь с лавки.
- А как тебе сказать уж, право, и выговорить-то страшно! Наше, вестимо, дело сторона, а слух такой с Москвы идет, что на них опала царская. За приставы все взяты… Именье все и животы на государя отписаны, а их холопей точно что не приказали ни укрывать, ни на службу принимать… Вот почему и богатеи наши тебе ворот не отперли!
Слыша это, спутники Сусанина поднялись из-за стола и окружили хозяина плотною гурьбою.
- С нами крестная сила! - шептал Сусанин, крестясь и слушая невероятные речи харчевника. - Что такое, откуда на наших бояр туча грозная нагрянула?
И он в недоумении огляделся на своих спутников, молча стоявших кругом него.
- Да вот постой. Постой, стар человек! Вот кто тебе лучше моего рассказать сумеет! - проговорил вдруг юркий харчевник и метнулся в сторону к полатям, с которых свешивался край грязной овчины и торчали две босые ноги.
- Эй, дядя! А, дядя! - стал кого-то кликать Арефьич, привстав на приступок у печки и хватаясь за одну из этих босых ног. - Дядя, вставай скорее!
- А? Что? Чаво тебе? - послышался чей-то хриплый спросонья голос.
- Вставай, вставай скорее!.. Добрые люди тебя спрашивают, землячки твои.
- Земляки? - И спавший на полатях заворочался и стал с них медленно и осторожно спускаться, пожимаясь и почесываясь и по пути натягивая на себя зипунишко.
- Костромской тоже, - шепнул Арефьич Сусанину, мотнув головою в сторону человека, который наконец спустился с полатей и стал около лавки, протирая глаза и оглаживая густую бороду с проседью.
- Батюшки! Да, никак, Степанушка. Степан Скобарь? - воскликнул Сусанин, протягивая руки земляку.
- Сусанин? Староста домнинский? - отозвался Степан. - Вот встреча-то! Привел Господь, где столкнуться!
И старики поздоровались по-приятельски и присели на лавку, между тем как молодежь все еще стояла и не смела присесть за стол без Сусанина.
- Изволишь видеть, бос и наг на родину бреду! - проговорил Скобарь, показывая свой зипунишко. - Да и тому-то рад, что цел ушел. Не знаю сам, как вынес Бог.
- Да что случилось-то, скажи, сделай милость? - нетерпеливо перебил его Сусанин.
- Беда, друг, неминучая! Словно гроза Божия на наших бояр обрушилась! Молоньей выжгло, громом побило бы, легче было, кажись…
- Да где бояре-то?
- За приставами, по тюрьмам все… А Федор-то Никитич да князь Иван Черкасский и в застенке побывать успели… Боярыня в монастыре, тоже за решеткою посажена, и детки с нею…
- И Мишенька, любимчик наш? - дрогнувшим голосом спросил Иван Сусанин.
- И Мишенька с сестрицей и все их родичи, приятели, знакомцы…
- А мы с тобой, Богдаша, - обратился Сусанин к красавцу зятю, - мы-то Мишеньке салазки нарядные везли в гостинец!
- Не до гостинцев им, брат, теперь, горемычным! - грустно сказал Степан. - Не богаче нас с тобою! Добро их все разграблено: кое в казну, кое и мимо, по рукам пошло… Именье и животы боярские на государя отписаны… А что уж нам, холопам, претерпеть пришлось и от приставов, и от стрельцов, и от подьячих, что было на Москве об наши спины обломали, допрашивая нас да добиваясь меж нами предателей… Да ничего поделать не могли: изветчиков-то не нашли, хоть били, и пытали, и голодом морили нас… Вот покажи, мол, против бояр своих!.. Ну невтерпеж пришло, кто мог ушел. Пустились в бега, и я тоже, к вам на родину иду.
- Да за что же? За что вся эта напасть? - воскликнул Сусанин, хватая крепко Скобаря за руку. - Скажи, за что?
- Никто не знает… А так между речей допросных можно было понять, что обвиняют бояр наших в злых умышлениях на царя Бориса, на его государское здоровье. Коренья будто какие-то в их кладовых объявились, Бартенев-ключник и донес.
- Злые люди, значит, обнесли их, да и коренье лютое им в улику подкинули? - догадался Сусанин.
- Уж не иначе, как так, - печально проговорил Скобарь, разводя руками. - Мы ли своих бояр не знаем?
Оба старика в унынии опустили головы.
- Но как же быть теперь? Как мне-то быть? - заговорил немного спустя Сусанин. - Куда же мне-то с их боярским добром деваться?
- Да коли хочешь доброго совета моего послушать, - сказал Степан Скобарь, - так придется теперь же и поворотить тебе оглобли… Если вздумаешь добраться до Москвы, как раз ярыжкам в лапы угодишь. Добро боярское попусту загубишь да и сам-то тоже уйдешь ли цел от лиходеев? Пожалуй, ничем не побрезгуют, чтобы только напитать свою утробу ненасытную.
Сусанин опустил голову на руки, посидел с минуту в раздумье, потом поднялся с лавки и, крестясь на иконы, произнес дрожащим голосом сквозь слезы:
- Помилуй, Господи, бояр наших!.. Избави их от всякие муки и напасти… Спаси и сохрани в бедах…
И, опустившись на колени, положил земной поклон, его примеру последовали все его спутники. Затем Сусанин поднялся, отер полою слезы, навернувшиеся ему на глаза, и сказал:
- Ну, братцы, видно, последние времена пришли… Видно, придется стонать Русской земле и терпеть великие беды, когда у лиходеев на наших бояр Романовых руки поднялись… Быть бедам, быть бедам!
И могучий старик, потрясенный глубоким горем, опустился на лавку в тяжком унынии.
II
В СЕВЕРНЫХ ДЕБРЯХ
Серенький и очень прохладный денек, прохладный для июня месяца, чуть не в самые Петровки, близился к полудню. Солнце, скудное лучами, то скрывалось за облаками серыми и холодными, то выглядывало из-за них ненадолго и обдавало ярким светом Мурьинский погост на Белоозере, широкий водный простор и темную, мрачную полосу старого хвойного леса, который местами сплошною массой надвигался на самый берег, так что сердитые волны обмывали, плеща и шумя, корни прибрежных вековых сосен и елей.
Мурьинский погост был бедным поселком в том крае. Пять-шесть рыбачьих хижин лепились по отлогому скату берега, выдвинув к самому берегу черные бани. Крошечная церквушечка в виде пятистенка с высокою двускатною кровлей, украшенной небольшой главкой, крытой чешуйками, с деревянным покосившимся крестом наверху. Рядом с церковью попов дом, крытый соломой, и еще две избы, обнесенные одним общим частоколом. Вот и весь поселок. А если добавить к этому еще два гумна на задворках, да три-четыре амбарушки, да с полдюжины рыбачьих челнов на берегу, около которых на перевесищах постоянно сушились всякие рыболовные снасти, то мы получим полную законченную картину этого жалкого уголка, заброшенного в дикой лесной глуши за Белым озером, уголка, забытого всеми и как бы созданного для забвенья.
Как раз около полудня мурьинский поп, старик лет шестидесяти, стал снаряжаться на озеро за рыбой и кликнул внука, шустрого мальчика лет двенадцати, своего постоянного спутника в поездках по озеру.
- Вася! А Вася! Тащи-ка весла на берег, да захвати кошелку для рыбы, и прикормку не забудь… Я за тобою следом…
А сам по давнему обычаю заглянул в старые, рукописные святыни, в которых вел на полях запись важнейшим событиям своей немудреной жизни, и прочел:
"Мучениц Феклы, Марфы и Марии, преподобного Кирилла Александрийского, преподобного Кирилла Белозерского…"
Сбоку было приписано: "В сей день присланы к нам на житье, по указу великого государя, опальные: князь Борис Черкасский с супругою, боярыня Ульяна Романовна, боярышня Анастасия Романовых же, да боярчонок Михаил Федоров, младенец, с сестрою Татьяною, отроковицею".
Рядом было приписано: "Великий улов рыбы в канун сего дня".
"Вот оно что! - подумал старый поп. - Значит, год завтра минет, как в ссылку к нам бояр прислали… Время-то как летит!.. Вот, вот и попытаем мы сегодня закинуть около сухмени, где прошлым годом улов-то был богатый!"
И весь поглощенный мыслью о предстоящей ловле, старик натянул на плечи суконный кафтан, перекрестился на иконы и вышел на крылечко. Здесь он бережно стащил с крыши свои заветные удочки, прихватил сачок и направился мимо церкви к берегу.
"Э-э! Да вот и сам князь Борис, никак, тут и есть", - сказал про себя поп, поравнявшись с церковью.
- Что, князь Борис, на солнышко погреться вышел? - окликнул он издали высокого и худощавого мужчину, в суконном колпаке и поношенной суконной однорядке, сидевшего на песчаном бугре под откосом берега.