Отношения с Понятовским развивались на удивление ровно и гладко. Ни ревности, ни ссор, ни измен, которых так опасалась Екатерина. Казалось, с ней Станислав надолго забыл о любовных похождениях и стал надежен и предан, как огромный добродушный пес. Веселый и изобретательный, Станислав обладал импульсивным, но добрым нравом. Каждое новое свидание оказывалось не похожим на предыдущие: граф без устали придумывал весьма оригинальные способы не только развлечь Екатерину, но и сделать сам акт любви увлекательным приключением. За это - неутомимость и внимание - она еще больше ценила своего польского друга, к которому искренне привязалась. Иногда Екатерина даже позволяла себе помечтать перед сном: она получит развод с великим князем, и станет польской королевой. С любимым и рай в шалаше. Наутро мечты исчезали, как дым вместе с шалашом и польским королевством. Наяву лучше и веселее.
Как-то вечером Екатерина уже готовилась отойти ко сну, как под дверью раздалось веселое мяуканье. Великая княгиня выглянула и увидела шута Льва Нарышкина и Станислава Понятовского. Оба расположились под дверью и с упоением изображали двух мартовских котов.
Екатерина не выдержала и засмеялась:
- Что вы тут делаете?
Нарышкин еще раз мявкнул, и, толкнув Понятовского, заговорил:
- Матушка, Екатерина Алексеевна! Не обессудь за беспокойство - сестра брата моего, Анна Никитична, при смерти. Просит вас прийти попрощаться.
- Сейчас, ночью? - удивилась Екатерина, подозревая, что у этой странной просьбы есть тайное дно.
- Сейчас, матушка, только сейчас, - запрыгал вокруг нее Нарышкин. Понятовский лишь усмехался, наблюдая за колебаниями княгини.
- Вы с ума сошли?! Как я уйду?
- Все очень просто, - подхватил беседу Понятовский. - Мы пройдем через апартаменты великого князя, он все равно ничего не заметит, так как ужинает в привычной для себя компании.
- Или лежит под столом, - добавил Нарышкин, которому весьма по вкусу пришлась устроенная забава. - Решайтесь, ваше высочество, нет никакой опасности, а сестра очень просила быть.
Екатерина скрылась в спальне, где быстро переоделась в мужской костюм, подчеркнувший аппетитные формы. Не прошло и десяти минут, как появилась вновь.
- И что теперь?
- Следуйте за нами, ваше высочество. И ни о чем не беспокойтесь.
Екатерина отдала приказ своему слуге - немому калмыку - охранять двери спальни и никого туда не пускать, а сама бесшумно устремилась за своими спутниками.
Нарышкин оказался прав: все участники веселой попойки валялись под столом, включая великого князя и его новую любовницу - фрейлину Екатерины, Елизавету Воронцову.
- А я-то все гадала, куда она постоянно исчезает! - прошептала Екатерина Понятовскому.
Тот шутливо хлопнул ее пониже талии:
- Ваше высочество ревнует?
- Болван! Да как ты смеешь!
- Я унижен, ваше высочество, и оскорблен, - продолжал блажить Понятовский громким шепотом. - Пока вы меня не поцелуете, с места не сдвинусь. - И действительно застыл посреди обеденного зала, рискуя быть обнаруженным в любую минуту.
- Вы совершенно, невозможны, граф, но я вас люблю, - в свою очередь развеселилась Екатерина. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которой, несмотря на строгие запреты, в кое-то веки разрешили пошалить. Понятовский сложил руки на груди и терпеливо ждал. Она скользнула к нему, обвила руками за шею, прижалась всем телом и с нежностью поцеловала.
- Вы с ума сошли! - прошипел Нарышкин, вернувшись с лестницы. - Нашли, где целоваться! Идемте скорее, пока господа не проснулись.
От стола послышался шорох. Троица замерла. Петр Федорович поднял всклокоченную голову, пьяно оглядел зал и остановился на жене, испуганно прижавшейся к другому мужчине.
- О! Катя! Приснится же такое! - и вновь захрапел, пристроившись на тощем бюсте Воронцовой.
Давясь от хохота, компания пробралась на потайную лестницу, и оказалась у черного входа. Там уже ждала карета. Оказавшись в безопасности, дали волю в чувствах. Громче всех смеялась Екатерина:
- Вот удружили! Устроили свидание мужа с женой, - и передразнила: - "О! Катя! Приснится же такое!".
- Интересно, назавтра он вспомнит или нет? - ни к кому не обращаясь, спросил Нарышкин.
- Вряд ли, - Понятовский хозяйским жестом прижал к себе счастливую и хохочущую Екатерину. - Судя по пустым бутылкам, Петр Федорович завтра будет мучаться больной головой, тут уж не до воспоминаний о сладких снах. С утра рассольчику выпьет, потом опохмелиться, а с обеда новый кутеж начнется.
Веселье продолжилось в доме Нарышкиных. Анна Никитична была весела, здорова и чуть хмельна и с удовольствием выслушала историю о приключениях в великокняжеских апартаментах. Вино лилось рекой до самого рассвета, пели песни, играли в карты и шарады, после чего Понятовский вызвался проводить Екатерину до дворца.
На улице было безлюдно.
- Давай пройдемся, а? - предложила вдруг Екатерина. - Я еще ни разу не гуляла просто так, да и возвращаться так рано не хочется… Давно с тобой не была без свидетелей.
Понятовский согласился. Карета медленно ехала за ними. Оба молчали, боясь нарушить утреннюю тишину в алых всполохах северной зари. На их фоне небо казалось почти прозрачным, словно стекло. Стоит ветру подуть, и не выдержав натиска, треснет, разобьется на тысячу кусочков. Екатерина на миг зажмурилась, испугавшись. А что там, за небом? Вдруг, если исчезнет небесная преграда, на землю просыплется метель из белых перышек и запахнет манной?! Она оглянулась: в Неве золотились ранние блики. Через парапет нагнулась к самой воде и отпрянула, стало страшно, словно в глаза судьбе взглянула.
- У тебя лицо другое вдруг стало, - сказала Екатерина, взглянув на Станислава. Провела ладонью по любимым чертам и неожиданно для себя призналась: - Вчера Бестужев предупредил, что против тебя интриги начались, отозвать в Англию хотят.
- Знаю, старик и мне признался. Даже не ожидал подобного откровения. По-моему, он к тебе, Катя, неравнодушен. Что ни день, то о твоем счастье печется. - Станислав прижал ее к себе. - Замерзла? Дрожишь вся.
- Я за нас боюсь. Как без тебя жить? Дышать? Верить? Надеяться?
- Подожди пока бояться, - ласково улыбнулся Станислав. - Нас так просто не возьмешь. Да и Бестужев обещал помочь. А он свои обещания сдерживает.
Екатерина улыбнулась ему сквозь слезы: как же она его любила - до судороги в сердце. Нет его - и тут же останавливается, не желая жить.
- Любимый, подожди немного, не хочу расставаться.
- Уже светает, - забеспокоился Понятовский. - Неровен час - спохватятся, переполох подымут. Хочешь, мы ночью опять сбежим?
- Хочу!
- Значит, до вечера?
- Значит, до вечера. Обещаешь?
- Обещаю. Не испугаешься второй раз через апартаменты князя пройти?
- С тобой я ничего не боюсь. С тобой - я самая смелая женщина в мире.
ГЛАВА 9.
Понятовский оказался прав: в тот раз гроза прошла мимо влюбленных стороной. На защиту интересов польского дипломата встал не только канцлер Бестужев, но и… великий князь. Во многом, именно благодаря его заступничеству, Станислав Понятовский был оставлен в Петербурге. Екатерины удивилась неожиданному расположению мужа, Понятовский в ответ показал увесистый мешочек с золотом. Великий князь, как и все остальные при русском дворе, остро нуждался в деньгах. Купить его расположение оказалось весьма просто.
Чертушка стремительно деградировал: сказывалось ежедневное пьянство. Только два человека имели на него влияние: в большей степени - его любовница Елизавета Воронцова, в меньшей - законная супруга, к мнению которой он иногда прислушивался, визгливо завидуя неженской проницательности и уму.
Супружеская неверность Екатерины Петра вполне устраивала: когда Елизавета упрекала племянника в разгульном образе жизни, тот сразу указывал на жену. Мол, и она не без греха. Тогда Елизавета переключалась на Екатерину, чья почти открытая связь с Понятовским стала достоянием гласности и общего осуждения, как только Екатерина родила дочь Анну. Беременность прошла без осложнений. Родители новорожденной были по-прежнему влюблены друг в друга и очень счастливы. Ребенок только скрепил чувства обоих, сделав их отношения почти узаконенными. Недовольным остался только Петр.
Узнав о рождении "дочери", он пришел в неподдельное раздражение и позволил себе за обедом следующее высказывание:
- Бог ведает, откуда она только берет этих детей! Я не знаю хорошенько, мой ли этот ребенок, и должен ли я его принять на свой счет. Надо подумать! - и тем самым фактически обвинил жену в адюльтере.
Опасную фразу услышал Лев Нарышкин и поспешил передать слова князя Екатерине. Та только рассмеялась, с любовью укачивая новорожденную дочь:
- Какие вы, право, дети! Иди прямо к нему от моего имени, говори громко, чтобы все слышали, и потребуй с князя клятвенного заверения, что он не спал со своей женой около года. Затем объяви, что идешь сейчас же к графу Александру Шувалову, великому инквизитору российской империи. Тогда посмотрим, что скажет Петр Федорович в свое оправдание.
Великий князь послал Нарышкина к черту и признал княжну Анну своею законной дочерью.
Однако после светлой полосы всегда наступает черная. Екатерина так погрузилась в счастливые заботы, что полностью упустила ход придворных интриг, за что вскоре жестоко поплатилась. Первым ударом стало изгнание Станислава Понятовского. Против любовников теперь выступали не только члены императорской фамилии, но французские посланники, имевшие весомое влияние на императрицу. Екатерина заметалась, пытаясь найти выход из положения, но безуспешно. Слишком неравными были силы, и слишком явным давление французского двора, почувствовавшего угрозу своим интересам. Даже Бестужев был бессилен.
Понятовский уезжал в первых числах февраля, когда в Петербурге прежде времени началась оттепель. В воздухе пахло талым снегом и пробуждающимся солнцем. Екатерина плакала и не скрывала своих слез.
- Дай бог, свидимся, - хрипло сказал Станислав и бережно поцеловал залитое слезами лицо. - Никого, как тебя не любил и думаю, что уже не полюблю.
- Не уезжай…
- Да как остаться? - простонал Станислав. - Останусь, тебя с Аннушкой подведу. Прощай, моя королева, и, как у вас, русских, говорится? Не поминай лихом. Либо вернусь к тебе, либо от тоски сгину. Третьего не дано.
На тяжелых, почти каменных ногах Екатерина поднялась к себе и рухнула на постель, захлебнувшись бабьем плачем. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Разум подсказывал, что закончилась самая счастливая пора в ее жизни, а впереди ждут потери и, возможно, самые жестокие поражения.
- Как мне жить без тебя? Как дышать? Как верить?
Но как оказалось, это был лишь первый удар. 15 февраля Нарышкин оглушил Екатерину еще одним страшным известием: ранним утром был арестован канцлер Бестужев. В это же день фельдмаршал Апраксин, командовавший русской армией в Пруссии, смещен с должности и отдан под суд.
Услышав новость, Екатерина побледнела, ухватившись за спинку резного стула. Худшей ситуации и придумать нельзя. Судьба опять расставила опасную ловушку, оставив ее в полном одиночестве.
Если при обыске у канцлера будет найдена ее переписка с Бестужевым, а также письма матери и Фридриху Прусскому, ей конец. И дай бог, если дело обойдется изгнанием из России, в худшем - ее ожидает обвинение в измене и ссылка в Сибирь, а то и подушка на горло.
- Что же делать, матушка? - растерянно спросил Нарышкин, затравленно глядя на княгиню. Верный пес, да и только. Но пес не поможет. Здесь другие силы нужны.
Екатерина глубоко и размеренно дышала, восстанавливая прервавшееся дыхание. Сердце бешено колотилось. Руки стали влажными от волнения и панического страха. Самое главное - спокойствие! Спокойствие, Катя, только спокойствие. Подошла к столу и острым фруктовым ножиком полоснула по руке. С кровью вернулась способность четко и быстро мыслить. Справилась. И только потом хрипло спросила:
- Что при дворе говорят? Не юли, слово в слово передавай.
Нарышкин закивал поседевшей головой:
- Говорят, что именно канцлер виноват в том, что русские войска оставили боевые позиции, когда Фридрих был готов сдаться. И что виной тому приказ канцлера, подкрепленный письмами великой княгини. Тебя, матушка, называют жертвой заговора: мол, канцлер и граф Понятовский ввели тебя в заблуждение и насильно заставили написать крамольные письма дабы пожертвовать славой российской во имя чужих интересов. Матушка… Письмо-то было али как?
Екатерина без сил опустилась на стул. Было письмо, было. Чего уж перед собой правду скрывать? Вслух никогда не признается. Но себе и молча можно. Действительно по просьбе Станислава она написала короткую записку Апраксину, где освобождала фельдмаршала от данной ей клятвы удерживать армию и где - о Господи! - советовала тому как можно скорее отступить. Вот только окончательное решение Апраксин все равно принимал сам. Да только как это сейчас докажешь? И где эта записка? Одно дело, если Бестужев ее сжег, и совсем другое, если она попала в руки императрицы.
- Что еще говорят? - великая княгиня подняла воспаленные глаза на любимого шута, испуганного не на шутку. Тот смущенно потупился:
- Ничего. К великому князю на поклон идут.
Хуже не придумаешь! Крысы бегут с корабля. Однако одно проигранное сражение отнюдь не означает проигранной войны.
- Кому поручено следствие?
- Графу Шувалову, графу Бутурлину и князю Трубецкому.
- Высокие чины… - удивленно проговорила Екатерина и тут же скомандовала: - Холодной водки! И огурцов!
Нарышкин с удивлением воззрился на великую княгиню: не иначе, как в уме от страха повредилась. Ей бы о душе подумать, а она водку требует. Да еще с огурцами. Совсем обрусела, ничего от немецкого не осталось. Разве что рассудительность.
- Не беспокойся, Левушка, - Екатерина уже полностью собой овладела. Голос звучал уверенно и даже весело: - Водка не только разум прочищает, но и в чувство приводит. А мне как раз того и надобно, чтобы сомнения прочь оставить. Опьянеть не опьянею, зато злее стану. А когда человек зол, он на многое готов. Даже на невозможное.
Опрокинула стопку ледяной водки в сухое горло, закрыла глаза и начала размышлять.
То, что положение канцлера было непрочным, знали давно. Только ждали удобного случая, чтобы больнее прижать старого лиса. Так что Апраксин пришелся ко двору весьма кстати. Участников заговора не трудно узнать: след тянется из Австрии и Франции. Именно они и послужили тому, что Понятовского изгнали из России. Негоже фавориту невенчанным супругом великой княгини становиться и диктовать ей свою волю. Слишком много власти заимел в России, пора убирать. Что дальше?
А дальше вот что. Скорей всего, Елизавета знает и об участии Екатерины в создании тайного документа о престолонаследии. Одно дело, когда такой манифест дают на подпись, и совсем другое, если узнаешь об интригах заинтересованных лиц в последнюю очередь. А хороша интрига: канцлер всего лишь предложил, в то время, как Екатерина переписала указ под себя. Плохой расклад, не те карты. А раз не те, надо блефовать. Причем по-крупному.
Вторая стопка водки обожгла горячее горло. На закуску был хрусткий пупырчатый огурчик, завернутый в смородиновый лист. Вкусно! Что ж, если она не потеряла вкус к жизни, значит, еще жива и готова к войне.
Мысль лихорадочно работала, набрасывая план действий. Если тебя схватили за руку, то продолжай утверждать, что рука не твоя, - так говорила матушка, когда отец заставал ее в постели с другим мужчиной. Истинно женская уловка неизменно срабатывала. Пока что никто не схватил ее за руку, но если такое случится, она найдет, что ответить. Вот только что?
После пяти рюмок водки план был готов.
Когда Нарышкин заглянул в апартаменты великой княгини, то нашел ее спящей прямо в кресле. На безмятежном лице светилась довольная улыбка.
16 февраля во дворце состоялся пышный бал. Все ждали великую княгиню. Кто-то с тайным сочувствием, кто-то - с откровенным злорадством. Великий князь выглядел возбужденным, зная об уязвимости дорогой супруги.
Екатерина появилась в платье голубого бархата, усыпанная бриллиантами. Была необычайно хороша и весела. Шутила, танцевала, улыбалась и много смеялась. Придворные растерялись.
В середине бала Екатерина подплыла к князю Трубецкому. Тот заметно напрягся, когда рука княгини игриво легла ему на плечо:
- Вы, князь, сегодня слишком печальны и угрюмы, - рассмеялась царственная красавица, стараясь не показать своего волнения. - Что значат эти милые слухи, дошедшие до меня? Нашли ли вы больше преступлений, чем преступников, или больше преступников, чем преступлений? Князь, если вы будете молчать, я непременно обижусь.
Сказать, что Трубецкой удивился, значит, не сказать ничего. Он просто потерял дар речи от подобной самоуверенности. И вместе с тем почувствовал страх. От этой женщины веяло не только бесстрашием, она, казалось, воплощала саму беспощадность и безжалостность. За игривым тоном скрывались ненависть, раздражение и угроза. Да, именно угроза. Трубецкой смешался.
- Прошу простить меня, ваше высочество, - поклонился он. - Я всего лишь исполнял свой долг, как и мои коллеги.
- И в чем состоит ваш долг, князь? - недобро улыбнулась Екатерина.
- Мы арестовали предполагаемых преступников и допросили их.
- И? - улыбка застыла на красивом и, казалось, невозмутимом лице.
- И не нашли никаких преступлений.
- О! Прекрасный ответ, - великая княгиня лучилась неподдельной радостью. - Вы меня развлекли, князь! Если после вашего допроса вы не в силах найти преступления, значит, скорей всего, его просто нет. Не так ли? А что Бестужев?
Трубецкой покраснел и, оглянувшись по сторонам, тихо прошептал:
- Бестужев арестован, но мы еще не знаем за что. Честно говоря, в первый раз с таким странным делом сталкиваюсь. Второй день ждем высочайших распоряжений. - Он вдруг смешался и сделал шаг назад, приняв холодный вид. - Надеюсь, я был полезен вашему высочеству.
Екатерина рассеянно кивнула Трубецкому вслед, увидев неподалеку Шувалова и Бутурлина. Инквизиторы напоминали двух усталых, но сытых тигров: глаз по привычке ищет добычу, но желудок настоятельно требует передышки. Лучшего времени для расспросов не придумаешь. Екатерина решительно приблизилась к главе тайной канцелярии графу Шувалову и его помощнику. Те приветствовали ее сдержанно, но почтительно.
- Вы все в трудах подобно пчелам, господа, - она шутливо встала между ними. - Еще не всех пересажали? В России кто-нибудь остался? Вот уж не чаяла увидеть своих любимых инквизиторов на светском балу. Думала, наша встреча состоится совсем в ином месте.