Суврэ подхватил кольцо на лету, пламенно прижал его к губам и с восторженным пафосом воскликнул: "Oui, puisque je retrouve un ami si fidиle, Ma fortune va prendre une face nouvelle!" Людовик грустно посмотрел на маркиза.
- Как я завидую тебе, Суврэ, - сказал он, и в его голосе прозвучали скорбные, надтреснутые ноты. - Ты всегда так весел, так жизнерадостен! Всякий пустяк радует тебя, словно ребенка. Да и случись у тебя какое-нибудь горе, так тебе есть к кому прибегнуть, потому что я, твой царственный друг, всегда готов прийти к тебе на помощь. А я? Я, король великой страны, беднее и беспомощнее любого из своих подданных! Великая скорбь, гнетущая тоска гложут мое сердце. Жизнь кажется мне гробом, завернутым в ряд блестящих, богатых покровов. Не зная, что таится за этими покровами, я беззаботной рукой срывал их один за другим и вот увидал, что внешность - тлен и мишура, что все - гниль и прах… И к кому прибегну я в своем горе, кто утешит меня? Над королем только Бог! Что же, так пусть он призовет меня к себе…
- О, мой король! - с непритворным отчаяньем воскликнул Суврэ, кидаясь на колени перед кушеткой и простирая к королю обе руки. - Разве это возможно? О, нет, нет! Это - случайное настроение… Боже мой, чего бы я не сделал, чтобы рассеять вашу тоску! Но я верю, это пройдет! Бог не допустит!
- Я знаю, что ты любишь меня, - сказал Людовик, ласково положив руку на голову маркиза. - Знаю и то, что ты отдал бы жизнь за одну минуту моей радости…
- О, с восторгом!
- Но и любовь бывает бессильной там, где неизбежность захватывает душу своими железными тисками. Оглянись вместе со мной на мою жизнь. Что я имею, чего мне ждать, на что я могу рассчитывать?
- Ваше величество! Вы забыли Францию, нашу прекрасную, великую Францию. Как счастлива была бы она, если бы ваше величество собственноручно взялись за кормило власти и направили страну к новому блеску и славе!
- Э, милый мой! Франция отлично обходится и без меня! Да и молод я слишком, чтобы оспаривать это кормило у опытных рук кардинала Флери…
- Нет, возлюбленный король мой, что касается молодости, то недаром поэт говорит:
"Je suis jeune, il est vrai, mais aux âmes bein nées,
La valeur n'attend pas le nombre des années!"
"Я молод, это правда, но у благорожденных душ доблесть не выжидает ряда прожитых лет!" ("Сид", трагедия Корнеля).
Что же касается до "опытности" первого министра вашего величества, то…
- Полно, Суврэ, ты просто не любишь кардинала!
- Но при чем же здесь моя любовь или нелюбовь, государь? "J'appelle un chat un chat et Rollet un fripon!".
- Оставим это, Суврэ!
- Хорошо, ваше величество, пусть не настало еще время великому королю теснее сойтись с великой страной! Но разве как человек мой король не может быть счастлив?
- Где же счастье в этой мишуре, Суврэ?
- Ваше величество, посмотрите туда, в парк! Что шепчут деревья, тянущиеся к нам своими осыпанными юной зеленью ветвями? О чем мечтают стыдливые венчики весенних цветков? О чем чирикают птички, весело собирающие прутики и пушок? Какие грезы навевают нам нежные лучи задумчивой луны? И какое великое, издавна священное слово звучит призывом в ночном гимне певца соловья? Любовь - вот то, чем одухотворен весь весенний трепет пробуждающейся природы? Любовь - вот то, что может наполнить всю жизнь без остатка!
- Любовь! - король повторил это слово с оттенком грустного презрения. - Когда я был еще мальчуганом, Суврэ, мне тоже казалось, что любовь - самый прекрасный, таинственный, заманчивый дар жизни. Если бы не моя робость, то я, казалось, обнял бы всех тех изящных, обольстительных красавиц, которые воздушным роем витали при дворе регента, я зацеловал бы всех их до смерти… Боже мой! Сколько бессонных ночей провел я, проклиная свою застенчивость!.. И вот, как сейчас помню, меня обвенчали с дочерью сверженного польского короля. Я обратил на Марию всю свою страсть, я сосредоточил на ней одной все свои грезы, в ней я целовал всех женщин, которых до того целовал мысленно. Но королева отвечала на мою любовь только покорностью, только одним сухим подчинением своей обязанности. Настал момент, когда она стала уклоняться даже и от этого. И вот, когда я сблизился с де Майльи… Я очень любил ее, да, если хочешь, люблю и теперь. Она верна, преданна, бескорыстна, весела. Но она уж очень ограниченна, уж очень у земли. С ней можно забыться только в животных восторгах, но не умчишься ввысь, не унесешься к горным высотам. Я стал скучать с ней… В попытках развлечься я снизошел до многих других женщин. Каждый раз это было только мимолетным эпизодом, и каждый раз в душе оставался налет горечи. Теперь эта горечь переполнила душу и задавила ее своим невыносимым гнетом… Суврэ! Ты, он, другой, третий, любой из моих подданных можете быть счастливы в любви, но я - нет! Ведь я - король! Меня не любят - мне подчиняются. Я могу быть красивым, как Адонис, могу быть уродливым, как Вулкан; могу быть сильным, как Геркулес, или расслабленным, как нищий Силоамской купели - все равно, женщины будут одинаково отдаваться мне, потому что я - король! Но, отдаваясь мне, они в то же время немедленно требуют уплаты по счету своей нежности. Ведь я - король, можно ли любить меня даром? А! Ты опустил голову, Суврэ, ты задумался? Ты сам видишь теперь, что я прав и что мне нет счастья ни в чем!
- Нет, государь, вы не так объяснили причину моей задумчивости! Я поник головой в сознании того, что мы, то есть все те, которых ваше величество почтили высоким саном своих друзей, не исполнили в полной мере обязанностей дружбы. Как? Наш возлюбленный король задыхается в лабиринте жизни и никто из нас не подскажет ему выхода!
- Но разве есть выход, Суврэ?
- Да, конечно, есть, ваше величество! Вы страдаете от того, что вы всегда - слишком король? Но почему же в таком случае вашему величеству иногда не пожить жизнью простого буржуа? Вы мучаетесь тем, что вас любят только ради вашего сана, что придворные дамы слишком испорчены для бескорыстной любви? Но почему же в таком случае не попытаться обратить свои взоры на другие слои общества?
Король приподнялся, его глаза оживились и засверкали.
- Объяснись, Суврэ! Ты говоришь загадками! - сказал он.
- Ваше величество, я тоже страдаю от неудовлетворенной любви, я тоже по временам жестоко кляну безжалостного божка Амура. И вот, когда я возвращался сюда из Пармы, на одной из остановок я увидел, как на лужайке перед моими окнами крестьянские парни и девки танцевали бранль Старинный хороводный танец с пением… Взявшись за руки, они весело кружились, напевая:
J'ai vu des dames d'un haut rang,
Ce n'est rien prиs de Silvie -
En corset rouge, en jupon blanc,
Ah, grand Dieux, qu'elle est jolie!
Я задумчиво смотрел на одну из них и любовался ее красотой, грацией, стройностью. Я думал, как счастлив должен был бы быть ее возлюбленный; ведь действительно наши дамы "высшего круга - ничто рядом с нею". И уже наверное она не станет мучить его так, как красавица нашего круга мучает несчастного, рискнувшего полюбить ее. Вот один из парней воспользовался удобным моментом и расцеловал свою даму. Она смеялась, отбивалась, но - боже мой! - сколько чистосердечности, какое отсутствие жеманности было в ее смехе! И я думал: вот бы хорошо поселиться в такой деревушке под видом простого человека, полюбить и быть любимым простушкой Сильвией!..
Король перебил его веселым смехом, первым смехом после долгого периода времени.
- Нет, ты - ужасный чудак, Суврэ! Уж не собираешься ли ты посоветовать мне отказаться от короны и поселиться в деревне, чтобы гоняться там за провинциальными красотками в красных корсажах и белых юбках?
- Боже упаси меня от этого, государь! Зачем отказываться от великого ради малого, когда можно совместить и то, и другое?
- Но как же?
- Известно ли вам, государь, что теперь благодаря изобретению какого-то ученого монаха театральный зал Пале-Рояля по желанию легко превращают в бальный? Этим пользуются, чтобы устраивать там публичные балы и маскарады. Ведь теперь карнавал, государь! На эти балы собирается весь цвет женского населения Парижа. Модисточки, гризетки, лавочницы, дочери купцов и чиновников, даже маркизы и графини инкогнито, - все спешат туда, чтобы широко использовать царящую там свободу нравов. Маски свободно заговаривают друг с другом, нет ни рангов, ни чинов, ни титулов; только один божок Амур всесильно царит там, и хотя ему приходится брать с собою удесятеренный запас стрел, но ни одной из них не остается у него не использованной. Весна празднует там свой праздничный пир. Все, что молодо, красиво, что хочет любить и быть любимым, соединяется в общем жертвоприношении на алтаре богине Венере. Там "chaque chacun trouve sa chacune!"
- И ты думаешь…
- И, я думаю, что если сегодня вечером там появятся два молодых человека в полумасках, то никому и в голову не придет, что под одной из них скрывается его величество христианнейший король Франции, а под другой - его верный раб, маркиз де Суврэ. Таким образом, если какая-нибудь красотка, обратившая на себя внимание его величества, выкажет склонность увенчать зажженное ею пламя, то ваше величество сможет быть спокойным, что ее толкнет на это не блеск королевского венца, а личное обаяние вашего величества!
Людовик вскочил с кушетки и со сверкающим радостью взором крикнул маркизу:
- Суврэ! Ты незаменим! Ты - мой истинный друг! Надо быть тобой, чтобы придумать такую прелесть! - Король даже захлопал в ладоши от восторга. - Нет, ты подумай сам, как это будет чудесно! Провести часок-другой в полном инкогнито, быть самым заурядным участником общего веселья, пленить какую-нибудь красоточку, которая подарит свою любовь, как она думает, купчику, или мелкому дворянину, а затем широко раскроет глаза, когда узнает, кто ее милый! Какая поэма восторгов, самых разнообразных, тонких ощущений открывается тут! Суврэ! Ты - гений! Можешь поцеловать мою руку!
Суврэ благоговейно приник к руке Людовика и сказал:
- Я счастлив, государь, что моя бесконечная любовь и преданность вашему величеству подсказали мне удачную мысль. Ведь у всех придворных сердце кровью истекло при виде страданий возлюбленного короля!
- Бедная де Майльи! - с участием сказал король. - Воображаю, как она исстрадалась в это время! Сколько времени уже мы не виделись! Вот что, Суврэ, ступай к ней сейчас, поднеси ей привезенную тобой собачку и передай, что я через несколько минут буду у нее. А оттуда мы с тобой отправимся в Париж!
- Слушаю-с и иду, государь, - ответил Суврэ.
Взяв собаку, он, почтительно пятясь, направился к двери.
III
У ДЕ МАЙЛЬИ
Суврэ застал графиню де Майльи в полном упадке духа. Эта рослая, полная, страстная брюнетка искренне, бескорыстно любила короля и отчуждение, которому она подвергалась в период долгой тоски Людовика, приводило ее в совершеннейшее отчаяние. Она не могла понять, что значит эта внезапная холодность. До самого последнего дня Луиза была все также нежна, также покорна, с той же преданностью шла навстречу малейшим желаниям своего царственного возлюбленного, как и раньше, и вдруг эта непонятная холодность! Графиня наводила справки, будучи уверена, что тут замешалась какая-то новая серьезная привязанность. И прежде бывало не в редкость, что Людовик на краткий миг увлекался кем-нибудь из придворных дам, и тогда два-три дня Луиза де Майльи бывала в забвении. Но мимолетное увлечение быстро проходило, и Людовик с удвоенной нежностью возвращался к своей единственной доселе истинной любви.
Не то было теперь. К своему удивлению графиня каждый раз получала все тот же ответ, что его величество не выходит из апартаментов, что никто из дам ни явно, ни тайно не проходил туда, что он отменил на это время все и малые и большие приемы и что даже его ближайшие друзья не решаются нарушить уединение заскучавшего короля. Тут уже графиня ровно ничего не могла понять. Король даже не предпочел ее другой, а просто бросил, как бросают надоевшее жабо или воротник. А ведь она так любила его!
И несчастная проводила дни и ночи в бесконечных слезах. Напрасно ее сестра, молоденькая, только что вышедшая из монастырской школы Полина де Нейль, старалась развлечь и утешить ее: Луиза ничего не слушала и только плакала, плакала и плакала.
Суврэ застал трогательную картину: старшая сестра лежала с распущенными волосами на кушетке в будуаре, а младшая меняла ей компрессы на голове.
Но, увидев вошедшего маркиза и узнав от него, что король шлет ей собачку и приказал предупредить о своем приходе, Луиза сейчас же вскочила с кушетки и сорвала с головы повязку. Слезы сразу высохли на ее засверкавших восторгом глазах, а бледные щеки заалелись ярким румянцем.
- Суврэ! - вскрикнула она, - я зацеловала бы вас до смерти от радости, если бы у меня была хоть минута времени. Но его величество сейчас будет здесь, и мне надо привести себя в порядок. Ступайте же в гостиную, дети мои, и подождите меня там! Ах, Суврэ, Суврэ! Сколько радости принесли вы мне. Такая очаровательная собачка! Где вы достали ее? Ну, да вы мне потом все расскажете. Идите, идите! И его величество сейчас будет здесь? Уж не сплю ли я? Вы - прелесть, маркиз! Но ступайте же поскорее! Полина! - обратилась она к сестре своим низким, грубоватым голосом, - да уведи же ты его, Бога ради! Скажи ему, что тебе нужно передать ему кое-что от Жанны, и он с радостью побежит за тобой куда угодно!
Она со смехом вытолкала молодых людей из будуара.
- Вы только сегодня приехали, Анри? - спросила молодая девушка, усаживая маркиза в кресло около причудливого столика из черного дерева, инкрустированного перламутром и цветным деревом.
Они были дружны с детства и потому "азывали друг друга просто Анри и Полетт.
- Да, Полетт, я только из Пармы, куда ездил доставать собачку для вашей сестры.
- Значит, вы еще не видели Жанны?
- Нет! А что? Разве вы действительно желаете что-нибудь передать мне?
- Нет, Анри, Луиза просто пошутила.
- Жестокая шутка! Ну, да счастливые люди всегда жестоки; когда они сами счастливы, они смеются над несчастьем других. Да и я-то хорош! Мог вообразить себе, что у бездушной, холодной высокомерной Жанны Очкасовой найдется хоть словечко для меня!
- Полно, Анри, как вам не стыдно! Вы несправедливы к ней! Вы же знаете, что Жанна не бездушна и высокомерна. Она просто глубоко несчастна. Ведь вы же знакомы с трагической историей ее прошлого!
- Вот именно, - взволнованно подхватил маркиз, - именно потому, что я знаю, насколько она несчастна, я и называю ее бездушной. Я понимаю, когда счастливые могут быть жестокими, но, чтобы несчастный мог так мучить… И если бы она еще любила кого-нибудь, я мог бы понять и отстранился бы. Но она никого не любит, кроме самой себя и своей мести!
- Нет, она не любит никого, кроме вас, Анри!
- Меня? - маркиз горько рассмеялся. - Милая моя девочка, вы, очевидно, не знаете, что такое любовь, или имеете о ней превратное понятие!
- Я уже не раз говорила вам, Анри, что Жанна не считает себя вправе отдаваться личному счастью, пока не исполнено то, что она считает долгом перед честью своего рода и перед своей родиной! Мало того, как бы она ни любила человека, но раз этот человек не идет рука об руку с ней в ее жизненных целях, она не может соединить свою судьбу с его судьбой. Жанна не похожа на большинство женщин. В ней бездна мягкости, нежности, сердечности, но там, где дело касается ее алтаря, она тверже металла… Вы упрекаете Жанну в жестокости, но и она может упрекнуть вас в недостатке любви… Разве любовь заключается в одних словах и простых уверениях? Вы знаете цель ее жизни. Что же вы сделали для того, чтобы помочь ей приблизиться к этой цели?
- Но что же я могу сделать?
- Многое, Анри. Например, согласиться на мою давнишнюю просьбу!
- Полетт, Полетт! Как вы можете требовать от меня, чтобы я…
- Милый мой, не повторяйте в тысячный раз старых фраз, а лучше лишний раз вдумайтесь в мои доводы. Не говорили ли вы сами, что Луиза - неподходящий человек для короля, что она неспособна вести его к высоким целям? Не говорили ли вы, что Франция гибнет из-за того, что король отстраняется от правления, а Флери в иностранной политике возмутительно игнорирует наши интересы? Не говорили ли вы, что удивляетесь моей твердости, патриотизму, широте моих взглядов? Так сопоставьте все это и скажите, не совершаете ли вы из излишней щепетильности греха против Франции и своего короля? Да и чего я в сущности прошу у вас! Пустяка, самой маленькой помощи!
- Но помилуйте, Полетт, король никогда не полюбит вас! Правда, вы умны, начитанны, имеете больше государственных способностей, чем любой наш министр, но… простите меня!.. Вы некрасивы, Полетт, а короля болезненно отталкивает недостаток красоты в женщине!
- На это я отвечу вам, друг мой, вот что. Во-первых, если я действительно так уж некрасива…
- Не для меня Полетт, не для меня, но…