Вспомнилась ему почему-то Евдокия Лопухина, когда увозили ее в Суздаль. "Красавица-то была писаная. А вот не пришлась ему по нраву. Чужая душа потемки, особливо в бабьем деле".
Заснеженная Москва встречала победителей с берегов Невы шумно - колокольным перезвоном, пушечной пальбой, фейерверками.
На въезде в Москву Петр обронил Меншикову:
- Забери у Монсихи мою персону с алмазами, более ничего не трогай. Накажи ей со своей челядью из Москвы не съезжать, ежели хочет куда в деревню, пущай едет, под присмотр.
Обычно он всегда был во главе веселого загула, но в этот раз на людях появлялся редко, большую часть времени проводил в Преображенском. Лефортов дворец теперь опустел, на Кукуе делать было нечего.
После Крещения царь уехал в Воронеж. Первым делом выслушал Федора Апраксина. Адмиралтеец всю кампанию провел на Азовском море. В Таганьем Роге работы подвигались.
- Нынче, Петр Лексеич, я оставил на зиму в Таганьем Роге десять кораблей, две галеры и яхту. Другие неисправные суда отправил в Азов.
- Што татары?
- Поговаривали, крымский хан собирается на Азовский край. Но там нынче надежно. Донское гирло закупорил сваями, оставил один рукав для прохода, Кривую Кутюрьму. Ее же цепями перегораживаем постоянно.
- Ты, Федор, за Азовом присматривай крепко, нам он дорого стоит. К весне веди туда новопостроенные корабли. "Предистинацию" сам поведешь. Да и за Воронежем приглядывай. Не то крымский хан подберется неожиданно, все спалит. Пришлю сюда вдобавок батальон преображенцев.
Несколько дней корпел вместе со Скляевым над чертежами пятидесятипушечного корабля "Ластка". В перерывах у отдельной пристани по привычке работал за плотника, то на "Предистинации", то на "Старом Орле". За год корабельный мастер Петр Михайлов по ведомости получил триста шестьдесят шесть Рублей. Подмастерье Федор Скляев стоял в списке строкой ниже, следом Лукьян Верещагин. В Воронеж нет-нет да и заглядывали любопытствующие заморские гости. Не забывали старые знакомцы из Голландии. В этот раз восхищался "Предистинацией" путешествующий Корнелиус Бруин. "Один из военных кораблей, выстроенных под надзором и по указанию царя, блистал перед остальными всевозможными украшениями, в нем капитанская каюта обита ореховым деревом".
Вечером, в день приезда, Петр надолго задержал у себя Апраксина. Пили изрядно, но не хмелели. Сначала помянули близких, покинувших этот свет.
- Што поделаешь, Федя, все под Богом ходим. Один Всевышний ведает наш предел живота. То ли пуля тебя шальная прикончит, то ли в море сгинешь, то ли в постели занедужишь под бабьим крылом. - Петр резко схватил полный бокал, жадно выпил все без остатка. - Бабы из нас, поди, готовы все соки вытянуть, им бы токмо свое удовольствие иметь. Еще не ведому кому более везет, бобылю или женатому.
Царь примолк, потирая переносицу, о чем-то задумался.
"Тебе-то ведомо ли было про кралю свою немецкую? Небось никто не повестил, боязно", - подумал Апраксин и, отвлекая царя, заговорил о делах в Азове. Петр слушал внимательно, изредка о чем-то спрашивая, и остался доволен.
- Гляди-ка, Федя, ныне особо надобно опасаться здесь, в Воронеже. Не токмо турок, а шведы своих шпионов подсылать сюда могут, пакостить станут.
Апраксин вспомнил о Татищеве:
- Што, на Сяси-то налаживается верфь?
Петр решил не откладывать новость, раз пришлось к слову:
- Дело пошло, Иван Татищев молодец. Однако ево под твою руку отдаем.
- С чего бы, Петр Лексеич?
Петр неожиданно повеселел:
- Дела у нас на Балтике затеваются великие. Станем верфи новые зачинать на Свири и в других местах. Ты-то у нас кто? - Петр ехидно усмехнулся: - Адмиралтеец. Стало быть, в твоих руках все корабельное строение станется. Не токмо на Воронеже, а всюду. И спрос с тебя велик будет. Держись.
Апраксин, слушая царя, от неожиданности даже вспотел. А царь, продолжая улыбаться, налил вина, подмигнул:
- Указ получишь днями. Здравие твое, адмиралтеец.
На следующий день Петр умчался на верфи в Таврово, к своей ненаглядной "Предистинации", а через неделю, не задерживаясь, уехал в Москву.
Он, верно, еще не доехал до столицы, когда в Воронеж поступил указ:
"К тому корабельному делу послать из Адмиралтейского же приказу, и о том его В.Г. указ в приказ адмиралтейских дел к тебе, адмиралтейцу, Федору Матвеевичу со товарищи посланы с ним его В.Г. указом".
В прошлую кампанию 1702 года, пользуясь некоторой распыленностью войск Карла XII в Лифлян-дии, крупные русские отряды конницы и пехоты нанесли несколько ощутимых ударов неприятелю. Первым потерпел поражение генерал Шлиппенбах, большая часть шведской пехоты была уничтожена, а сам Шлиппенбах с конницей едва успел унести ноги в Пернов. Вслед за ним на речке Ижоре горечь поражения испытал генерал Кроншорт.
Узнав об этих неудачах, опьяненный недавними Успехами в сражениях с саксонцами Августа II, король Швеции особенно не возмущался, но графу Пи-перу с некоторым раздражением заметил:
- Примите все меры, чтобы в Европе не болтали о наших неудачах в Лифляндии. Заткните рот этим газетным писакам гульденами, денег не жалейте.
Король Швеции намеревался двинуться пока в Польшу, чтобы окончательно изгнать оттуда Августа II и посадить на престол преданного человека.
Накануне похода он распорядился навести порядок на северных рубежах:
- Передайте приказ Адмиралтейству загнать русских в их стойло в дремучих лесах.
Со своей стороны, Петр I старался как можно крепче пристегнуть основные силы шведов к среде неустойчивой и весьма переменчивой в настроениях шляхты Речи Посполитой. Усыпляя спесь и гонор и прельщая высокомерных панов, царь направил к ним Манифест: "Лифляндия не должна принадлежать никому, кроме Речи Посполитой, а Москва торжественно отрекается от всех прав на эту шведскую провинцию".
В эту пору отдохнувшие за зиму войска строились в боевые порядки.
Едва прошел лед на Неве, в конце апреля 1703 года, Шереметев двинул полки вниз по правому берегу к Ниеншанцу, или Канцам, как называли новгородцы эту крепость сто лет назад. Войска впервые шли налегке. Петр на яхте, ботах, водой доставил осад-ную артиллерию: шестнадцать мортир, сорок восемь пушек, десять тысяч бомб. По пути из Шлиссельбурга Петр спросил полушутя Головина:
- Господин адмирал, не желаете ли выйти в море?
Головин так же в тон ответил:
- Как пожелаете, господин капитан Петр Михайлов.
Выгрузив орудия, припасы, осадный инструмент, царь вместе с Шереметевым осмотрел со всех сторон крепость.
- Сие не Шлиссельбург, господин фельдмаршал, крепостца хлипкая, землей одета. Мню, без меня управитесь с осадными хлопотами. Мортиры надобно поставить там, - протянул руку влево, - пушки напротив, вдоль берега Охты. Я с вашего позволения отлучусь на взморье. Надобно проверить, нет ли там Нумерса.
- Мотри, капитан Петр Михайлов, крепостца-то земляная, ан пушки у шведов чугунные.
Погрузив на яхты и боты сотни преображенцев, прижимаясь к левому берегу, флотилия проскользнула мимо крепости. Пальнули шведские пушки, ядра легли с недолетом, и пушки примолкли - берегли огневое зелье.
Яхта шла головной. Половодье было в разгаре, и разлившаяся Нева сильно притопила левый, низменный берег. Справа потянулись острова, тоже притопленные, с редким сосняком. Правый берег сплошь закрывал сосновый бор. В дельте река делилась на рукава.
Небо над заливом постепенно распогодилось, кое-где в разрывах серых облаков уже проглядывала голубизна, изредка на воду прорывался скупой солнечный луч. С моря потянуло прохладой. Петр облизнул верхнюю губу, засмеялся:
- Солоно. Вот оно, нашенское море-то. - Нашел глазами Наума Сенявина. - Суши весла, Наум.
- Весла суши! - понеслась зычная команда.
На адмиральскую яхту равнялись другие суда. Небольшая волна, булькая, подбивала к борту.
- Глянь, господин адмирал, вроде бы горизонт чист, - Петр протянул подзорную трубу Головину, - оглядися.
Слева на болотистом берегу просматривалось устье небольшой речки, из нее фонтаном выбивалась струя, сливаясь с невской водой. Справа тянулся поросший лесом остров.
- На море покуда тихо, - опустив трубу, чуть с одышкой проговорил Головин.
- То-то и оно, что пока.
Где-то далеко за кормой бабахнула пушка.
- Начинается еще одна Кутюрьма, - повел плечами Петр. - Наум, весла на воду, правь к берегу.
На острове, осмотревшись, Петр приказал Меншикову:
- Сей же час, поручик, отбери десятков пять солдат с сержантами и образуй здесь караул. К вечеру тебе подвезут шатер, припасы. Назавтра пришлю Василия Корчмина с пушками. Передовая застава будет. Оставляй три бота. Чуть что, мигом нам доноси.
С Канцами оказалось немного проще, чем со Шлиссельбургом. Закончив осадные работы, Шереметев, прежде чем открыть огонь, испросил Петра.
- Пошли коменданту капитуляцию, - посоветовал царь, - авось он поумней своего собрата из Шлиссельбурга.
Комендант долго не размышлял, у него большой гарнизон - семьсот человек.
- Комендант велел передать, - доложил посланец, - что "крепость вручена ему для обороны".
Вечером заговорили русские пушки, а в пять часов утра 1 мая шведы выбросили белый флаг. Как и прежде, гарнизон отпустили со знаменем и снабдили провиантом до Выборга.
- Ну вот, слава Богу, и мы окончили поход, стали другой ногой на море Балтийском, - не скрывал радости Петр.
На следующий день семеновцы и преображенцы втянулись в крепость, а Петр заканчивал письмо Ро-модановскому: "Господь Бог заключительное место сие даровал. Извольте сие торжество отправить хорошенько, и чтоб после соборного молебна из пушек, что на площади, было по обычаю стреляно".
К обеду вдруг показался бот с низовья Невы. Гребцы, видимо, спешили, усиленно выгребали против ветра и течения.
В палатке у Шереметева уже приготовились начать празднество, как вошел солдат, посланный Меншиковым:
- Велено доложить, на взморье появился неприятель с кораблями.
Не долго думая, Петр распорядился:
- Поперву поднять над Канцами шведский флаг. Никому не бродить в округе, полки под лесом держать, чтобы неприятель не узрел. Я сей же час пойду на розыск. Ежели швед объявится, сигналить пушками, ответствовать таким же числом.
…Вице-адмирал Нумере, как и в прежние кампании, едва сошел лед в Финском заливе, повел эскадру из Выборга к Ниеншанцу. Стоя на мостике, он внимательно всматривался в едва видневшуюся на горизонте крепость. Встречный ветер гнал воду в залив, значит, устье реки обмелело.
"Крепость должна иметь надежную опору с моря. Эти русские просочились уже в Ладожское озеро". Нумере недовольно поморщился, вспомнив о прошлогоднем бегстве в Выборг… Пришлось оправдываться в кругу друзей-приятелей, Анкерштерна и Шеблада: "Русские оказались не такими дурнями, как я предполагал. Они выждали, когда ветер стих совершенно и наступил полный штиль. На своих галерах они подобрались на зорьке, а я ничего не мог поделать, паруса повисли, словно простыни…"
- Герр адмирал, в Ниеншанце все в порядке, на крепости наши флаги, - доложил капитан.
Нумере кивнул головой и ответил:
- Передать на корабли - салютовать крепости и становиться на якоря.
Едва смолкли корабельные пушки, крепостная артиллерия Ниеншанца в ответ, как положено, двумя выстрелами приветствовала приход шведской эскадры.
На следующий день Нумере вызвал капитанов де-сятипушечного галиота "Гедан" и восьмипушечной шнявы "Астрильд":
- Ваши суда с небольшой осадкой. Завтра снимайтесь с якоря и лавируйте к Ниеншанцу. Комендант крепости уведомит вас о необходимой помощи.
Два дня лавировали, выбираясь против ветра, галиот и шнява и только вечером б мая вошли в устье Невы и бросили якоря. Капитаны распорядились утомленным офицерам и матросам отдыхать. Сытный; ужин, сдобренный хорошей порцией вина, разморил уставших моряков, и вскоре ничего не подозревавшие шведы беспечно похрапывали в каютах и кубриках… Они и предположить не могли, что этого только и ждут за крепостными стенами Ниеншанца.
Два дня Петр пытался разгадать намерения шведов. Едва завидев, как два судна направились к устью Невы, он созвал военный совет.
- Другому случаю не бывать, - начал он, глядя на Шереметева, - надобно этих свейских попытаться полонить.
- Ваше величество, - начал осторожно Шереметев, - для сего сведущие в морском деле поручики потребны…
- Адмирал у нас есть, - лукаво ответил Петр, кивнув на Головина, - а понеже иных, море знающих, никого, кроме меня с Меншиковым, нет, нам и быть за тех поручиков…
Петр развернул карту:
- Умысел мой таков. Отберем сотни три преображенцев и семеновцев. Посадим их на три десятка ботов. Ночь светлая, ан шведы все равно храпеть будут. Половина ботов со мной пойдет на взморье, вдоль берега. Отрежем пути отхода. Ты, поручик, с остальными ботами насядешь сверху, по течению. Мотри на меня. Раньше чем я не зайду с моря, не высовывайся. Как узришь наши боты, так и начинай атаку. - Петр отодвинул карту. - Шведов будем брать на абордаж, кошки припасти надобно, гранаты. Ты, поручик, сцепляйся с галиотом, а я возьмусь за шняву, которая мористее.
Едва солнце скрылось за горизонтом, в светлых сумерках 7 мая к устью Невы на лодках направились два отряда - преображенцев и семеновцев. Вооруженные ружьями и гранатами, морские солдаты, как назвал их царь, в предрассветной дымке незаметно подошли к шведам и сцепились с ними на абордаж. Петр первым вскочил на палубу "Астрильда", схватился с услышавшим шум и выбравшимся на палубу офицером. Атаковали шведов с обоих бортов. Прогремели первые выстрелы. Еще несколько мгновений, и десятки русских гренадер рассыпались на палубах. На выстрелы из люков выскакивали заспанные, полуодетые матросы и офицеры. Да где там, разве устоять в рукопашной против русского солдата!
На верхней палубе завязался жестокий бой, часть шведских моряков бросилась выбирать якоря, другая пыталась поднять паруса…
На флагманском корабле в бессильной ярости перебегал от борта к борту с развевающимися седыми волосами Нумере. Лицо его от волнения то покрывалось багровыми пятнами, то становилось бледнее мела. Руки его судорожно сжимали подзорную трубу, Которую он то и дело поднимал к налитым кровью глазам.
При звуках первых выстрелов он прервал завтрак, без шляпы выбежал на палубу и метнулся на нос. Так и есть. Русские опять его провели. Вокруг галиота и шнявы, как пчелы, теснились юркие лодки с русскими солдатами, которые карабкались на борта шведских судов.
На эскадре давно сыграли тревогу, начали сниматься с якорей, но, как назло, остовый, противный ветер усилился, развел крупную встречную волну. Не прошло часа, как стрельба прекратилась на шняве и галиоте…
Схватка была короткой, но кровавой. Из семидесяти семи шведов на обоих кораблях погибли шестьдесят четыре человека.
Убитых предали морю, пленных заперли в трюм. Последовала команда Петра:
- С якоря сниматься, паруса ставить!
Первым шел на восьмипушечном "Астрильде" Петр, за ним в кильватер десятипушечный "Гедан" под командой Меншикова.
Журнал Петра отметил:
"…а мая 8-го о полуночи привели в лагерь к фельдмаршалу оные взятые суда, борт адмиральский, именуемый "Гедан", на оном десять пушек 3-фунтовых, да шняву "Астрелъ", на которой было 14 пушек. Людей на оных было всего 77 человек, из того числа побито: поручиков - 2, штурманов - 1, подштурманов - 1, констапелей - 2, боцманов - 2, боц-манатов - 2, квартирмейстеров - 1, волонтеров, матросов и солдат - 47 человек, в полон взято: штурман - 1, матросов и солдат - 17, кают-юнг - 1".
Крепостные стены озарились залпами салюта. Русские полки приветствовали первый корабельный трофей на море.
Военный совет состоялся в тот же день и был единогласен. Капитана Петра Михайлова и поручика Меншикова наградили орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Кроме того, государь получил чин капитана-командора.
Петр радовался беспредельно.
- Не припоминаю, Федор Лексеич, - сказал он Головину, - была ли прежде такая виктория российская? Любопытно мне. Отпишука нынче Тихону, пущай в прошлом покопается.
Долгое время не отзывался ему старый приятель Тихон Стрешнев, упорно искал то, чего не было. Наконец ответил:
"А за такую, государь, храбрым привотцам преде всего какие милости бывали, и того в Разряде не сыскано, для того, что не бывало взятия кораблей на море никогда; и еще в сундуках станем искать, а, чаю, сыскать нечево, примеров таких нет".
Вдвое ликовал Петр, повелел выбить медали - офицерам золотые, солдатам серебряные. На них изображение боя со шведскими судами обрамляла надпись: "Небываемое - бывает".
Радость победы не туманила разум. На горизонте продолжала маячить эскадра вице-адмирала Нумер-са - видимо, чего-то выжидала… Отвоеванное, исконное следовало удержать…
Придя в себя, Нумере собрал капитанов:
- Русские и на этот раз оказались проворнее нас. Такого позора шведский флот еще не испытывал на Балтике.
Нумере обвел взглядом хмурые лица капитанов. Каждый из них должен знать меру своей ответственности.
- Море есть море, оно не прощает-промахов. - Голос адмирала стал жестким. - Капитаны шнявы и галиота распустили слюни, наверняка все перепились и никакой вахты на верхней палубе не выставили. Полагаю, они ответят по закону, если еще остались живыми. Мы продолжаем блокаду выхода в море из реки, нам не известны замыслы русских. - Нумерс сделал паузу. - Еще не все потеряно. Я послал курьера к генералу Кронгиорту, думаю, он сумеет прогнать русских из устья…
Целую неделю ходил Петр на яхте по руслу Невы от озера до взморья, высматривал место для новой крепости.
На военном совете доложил:
- Прежний Канец нам ни к чему, ни то ни се. Крепость надо основательную, ближе к взморью ладить. Там приступ для неприятеля сделать невозможным. А вкруг крепости места раздольные, селения поставим.
Шереметев засомневался:
- Какое раздолье, государь? Лесом берега сплошь заросли.
- А нам тот лес по нужде - для корабельного строения. Все под рукой, возить не надобно. Готовь, Данилыч, закладку крепости. Пошли на остров, к Василью, призови его, он горазд по инженерному делу.
В тот же день Василий Корчмин начал изыскания, набросал чертеж крепости.
- Подсыпать землю не миновать, в большую воду остров притопляет Нева, - сразу предупредил царя Корчмин.
Пока готовили закладку крепости, Петр опять отправился на яхте проверить верфи. На Олонце осмотрел заложенный фрегат "Штандарт", предупредил Салтыкова и Татищева:
- В этом году по осени должен быть готов. На взморье выходить пора нашим кораблям. Не позабудьте заготовить мой штандарт для фрегата, как сказывал, о четырех морях нынче.
До этого на желтом царском штандарте - личном корабельном флаге Петра - двуглавый орел в когтях держал карты трех морей - Белого, Азовского, Каспийского. Теперь добавилась Балтика - четвертое море.
Настал день закладки крепости. В поденной за-писке Петра появилась новая знаменательная строка: