Говоря так, Самсонов привязал себе опять фальшивую бороду. При этом Лили имела случай проверить то, о чем ей писала кузина ее Мизи: что руки и ногти у него вполне опрятны и что на указательном пальце у него нет уже драгоценного рубинового перстня с бриллиантами, который был пожалован ему царицей Анной Иоанновной во время свадьбы карликов.
- А куда ты, Гриша, дел свой перстень? - не утерпела спросить Лили.
- Носить его я все равно не стал бы после того, как он, можно сказать, обагрился неповинной кровью Волынского, - отвечал Самсонов.
- Но что же ты сделал с ним? Подарил кому-нибудь?
- Нет, продал сегодня бриллиантщику Позье.
- Продал! Но ведь деньги за него тоже кровавые?
- Я их и не оставил себе, а отдал все до копейки священнику церкви Самсония на вечное поминовение души раба божия Артемия…
И бывший слуга казненного первого кабинет-министра отвернулся, чтобы украдкой отереть с ресниц непрошеную слезу.
- Ты очень, знать, любил Волынского? - сочувственно заметила Лили.
- И не говорите! Что-то без него станется с нашей бедной Россией!
- Да и с нами со всеми!
- Ну, вам-то, Лизавета Романовна, и горя мало: вы состоите при самой принцессе.
- Да ведь Бирон злобится на принцессу, а того более на принца, и грозил уже услать обоих домой в Брауншвейг. На будущей неделе - день его рождения, и ожидают, что он выпустит еще какой-нибудь манифест, чтобы самому совсем укрепиться. Того гляди, что всех нас тоже арестуют…
- Так чего же вы еще медлите? Ведь вся гвардия его ненавидит. Арестуйте его самого и спровадьте куда-нибудь на край света.
- Так вот его и арестуешь! Двумя гвардейскими полками командуют его близкие родные: Конным полком - его старший сын Петр, а Измайловским - родной брат Густав Бирон.
- Поговорить бы принцессе насчет этого с фельдмаршалом Минихом…
- А тот ее, ты думаешь, не выдаст?
- Помилуйте! А уж войска за него в огонь и в воду. Кто вел их в туретчину? Миних. Кто день и ночь пекся о том, чтобы им жилось тепло и сытно? Миних. Родом он хоть и из немцев, но душа у него, как вот у вас, русская.
Слова товарища детства произвели на молодую девушку глубокое впечатление.
- Да кто надоумит принцессу?.. - проговорила она в раздумье. - Она слушает только фрейлину Юлиану.
- Так потолкуйте с фрейлиной.
- Нет, та меня и слушать не станет.
- В таком случае ничего не остается, жак попытаться вам самим. Не откладывайте только в долгий ящик. А теперь, Лизавета Романова, будьте здоровы.
- Да, да, Гриша, уходи, да, смотри, не попадись бироновцам.
До вечера Лили не имела случая говорить без свидетелей с принцессой, так как, по желанию самой Анны Леопольдовны, она почти весь день проводила в царской детской. Дело в том, что еще с лета в Петергофе Иоанн Антонович до такой степени привык к Лили, что на руках у нее успокаивался даже скорее, чем у собственной кормилицы-чухонки. Но в данное время у него прорезывались первые зубки, и Лили не удалось еще уложить его в постельку, когда в детскую вошла принцесса, чтобы перед сном поцеловать сыночка.
- Он все еще не может заснуть? - спросила она. - Что с ним?
- Верно, предчувствует, бедняжка, что его скоро разлучат с родителями! - со вздохом отвечала Лили.
- Что ты болтаешь такое! От кого ты слышала?
- Это в воздухе носится. В четверг все, вероятно, решится.
- В четверг?
- Да ведь в четверг, ваше высочество, тринадцатого ноября - день рождения герцога, и в этот день, говорят, сыновья его будут провозглашены ближайшими наследниками на русский престол, а вас с принцем попросят уехать в Германию.
Анна Леопольдовна, слышавшая уже нечто подобное от Юлианы, не на шутку всполошилась.
- Нет, этому я не верю, не верю! - пробормотала она. - Герцог все-таки не посмеет…
- Простите, принцесса, - еще настоятельнее заговорила Лили, - но чего этот человек не посмеет? Он до того уже зазнался, что самых знатных, самых почтенных лиц принимает у себя в шлафроке, вместо всей руки подает кому три, кому два пальца. Если же кто по ошибке назовет его по-прежнему светлостью, а не высочеством, то он приходит в ярость. Помяните мое слово: его будут величать уже не высочеством, а величеством.
- Но это ужасно! Это Бог знает что такое! - воскликнула Анна Леопольдовна. - И никого, ни одной души, кто защитил бы меня от чудовища!
Она заплакала и, ломая руки, бессильно упала в кресло.
- Вашему высочеству не надо сразу отчаиваться, - продолжала Лили, - вам надо действовать.
- Действовать?
- Прежде чем герцог успеет привести в исполнение свой замысел, арестуйте его самого.
- В уме ли ты; моя милая! Мне ли, слабой женщине, пускаться в такую авантюру?
- Само собой разумеется, что распорядиться всем должен фельдмаршал Миних. Он вам искренне предан, а самого его войско боготворит.
- Это-то правда… Разве уж посоветоваться с фельдмаршалом?
- Непременно, ваше высочество, и не отлагая ни одного дня. Молодой граф, должно быть, еще здесь; он мог бы передать ваше желание отцу.
- Но как же так, без Юлианы? Я услала ее уже спать, у нее жестокая мигрень…
- Юлиана тоже уважает его больше всех. А каждая минута дорога. Так прикажете позвать к вам молодого Миниха?
- Позови…
Сын фельдмаршала, гофмейстер принцессы и камергер ее сына, действительно оказался еще в дежурной. Анна Леопольдовна сообщила ему свое желание завтра же видеть его отца, но под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы не было лишних толков.
- Предлог есть, - отвечал молодой Миних. - Отец и без того собирался на днях привезти к вашему высочеству нескольких кадет, которых наметил в пажи.
- Вот и прекрасно. Так утром я ожидаю фельдмаршала с его кадетами.
Глава пятая
РЕГЕНТА "УСЫПЛЯЮТ"
На следующее утро, 8 ноября, фельдмаршал Миних прибыл во дворец в сопровождении молодого адъютанта и нескольких кадет. В ожидании предстоящего ей репистельного разговора с глазу на глаз с фельдмаршалом о задуманной авантюре Анна Леопольдовна была в таком нервном возбуждении, что, не дослушивая его объяснений о представляемых в пажи кандидатах, вперед уже на все соглашалась:
- Хорошо, хорошо, граф… Кого же из них вы сами мне предлагаете?
Когда же Миних указал ей, что таких-то он рекомендовал бы в пажи к государю императору, а таких-то в пажи к ней самой, принцесса протянула юношам для поцелуя руку:
- Так поздравляю вас, господа, пажами! Скоро мы с вами опять увидимся. А теперь, граф, мне надо бы еще переговорить с вами.
Молодой адъютант Миниха за все время не проронил ни слова, но Лили не могла не заметить, что глаза его то и дело направляются в ее сторону, точно притягиваемые магнитом. А уходя с кадетами, он отдал поклон сперва принцессе, а потом и ей, Лили.
Когда тут Анна Леопольдовна прошла с Минихом в смежную комнату и не позвала даже с собой своей наперсницы, Юлианы Менгден, та, оставшись в приемной вдвоем с Лили, не утерпела сорвать на ней свое сердце:
- Что это у тебя, скажи, с Манштейном?
- У меня - с кем? - переспросила, неудомевая, Лили.
- Да с этим адъютантом фельдмаршала!
- Я и не знала, что его зовут Манштейном.
- Ну да, рассказывай. Если же не знала, то тем непростительнее с ним так переглядываться.
Лили справедливо возмутилась:
- Что вы говорите, Юлиана? Я и не думала глядеть на него.
- Но он с тебя глаз не спускал, а потом отдельно еще тебе поклонился.
- Так я-то чем виновата? Разве я могу запретить человеку глядеть на меня!
- Но ты в ответ на его поклон сделала реверанс.
- Мне кажется, этого требовала простая вежливость.
- Молодым кавалерам девицы не делают реверанса, а кивают только вот этак головой.
- На будущее время буду знать, а от Манштейна нарочно уже буду отворачиваться.
Таким заявлением щепетильной гоффрейлине пришлось пока удовлетвориться.
Совещание принцессы со стариком-фельдмаршалом продолжалось довольно долго. Наконец дверь отворилась и показался Миних. По его решительному виду можно было догадаться, что вопрос об аресте регента решен в утвердительном смысле.
- Вот что, милая Юлиана, - обратился он к фрейлине (как свекор ее родной сестры, он обходился с нею запросто). - Ты нынче вечером свободна?
- Свободна. А что?
- Я предлагал принцессе лично навестить сегодня герцогиню Бирон, но она и слышать о том не хочет. Между тем необходимо усыпить бдительность и герцогини и самого герцога. Я напрошусь к ним уже на обед, пробуду там, может быть, и до ужина. А ты, Юлиана, вместе с сестрой поезжай туда вечером.
- И остаться также к ужину?
- Непременно, до самой полночи. При этом старайся быть возможно непринужденнее и любезнее с обоими хозяевами. Да тебя, впрочем, нечего учить. А когда вернешься опять сюда, во дворец, то на всякий случай не раздевайся, а приляг в платье.
- Хорошо. Но караульные пропустят ли вас сюда ночью?
- С вечера весь караул как здесь, так и у герцога в Летнем дворце будет от моего Преображенского полка. Каждый из моих солдат знает меня в лицо. До свиданья же у Биронов!
Тут только, обернувшись, фельдмаршал заметил стоявшую в стороне Лили.
- И вы тут, баронесса? Вы слышали весь наш разговор?
- Слышала, граф, - отвечала она, - но никому ничего не разболтаю.
- На нее можно положиться, - подтвердила со своей стороны Юлиана, но все-таки сочла нужным сделать ей еще внушение, после чего услала ее в детскую к младенцу-государю, который без нее, пожалуй, соскучился.
Большую часть этого дня Лили так и пробыла в детской. Но когда Юлиана с сестрой своей, согласно инструкции Миниха, уехала вечером в гости к герцогине Бирон, Лили испросила у Анны Леопольдовны разрешение продежурить рядом с ней в гардеробной, пока фрейлина не возвратится. Ей ни за что не хотелось проспать того события, которое должно было совершиться в эту же ночь.
Молодость, однако, взяло свое. Привыкнув ложиться спозаранку (так как Иоанн Антонович просыпался поутру очень рано и будил ее своим криком), Лили незаметно задремала в гардеробной, где прикорнула на диванчике. Внезапно, сквозь сон, чрез неплотно притворенную дверь до ее слуха долетели голоса принцессы и гоффрейлины. Она насторожилась.
- Значит, они ничего еще не подозревают? - спрашивала принцесса.
- Ничего, - отвечала Юлиана. - Герцогиня показывала мне и сестре новое коралловое ожерелье, которое выписала себе из Венеции, и очень интересовалась тем, как переделываются теперь ваши драгоценные вещи.
- Ну, конечно! Ничто другое ее ведь не интересует. А герцог?
- Герцог весь вечер был как-то особенно задумчив. Совершенно неожиданно он спрашивает вдруг фельдмаршала, не случалось ли ему во время похода предпринимать что-нибудь важное в ночную пору.
- Вот видишь ли! - воскликнула принцесса. - А что же Миних?
- В первый момент он был как будто озадачен. Но то был всего один момент. Он тотчас овладел опять собой и отвечал, что, сколько ему помнится, ночью он никогда ничего не предпринимал, вообще же у него правило - пользоваться обстоятельствами.
- Как неосторожно! Бирон, пожалуй, все-таки еще догадается.
- Не думаю. Расстались они старыми друзьями. Принцу ваше высочество ничего ведь еще не говорили?
- Ни слова. Он только испортил бы все дело. А теперь, Юлиана, что нам-то делать?
- Вооружиться терпением. Вы, ваше высочество, ложитесь и постарайтесь заснуть. Когда нужно будет, я уже разбужу вас.
- А сама ты где же будешь?
- Да здесь же, в гардеробной.
Лили быстро вскочила со своего диванчика и выскользнула из гардеробной, чтобы не слышать репримандов Юлианы. Но ушла она не к себе, а в детскую, где угнездилась в кресле около колыбельки царственного младенца. Но тут сон опять одолел ее, и она после уже узнала о том, что было во время ее сна. Было же вот что:
Около двух часов ночи фельдмаршал Миних приехал в карете за принцессой, чтобы отвезти ее в Преображенские казармы. Там она должна была заявить солдатам, что согласна на предприятие фельдмаршала. Но Анна Леопольдовна не могла превозмочь своей природной робости и отказалась ехать. Миниху с трудом удалось уговорить ее выйти по крайней мере в приемную к сопровождавшим его офицерам. Здесь она прерывающимся от слез голосом сказала им небольшую речь:
- Очень рада вас видеть, господа… Вы знаете, сколько обид претерпели мы от герцога курляндского, я и мой супруг… Того ради мы рассудили арестовать герцога… Вот господин фельдмаршал взялся, никого не компрометируя и колико можно в секрете, исполнить это трудное предприятие… От его успеха зависит спокойствие и счастье целой империи… Уповаю, господа, что вы не откажете в секурсе вашему генералу, как подобает честным и храбрым офицерам?
Растерянный вид ее был так трогателен, что офицеры отвечали в один голос:
- Рады стараться, ваше высочество!
Принцесса окончательно расчувствовалась и бросилась на шею старику-фельдмаршалу, а потом допустила к руке и всех офицеров.
- Торопитесь, господа, торопитесь, - говорила она им, всхлипывая, - и дай вам Бог полного успеха!
По уходе фельдмаршала и офицеров она все еще не могла справиться со своими нервами и нигде не находила себе места: прошла к своему гофмейстеру, Миниху-сыну в дежурную, чтобы в разговоре с ним отвести душу, разбудила потом своего, ничего не чаявшего, супруга и откровенно рассказала ему обо всем, после чего вместе с ним и с Юлианой отправились в детскую. От голосов их Лили проснулась и поспешно поднялась со своего кресла. Сколько раз то она, то Юлиана выходили узнать, нет ли какого посланца от фельдмаршала. Наконец Юлиана вбежала с вестью:
- Фельдмаршал вернулся! Все поспешили в приемную.
Глава шестая
КАК ДОВЕРШИЛАСЬ АВАНТЮРА
- Поздравляю, ваше высочество! Регент арестован! - были первые слова Миниха.
Анна Леопольдовна набожно перекрестилась:
- Слава тебе Господи!
И в порыве благодарности, не стесняясь присутствия супруга, она расцеловала счастливого вестника в обе щеки.
- Где же он теперь?
- Он здесь же, в Зимнем дворце, под строгим караулом. В эту минуту арестуют также его брата, Густава Бирона, и Бестужева-Рюмина.
- Кабинет-министра?!
- Да ведь Бестужев - первый клеврет герцога. К остальным высшим сановникам я разослал гонцов, чтобы все они были здесь к девяти часам утра - принести поздравление вашему высочеству, а войскам приказано быть в сборе на Дворцовой площади еще часом раньше. Завтра два преданных мне офицера командируются - один в Москву, другой в Ригу - арестовать обоих генерал-губернаторов: Карла Бирона и зятя герцога, генерала Бисмарка.
- Обо всем-то вы подумали, граф, ничего не забыли! А герцогиня?
- Герцогиня… Пока она оставлена с детьми в Летнем дворце под караулом.
- Вот-то, я думаю, бедная перепугалась!
- Да… в перепуге она прямо с постели выскочила на улицу.
- Бог ты мой! При двадцатиградусном морозе! Но расскажите, граф, пожалуйста, все по порядку.
- Когда я ушел отсюда с офицерами в третьем часу ночи, - начал фельдмаршал, - я поставил солдат в кордегардии под ружье.
- Всем вам, ребята, - сказал я, - хорошо ведомо, сколь великое утеснение чинится от регента нашему малолетнему государю и обоим его родителям. В гордыне и лютости своей границ он себе уже, не знает. Терпеть больше того невозможно. Надобно убрать регента. Вы, ребята, до сих пор всегда доблестно исполняли свой долг. Готовы ли вы и в сем деле служить государю?
И все сто двадцать солдат ответствовали как один человек:
- С радостью готовы служить государю! Ни головы, ни живота не пожалеем.
- А ружья у вас заряжены?
- Никак нет.
- Так сейчас же зарядите.
Сорок человек с одним офицером я на всякий случай оставил здесь в карауле при знамени, с остальными же офицерами и восьмьюдесятью нижними чинами двинулся пешком к Летнему дворцу.
- Пешком в такой мороз! Но ведь у вас была карета? - заметила принцесса.
- Карета поехала за нами. Мой пример должен был поддержать дух солдат. Не доходя шагов двухсот до Летнего дворца, я выслал вперед Манштейна. Он вызвал ко мне караульного капитана с двумя младшими офицерами. Когда я объяснил им, что предпринимается, они с радостью изъявили также полную готовность. Тут я приказал им, ничего еще не говоря солдатам, пропустить к герцогу Манштейна. Выбрав себе двадцать человек с одним офицером, Манштейн вошел во дворец… А! Да вот он и сам! - прервал Миних свой рассказ и обратился к входящему адъютанту:- Ну что, Манштейн, с братом регента у вас не было больших хлопот?
С изящной самоуверенностью преклонясь перед принцессой и принцем, Манштейн начал свой рапорт мужественным и сочным баритоном:
- Имею честь доложить, что у дома стоял караул от Измайловского полка в двенадцать человек с унтер-офицером. Как командир этого полка, Густав Бирон пользуется вообще расположением солдат, между которыми немало ведь курляндцев. Унтер-офицер, тоже курляндец, не хотел сперва впустить меня, но я указал на свой конвой и объявил, что при малейшем упорстве ни один из них не останется в живых. Тогда они покорились, и я беспрепятственно прошел в спальню их командира. Он спал так крепко, что я должен был его разбудить. Спросонок не узнав меня, он напустился на меня:
- Кто вы такой? И как вы посмели войти ко мне прямо в спальню?
- Я прислан к вам, - отвечал я, - от фельдмаршала графа Миниха.
Тут он разглядел, с кем имеет дело.
- Ах, это вы, Манштейн! Что же нужно фельдмаршалу?
- Дело, не терпящее отлагательства. Не угодно ли вам сейчас одеться?
Он стал спешно одеваться, а я отошел к окошку. Не совсем еще одевшись, он подошел ко мне:
- В чем же, скажите, дело?
- Дело в том, что мне приказано вас арестовать.
- Арестовать!
Он хотел открыть форточку, чтобы крикнуть своему караулу. Но я схватил его за руку.
- Брат ваш, герцог, уже арестован, - сказал я, - и если вы не дадите взять себя доброй волей, то будете убиты без всякого снисхождения. Эй, ребята!
Когда вбежали мои конвойные, он понял, что сопротивляться бесполезно, и просил только подать ему шубу. Против этого я, конечно, ничего не имел, посадил его к себе в сани и сдал здесь, в кордегардии.
- Превосходно, - одобрил Миних. - А теперь расскажите-ка их высочествам, как вы взяли самого регента.
- Главное затруднение для меня заключалось в том, - заговорил опять Манштейн, - что в Летнем дворце мне не было известно расположение всех комнат. Знал я только, что герцог со своим семейством занимает четырнадцать покоев и что вход к нему из антикамеры, где принимают послов. Пройдя садом к заднему крыльцу, я застал в прихожей нескольких дежурных лакеев. Но так как за мной следовал взвод солдат, то лакеи так растерялись, что ни один не догадался побежать предупредить своего господина. Я их уже не спрашивал и пошел наугад. Из посольской антикамеры я проник в первый внутренний покой, оттуда во второй. Далее была большая закрытая дверь.