Прошло десять дней, а там и двенадцать. Жил Ленька в хибарке, набирался сил для будущих боев. Друзья не оставляли его, словно чувствовали: близится час разлуки. Особенно печалилась Тонька. Она все чаще поглядывала украдкой на Леньку: куда как вырос, стал серьезным да красивым. Иной раз и заговорить боязно. А у Тоньки была заветная мечта, и хотелось с кем-то посоветоваться. Однажды разговор завязался сам собой.
- У нас все пацаны хотят в комсомол записаться, - сказал Абдулка. - Расскажи, Лепя, что-нибудь за комсомол.
- Надю помните? - спросил Ленька. - Помните, как ее вели на расстрел? Она приняла смерть за нас. И мы должны стать на ее место. Иначе кому бороться за мировую Коммуну?
Ребята молча слушали товарища.
- Без комсомола нам жизни нет, - продолжал он. - Комсомольцы - это молодые коммунисты, и они борются за будущую жизнь.
- Какую? - спросили ребята.
- Хорошую, - ответил Ленька, - такую, что у вас головы не хватит понять эту жизнь.
- А ты скажи.
- Такая будет жизнь, хлопцы, что мы не будем больше пешком ходить.
- А как же?
- На трамваях будем ездить. Это такие вагоны, которые сами ездят по улицам без лошадей.
- Выдумаешь... Как же они поедут без лошадей?
- Электричеством. По всем улицам будут ездить. Садись и поезжай куда хочешь. Хватит царям да баронам на трамваях разъезжать. Теперь мы, пролетарии, будем ездить. И за это борется комсомол.
- Леня, а мне можно в комсомол? - спросила Тонька, которая только и ждала случая задать этот вопрос.
Илюха всегда встревал, куда его не просили, не преминул он съязвить и на этот раз:
- В комсомол захотела... Ты же баба...
- Ну и что? Если я девчонка, так и не человек?
- Человек... Только в комсомольцы одних коммунистов записывают, а ты кто? Торговка.
Лицо у Тоньки взялось красными пятнами.
- Если бы у тебя мамка при смерти лежала, ты бы еще скорее побежал торговать... Когда вся Россия на коммунистическом субботнике работала, ты где был?
- Двор подметал, - сказал Илюха.
- Чей?
- Свой. Почему я должен чужой двор подметать?
- Потому, что надо на общую пользу работать. Мы, девчата, уголь на глею собирали для завода! Военному делу учились, а ты что делал, мокрица?
- Ладно, я шутю... - примирительно сказал Илюха.
Между тем Тонька ждала ответа, она с надеждой молча глядела на Леньку. И он сказал:
- Если ты собирала уголь, Тоня, а не думала только о своей выгоде, то ты и есть комсомолка...
8
Побывка оборвалась неожиданно. Пришел посыльный и застучал в калитку:
- Устинов здесь живет?
- Я Устинов.
- Пакет из военного комиссариата.
Ленька в присутствии вестового вскрыл пакет и прочитал бумаги.
Ребята почтительно стояли в стороне, глядя, как Ленька и вестовой о чем-то негромко шептались. Судя по их лицам, разговор был тревожный.
Когда посыльный ушел, Ленька сказал:
- Все, хлопцы. Точка. Хорошего понемногу, чтоб живот не болел...
- Что случилось?
- Врангель из Крыма вышел... Надо являться в свою часть.
Загрустили ребята: друг уезжает. Вечером сошлись все на уютном дворике проводить товарища. Собрали щепки, кусочки угля и разожгли небольшой костер. В его бликах я тенях, мелькавших на стене сарая и на лицах, ребятишки долго сидели молча. Потом кто-то предложил спеть комсомольскую:
...Сотня юных бойцов
Из буденновских войск
На разведку в поля поскакала...
Запоешь такую песню, и кровь заволнуется, и станет обидно, что ты еще мал и тебя не берут на войну. Везет же таким, как Ленька!..
На прощание расстелил Ленька на траве генеральскую шинель и на глазах удивленных ребят срезал шелковую красную подкладку.
- Возьми, Тоня, блузку сошьешь.
- Ой, что ты...
- Бери, бери...
Поднялись ребята, чтобы идти по домам, поняли: нельзя сейчас путаться под ногами, надо дать товарищу собраться с думами, приготовиться в дальнюю дорогу...
Оставшись один, Ленька сложил в мешок свой багаж, посидел молча в землянке, потом взял огрызок карандаша и стал писать на клочке бумаги:
"Дорогие отец-мать Анисим Иванович и тетя Матрена!
Низко кланяюсь вам - Ленька Устинов - и желаю всего хорошего в вашей старенькой жизни. А еще пишу - не плачьте и не лейте слез понапрасну, потому что сын ваш, мой брат и товарищ Вася Руднев, погиб в бою с белогвардейцами. Сразила его чужая пуля, и он скончался на моих руках.
Дорогие отец-мать, даю вам слово, что найду того гада и убийцу. Не горюйте: если останусь живой, буду вам сыном.
С тем и остаюсь. Боец Первой Конной
Устинов".
Светлая ночь подходила к концу, и вот уже поднялось над шахтными терриконами солнце.
Взнуздал Ленька своего коня, напоил в дальнюю дорогу и потихоньку вывел его со двора.
Прежде чем покинуть родной городок, свернул в степь - попрощаться с могилой друга.
Опять раскинулась от края до края родимая, неоглядная степь. Ленька спешился у могилы и, опустившись на колено, укрепил в изголовье дощечку с надписью:
"ТИШЕ, ГРАЖДАНЕ!
ЗДЕСЬ СПИТ ВЕЧНЫМ СНОМ
ДОНЕЦКИЙ КОМСОМОЛЕЦ - ВАСИЛИЙ РУДНЕВ.
ШАПКИ ДОЛОЙ!"
Печальный стоял Ленька, держа коня в поводу. Неожиданно он услышал за спиной шорох и оглянулся. Толпой стояли друзья, боясь нарушить святую минуту прощанья. Потом они подошли молча и стали рядом.
У кого не забьется сердце от такой верности! И Ленька тихонько запел над могилой друга боевую песню:
Слушай, рабочий,
Война началася,
Бросай свое дело,
В поход собирайся...
Ребята хрипловатыми голосами подхватили:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И, как один, умрем
В борьбе за это!..
С кургана открывалась степь, прекрасная, как в сказке. Далеко убегала она к горизонту: не дойти, не докрикнуть. Пряными запахами веяло оттуда, и все в ней казалось новым: и цветы, и шахтные терриконы вдали, и речка Кальмиус, точно жизнь начиналась сначала...
Ленька пожал руку каждому из друзей.
- Вертайся скорей... - только и выговорил Уча.
А в Леньке опять проснулся конник. Сжал он шпорами Валетку, конь рванул с места и помчал напрямик, без дороги.
Долго виднелся одинокий всадник. Лишь полы шинели стелились по ветру и делали его похожим на птицу.
Уже солнце поднялось высоко, ребята разошлись по домам. Одна Тонька стояла на кургане и глядела туда, где скрылся в степной дали всадник-птица.
Глава вторая. БОЙ В СЕЛЕ ШАТОХИНСКОМ
Под частым разрывом
Гремучих гранат
Отряд коммунаров сражался.
Под натиском белых,
Наемных солдат
В расправу жестоку попался.
1
На станции Юзово Ленька понял, что не добраться ему с Валеткой за тысячу верст на Западный фронт. Самому придется ехать на крыше, а коня куда денешь? И решил он вернуться в Юзовку и отдать Валетку в команду городского военного комиссариата.
Ленька шагал рядом с конем, обняв его за рыжую холку, и думал: "Валетка, Валетка, нашел я тебя в поле, на свою беду, выходил, полюбил крепче друга, и вот надо расставаться. Останусь живой - повидаемся. А нет, служи красноармейцам, как мне служил, будь им верным помощником..."
Валетка шел, опустив голову, стремена болтались, поводья ослабли и повисли. Самодельное седло из персидского ковра не скрашивало печальной минуты. Весь грустный вид коня точно говорил: "Что ж, хозяин, поезжай без меня. Жалко, конечно. Кто там о тебе побеспокоится и унесет от беды? Да уж, видно, такая наша доля, поезжай".
Знал Ленька, что военкомом в Юзовке - механик Сиротка, давний друг отца и первый Ленькин учитель. Он мысленно представлял, как сейчас встретится с ним, а тот улыбнется, обнимет единственной рукой и скажет: "Явился, вояка?"
Но все получилось иначе. Еще издали заметил Ленька, что у здания военкомата тревога: во двор въезжал отряд конной милиции в полном вооружении. Во все стороны скакали связные.
Ленька передал Валетку конюху и отыскал нужную дверь.
Сиротка строго поглядел на юного буденновца, чувствовалось, что узнал его, с уважением скользнул взглядом по маузеру и сказал:
- Заходи, товарищ Устинов, очень ты кстати.
В комнате было накурено и шумно. За стеной дежурный вертел ручку полевого телефона, яростно дул в трубку и кричал: "Шатохинское! Шатохинское! Станция, дайте Шатохинское!" Но связь была прервана, и дежурный не мог докричаться.
Ленька присел на лавку возле окна. Сиротка, собираясь делать сообщение, озабоченный, подошел к стенной карте и стал к ней боком, чтобы всем было видно.
В окне мелькнула тень, все оглянулись и увидели морду лошади. Это Валетка ходил по двору военкомата и заглядывал в окна, искал хозяина.
- Товарищи, мы собрались по важному делу. Войска черного барона Врангеля под гром аплодисментов мировой буржуазии вышли из Крыма и ведут наступление на Донбасс...
Сиротка обвел пальцем Крымский полуостров, окруженный синими просторами морей, и стал излагать события так, как они развивались.
На рассвете шестого июня с тридцати трех кораблей, тайно проникших в Азовское море через Керченский пролив, высадился на нашем берегу корпус врангелевцев под командой генерала Слащева. С ходу они захватили Кирилловку, а через день и Мелитополь. Одновременно через перекопские укрепления бросились в атаку офицерские части генерала Кутепова. Они легко опрокинули слабые заслоны нашей Тринадцатой армии и взяли Каховку.
За несколько дней Врангель занял почти всю Северную Таврию с ее неисчерпаемыми запасами хлеба, конными заводами, тысячными отарами овец, богатыми, виноградниками. Щедрый край оказался под властью врагов, и казацкие нагайки снова заходили по селянским спинам.
Издали Ленька хорошо видел карту. Фронт был отмечен красными флажками. Извилистая линия тянулась от Перекопа к низовьям Днепра и дальше, через Каховку, на север и восток, к границам Донбасса.
Военком поправил пустой рукав, аккуратно забранный под ремень, прошелся по комнате и снова вернулся к старенькой, замусоленной карте на стене.
- Только напрасно думает недобитая змея Врангель, что, подкормившись французскими снарядами да английскими танками, он победит Республику Советов...
Сиротка сказал, что таково общее положение, создавшееся на юге, и оно обязывает поставить под ружье всех рабочих, которые могут держать в руках винтовку. Но есть и другое сообщение, совершенно неотложное. В селе Шатохинском находится продовольственный отряд рабочего коммуниста Барабанова. Но туда нагрянули не то врангелевцы, не то банда Махно, Как видно, там идет бой. Надо спешить на помощь. Веселая злость охватывала Леньку, азарт бойца просыпался в нем. А когда Сиротка, продолжая рисовать обстановку, упомянул, что в налете на село будто бы участвует сын помещика Генька Шатохин, Леньку точно огнем обожгло.
- Дядя Сиротка... товарищ военком. Можно я поеду?
Сиротка положил руку на плечо Леньке:
- Спасибо, товарищ Устинов. Мы помним твоего отца и знаем, что ты достойный его сын... Чоновцы - хлопцы напористые, но необстрелянные. Покажи им пример...
А в душе у Леньки все трепетало. Значит, вот где суждено ему снова встретиться с кадетом. Только теперь последнее слово будет за Ленькой. Только бы успеть захватить кадета в селе...
На просторном дворе, заросшем лебедой, построился отряд чоновской кавалерии. Сразу было видно, что не все держались в седлах уверенно. Ведь это были рабочие парни, одетые пестро: кто в ситцевой косоворотке, кто в тужурке. За спиной у каждого винтовка. Шашки были не у всех. Это Ленька подметил опытным глазом бывалого кавалериста.
Подобрали для Валетки седло, и оно пришлось впору. Конь затанцевал, точно в нем проснулась отвага. Ленька ласково потрепал Валетку по шее и одним прыжком очутился в седле. Хорошо отдохнувший конь взвился на дыбы, точно в жилах у него текла не кровь, а полыхал огонь.
Писарь военкомата отдал Леньке свою шашку. Тот проверил на пальце лезвие, привстал на стременах, со свистом секанул ею по воздуху и опять вложил клинок в ножны.
- Не таких рубали! - сказал Ленька и; повернув Валетку, стал в строй вместе с чоновцами.
Подъехал отряд конной милиции с двумя легкими пулеметами. Один "льюис" вместе с запасом патронов был упакован вьюком на низкорослом и молодом жеребце такой же масти, как и Валетка. Поскольку Ленька служил в буденновской армии пулеметчиком, коня с вьюком отдали ему. Теперь дончак стоял рядом с Валеткой, а Ленька держал его в поводу.
- Ну, в добрый час! - не по-военному напутствовал кавалеристов Сиротка.
Командир чоновцев напевно скомандовал: "Рысью марш, ма-арш!" - и всадники, тронулись со двора. Следом за Валеткой, не отставая, бежал его буланый помощник с привьюченным пулеметом.
2
Когда рабочий отряд Барабанова въезжал в село Шатохинское, ничто не предвещало беды.
Солнце уже высоко поднялось над степью, и в небе заливались жаворонки. Длинная вереница повозок, запряженных заморенными лошадьми, растянулась вдоль улицы. На повозках позвякивал железный инвентарь: вилы, грабли, топоры. Рабочие изготовили их вручную в своих мастерских, чтобы обменять на хлеб.
На передних повозках, свесив ноги, сидели четверо красноармейцев, вооруженных старенькими винтовками. Еще несколько человек шли пешком, чтобы не утомлять лошадей. Слабая охрана рабочего отряда подчеркивала мирный характер экспедиции. Уже немало хуторов и сел объехал отряд, не одну подводу с хлебом нагрузили. Оставалось самое крупное село - Шатохинское, где находилась сельскохозяйственная коммуна. Все обещало здесь хороший сбор хлеба, после чего можно было возвращаться на Юзовку.
На широкой площади, где возвышалась стройная колокольня сельской церкви, отряд расположился табором. Ребятишек привлекала головная повозка-фургон, оклеенная красочными плакатами и смешными карикатурами на буржуев. Толкая друг друга, они рассматривали рисунок с изображением зубастого белого генерала, который, как жаба, сидел на крымском полуострове и тянулся длинной захватистой рукой через море к Советской республике - земле с красными буквами: РСФСР. Да не тут-то было! Громадный - от земли до неба - красноармеец замахнулся мечом на генеральскую лапу и вот-вот отсечет ее напрочь. Надпись под карикатурой гласила:
"ВРАНГЕЛЬ ЕЩЕ ЖИВ, ДОБЕЙ ЕГО БЕЗ ПОЩАДЫ!"
- Дивись, яка морда, - смеялись ребятишки, тыча пальцами в белогвардейского генерала с оскаленными зубами.
Кулацкому сыну Сеньке Цыбуле такая вольность не нравилась. Он шлепал ребятишек по затылку, отгонял от плаката. Сенька злился на Советскую власть за то, что у отца в Юзовке отобрали колбасную лавку. И теперь ему приходилось жить в селе, где ни базара, ни кинематографа и хоть подыхай от скуки. То ли дело в Юзовке! Там можно было покататься верхом на ребячьей бедноте.
Однако селянские хлопчики не очень боялись Сеньку, заглядывали внутрь фургона, где были сложены книги и виднелся граммофон с расписной жестяной трубой.
- Дядю, заграйте на граммофоне! - просили они продкомиссара Барабанова и с завистью глядели на его револьвер в кожаной кобуре.
Щербатая пластинка с вальсом "На сопках Маньчжурия" закружилась, издавая хрипловатые звуки. Собралась большая толпа сельской бедноты, пришли кулаки и молча наблюдали за всем происходящим.
Ребятишкам так нравился граммофон, что они просили заводить его снова и снова. Потом Барабанов объявил:
- Товарищи селяне, сейчас вы услышите речь товарища Ленина.
Даже дети присмирели и в полной тишине слушали голос Ленина, его слова о том, что такое Советская власть и почему ей нужно помогать. Лица незаможников - сельской бедноты - светились радостью. И только кулаки, лузгая семечки, исподлобья рассматривали рабочих.
В конце Барабанов рассказал, как ездил в Москву делегатом и видел длинные очереди за хлебом. По четверти фунта в день выдают рабочим, а детям и того меньше.
- Вот почему просим вас, товарищи селяне: примите наши скромные дары в обмен на хлеб. Эти косы и топоры мы ковали по ночам, потому что днем надо спускаться в шахту и добывать уголь.
Когда Барабанов закончил свою речь, послышался голос кулака Цыбули, Сенькиного дяди:
- А колючей проволоки у вас, случаем, нема?
- Зачем это?
- Та щоб отгородиться от вас, голодранцы. Ездите тут, последний хлеб у селян забираете.
Беднота зашумела, осуждая выпад кулака. Вожак сельских незаможников дед Карпо взобрался на повозку и крикнул в толпу:
- Тилько родной батько для любимого сына може сделать то, що сделала для нас Советская власть. Я первый отдаю хлеб для братьев рабочих, яки голодают. Смерть мироедам земного шара, о так я скажу!..
Кулачье не унималось, всеми верховодил Цыбуля.
- Селяне, не слухайта деда! Рабочие хлиб не сеют; то хай и не едят. О так я скажу!
- Нам коммуния не потрибна! Забирайте свои лимонатки и геть с села!
Все же беднота одержала верх. Под злобными взглядами кулаков они дружно сносили на площадь все, что могли: жито, кукурузу, подсолнухи. Скоро повозки осели под грузом мешков.
Барабанов радовался.
Горячо помогали рабочим сельские ребятишки. Они расхватали листовки, помчались с ними во все концы. И скоро повсюду запестрели новенькие афишки с Декретом Советской власти об отмене помещичьей собственности на землю.
После полудня стали собираться в обратный путь, но тут налетела буря. Темная туча закрыла полнеба, зарокотал гром, засвистел ветер, и на дорогах взвились к небу столбы пыли, раскачивались тополя, и с них летела листва.
Рабочие продотряда кинулись накрывать подводы с хлебом кожухами, но ветер снова все разметал, и снова люди бросались спасать хлеб, теперь уже общественный, собранный по зернышку.
3
В степи тоже бушевал ураган. Кажется, померк белый свет и некуда было укрыться от хлещущего ливня.
В этот непогожий час к селу Шатохинскому скакали по степному шляху всадники в черкесках, в лохматых папахах, на холеных конях, капризно гарцующих и грызущих удила.
Ветер со свистом налетал на колонну, и кони сбивались с шага. Карабины покачивались за плечами всадников, шашки звякали о стремена. И рвался с древка под порывами ветра флаг темно-красного шелка с нарисованным посередине волком. Это был белогвардейский флаг недоброй памяти генерала Шкуро, чьи головорезы рыскали по земле, ища себе волчьей добычи.
Командовал эскадроном князь Шахназаров. Он ехал на вороном жеребце в голове колонны и кутался в полы чеченской бурки. Рядом с ним, яростно дергая повод, разворачивая коня боком к ветру, крутился молодой офицерик в белой черкеске, с шашкой и кинжалом на поясе. Он вымок до нитки и хлестал плетью коня.