Не торопясь, прохаживаясь перед вытянувшимися бригадирами, капитанами, поручиками, щурясь на солнце, прятавшееся за урез воды, вдыхает Апраксин полной грудью, с наслаждением втягивает терпкий морской воздух:
- Значит, так. Войска перво-наперво, без суеты, на шлюпках переправить на Котлин. Разбить палатки, свезти провиант. Кашеварам жечь костры, кормить солдатушек. Чур, сторожко, лес не подпалить. Кумандирам галер осмотреть трюмы, где текет - проконопатить. Ротным спозаранок солдат обучать абордажному бою. Видать, неделю-другую здесь оставаться выпало, покуда залив не прочистится.
Отпустив командиров, Апраксин коротко напомнил Змаевичу:
- Поутру почни обходить скампавеи, Матвей Христофоров, самолично проверь каждую. Первая вода, она завсегда текет в трюмах. Рассохлись лодки зимой, не успели замокнуть. Водицу пускай черпают, плесень не разводят. Да и не позабудь про абордажную амуницию, сие наш козырь генеральный…
В поздних сумерках "Святая Екатерина" салютовала генерал-адмиралу. Контр-адмирал Петр Михайлов доложил по форме, пригласил к столу. Перекусив, Петр распахнул балконную дверь на корме, вскинул подзорную трубу. От береговой кромки Котлина на пяток миль чернела подтаявшая вода. Неровными полосами тянулись к западу широкие разводья и сливались у горизонта в сплошное ледяное поле.
- Мотри, Федя, ледок-то на запоре нас держит, - глухо произнес Петр, - как бы не засидеться.
За десять кампаний на Балтике Апраксин неплохо изучил нравы природы.
- Небось недельку продержится, не более. Ветерок с Невы потянет, солнышко припечет, разгонит ледышки. До Березовых островов точно вода будет чистая.
Генерал-адмирал не ошибся. Спустя неделю корабельный и галерный флоты начали сниматься с якорей.
Оба флота шли кильватерной колонной. Впереди корабельный авангард под командой Шелтинга, за ним кордебаталия контр-адмирала Петра Михайлова, замыкал корабельную эскадру арьергард. За корабельным флотом кильватером вытянулись галеры. Апраксин разделил флот на три дивизии, тоже авангард, кордебаталия, арьергард. Каждая дивизия делилась на эскадры, по десятку галер. За ними тянулись длинным шлейфом ластовые и транспортные суда с частью войск, боеприпасами, провиантом.
Корабельный флот ушел к горизонту, когда последние суда покидали Котлинский рейд. Впереди авангарда, на видимости, Петр отправил дозорные суда. Мало ли, на море всякое может случиться. А вдруг неприятель уже поджидает русские эскадры?
С попутным ветром до Березовых островов доплыли благополучно. Здесь пришлось отдать якоря. Ветер переменился на противный, зашел к западу. Навстречу кораблям погнало ледяные поля.
Пока суть да дело, экипажам скучать не давали. Корабельный флот начал парусные учения. На переходе от Котлина суда маневрировали вразнобой, строй не держали.
Флагман то и дело стрелял из пушки, поднимал позывные провинившегося, выражал неудовольство. Все происходило по причине медленного и неверного управления парусами.
Теперь, каждый день после завтрака, капитаны гоняли матросов туда-сюда по вантам, боцмана свистели в дудки, матросы, ухватившись за реи, семенили ногами по пертам-веревкам, растекаясь по реям. Отвязывали и обтягивали паруса. Потом снова их подбирали. Боцмана опять свистели, и матросы, ухватив за шкоты-веревки реи с распущенными парусами, разворачивали в ту или другую сторону.
Не оставались без дела и канониры. Шлюпки отходили от судна, сбрасывали в воду буйки с флажками. Канониры держали прицел, проверяли глазомер. Поначалу все флажки оставались на плаву, без пробоин, потом пушкари приноровились.
Ветер постепенно затихал, менял направление. Апраксин при очередном визите на "Святую Екатерину" заметил царю:
- Ныне кампания особая, Петр Лексеич. Надо бы военный совет созвать, покумекать, как наилучше обойтись с неприятелем. Прошлым годом сплоховали, и мы у Гангута замешкались.
- Добро, Федор, сберем не токмо флагманов и генералов. Все полковники и полуполковники, капитаны пущай будут. Не повредит.
Салон "Святой Екатерины" едва вместил всех приглашенных, набралось около двух десятков. Задний ряд сидел на табуретках. По старшинству первым выступил генерал-адмирал. Говорил неторопливо, как всегда обдумывая каждую фразу, обводя взглядом собравшихся, без оглядки на царя:
- Нынче, не в пример прошлым кампаниям, корабельному нашему флоту и галерному, по единому замыслу, полагаю, в действо вступать должно. Понеже един генеральный противник у нас на море. Через него нам переступить надобно для достижения берегов швецких. Супротивник нас не хлебом-солью приветит. Ежели, как и прежде, швед у Гангута преградой встал, нам без помочи корабельного флота никак не обойтись. Рази токмо хитростью взять супротивника. - Апраксин перевел дыхание, сделал паузу. - Потому флоту корабельному по задумке обосноваться в Ревеле, галерам плыть к Гельсингфорсу. Бог даст, без помехи бы дойти к Гангуту. Мыслю, шведы не сунутся в шхеры. Невпроворот им в узостях. В Гангуте определимся, как и чем сокрушить супостата.
Следом царь выслушал капитан-командора Шел-тинга.
С горечью напомнил он потерю в прошлую кампанию линейного корабля "Выборг", неудачную погоню за шведами. Посматривая на царя, коверкая слова, высказался, что негоже быть трусами при встрече с неприятелем:
- Русский матрос добрый воин, с ним азардировать неприятеля надлежит.
Горячо, по примеру Шелтинга, заговорил Змае-вич. В нем сочетались запальчивость южного уроженца и лихость славянина по происхождению.
"Пожалуй, с таким верховодом не худо на абордаж с неприятелем сцепиться", - думал Петр, слушая речистого далматинца.
Змаевич также с похвалой отозвался о солдатах, которых надобно только как следует обучить:
- Храброму бойцу, как русичи, не следует быть подобно зайцу перед волком.
Сидевшие в салоне оживились, улыбка озарила обветренные лица моряков.
Петр кивнул генералу Ивану Бутурлину:
- Што скажут наши вой на сухом пути?
Уважал царь своего бывшего спальника за преданность и храбрость. Еще при Софье не отшатнулся от Петра. Первый премьер-майор Преображенского полка, бился с турками под Азовом. Не по своей вине попал в плен под Нарвой. Десять лет томился у шведов. Слава Богу, вызволил его царь, обменял на пленного генерала Майерфельда. Теперь он - верная правая рука у Михаила Голицына.
Генерал, на удивление, озабоченно говорил о тяжком положении небольшого гарнизона в Або.
- Провиант там на исходе, по дорогам не пройти, шведы шастают, как бы не пришлось на время уйти, чтобы сохранить людей.
- Гляди сам, - без недовольства проговорил царь, - елико возможно, задержи там войско недели две-три, а после отойди. Повести Голицыну - быть может, поспеет генерал-адмирал с провиантом.
Царь перевел взгляд на Ивана Головина, усмехнулся, вспоминая извилины жизни непутевого генерала. Взял его царь с собой в Великое посольство. Обучался он морскому делу в Амстердаме и Венеции, да не пристал к морю. По возвращении запросился у царя на сухопутье. Там себя и показал с лучшей стороны.
- Ну, молви свое слово, Иван Михайлов.
Головин приподнялся, покраснел:
- Уволь, государь. К морской науке хоть и прикоснулся, а все же запамятовал, сколь годков минуло…
- А ты про своих солдатушек поведай, - перебил Головина царь.
В глазах генерала сверкнул озорной огонек.
- Вой мои, господин контр-адмирал, - расправив плечи, приободрился Головин, - абордажному делу приучены примерно, шведа одолеют. Ежели сшибка случится, побьют. Знать, под Полтавой вышколены.
Петр растянул рот в улыбке:
- Помню, помню твоих астраханцев, стойкие бойцы.
Не оставил царь без внимания и молодых бригадиров.
Перед началом кампании Апраксин назначил лихого бригадира Якова Волкова начальником десантных войск авангарда. Доверил ему передовой отряд морских солдат на случай абордажа. Генерал-адмирал приметил отважного поручика при штурме Выборга. Его солдаты бесстрашно бросились в атаку по примеру своего командира. Потом Волкову пришлась по душе служба на галерах с абордажными солдатами. Отличали его подчиненных, кроме отваги, беспрекословие и строгая дисциплина. Сказывались не только требовательность, но и душевность бригадира, забота о солдатах.
Привстав по знаку царя, Волков больше говорил о нетерпении своих подчиненных схватиться со шведами, постоять за свое отечество, не жалея живота.
Слушая несколько взволнованную речь смущенного вниманием бригадира, Петр подумал про себя, что с такими бойцами нынче неприятелю придется несладко.
Довольная улыбка разгладила морщины обветренного лица генерал-адмирала. Взглянув на царя, он слегка сощурил левый глаз, как бы говоря "Знай наших!".
Петр, словно отвечая Апраксину, проговорил:
- Знатные речи все молвили, и я присовокуплю. - Царю, видимо, надоело сидеть. Он резко приподнялся, густая шевелюра коснулась подволока салона. Пришлось несколько пригнуть голову. - Почну с флота корабельного, парусного. Командир Шелтинг рвется азардировать со шведом в море. Сие похвально. Только дозволяю при нашем превосходстве в судах не менее чем вдвойне, дабы виктория добылась, но не ретирада. Выучка наша еще худая. Об этом и прошлая кампания обнаружила. - Петр обвел взглядом сидевших. - Потому завтра уйдем в Ревель, там малость силу наберем. Галерному же флоту, - Петр вперил взгляд в Апраксина, - с войсками идти берегом и шхерами до Гангута. Фарватеры шхерные нами в прошлую кампанию проверены, пройдем без лоцманов. Прежде, как задумано, зайти к Выборгу, а после к Гельсингфорсу. Там войско, положенное на берег под руку генерала Голицына передать. Михаил Михайлович к вам поспеет в срок от Абова. Ежели, паче чаяния, вражья сила в шхерах объявится, крушить без оглядки. Обо всем мне ведомость слать. В Гельсингфорсе отряд бригантин держать наготове для эстафеты к Ревелю.
Петр прервался, шагнул к балконной двери, распахнул створки. С залива потянуло холодком. Шальной ветерок взмахнул атласные шторки на окнах.
- В Твермине, ежели нет супостата, сделать обсервации и нас повестить. Разумею, с Божьей помощью супротивника одолеем. Нам нынче же генерально быть в Абове надобно и приступом взять Аланды. Оттуда и шведа почнем шерстить на его матке.
На севере в последние майские дни "заря с зарею сходится". Едва край солнца высветил верхушки-топы корабельных мачт, грохнул холостой выстрел "Святой Екатерины". Палубы кораблей эскадры огласил посвист боцманских дудок, сопровождаемый зычными голосами:
- Команде наверх!
- На шпиль, якорь выбирать!
- На мачты и реи паруса ставить!
Поругиваясь и зевая, сонные матросы надевали робы, подвязывали койки.
- Чайку бы попить!
- Будет тебе и чаек с сахаром, - торопили сержанты, - нынче аврал, айда наверх!
Одеваясь на ходу, баковые матросы бежали на бак, в носовую часть судна. Разбирали из рундука вымбовки - окованные железом дубовые палки, - вставляли их в отверстия шпиля - устройства для выбирания якорного каната. Поеживаясь от утреннего ветерка, тянувшего с Невского устья, поглядывали на боцмана, ждали команды. Боцман не отводил взора от вахтенного мичмана, который, в свою очередь, ожидал приказания капитана.
В это же мгновение матросы-парусники карабкались по вантам на марсовые площадки, отвязывали паруса. В эти минуты искусство капитана состояло в том, чтобы вовремя распустить паруса и, пока они, наполняясь ветром, разворачивают судно, успеть выбрать якорь. Как только якорь отделится от грунта, судно понесет волной и ветром в подветренную сторону. В эти мгновения паруса и должны придать судну ход, сделать его послушным рулю. Теперь можно ложиться на заданный курс, занимать отведенное место в строю. Не дай Бог, зазеваться в эти считанные минуты - не миновать беды. Вокруг корабли эскадры, навалит корпусом на соседа. Сломает бушприт, реи, а то и пробьет борт соседа.
Другая напасть в такой ситуации ждет судно под водой. Укрытые волнами камни и отмели несут в себе грозную, а подчас смертельную опасность для судна…
- Якорь выбирай! - отрывисто бросил вахтенному мичману командир "Святой Екатерины", капитан Гослер, поглядывая на волны и ветер.
Мичман крикнул в рупор:
- Якорь выбирай! - и отмахнул рукой боцману на баке.
Усатый боцман только и ждал этого мига.
- Пошел шпиль! - с хрипотцой гаркает он баковым матросам, сам хватается за вымбовку. И вертикальный барабан - шпиль - начинает медленно вращаться, наматывая якорный канат.
Молча раскуривая трубку, Петр, не выпуская из рук подзорную трубу, переходит с борта на борт, останавливаясь на средней части палубы - шканцах.
За датчанина Гослера он спокоен, опытный капитан, дело знает.
- Паруса ставить! - командует тем временем Гослер.
На всех трех мачтах, первой от носа - фок-мачте, средней - грот-мачте и кормовой - бизань-мачте, один за другим, начиная с нижнего, распускаются паруса.
Корабль немного "клюет носом", наклоняется на левый борт, втугую, почти отвесно натягивается якорный канат, "Святая Екатерина" слегка вздрагивает, якорь оторвался от грунта, освобожденный нос разворачивается и выходит на волну.
Гослер отменно знает свой корабль и каждое его движение ощущает, упершись ногами в раскачивающуюся палубу.
- На румб зюйд-вест!
Два вахтенных рулевых "добрых" матроса слушают только капитана, в крайнем случае вахтенного мичмана. Они ловко перебирают рукоятки штурвала. За их плечами десятки кампаний. Каждую навигацию они у штурвала. Меняются командиры на кораблях, а "добрый" матрос уверенно удерживает судно на заданном румбе.
На то они и "добрые", такое звание может заслужить матрос только после пяти лет службы.
В эту кампанию они старательно следят за компасом. Сам государь нет-нет да посматривает на них. На его лице улыбка. Значит, все в порядке. Но сейчас Петр лишь мельком бросает взгляд на рулевых у штурвала. Все его внимание эскадре. Как-то нынче снимутся с якорей? Теперь он флагман эскадры. Контр-адмирал Петр Михайлов за все в ответе.
Десять дней назад на его глазах эскадра выбирала якоря на Котлинском рейде. В ясную погоду, при легком волнении больше половины судов "партачили". Одни медлили с подъемом якорей, мешали соседям. Другие, снявшись с якоря, не успевали вовремя поставить паруеа, дрейфовали, наваливались на соседей, ломали рангоут, цеплялись вантами, третьи неуклюже маневрировали, касались грунта…
Под началом флагмана девять линейных кораблей, пять фрегатов, четверка шняв. Каждого командира Петр знает доподлинно.
Все они иноземцы. На "Полтаве" - Шелтинг, "Святым Антонием" командует фон Гофт, "Ригой" - Кроненбург. Фиш, Беземакер, Ван, Вессель, Беккер. Всех враз не пересчитаешь. С каждым из них, прежде чем нанимать на службу, Петр обстоятельно не раз беседовал. Старался выведать подноготную. Одни приехали с рекомендацией, другие - прослышав про хорошее жалованье, третьи искали приключений. Кого-то сразу отваживал, давал поворот от ворот, но с большинством подписывал контракт. Да разве все выведаешь! Только в деле, в общении с экипажем, в море определишь, кто на что способен. Да и негодных не враз прогонишь, менять-то некем. Своих, доморощенных, раз-два и обчелся. Наум, да Иван, да вона Муханов Ипатка. Не уступит им Конон Зотов, хотя и молод…
Вот и сейчас полная бордель, кто в лес, кто по дрова. Немного лучше, чем прежде. И все же мало чем отличается от котлинской неразберихи.
Два часа снималась эскадра с якоря, еще пару часов вытягивалась в кильватерную колонну, согласно ордеру, полученному накануне от флагмана.
Но вот и первые радости новоиспеченного флагмана. На выходе из Выборгского залива, обгоняя эскадру, вперед устремились фрегаты. На головном, "Святом Павле", командир отряда Петр Бредаль. Один из толковых капитанов. Петр поручил ему важное дело - дозорную службу на случай встречи с неприятелем. Отсалютовав флагману, юркие, быстроходные фрегаты устремились к горизонту.
Глядя, как пенились волны за кормой фрегатов, царь невольно припоминал, как десять с лишним лет назад Крюйс вызвал из Голландии своего земляка-норвежца Петра Бредаля. Начинал службу унтер-лейтенантом в гребном флоте, дошел нынче до капитанов. Не раз хвалил его Апраксин, отличился при штурме Выборга. Находчивости и отваги ему не занимать. Другим опытным капитанам есть чему у него поучиться…
Думы перенеслись на вчерашний разговор с Апраксиным после консилии военного совета. Задержав его, Петр уединился с генерал-адмиралом в каюте. Пока денщик накрывал стол, Петр с досадой проговорил:
- Прошлой осенью не удалось Змаевичу разведать проходы шхерами от Твермине к Гангуту и далее. Наказывал я ему обстоятельно сыскать самый береговой, а не к морю лежащий фарватер. Наставлял
смотреть плесы, где парусным кораблям, шведам, сподручно располагаться, прошнырять шхерами, прижимаясь к берегу. - Петр огорченно развел руками: - Одначе Лилье нас удалось провести, шведы так и не подпустили Змаевича. Ушли к себе, когда убедились, что наши галеры укрылись на зимней стоянке. А зря. Нынче бы и карты нам в руки.
Апраксин, как всегда, внимательно слушал своего бывшего подопечного. Состоял он четверть века назад стольником при малолетнем царе.
В неудаче прошлогоднего поиска он не винил Змаевича, тот сделал все, что мог.
- Змаевич никак не мог пробраться к Гангуту, - пояснил Апраксин. - Лилье-то занял позицию поперек выхода у Твермине. А там проходу шхерами нет.
Царь сам разлил вино по бокалам, чокнулись, выпили перед обедом, закусили. Молчание прервал Апраксин:
- Мне всю дорогу думки про Гангут не раз приходили на ум. Так я мыслю, Петр Лексеич, шведы нас превосходят в парусах по всем статьям, надобно, значится, нам исхитриться. Самое верное было бы, ежели корабельный наш флот задрался, выманил
бы шведа на какое время от Гангута. Тогда мои галеры без опаски проскочат шхерами к Або. - Апраксин помолчал, отпил вина и продолжал: - Другое дело, по бережку подобраться моими солдатами до самого мыса и там батареи возвести. Глядишь, отпугнем шведа от бережка и проскочим - опять же галерами. Одна здесь закавыка: пушки надобны дальнобойные, а у меня четырех- и шестифунтовые на галерах.
Петр почесал затылок, ухмыльнулся: "Что значит свой человек! Федор Матвеевич не за страх, а за совесть службу правит". Но оказалось, что Апраксин еще не выговорился, припас еще одну задумку:
- У нас в Финикусе, Петр Лексеич, приметил я, жарким летом безветрие частенько на море, штилеет…