После ликвидации Северо-Западной Армии генерал переезжает сперва в Германию, а затем во Францию, в парижский пригород Сантени, где и проведет большую часть своих эмигрантских лет. Главным оружием Петра Николаевича теперь становится перо.
Эмигрантские годы явили настоящий расцвет творчества П. Н. Краснова. В Берлине и Париже он пишет свои лучшие романы и повести. Наряду с многочисленными статьями и очерками, в 1921 - 1922 гг. в издававшемся в Берлине И.В. Гессеном "Архиве русской революции" выходят воспоминания Петра Николаевича "На внутреннем фронте" (о событиях 1917 г.) и "Всевеликое Войско Донское" (о времени атаманства П. Н. Краснова на Дону).
Всего за годы эмиграции было издано около 30 крупных литературных произведений Петра Николаевича (повести и романы). Многие из них можно отнести к мемуарной части наследия Краснова:
- "Павлоны". Париж, 1934. (Воспоминания о службе и учебе в 1-м Павловском военном училище.)
- "На рубеже Китая". Париж, 1939. (О времени командования 1-м Сибирским казачьим Ермака Тимофеевича полком.)
- "Накануне войны. Из жизни пограничного гарнизона". Париж, 1937. (О командовании 10-м Донским казачьим генерала Луковкина полком.)
Немало фактов из боевой жизни приведены в книге "Душа армии. Очерки по военной психологии" (Берлин, 1927). Эта работа была написана по просьбе выдающегося русского военного теоретика генерала Н. Н. Головина, который первоначально обратился к П. Н. Краснову "с просьбой прочесть на учрежденных мною Военно-Научных Курсах несколько лекций по военной психологии". Это обращение объяснялось тем, что в 1918 г. Атаман ввел в программ преподавания Новочеркасского военного училища курс военной психологии и сам приезжал читать этот курс. Это было нововведением не только для русской военной школы, но, пожалуй, и для мировой.
Есть в "писательском портфеле" П. Н. Краснова целый ряд исторических романов ("С Ермаком на Сибирь", "Цесаревна", "Екатерина Великая", "Цареубийцы" и др.), есть фантастические романы ("За чертополохом"; и др.), приключенческие (например, "Мантык - охотник на львов", "Амазонка пустыни").
Абсолютное большинство художественных произведений Петра Николаевича связаны с темой службы и быта Императорской Российской Армии, с родной средой генерала, которую он любил и ценил всей душой.
В изложении военной тематики Петр Николаевич придерживался просто-таки фотографической точности: сказывалась закваска фельдфебеля роты Его Величества Павловского военного училища. Как пример можно привести едва ли не лучшее описание быта офицерства 1-й Гвардейской Кавалерийской дивизии в романе "От Двуглавого Орла к красному знамени". Причем при всей своей громадной любви к Императорской России и ее армии Краснов не избегает отображения отнюдь не привлекательных сторон жизни гвардейского офицерства (кутежи, невнимательное отношение к солдату и др.). Но сила Краснова в том, что он не "зацикливается" на одном "негативе", но видит и светлые стороны; не остаются в стороне и изменения, происходившие с армией в рассматриваемый период (события в романе начинаются в 1895 г. и доходят до Гражданской войны). Даже столь "скучные" вещи, как построения и униформа, органично вписаны в канву повествования. Если образы революционеров, часто встречающиеся в произведениях П. Н. Краснова, довольно схематичны (как и у большинства кадровых военных), то описания военного быта крайне подробны и четко выверены. На страницах его произведений перед нами предстают блестящие гвардейцы и скромные офицеры частей, заброшенных в глушь азиатских стоянок ("Выпашь", "Амазонка пустыни") или польско-еврейских местечек западной границы ("Largo").
В качестве примера документальности Краснова-писателя, позволяющей причислить ряд его произведений к историческим источникам, небезынтересно привести выдержку из рецензии Петра Николаевича на роман "Юнкера" его бывшего сотрудника А. И. Куприна.
Во многом роман А.И. Куприна автобиографичен (как и многие произведения Краснова), его события происходят в 1887-89 гг. в Москве, где главный герой - юнкер Александров - проходит обучение в 3-м военном Александровском училище. Сам писатель учился в этом училище в 1888 - 90 гг., таким образом, Куприн был простым "фараоном", когда его герой уже гордо именовался "господином обер-офицером" (наименование на училищном языке юнкеров младшего и старшего курсов). Рецензент же - П. Н. Краснов - закончил в один год с купринским героем 1-е военное Павловское училище в С.-Петербурге, отличавшееся строгостью и "священным" соблюдением уставов. Недаром училище приобрело характеристику "дисциплинарного батальона", а "павлоны" считались лучшими строевыми офицерами русской пехоты. То, что ускользнуло от взора "не совсем дисциплинированного" кадета и юнкера Куприна, к тому же столь рано и столь "громко" прервавшего свою военную карьеру, не осталось незамеченным бывшим фельдфебелем роты Его Величества.
"Этот роман - история недавнего прошлого. Милого, спокойного прошлого, увы, ушедшего от нас; история такая точная, сильная, яркая, подробная, что может служить документом… И там, где это касается Москвы, быта, чувств, мыслей, образов - автор непогрешим. Там память нигде не ошиблась, нигде не изменила ему. Там, где дело идет о воинском обучении, там кое-где есть маленькие, совсем ничтожные ошибки, и я позволю себе сделать поправки сапожника к картине Апеллеса. Это будут поправки старого "трынчика" легкомысленному господину Сердечкину, поправки фельдфебеля Павлона юнкеру - даже не портупею - Александрову.
В главе VII "Под знамя" - и, ах! какой великолепной главе, которую даже нисколько не портит длиннота полного текста Петровской присяги, юнкера берут "на краул"… "Раз! Два! Три! Три быстрых и ловких дружных приема, звучащих как три легких всплеска…" Милый юнкер - "фараон" Александров - это вам показалось. Всплеска и даже, вернее, треска, - было два - "ать, два!". Ибо брали "с плеча" (не теперешнего, а старого "берданочного"), в два приема. С первым - подбросить ружье правой рукой, поддержав левой в обхват на высоте плеча, со вторым вынести винтовку вперед груди. В три счета было четыре приема: с "на плечо" - "ружья вольно" (теперешнее "на плечо") и "к ноге", с "ружья вольной - "на плечо" и "к ноге".
Тесаки у юнкеров, не только Московских, но у всех вообще были сняты не за драку с молодцами в Соболевке, а при перемене формы, когда юнкерам была дана общеармейская пехотная форма и штык - "селедка" сменил нарядный тесак, оставшийся только у пажей, как гвардейской части… За драку с Охотнорядцами, во время которой были пущены в ход штыки, юнкера Московских училищ одно время ходили вовсе без оружия, чем чрезвычайно тяготились.
Граф Олсуфьев на балу был в темно-зеленом доломане и малиновых чикчирах, а не в мундире и рейтузах.
Полуинструментальную съемку делали на младшем курсе, а глазомерную на старшем, а не наоборот.
В главе XXX - "Производство" - автор ошибается, говоря: "по каким-то очень важным государственным делам Император задержался за границей, и производство можно ожидать только в середине второй половины июля месяца…" Производство всех юнкеров бывало по окончании больших Красносельских маневров, когда давался общий приказ "по военному ведомству", передаваемый по телеграфу во все училища. Обыкновенно это бывало в первой половине августа. Таким образом, юнкера не могли ожидать производства ранее этого срока. Их волнения были напрасны. Юнкер Александров был произведен в подпоручики 10 - 22-го августа 1889-го года" (Гр. А.Д. "Юнкера" - роман А.И. Куприна // Русский инвалид. 1933. N 51. "Гр. А.Д." - один из наиболее частых псевдонимов Петра Николаевича Краснова, взятый по кличке его любимого коня - "Град", - на котором он не раз участвовал в различных конных соревнованиях).
Едва ли не главными героями произведений П. Н. Краснова являются кадровые офицеры Императорской Российской Армии, те, кто едва ли не с молоком матери впитывал свою будущую судьбу, неизменную уже в нескольких поколениях. Главный герой романа "От Двуглавого Орла к красному знамени" гвардеец Саблин вспоминал:
"Ему было восемь лет, но он знал полки. Все стены квартиры были увешаны картинами, изображавшими войска: битвы, сцены на биваках, парады, церемонии. Саша любил их смотреть…
- Папа, я буду офицером?
- Всенепременно.
- А если, папа, я не хочу офицером!
- Нельзя, брат. Все Саблины были офицерами. Что штатские?! Штатские и не люди даже" (Краснов П. Н. От Двуглавого Орда к красному знамени. Кн. 1. Екатеринбург, 1994. С. 219).
Нельзя сказать, что предки, носившие офицерские чины, были отличительной особенностью гвардии или, более того, гвардейской кавалерии (хотя очень часто главные герои красновских произведений именно они, что и неудивительно, ведь именно в гвардейской кавалерии прослужил большую часть своей жизни сам автор):
"Козлов был самым обыкновенным пехотным офицером. Он родился в казарме, в глухом польском местечке, где отец его командовал ротой. Вероятно, и отец его также родился от ротного командира и также или в казарме, или в военном поселении. Козлов как-то этим вопросом не задавался. Их фамилия была незадачливая - дальше майорского чина не шли. Бабушка рассказывала Козлову, что их предок при Петре Великом тоже был капитаном, командовал ротой и убит под Нарвой. Прадед в майорском чине погиб в Лейпцигском бою, дед долго командовал ротою и на старости лет устроился смотрителем госпиталя. Отец умер капитаном, простудившись на зимних маневрах. Детство Козлова была казарма, потом кадетский корпус - та же казарма, потом Павловское училище - опять казарма и, наконец, Зарайским полк - казарма. Весь мир для него от рождения и навсегда замкнулся в казарме и в ее интересах: хорошо упревшей, рассыпчатой каше, жирных щах, мясной порции в 20 золотников не меньше, прицельных станках, нежной любви к винтовке, благоговении на стрельбище, церемониальном марше и штыковом бое. Мимо неслась грозная суетливая жизнь" (Краснов П. Н. От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 1. Екатеринбург, 1994. С. 545).
Из романов Петра Николаевича можно узнать то, что не найдешь ни в одном документе, что просто не фиксировалось, как, например, неписаные нормы поведения или же "изыски" увольняемых в запас казаков. Много таких эпизодов в романе "Домой!", где описывается родной полк П. Н. Краснова - Лейб-Гвардии Атаманский.
"- Идти к командиру не советую, - строго и серьезно сказал адъютант. - Что ты думаешь - адъютант тебе не друг?.. Не товарищ? Я отлично понимал, что льгота и станица - это не для тебя, но командир был непреклонен в своем решении, и, когда я ему сказал, что ты будешь проситься, он мне сказал: "скажите Кольцову - "чим ховаться - вин рекомендоваться". Загнул загадку.
- Но, постой. Я ничего-таки не понимаю. Чим бы ховаться?.. ховаться?.. Ведь это- прятаться?..
- Да, милый мой - прятаться. Уже, не напроказничал ли ты чего-нибудь и мне не сказал, вот и приходится расплачиваться.
- О, нет… Это невозможно…
И вдруг румянец стал покрывать щеки Кольцова, он отошел в угол, где стояло пианино, и сел за него.
- Ничего не понимаю, - тихо сказал он. - Ничего я такого не делал.
Он стал наигрывать на пианино какую-то грустную мелодию.
- Скажи мне, Алексей Ипполитович, Акимыч (командир полка. - А. М.) холостой?..
- Ты это не хуже моего знаешь.
- Но у него там есть?.. Понимаешь?.. какая-нибудь?..
- Хорунжий Кольцов, ваши вопросы неуместны. Семейная жизнь командира полка не касается господ офицеров" (Краснов П. Н. Домой! (На льготе). Рига, 1936. С. 55–56).
Как иначе можно увидеть ту грань, которая отделяла дружеское общение товарищей по полку от официального тона старшего - младшего? Как узнать, что могло вмиг превратить "милейшего Алексей Ипполитовича" в "господина подъесаула"?
Ярко нарисована Красновым картина отъезда на Дон отслуживших гвардейских казаков:
"Замелькали двутавровые балки "Американского" моста через Обводной канал и вдруг из каждого вагона фейерверком полетели в темные воды канала цветные казачьи фуражки.
У Кольцова от негодования задрожала нижняя челюсть. Каждый год видел он это и каждый год долго не мог прийти в себя от возмущения. Полковые фуражки, часть того мундира, который был свят для него, хорунжего Кольцова!.. "И так просто бросить!.. Быть может, с проклятием бросить!.. Да что же это за люди, или все наше учение стерто, как мел с доски, и ничего святого нет у этих людей и нет той любви к полку и ко всему тому, что связано с полком!.. Да как же это можно так? Что подумают те, кто случайно увидит или узнает про это!.. Казаки не любят своего полка!"
Кольцов подошел к Дронову.
- Павел Александрович… Ты видишь, что казаки делают… Ты видишь? - в голосе Кольцова задрожали слезы. - Полковые фуражки… Они ненавидят службу!.. Полк!..
Дронов спокойно пожал плечами.
- Ничего подобного… Это традиция! Как и многие традиции - глупая традиция. Кто ее завел, когда, - не знаю, не умею тебе сказать. Но для них она свята. Это последнее прости полку и здравствуй Тихому Дону… Поверь мне и дома, в праздник, с какою гордостью каждый из них наденет свой полковой мундир и свою цветную фуражку. Их надо понять… Они не меньше нашего любят свой полк и гордятся им" (Краснов П. Н. Домой! (На льготе). Рига, 1936. С. 65–66).
Выбрасывая форменные фуражки, казаки везли с собой на Дон мундиры, соответствовавшие их представлениям о красоте:
"Лагутин рылся в своем громадном, обитом жестью с "морозами" сундуке. Он достал оттуда фуражку.
Что это была за фуражка!.. По всем швам, по донышку, по краям околыша и по четырем швам тульи она была прошита широким, пестрым, бело-желто-черным шнуром, так называемым "вольноопределяющимся". Околыш был узкий, козырек крошечный, тулья громадная. Это был верх безвкусия и безобразия. Лагутин надел фуражку на себя - его красивое лицо стало ужасным, напомнило Кольцову клоуна в цирке.
- Лагутин… Скинь эту гадость! - крикнул Кольцов, - это же карикатура, а не фуражка. <…>
Лагутин достал из сундука куртку сине-серого офицерского сукна на беличьем меху. На ней были фантастические погоны, подобные юнкерским, обшитые позументом, и вся она, как и фуражка, была расшита "вольноопределяющимся" шнуром. <…>
- Самый станичный вкус, ваше благородие. Там, как наши бабочки такое увидят, аж сомлеют от одного вида" (Краснов П. Н. Домой! (На льготе). Рига, 1936. С. 46 - 47; 47–48).
Естественно, такого ни в одном официальном отчете не найдешь.
Крупнейшим трудом Петра Николаевича стал цикл "историко-бытовых", как обозначил их автор, - романов "От Двуглавого Орла к красному знамени", "Опавшие листья", "Понять - простить" и, публикующийся в данном издании, "Единая-Неделимая". Все четыре романа вполне самостоятельны, но имеют и много общего, помимо некоторых героев, которые проходят через несколько романов (в "Единой-Неделимой", в частности, появляется семья флигель-адъютанта полковника Саблина - главного героя крупнейшего романа Краснова "От Двуглавого Орла к красному знамени"). Всю же серию романов связывает, по словам самого Петра Николаевича, "единство времени - последняя историческая эпоха Императорской России, война и смута, единство места - С.-Петербург и Юг России, и единство быта - Русский военный и мирный быт".
В хронологической последовательности описываемого периода первым идет роман "Опавшие листья", охватывающий своим повествованием 80-е гг. XIX века. В центре событий романа - интеллигентная семья Кусковых и семья бедного чиновника Лисенко. Те же семьи, но на этот раз уже в лице их более молодых представителей, появляются и в романе "Понять - простить", где повествование начинается уже в годы российской смуты и захватывает первые годы эмиграции.
Роман "От Двуглавого Орла к красному знамени" охватывает период с середины 1890-х гг. до Гражданской войны. В центре повествования - судьба гвардейского офицера Саблина, с которым читатель "проживает" его жизненный и служебный путь от корнета до генерала. Роман полон замечательных описаний жизни и быта Императорской Российской Армии в последние годы ее существования. Кадровый офицер П. Н. Краснов с глубоким пониманием показывает те изменения, которые произошли в России и особенно в офицерской среде в ходе Первой мировой войны. С болью в душе он констатирует, что вещи, немыслимые для человека в золотых погонах три года назад, стали обычными и нормальными для прапорщиков военного времени, которые, приобретая офицерские знаки отличия, так и не могли стать настоящими офицерами.
Роман был очень популярен в среде русской военной эмиграции. Показателем этого может служить хотя бы то, что один из военных писателей Русского Зарубежья, штабс-капитан 13-го лейб-гренадерского Эриванского полка К. С. Попов, выпустил в Париже в 1934 г. критическое сравнение двух, на первый взгляд, совершенно несравнимых произведений русской литературы - ""Война и мир" и "От Двуглавого Орла к красному знамени" (В свете наших дней)". Причем в описании военного быта и батальных сцен первенство безоговорочно признается за Красновым. Графу же Льву Николаевичу, с его пропагандируемым еще в классических гимназиях "образом русского солдата Платона Каратаева", по мнению современников-военных и меткому выражению К. С. Попова "Платон… удался, а солдат не получился".
Роман в четырех томах писался более десяти лет и увидел свет в Берлине в 1921 г. Он выдержал целый ряд изданий (последнее эмигрантское - Нью-Йорк, 1960), был переведен на 15 европейских языков и уже в середине 1920-х экранизирован. В СССР он был вынут из спецхран лишь в 1990 г.
Публикуемый ниже последний роман "тетралогии" - "Единая-Неделимая" - никогда ранее ни в СССР, ни в Российской Федерации не издавался (в отличие от трех предыдущих). Роман был написан в 1924 г. в Сантени под Парижем, а впервые опубликован в октябре 1925 г. в Берлине издательством "Медный всадник", издавшем и многие другие произведения Петра Николаевича.
Изложение романа начинается в 1910-е гг. Главные действующие лица - "соседи" - донской крестьянин (не казак!) Дмитрий Ершов и дворянин, офицер Сергей Николаевич Морозов, чье имение располагалось по соседству со слободой Тарасовкой, в которой жили бывшие крепостные Морозовых. С детства Митю Ершова мучает мысль о несправедливости мироустройства, он хочет все взять и поделить, что и толкает его в итоге в лагерь большевиков, но не из идейных, а чисто из личных соображений.