- Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ, дяденька, - сказалъ Самсоновъ, съ поклономъ подавая ему штофъ и чарку: - угощай себя ужъ самъ, сколько душа требуетъ. Да съ плеткой тебѣ не способно; дай ка-сь, я подержу, прибавилъ онъ, отнимая y него плетку.
Оба караульные жадными глазами слѣдили за тѣмъ, какъ "дяденька" наливаетъ себѣ свою порцію, и одинъ его еще предостерегъ:
- Да ты осторожнѣй! половину даромъ разольешь.
Самсонова всѣ трое хватились только тогда, когда онъ юркнулъ въ калитку и захлопнулъ ее за собой. Когда они тутъ, одинъ за другимъ, выскочили также на улицу (жандармъ еще со штофомъ въ одной рукѣ, съ чаркой въ другой), Самсоновъ верхомъ на жандармской лошади скакалъ уже къ Зеленому (теперь Полицейскому) мосту. Сзади его грянулъ выстрѣлъ, мимо уха его просвистѣла пуля. Онъ и не оглянулся. Но y самаго моста ему волей-неволей пришлось осадить лошадь: по Невской першпективѣ, поперекъ его пути, тянулась похоронная процессія.
Похороны были богатыя и притомъ иновѣрческія: впереди, въ черныхъ одѣяніяхъ, шли факелбщики, съ пылающими факелами; за ними на дрогахъ, запряженныхъ шестеркой парныхъ лошадей въ черныхъ попонахъ и съ наголовниками изъ черныхъ страусовыхъ перьевъ, слѣдовалъ обитый чернымъ сукномъ гробъ, безъ покрова, но зато весь покрытый пальмовыми вѣтками и роскошными вѣнками изъ живыхъ цвѣтовъ. Надъ гробомъ покачивался черный балдахинъ съ пучками черныхъ страусовыхъ перьевъ по угламъ. За дрогами выступалъ пасторъ въ черномъ бархатномъ "беретѣ" и черномъ "таларѣ"; за нимъ - толпа дамъ и мужчинъ, дамы - въ глубокомъ траурѣ съ развѣвающимися креповыми вуалями, мужчины - съ креповыми же повязками на шляпахъ и лѣвомъ рукавъ. За пѣшеходами виднѣлся еще цѣлый рядъ пустыхъ каретъ. Процессія двигалась торжественно-медленно около самой панели, а на мосту - около перилъ. Самсоновъ снялъ картузъ и набожно перекрестился.
Вдругъ за спиной его раздался конскій топотъ. Онъ обернулся: къ нему мчался конный жандармъ, очевидно, тотъ, что разъѣзжалъ по переулку. Гдѣ ужъ тутъ пережидать! Скачи да кричи…
- Гей, поберегись! поберегись! Дорогу!
Визгъ дамъ и ропотъ мужчинъ. Но дорогу-таки дали, Самсоновъ пустился вскачь черезъ першпективу по берегу Мьи (Мойки) къ Бѣлому (теперь Красному) мосту.
И снова позади его гремятъ по булыжной мостовой кованныя копыта: жандармъ, по его примѣру, не постѣснился нарушить погребальное шествіе, чтобы нагнать его во что бы то ни стало.
Въ настоящее время по лѣвому берегу Мойки, отъ Полицейскаго до Краснаго моста, кромѣ углового - y Невскаго - дома графа Строганова, стоять одни лишь казенныя зданія (Николаевского сиротскаго института, Воспитательнаго Дома и Училища глухонѣмыхъ). Въ 40-хъ годахъ XVIII столѣтія здѣсь были дачи разныхъ вельможъ, между прочимъ, также и оберъ-гофмаршала графа Лёвенвольде. Только-что Самсоновъ поравнялся съ воротами графской дачи, какъ оттуда показалась пара кровныхъ рысаковъ съ каретой. Отъ налетѣвшаго на нихъ вихремъ всадника рысаки шарахнулись въ сторону, и всадникъ проскочилъ мимо, провожаемый проклятіями пузатаго кучера. Жандармъ же подоспѣлъ только тогда, когда кучеръ выѣхалъ уже совсѣмъ изъ воротъ и сталъ заворачивать лошадей въ сторону Невскаго, совершенно загораживая такимъ образомъ путь по узкой набережной Мойки. Вслѣдствіе этой задержки, преслѣдователь отсталъ отъ преслѣдуемаго на лишнюю сотню шаговъ. Когда первый миновалъ только бѣлый мостъ, второй приближался уже къ слѣдующему - Синему.
- Держи его, держи! - неумолчно доносился вслѣдъ ему зычный ревъ жандарма.
И нашелся человѣкъ, внявшій этому кличу, - ражій дворникъ, сгребавшій передъ однимъ домомъ въ кучу накопившуюся за зиму грязь. Съ поднятой въ рукахъ лопатой онъ выступилъ на середину улицы. Но Самсоновъ съ налету сшибъ его съ ногъ, а самъ полетѣлъ далѣе.
Вотъ и Синій мостъ. Тутъ только бѣглецъ нашъ отдалъ себѣ отчетъ въ томъ, что цѣль его вѣдь - фельдмаршалъ Минихъ. Домъ фельдмаршала былъ на Васильевскомъ острову, по набережной большой Невы, между 11-й и 12-й Линіями (гдѣ теперь Морской корпусъ). Единственнымъ же сообщеніемъ съ Васильевскимъ островомъ служилъ тогда Исаакіевскій мостъ между сенатомъ и адмиралтействомъ, напротивъ церкви Исаакія далматскаго. Стало быть, туда!
На широкомъ пространствѣ отъ Синяго моста до Исаакіевскаго былъ для скачущаго полный просторъ. Такъ какъ, однако, Исаакіевскій мостъ былъ построенъ недавно - въ 1727 году, - то для возмѣщенія произведенныхъ на него расходовъ существовалъ еще такъ-называемый "мостовый сборъ", и всѣ переѣзжающіе или переходящіе черезъ мостъ должны были вносить мостовому сборщику установленную лепту, становясь для этого въ очередь. Самсоновъ дожидаться, понятно, не сталъ и не въ очередь прорвался на мостъ. Сборщикъ кричалъ вслѣдъ ему что-то; но онъ летѣлъ впередъ безъ оглядки, безъ устали работая плеткой, потому что за нимъ по деревянной настилкѣ моста стучали уже копыта жандармскаго скакуна.
Недалеко отъ конца моста встрѣтилось новое препятствіе: навстрѣчу ѣхали, обгоняя другъ друга, два лихача-извозчика, а на островъ, очевидно - на биржевую таможню, тянулся обозъ нагруженныхъ ломовыхъ подводъ. Произошла нѣкоторая заминка.
- Задержите его, ребята! - вопилъ ломовикамъ жандармъ.
- Эвона! Такъ для тебя и задержимъ! - былъ ему отвѣтъ. - Скачи, малый, улепетывай!
Сейчасъ вотъ и конецъ мосту; но на углу - будка, а передъ будкой - будочникъ съ алебардой. Завидѣвъ скачущихъ другъ за другомъ Самсонова и жандарма, онъ выбѣжалъ впередъ и протянулъ передъ первымъ свою алебарду въ видъ рогатки.
- Стой!
Самсоновъ стегнулъ свою измученную уже лошадь со всего маху и гикнулъ. Какъ окрыленная, она всѣми четырьмя ногами взвилась на воздухъ. Но будочникъ еще выше поднялъ алебарду. Лошадь задѣла за нее задними копытами, перекувырнулась, да такъ и осталась лежать, придавивъ собой одну ногу всадника.
"Пропалъ! - рѣшилъ про себя Самсоновъ. - Притвориться развѣ мертвымъ?"
- Эй, ты, долголь еще лежать-то будешь? - окликнулъ его жандармъ.
- Знать, шибко убился, до обумертвія, - подалъ голосъ будочникъ. - Да и лошадь, вишь, на него навалилась.
- Такъ подыми ее, за хвостъ-то.
Сталъ будочникъ тащить ее за хвостъ.
- Ну, ну, вставай, что ли!
Лошадь сдѣлала попытку приподняться, но опять повалилась.
- Да ты бы въ бокъ ее лебардой! - командовалъ жандармъ.
Алебарда подѣйствовала: послѣ новаго усилія лошадь поднялась на ноги, но дрожала еще всѣми членами.
- Эхъ, эхъ! и колѣна-то себѣ какъ отшибла! - замѣтилъ будочникъ. - А бѣгунокъ твой все еще безъ памяти.
- Такъ растолкай его!
Сталъ будочникъ расталкивать "бѣгунка", но тотъ по-прежнему не подавалъ и признаковъ жизни.
- Нѣтъ, какъ есть мертвое тѣло!
- Эка служба каторжная! - пробурчалъ жандармъ, нехотя слѣзая наземь.
Но едва только онъ подошелъ къ "мертвому тѣлу", какъ тѣло ожило, схватило его за обѣ ноги, и самъ онъ растянулся на землѣ. Въ тотъ же мигъ Самсоновъ вскочилъ на ноги и - на собственную лошадь жандарма.
- Вотъ такъ такъ! Ай, молодца! Ха, ха! - раскатисто загрохотали ломовики, свидѣтели всей этой сцены. - Ну-ка, лови его теперь, лови!
Пока ошеломленный жандармъ пришелъ въ себя да собрался нагонять бѣглеца на оставленной ему чужой лошади, съ трудомъ передвигавшей свои разбитыя ноги, - того и слѣдъ простылъ.
VIII. Фельдмаршалъ графъ Минихъ
.
Во второй половинѣ апрѣля солнце заходить въ Петербургѣ довольно поздно - около 8-ми часовъ вечера. Когда описанная сейчасъ скачка съ препятствіями пришла къ концу, солнце было уже за горизонтомъ; но темноты еще не наступило, а потому ѣхать къ дому графа Миниха прямымъ путемъ по набережной y всѣхъ на виду было бы безразсудно.
Проскакавъ внизъ по Кадетской линіи до большого проспекта, Самсоновъ завернулъ по проспекту налѣво, а когда миновалъ нѣсколько линій, то взялъ опять направо и мчался такъ все впередъ, пока не достигъ Малаго проспекта.
Здѣсь въ тѣ времена была еще почти сплошная дичь и глушь: кое-гдѣ лишь убогій домишко, а то заборы, огороды или по-просту пустыри, поросшіе кустарникомъ.
Весь Малый проспектъ, и вверхъ и внизъ, точно вымеръ; свидѣтелей, значить, не было. Сойдя съ лошади, Самсоновъ потрепалъ ее сперва въ благодарность по шеѣ; потомъ сорвалъ съ куста добрый хлыстъ (плетку во время паденія онъ потерялъ), повернулъ лошадь головой въ сторону большой Невы и вытянулъ ее хлыстомъ. Неприготовленная къ такому обращенію послѣ испытанной только-что ласки, она сдѣлала воздушный прыжокъ и ускакала вонъ.
Теперь только Самсоновъ оглядѣлъ свое платье: сверху до низу оно было забрызгано, замазано уличною грязью. Онъ взялся за голову: и картуза на немъ уже не было! Ну, какъ въ такомъ видъ предстать передъ фельдмаршаломъ?
На помощь ему пришла сама природа. Съ Ладожскаго озера нагнало дождевую тучу, закрапалъ дождь и вдругъ полилъ какъ изъ ведра.
Подставляя подъ ливень, какъ подъ душъ, то лицо и грудь, то бока, то спину, Самсоновъ смылъ съ себя всѣ слѣды улицы, а затѣмъ, въ виду сгустившихся уже сумерекъ, рѣшился двинуться къ конечной своей цѣли. Четверть часа спустя онъ входилъ подъ колоннаду крыльца фельдмаршалскаго дома. У входа горѣли два масляныхъ фонаря, а потому стоявшій за стеклянною дверью швейцаръ могъ хорошо разглядѣть всю неприглядную фигуру юноши, съ непокрытой головы и всей одежды котораго вода бѣжала ручьями. Поэтому же онъ встрѣтилъ входящаго далеко нелюбезно:
- Чего лѣзешь параднымъ ходомъ! Еще наслѣдишь тутъ y меня…
- Ужъ не взыщи, почтеннѣйшій, - съ скромною развязностью извинился Самсоновъ, хотя сердце подъ камзоломъ y него сильно стучало. - Я къ его сіятельству фельдмаршалу по самонужнѣйшему дѣлу. Ну, ужъ погодка!
- А картузъ твой гдѣ?
- Картузъ?.. Да на мосту, вишь, вѣтромъ съ головы сорвало и въ Неву снесло.
- Гмъ… - промычалъ съ нѣкоторою какъ бы недовѣрчивостью швейцаръ. - Да какъ я пущу тебя къ его сіятельству въ такомъ обличьѣ? Тебя кто послалъ-то?
"Кого ему назвать? Назову-ка сына фельдмаршалскаго; вѣдь, онъ каждый день, почитай, дежуритъ въ Зимнемъ дворцѣ."
- Послалъ меня къ своему родителю молодой графъ; государыня его нынче дольше задержала…
- Почто же ты о томъ сряду не сказалъ? Ты малый, не финтишь ли?
Въ это время къ крыльцу подкатила карета.
- Да вотъ и самъ молодой графъ! воскликнулъ швейцаръ и выбѣжалъ на улицу.
Сквозь стеклянную дверь Самсонову было видно, какъ швейцаръ, открывъ карету и высадивъ своего молодого господина, началъ что-то наскоро ему докладывать.
"Смѣлость города берегь!" - сказалъ себѣ Самсоновъ и сталъ y самаго входа.
Такимъ образомъ, молодой Минихъ, входя, тотчасъ его увидѣлъ.
- Это онъ и есть? - спросилъ онъ швейцара.
- Онъ самый, ваше сіятельство.
- Ты что это наплелъ на меня? - обратился онъ къ Самсонову. - Да постой, лицо твое мнѣ словно знакомо…
- Ваше сіятельство не разъ уже меня видѣли, - отвѣчалъ Самсоновъ и прибавилъ шопотомъ: - Присланъ я къ господину фельдмаршалу подъ кровомъ глубочайшей тайны, дабы чести его порухи не было.
- Отойди-ка, - сказалъ Минихъ швейцару. - Кто жъ это прислалъ тебя?
- Артемій Петровичъ Волынскій.
При имени павшаго въ немилость кабинетъ-министра молодой графъ поблѣднѣлъ и нахмурился.
- Ты, вѣрно, съ письмомъ отъ него? - спросилъ онъ.
- Съ письмомъ; но мнѣ велѣно передать его въ собственныя руки вашего батюшки.
- Я уже передамъ; а ты здѣсь обождешь.
И, взявъ письмо Волынскаго, сынъ фельдмаршала удалился.
Минуты ожиданія были для Самсонова томительны и страшны.
"А ну, какъ старый графъ не захочетъ ввязаться въ это дѣло и отошлетъ меня назадъ, или просто прикажетъ арестовать меня?"
Ждалъ онъ, пожалуй, десять, много двадцать минутъ, но протянулись, сдавалось ему, цѣлые часы, пока не явился наконецъ денщикъ и не повелъ его съ собой. Поднявшись по широкой, устланной ковромъ лѣстницѣ во второй этажъ, они черезъ пріемную прошли въ графскій кабинетъ. Освѣщался кабинетъ столовой лампой, покрытой большимъ абажуромъ, а потому въ немъ царилъ мягкій полусвѣтъ.
Старикъ-фельдмаршалъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ въ креслѣ, но, несмотря на свои 57 лѣтъ, сидѣлъ по-солдатски браво, какъ говорится: точно аршинъ проглотилъ. Благодаря строгому образу жизни, правильныя черты лица его и теперь еще не расплылись, не обрюзгли. Съ головы до пятокъ онъ былъ такъ сухощавъ и крѣпокъ, что ему можно было предсказать очень долгій вѣкъ; здоровый организмъ его только больше все высыхалъ бы и становился бы оттого еще какъ бы прочнѣе. Въ свѣтло-голубыхъ глазахъ его, почти лишенныхъ бровей, свѣтился сухой же и трезвый, непреклонный умъ; блѣдныя губы были скептически сжаты.
"Вотъ кто привыкъ повелѣвать!" мелькнуло въ мысляхъ Самсонова.
Графъ Бурхардъ Христофоръ Минихъ не даромъ началъ свою военную карьеру подъ начальствомъ двухъ знаменитыхъ полководцевъ: принца Евгенія Савойскаго и герцога Мальборугскаго. Затѣмъ онъ отличился, какъ инженеръ, постройкою въ ландграфствѣ гессенъ-кассельскомъ канала между двумя рѣками; въ 1717 году поступилъ въ саксонско-польскую армію съ чиномъ генералъ-маіора, а въ 1721 году, по предложенію русскаго посланника въ Варшавѣ князя Долгорукова, перешелъ навсегда на русскую службу, на которой сперва выказалъ себя достройкою Ладожскаго канала и учрежденіемъ перваго y насъ кадетскаго корпуса. Въ данное время онъ былъ президентомъ военной коллегіи, генералъ-фельдцейгмейстеромъ, главнымъ начальникомъ инженернаго корпуса, и, въ качествѣ генералъ-фельдмаршала, въ войнахъ съ врагами Россіи покрылъ русское оружіе неувядаемою славой.
Выславъ вонъ денщика, фельдмаршалъ подозвалъ къ себѣ Самсонова, приподнялъ абажуръ на лампѣ и, прищурясь, внимательно вглядѣлся въ лицо юноши, точно изучая его характеръ; а затѣмъ замѣтилъ по-нѣмецки сидѣвшему тутъ же сыну:
- Знаешь ли, онъ мнѣ нравится.
- Осмѣлюсь доложить вашему сіятельству, - заявилъ тутъ Самсоновъ, - я понимаю по нѣмецки.
- А! Гдѣ жъ ты научился этому языку?
Самсоновъ объяснилъ, что наслышался въ дѣтствѣ отъ управляющаго имѣніемъ своихъ прежнихъ господъ, Шуваловыхъ, барона Врангеля и его дѣтей.
- Такъ ты, пожалуй, и говоришь тоже по-нѣмецки?
- По малости.
- Это облегчитъ еще дѣло. Но скажи-ка, какъ тебя пропустили ко мнѣ? Вѣдь всѣ y васъ тамъ подъ арестомъ?
- Я, ваше сіятельство, не спрашиваясь, убѣгомъ убѣгъ.
И въ нѣсколькихъ словахъ онъ повѣдалъ о своей "скачкѣ съ препятствіями".
- Прехвально; не даромъ же пишетъ Артемій Петровичъ, что ты - малый ловкій и умѣлый, въ одно ухо влѣзешь, а въ другое вылѣзешь, - сказалъ старый графъ и указалъ глазами на лежащее передъ нимъ на столѣ вскрытое письмо: - Знаешь ты, о чемъ онъ меня проситъ?
- Сказывалъ онъ мнѣ, что въ уваженіе доброй пріязни кланяется вашему сіятельству земно быть малюткамъ его заступникомъ, буде съ нимъ самимъ что недоброе случится. Умилосердуйтесь надъ ними!
- Доколѣ самъ онъ живъ, о дѣтяхъ его говорить нѣтъ здраваго резона, - сухо прервалъ фельдмаршалъ. - Содержатся они нынѣ купно съ нимъ безъ выпуска. Чинить что-либо касательно ихъ ничего пока невозможно. Вопрошаю я о тебѣ самомъ: вѣдь ты - крѣпостной Артемія Петровича?
- Крѣпостной-съ.
- Что воспослѣдуетъ съ его другими крѣпостными - одному Богу извѣстно. Тебя же онъ отъ сего часу отдаетъ въ мое распоряженіе, дабы и тебѣ жилось, и мнѣ отъ тебя была нѣкая польза. Но быть за тебя въ отвѣтѣ и претерпѣть ущербъ мнѣ не приходится. Посѣму и для отвода очей мы съ сыномъ положили услать тебя не медля изъ Петербурга. Завтра же, чуть свѣтъ, ты отправляешься въ Лифляндію, въ вотчину сына Ранценъ. Управляющій вотчиной давно уже просить прислать къ нему отсюда волонтера, что помогалъ бы ему присматривать за рабочими да за конскимъ заводомъ. Ты вѣдь, слышно, большой мастеръ укрощать лошадей?
- Готовъ служить вашимъ сіятельствамъ съ истинною ревностью, чѣмъ только умѣю, - увѣрилъ Самсоновъ. - Отнынѣ я вашъ по гробъ жизни.
- Ну, вотъ; такъ въ Ранценѣ ты будешь волонтеромъ. Чѣмъ ты былъ доселѣ - и тамъ не должно быть гласно. Имя твое вѣдь Григорій?
- Такъ точно-съ.
- А родился ты въ какой губерніи?
- Въ Тамбовской.
- Такъ, дабы тебя не опознали, ты въ Ранценѣ будешь называться Григоріемъ Тамбовскимъ.
- Но мнѣ, ваше сіятельство, придется еще выправить новый видъ на жительство…
- Въ моей вотчинѣ отъ тебя никакого вида не потребуютъ, - вмѣшался тутъ молодой графъ. - Я дамъ тебѣ записку къ моему управляющему; для него это будетъ вѣрнѣе всякаго документа. А платье для тебя найдется въ моемъ гардеробъ.
Такъ Самсоновъ-Тамбовскій на слѣдующее же утро безпрепятственно и безслѣдно исчезъ изъ Петербурга.
IX. "Казненъ невинно"
Полицейскіе чины, допустившіе побѣгъ одного изъ арестованныхъ въ домъ Волынскаго, благоразумно умолчали передъ своимъ грознымъ начальствомъ про свою оплошность. Бѣглецъ для всѣхъ, кромѣ Миниховъ отца и сына, какъ въ воду канулъ. Не подозрѣвала ничего, конечно, и Лилли Врангель, не видавшая своего "молочнаго брата" со дня "ледяной" свадьбы.
"Какой вѣдь послушный! - не безъ самодовольства думала она. - Вотъ уже третій мѣсяцъ глазъ не кажетъ. Посмотримъ, выдержитъ ли онъ искусъ до конца?"
Тутъ и до нея дошелъ слухъ объ арестѣ перваго кабинетъ-министра со всѣми его домочадцами, и ожидающая Самсонова участь не на шутку стала ее безпокоить. При случайной встрѣчѣ съ младшимъ Шуваловымъ она рѣшилась спросить его, не слышалъ ли онъ чего про своего бывшаго камердинера.
- Весь домъ Волынскаго оцѣпленъ, - отвѣчалъ Шуваловъ: - ни одна мышь не проскользнетъ ни туда, ни оттуда. Но въ государственномъ преступленіи Волынскаго Самсоновъ врядъ ли замѣшанъ.
- Я сама такъ думаю; но y него, можетъ быть, станутъ выпытывать какія-нибудь важныя признанія… взведутъ на него небывалый провинности…
- М-да, за противное ручаться трудно. У генерала Ушакова на этотъ счетъ своя опредѣленная система. Что можно узнать - я узнаю. Главное - не тужите.
И она не тужила. Но прошло болѣе недѣли, а вѣтреный камеръ-юнкеръ цесаревны не показывался, точно забылъ уже данное обѣщаніе.
"28-го числа - день коронованія государыни; въ церкви будетъ молебствіе: тутъ Шуваловъ вѣрно, подойдетъ опять къ намъ и y меня уже не отвертится!" - рѣшила Лилли.
Дѣйствительно, когда 28-го апрѣля весь Дворъ съѣхался въ Зимній дворецъ, и въ 11 часовъ въ придворной церкви началась литургія, Шуваловъ сталъ подбираться къ стоявшей позади принцессы Анны Леопольдовны баронессѣ Юліанѣ. Но та, строго соблюдая, въ присутствіи остальныхъ придворныхъ, установленный этикетъ, не повела и бровью, съ смиренно-набожной миной слѣдя за торжественной службой. Петру Ивановичу ничего не оставалось, какъ обратиться вспять. Когда онъ тутъ проходилъ мимо Лилли, глаза ихъ встрѣтились; но на ея вопросительный взглядъ онъ пожалъ только съ сожалѣніемъ плечами.
"Значитъ, никакихъ вѣстей!"