Лилли стала по-нѣмецки же объяснять ей. Истопникъ, не выжидая конца объясненія, далъ тягу. Впрочемъ, и сама Варлендъ не дослушала, а можетъ-быть, со сна толкомъ и не разобрала.
- И зачѣмъ было снимать мой платокъ съ клѣтки? - перебила она дѣвочку, зѣвая во весь ротъ.
- Сняла его нея…
- Ну, все равно; прикрой опять этого крикуна и ступай-ка тоже спать.
"Слава Богу!" - облегченно вздохнула про себя Лилли, когда голова почтенной дамы скрылась за дверью.
Подогрѣвъ цѣлительный мѣшечекъ на плитѣ въ кухнѣ, она отнесла его Мартѣ и тогда уже улеглась сама въ постель досыпать свой прерванный сонъ.
Когда она въ обычный часъ проснулась, ея ночная прогулка представлялась ей какъ бы сновидѣніемъ, и только когда на глаза ей попалась Марта съ повязанной щекой, въ памяти ея возстали всѣ отдѣльные моменты прогулки. Первымъ побужденіемъ ея было - открыться во всемъ Юліанѣ Менгденъ. Но когда она встрѣтилась снова лицомъ къ лицу съ корректной до щепетильности, замороженной въ придворномъ этикетѣ, гоффрейлиной, - y нея духу на то не хватило.
Прошло нѣсколько дней. О попугаѣ говорили, но только какъ о сюрпризѣ для герцога.
"Попугай, вѣрно, забылъ уже то слово", - рѣшила Лилли и совсѣмъ было успокоилась.
Подходило 13-ое ноября - день рожденія герцога. Но наканунѣ государыня вдругъ прислала за принцессой, чтобы вмѣстѣ съ нею сдѣлать репетицію.
- А ты что же, моя милая? - обернулась Анна Леопольдовна къ Лилли, когда, въ сопровожденіи Юліаны, выходила уже изъ комнаты.
- Мнѣ нездоровится… - пролепетала дѣвочка, чувствуя, какъ сама мѣняется въ лицѣ. - Позвольте мнѣ, ваше высочество, остаться…
- Пустяки, пустяки! Попугай тебя разсѣетъ. Идемъ.
Дѣлать нечего, - пришлось итти.
Мадамъ Варлендъ съ своимъ питомцемъ въ клѣткѣ была уже въ пріемной передъ внутренними аппартаментами императрицы. Клѣтка на всякій случай была накрыта зеленымъ тафтянымъ колпакомъ, чтобы попугай преждевременно не выболталъ всей своей премудрости. Мимоходомъ кивнувъ его воспитательницѣ и стоявшему тутъ же придворному лакею, Анна Леопольдовна съ своей маленькой свитой вошла къ государынѣ; слѣдомъ лакей внесъ клѣтку, а мадамъ Варлендъ замыкала шествіе.
Кромѣ герцогини Бенигны, весь штатъ придворныхъ приживальщиковъ и шутовъ обоего пола оказался также налицо. Никому, видно, не хотѣлось пропустить занимательной репетиціи. Послѣ первыхъ привѣтствій Анна Іоанновна обратилась къ г-жѣ Варлендъ:
- Ну, мадамъ, начинай!
Та дернула за шнурокъ, и зеленый колпакъ раздвинулся. Окружающіе вполголоса стали восхищаться пернатымъ красавцемъ.
- И какъ вѣдь на всѣхъ посматриваетъ! - замѣтила сама государыня. - Точно понимаетъ, что имъ любуются. Ну, что же, мадамъ?
Варлендъ, нагнувшись къ клѣткѣ, шепнула что-то попугаю, и тотъ крикнулъ во всю мочь:
- Schön guten Morgen! Gut geschlafen? (Добраго утра! Хорошо ли спали?)
- Какъ четко вѣдь выговариваетъ! - одобрила опять Анна Іоанновна. - Онъ y тебя и пѣсни поетъ?
- Jawohl, Majestät, - отвѣчала Варлендъ и снова подсказала своему ученику что-то шопотомъ.
- "Freut euch des Lebens"! - засвисталъ онъ начало извѣстной нѣмецкой пѣсни.
- Вторую строчку онъ тоже знаетъ, - но не такъ еще твердо, извинилась учительница.
- До завтра, смотри, подучи его, - приказала императрица. - А поетъ тоже чисто, что свирѣль. Ну, еще что же?
- Hoch lebe… - можно было разслышать подсказываніе мадамъ Варлендъ.
И послушный воспитанникъ не замедлилъ гаркнуть:
- Hoch lebe Seine Durchlaucht! Hurra! hurra! hurra!
Но, o, ужасъ! вслѣдъ затѣмъ онъ прокартавилъ полушопотомъ, однако, совершенно внятно:
- Живодеръ! живодеръ!
Можно себѣ представить, какое впечатлѣніе должно было произвести на всѣхъ такое публичное поруганье всесильнаго временщика, въ присутствіи не только его супруги, но и самой императрицы. Послѣдняя, словно ушамъ своимъ не вѣря, молча повела кругомъ глазами. Но никто не смѣлъ поднять на нее глазъ; всѣ обмерли и потупились. Одна только герцогиня Биронъ, плохо понимавшая по-русски, съ недоумѣніемъ вопросила:
- Aber was Неiss das: Schivadör? (Да что это значитъ: живодеръ?)
Тутъ Балакиревъ, питавшій къ герцогу курляндскому, какъ большинство русскихъ, глубокую ненависть, не утерпѣлъ пояснить:
- Das Неisst: Schinder.
Герцогиня всплеснула руками:
- Ach, Herr Jesus!
Императрица же, сверкнувъ очами, указала Балакиреву на выходъ:
- Вонъ!
Теперь только ни въ чемъ не повинная Варлендъ пришла въ себя отъ своего оцѣпенѣнія. Co слезами стала она клясться, что ей-Богу же не учила этому попугая.
- Такъ кто же научилъ, кто? - спросила Анна Іоанновнана.
- Die ist's! - ткнула герцогиня пальцемъ на Лилли, растерянный видъ которой, дѣйствительно, какъ-будто давалъ поводъ къ такому подозрѣнію.
Но тутъ вступилась за нее та же мадамъ Варлендъ. Ея объясненіе звучало такъ искренно и правдоподобно, что ни y кого, казалось, не оставалось уже сомнѣнія на счетъ виновности истопника, котораго Лилли застала передъ клѣткой.
- Но ты все же слышала, какъ онъ училъ попугая? - обратилась государыня уже прямо къ Лилли. - Не лги y меня, говори всю правду!
- Слышала… - призналась дѣвочка, дрожа всѣмъ тѣломъ.
- Ахъ, разбойница! Но умолчала ты о томъ съ какого умысла?
- Я думала, что попугай забудетъ… да боялась еще, чтобъ съ этимъ человѣкомъ не сдѣлали того же, что съ его старикомъ-отцомъ…
- А съ тѣмъ что сдѣлали? Сказывай, ну!
- Его наказали, по приказу герцога, такъ нещадно, что онъ теперь умираетъ…
- Умираетъ! - подхватила апатичная вообще, но сердобольная Анна Леопольдовна. - Сынъ ожесточился изъ-за отца. Ваше величество! не отдавайте его-то хоть на избіеніе!
- Бить его на тѣлѣ не будутъ, не волнуйся, - проговорила государыня глухимъ голосомъ, и по выраженію ея лица видно было, какъ тяжело ей дать такое обѣщаніе.
- Но его все же накажутъ?
- Безъ всякаго наказанія оставить его нельзя чтобы другимъ не было повадно. Страха божьяго не стало на нихъ, окаянныхъ! А озорного попугая своего, мадамъ, убери вонъ, да чтобы не было объ немъ впредь ни слуху, ни духу; поняла?
Мадамъ Варлендъ, должно-быть, хорошо поняла, потому что съ того самаго дня красавецъ-попугай словно сгинулъ.
Конецъ II части.
ЧАСТЬ III
I. Ледяная статуя
Дни рожденья и тезоименитства членовъ какъ Царской Фамиліи, такъ и семьи герцога Бирона, праздновались при Дворѣ одинаково торжественно: поутру въ Зимнемъ дворцѣ бывалъ съѣздъ "знатнѣйшихъ персонъ" и иноземныхъ посланниковъ для принесенія поздравленій, а вечеромъ - балъ. То же самое было, разумѣется, и 13-го ноября 1739 года, когда герцогу исполнилось 49 лѣтъ.
Во время утренняго пріема поздравителей Биронъ былъ видимо не въ своей тарелкѣ, - что достаточно объяснялось, пожалуй, нанесеннымъ ему наканунѣ заочнымъ "афронтомъ" съ попугаемъ. Тутъ, однако, разнесся слухъ, что виновный истопникъ подвергся уже и заслуженной карѣ. Его не били, нѣтъ: въ этомъ отношеніи его свѣтлость строго подчинился выраженной государыней волѣ. Но отъ наказанія вообще "преступникъ" не былъ избавленъ, и изобрѣтательный въ такихъ случаяхъ умъ курляндца придумалъ для него небывалую еще пытку. Парня отправили на придворный конюшенный дворъ, находившійся въ концѣ большой Конюшенной улицы y рѣчки Мьи (нынѣ Мойка), раздѣли здѣсь до-нага, привязали къ столбу y водокачалки и стали окачивать ледяной водой на двадцатиградусномъ морозѣ. Но исполнители экзекуціи переусердствовали: окачивали несчастнаго до тѣхъ поръ, пока тотъ, покрывшись ледяной корой, не обратился въ "ледяную статую". Такъ передавалось по крайней мѣрѣ на пріемѣ шопотомъ изъ устъ въ уста, - передавалось съ глубокимъ возмущеньемъ, но въ лицо свѣтлѣйшему новорожденному тѣ же уста льстиво улыбались. Самъ же онъ не могъ скрыть своего раздраженія: истязать "делинквента" до смерти y него все-таки, должно быть, не было намѣренія.
На вечернемъ балу главный интересъ, по крайней мѣрѣ, прекрасной половины человѣчества сосредоточился, прежде всего, на дамскихъ туалетахъ, отличавшихся, какъ всегда, большимъ разнообразіемъ и великолѣпіемъ. Особенную зависть y многихъ возбуждала герцогиня Биронъ, увѣсившая себя, ради семейнаго торжества, всѣми фамильными брилліантами и другими драгоцѣнными каменьями; но сама она, видимо, всего болѣе гордилась своимъ головнымъ уборомъ и, какъ китайскій болванчикъ, качала головой, чтобы сидѣвшая на ея напудренномъ парикѣ съ буклями райская птица съ длиннѣйшимъ разноцвѣтнымъ, металлическаго блеска, хвостомъ и съ распушенными золотистыми крыльями колыхалась, точно вотъ-вотъ взлетитъ сейчасъ на воздухъ. На бѣду подъ этимъ уборомъ было ея собственное, испорченное оспой лицо съ туповато-надменной улыбкой. Это не помѣшало, однако, такому бывалому царедворцу, какъ Лестокъ, выразить ей свое "нелицемѣрное" восхищеніе:
- Сегодня, герцогиня, вы превзошли себя! Васъ можно сравнить развѣ съ павлиномъ, распустившимъ колесомъ свой пышный хвостъ.
Этотъ сомнительный комплиментъ недалекая герцогиня приняла за чистую монету и подарила льстеца "очаровательной" улыбкой.
И вдругъ y нея явилась соперница въ лицѣ молодой иностранки, графини Рагузинской. Все платье красавицы-венеціанки было усыпано крупными жемчужинами, изъ которыхъ каждая стоила сотни, если не тысячи рублей. Мало того, что всѣ гости такъ и "пялили" теперь на нее глаза, но даже сама государыня, слѣдившая за танцами въ открытыя настежь двери сосѣдней гостиной, замѣтила герцогинѣ:
- А знаешь ли, Бенигна: эта Рагузинская, какъ всегда, опять царица бала.
Бенигна позеленѣла отъ досады.
- Спору нѣтъ, что танцуетъ она хорошо, собой недурна…
- И одѣта богаче меня и тебя.
- А ваше величество вѣрите, что всѣ эти жемчужины на ней настоящія?
- Ты какъ скажешь, Буженинова? - отнеслась Анна Іоанновна черезъ плечо къ стоявшей позади ея карлицѣ-калмычкѣ, которая одна лишь изъ всего шутовскаго персонала допускалась на придворные балы для ближайшихъ послугъ своей царственной госпожи. - Ты знаешь вѣдь немножко толкъ въ жемчужинахъ: ходила со мной не разъ въ мастерскую этого Граверо; вонъ на Рагузинской жемчужины, по твоему, поддѣльныя али нѣтъ?
- Не знаю, матушка, - отвѣчала шутиха: - чего не знаю, того не скажу; не знаю. А вызнать тебѣ, изволь, могу.
- Да какъ же ты вызнаешь?
Карлица съ комической ужимкой лукаво усмѣхнулась.
- Это ужъ мой секретъ! Только ты, матушка, исполни потомъ мою малую просьбицу.
- А въ чемъ твоя просьба?
- Насидѣлась я, вишь, въ дѣвкахъ: выдай ты меня замужъ за добраго молодца!
- Помяни, Господи, царя Соломона и всю премудрость его! Кто тебя, дуру, возьметъ-то?
- Родимая! кормилица! - взмолилась Буженинова жеманно и плаксиво. - Молодой квасъ - и тотъ играетъ.
Шутиха даже всхлипнула.
- Ну, разрюмилась! - сказала Анна Іоанновна. - Ладно. Для такой пригожицы жениха какъ не найти; только кличъ кликнуть. Но напередъ дознайся все же на счетъ жемчужинъ.
- Сейчасъ дознаюсь.
- Да ты куда, дура, куда? - крикнула государыня, когда карлица мимо нея юркнула вдругъ въ танцовальный залъ.
Но та ея уже не слышала или не хотѣла слышать. Въ танцахъ наступила только-что пауза, и Рагузинскую тотчасъ же окружило нѣсколько поклонниковъ. Обмахиваясь вѣеромъ, она съ снисходительной улыбкой выслушивала расточаемыя ей любезности. Въ это время къ нимъ подлетѣла шутиха и протиснулась между кавалерами къ самой Рагузинской.
- Дай-ка-сь, сударушка, и мнѣ насмотрѣться на твои галантереи. Фу ты, ну ты! И сама-то жемчужина, и вся-то въ жемчужинахъ! А онѣ y тебя настоящія?
Не успѣла та отстраниться, какъ нахалка наклонилась къ ея платью и впилась зубами въ одну изъ крупнѣйшихъ жемчужинъ. Но венеціанка пришла уже въ себя и хватила ее на отмашь такъ хлестко по щекѣ, что она съ визгомъ отшатнулась.
- Да за что же это, за что?.. Я пожалуюсь самой матушкѣ-государынѣ…
- Ступай, жалуйся, - отвѣчала Рагузинская съ спокойнымъ достоинствомъ. - Ежели ты сдѣлала это по ея приказу, то можешь доложить, что благородныя венеціанки не носятъ поддѣльныхъ драгоцѣнностей. Если жъ приказа ея не было, то будь довольна, что проучена, и своей жалобой не безпокой ея величество по-пустому.
Какъ прибитая собаченка, поплелась карлица обратно къ императрицѣ, къ которой между тѣмъ подошли Биронъ и нѣсколько придворныхъ и были такимъ образомъ также очевидцами описанной сейчасъ сцены.
- Ну, что, Буженинова? - спросила съ улыбкой государыня. - Отъѣхала не солоно хлѣбавши?
- Задави ее козелъ! Ручки-ножки еще трясутся… Никакого политеса…
- А что же жемчужины настоящія?
- Настоящія, матушка, охъ, самыя настоящія!
- И плюхи тоже самыя настоящія? - съ грубымъ смѣхомъ замѣтилъ герцогъ.
- Первый сортъ, батюшка, какъ и твои ледяныя статуи, - огрызнулась калмычка.
Биронъ весь побагровѣлъ и не нашелся даже, что сказать.
- А вы ее не слушайте, - герцогъ, вступилась Анна Іоанновна. - Что взять съ глупой ѳефелы? Но дабы впредь она вела себя благопристойнѣй, мы ее, непутную, окрутимъ съ добрымъ человѣкомъ.
- Этакую-то монстру?
- Для кого монстра, а для кого картинка! - обидѣлась Буженинова. - На вкусъ и цвѣтъ товарища нѣтъ. Царица обѣщалась выдать меня за мужъ и отъ царскаго слова своего не отступится. Только силкомъ за немилаго, матушка, не выдавай!
- А ты кого-нибудь себѣ уже, небось, намѣтила?
- Намѣтила, матушка, что грѣха таить. На него глядя, индо слюна бѣжитъ.
- Кто же этотъ королевичъ твой?
- А князь Квасникъ.
- Эко слово брякнула! Онъ какъ-никакъ все же благороднаго корени отрасль; а ты что? Ты и вся-то мизиннаго его перстика не стоишь.
- Онъ - князь, а я - первая твоя затѣйница и забавница: два сапога - пара. И стану я сіятельной княгиней, и урядишь ты, матушка, мнѣ княжескую свадьбу…
- Дура ты, да не совсѣмъ! - улыбнулась Анна Іоанновна. - Вотъ герцогъ подаритъ на свадьбу твоему муженьку шелковую плетку.
- А мнѣ домъ хрустальный… съ ледяными статуями.
- Такъ лучше жъ и весь домъ ледяной, - подхватилъ одинъ камергеръ: - тамъ и свадьбу сыграли бъ.
По губамъ Бирона пробѣжала недобрая усмѣшка.
- Das ware hicht so libel! (Это было бы недурно!)
- Ну, чтожъ, коли быть Ледяному дому, такъ пускай и будетъ, - рѣшила царица. - А кто же, герцогъ, его построитъ?
- Построитъ его нашъ первый государственный строитель, г-нъ Волынскій. Попросите-ка сюда г-на Волынскаго! - отнесся онъ къ подавшему счастливую мысль камергеру.
Казалось, онъ радъ былъ случаю взвалить на плечи своего главнаго недруга, и безъ того обремененнаго важнѣйшими государственными дѣлами, эту новую работу, которая ни мало не входила въ кругъ его обязанностей и должна была его еще принизить въ глазахъ всего Двора.
Такъ понялъ и самъ Волынскій, когда ему объяснили, чего отъ него требуютъ. Но, не желая дать торжествовать своему противнику, онъ не показалъ виду, что оскорбленъ, и, склонившись передъ государыней почтительно, но не раболѣпно, спросилъ, безотмѣнная ли то резолюція ея величества.
Самой ей стало теперь какъ-будто не по себѣ.
- Да, Артемій Петровичъ, пожалуйста, не отказывайся, - отвѣчала она мягко, словно извиняясь. - Никто иной, какъ ты, не сумѣлъ бы исполнить сіе столь благоуспѣшно. Женихъ хоть и шутъ, но титулованный; будетъ зрителей великое стеченіе…
- Такъ вашему величеству угодно, чтобы свадьба была поистинѣ княжеская, но, съ тѣмъ вмѣстѣ, все же шутовская, скоморошья?
- Вотъ, вотъ; со всякими тамъ огнями артофіальными, переодѣваньями и гисторіями потѣшными. Не мнѣ тебя учить.
- Слушаю-съ. Но ледъ на Невѣ должной толщины для Ледяного дома будетъ не раньше, почесть, января мѣсяца.
- Ну, чтожъ; намъ вѣдь не такъ ужъ къ спѣху. Пригони, примѣрно, ко дню моего рожденья, а то и ко времени карнавала на масленой недѣлѣ. Тогда, дастъ Богъ, и миръ съ Турціей заключимъ. Заразъ и отпразднуемъ.
- И ваше величество соизволяете на учрежденіе для сей надобности особой скоморошьей или, лучше скажемъ, маскарадной коммиссіи?
- Даю тебѣ, Артемій Петровичъ, на все полную мочь. Да въ расходахъ много не стѣсняйся. Впередъ знаю, что все тебѣ и на сей разъ, какъ и всегда, удастся къ полному нашему удовольствію.
II. Ледяной домъ
Всякая новость старѣетъ и забывается; забылась и бироновская ледяная статуя, на смѣну которой ожидались теперь Ледяной домъ и ледяная свадьба. Ледяной домъ или "ледяныя палаты", какъ называли его оффиціально въ дѣлопроизводствѣ "маскарадной коммиссіи", рѣшено было возвести на Невѣ между Зимнимъ дворцомъ и главнымъ адмиралтействомъ, а для ледяной свадьбы устроить "національную процессію", для которой изъ разныхъ мѣстъ имперіи выписать полтораста паръ населяющихъ ее всевозможныхъ племенъ въ національной одеждѣ {*}. (Но такъ какъ пути сообщенія y насъ въ ту пору были очень первобытны, то выписанныя "пары", особенно изъ отдаленныхъ мѣстностей, прибывали довольно мѣшкотно; тотчасъ же по прибытіи онѣ замыкались въ особомъ зданіи на такъ-называемомъ "Слоновомъ дворѣ". (Дворъ этотъ, находившійся въ концѣ третьяго Лѣтняго сада около Симеоновскаго моста, на томъ, приблизительно, мѣстѣ, гдѣ въ настоящее время стоитъ циркъ Чинизелли, получилъ названіе "Слоноваго" отъ содержавшагося тамъ индѣйскаго слона.)
{* Приводимъ здѣсь, для примѣра, одинъ изъ посланныхъ въ провинцію указовъ, а именно Казанскому губернатору:
"Указали мы для нѣкотораго пріуготовляемаго здѣсь маскарата выбрать въ Казанской губерніи изъ татарскаго, черемисскаго, мордовскаго и чувашскаго народовъ, каждаго по три пары мужеска и женска пола пополамъ, и смотрѣть того, чтобъ они собою были не гнусныя, и убрать ихъ въ наилучшее платье со всѣми приборы по ихъ обыкновенію, и чтобъ при мужескомъ полѣ были луки и прочее ихъ оружіе и музыка, какая y нихъ употребляется…"}
Недоброжелатели Волынскаго не упускали между тѣмъ случая прохаживаться на его счетъ, какъ руководителя этой шутовской затѣи. Ядовитѣе другихъ подтрунивали надъ нимъ двое: адмиралъ графъ Головинъ, который не могъ простить Артемію Петровичу открытіе имъ злоупотребленій въ адмиралтействѣ, и бывшій посланникъ нашъ въ Парижѣ, а въ данное время оберъ-шталмейстеръ Высочайшаго Двора князь Куракинъ, враждовавшій съ нимъ на личной почвѣ. Желая угодить своему давнишнему "протектору", Тредіаковскій сочинилъ про Волынскаго тяжеловѣсную, но довольно злую пѣсенку, а Куракинъ позаботился распространить ее между придворными; среди тѣхъ нашлись, конечно, услужливые люди, подсунувшіе стихотворный пасквиль самому Волынскому. Вспыльчивый и крайне самолюбивый, Артемій Петровичъ былъ страшно взбѣшенъ - не столько даже на Куракина, сколько на самого автора пасквиля.
- Блоха вѣдь, а туда же - кусаться! - говорилъ онъ своимъ пріятелямъ. - Попомнитъ онъ еще меня!
- Невеличка блошка, а спать не даетъ, - отозвался Еропкинъ. - Да не много ли чести блохѣ, что ты такъ сердишься на нее?
- Rira bien, qui rira le dernier (хорошо смѣется, кто послѣднимъ смѣется), - утѣшалъ съ своей стороны Лестокъ.