В оценке метеорологической обстановки в этот день командир полка оказался прав. Простой её назвать было никак нельзя. Сильный боковой ветер гнал по аэродрому снежную позёмку, которая делала видимость очень низкой. Несмотря на это самолёт, взяв на борт пассажира с коробкой, опечатанной сургучом, в назначенное время вырулил на старт и взлетел, взяв курс на Чукотку. Для советских лётчиков на Аляске выполнение любого задания по перелету на родную землю всегда вызывало двоякое чувство. С одной стороны, это была очень тяжелая и опасная работа, требующая от каждого члена экипажа не только большого физического напряжения, но и достаточных знаний. Зимой полёт проходил в условиях полярной ночи и в основном над морем, а там, где оно кончалось, лететь приходится над огромными необжитыми пространствами с минимальным количеством радиомаяков, что требовало от штурманов высокого уровня лётного мастерства. С другой стороны, это все-таки полет на Родину, и он всегда радовал. Прилетая на родную землю, лётчики обретали определённую свободу. Здесь отсутствовал тот моральный прессинг, который ощущался за пределами страны. Среди своих можно было расслабиться, ненадолго забыть о том, что ты не дома. Находясь там, хотя и в союзнической стране, ты был обязан соблюдать определенные и, прежде всего, режимные нормы. Прилетая на советский аэродром, летчики, если не надо было тут же возвращаться, могли себе позволить и выпить, и (хотя это дело индивидуальное) встретиться с женщиной, которых здесь в системе обслуживания было куда больше, чем в составе советской миссии на Аляске.
Этот перелёт оказался сложным. Сильный встречный ветер гнал снеговые облака низко над землёй. Позёмка, которая была при взлёте, сменилась самой настоящей пургой, скрыв от экипажа землю. Самолёт трясло и бросало из стороны в сторону, он то проседал, попадая в воздушные ямы, то натужно ревел, преодолевая воздушные потоки. Командир корабля, повернувшись к пассажиру, сидевшему в кресле второго пилота, увидел насколько тому тяжело.
– Саша, – обратился он к штурману, – не сменить ли нам эшелон, может быть, там будет поспокойнее.
– Но над проливом это ничего не даст, – ответил Сорокин. – Надо дотянуть до берега, там, по сводкам, погода полегче, новый эшелон будет очень кстати.
Штурман оказался прав, когда море осталось позади, снизились. Снежная круговерть прекратилась, облачность стала выше, под крылом во всю ширь открылась бескрайняя тундра, засыпанная снегами. В наушниках тихо зазвучала лёгкая музыка, которую в полёте, когда было спокойно, находил бортрадист, как он выражался "для фона".
– Саша, какое подлетное время?
– Тридцать две минуты, командир.
– Очень хорошо. А какие у тебя планы на вечер?
– Да какие планы? Выбор небольшой, посмотрю, что в офицерском клубе, может быть, схожу в кино. Но скорее всего, лягу спать – завтра наверняка назад, на Аляску. А ты, как я понял, нас покидаешь?
– Боюсь, Саша, что завтра назад не получится. Ты же слышал сводку? После нашего вылета погода так и не наладилась, и Фербенкс и Ном закрыли, когда откроют неизвестно. Нам наверняка придётся ждать очередного перегона, чтобы улететь обратно со своими. Хорошо если завтра удастся перелететь в Уэлькаль, а то можем и здесь застрять. Ведь ясно, что из-за одного экипажа транспортник не пошлют, тем более, когда закрыты аэродромы. Но дело даже не в этом, у меня в Марково живёт один стародавний знакомый, не желаешь составить мне компанию?
– Если это будет удобно, то с удовольствием, – ответил штурман и улыбнулся, подумав про себя: "Опять командир затеял какое-то знакомство".
Надо сказать, что при отборе в спецкомандировку предпочтение отдавалось семейным, женатым летчикам, считалось, что они, по определению, морально более устойчивы и, имея жён, не будут интересоваться другими женщинами. Александр оказался одним из немногих холостых офицеров в полку. Да и вообще он в отношении женщин, в отличие от многих, был сдержан. Всё это стало причиной тому, что каждый его товарищ при первой возможности старался познакомить его, как водится, с подругой той девушки, с которой встречался сам. Саша привык к этому. Из знакомств, правда, ничего не выходило. Неужели и "стародавний знакомый" Гамова – какая-нибудь женщина? – подумал Сорокин.
– Вася, приглашение тебя касается тоже. Пойдёшь?
– Я всегда с экипажем, я всегда там, где командир прикажет, – отчеканил радист, радуясь, что не придётся одному коротать вечер.
Самолет мягко коснулся колесами полосы и побежал по ней, замедляя ход, демонстрируя всем, кто видел эту посадку, мастерство пилота.
– Спасибо, командир, – с нотками уважения в голосе проговорил штурман.
– Саша, давно хочу тебя спросить: почему ты всегда после посадки говоришь спасибо? В училище научили? Я считаю, что спасибо должен говорить экипаж штурману, за то, что привёл на аэродром и не промахнулся.
– Привести самолёт в нужную точку – это обязанность, другого не дано. А посадить самолет можно по-разному. Спасибо я говорю не всегда и не всем. В штурманской кабине при посадке бывает страшновато, особенно, когда какой-нибудь начинающий ас "козла" даёт.
Подрулили к стоянке, где встречающий техник, управляя действиями пилота флажками, поставил самолёт на отведённое место. Винты замерли, двигатели замолчали, и над аэродромом воцарилась тишина. Гамов отстегнулся от парашюта, на котором сидел, снял шлемофон и заглянул в штурманскую кабину, где Сорокин собирал свое штурманское хозяйство и складывал в портфель полетные карты:
– Саша, догоняй!
– Иду, иду, – ответил штурман и заспешил за командиром.
Когда вышли из самолёта, к Гамову подошёл сопровождавший груз Соловьёв и, протянув руку, сказал:
– Спасибо, командир. Сегодня я понял, как у вас тут летается. Наверное, Недосекин был прав, когда отказывался от этого полёта. Он так и сказал, если Гамов не полетит, то не полетит никто.
– А со мной говорил так, что отказаться было нельзя, – заметил Пётр.
– Полет действительно очень важен, был прямой звонок из Москвы, – Соловьёв обнял командира экипажа и добавил: – Ещё раз спасибо.
– Это наша работа.
В это время подъехала машина, из которой выскочили двое военных.
– Кто Соловьёв?
– Я Соловьёв.
– Где груз?
– А вы кто?
– Особый отдел, вот удостоверение.
Соловьёв внимательно прочитал удостоверение, после чего взял владельца за рукав и отвёл в сторону. Они перекинулись там двумя фразами, после чего Соловьев сказал:
– Груз в самолёте, пойдём перегружать.
Они все втроём пошли в самолёт за грузом.
– Слушай, Саш, а чего они в сторону отходили? – спросил радист, склонившись к уху штурмана.
– Ну, как чего? Паролями обменялись.
– Ничего себе, а может они разведчики? – не унимался радист.
– Нет, Вася, это не разведчики, но вообще нас это не касается, мы свою задачу выполнили.
Стародавний знакомый
– А скажи-ка мне друг мой, – продолжал пилот обращаясь к радисту. – У тебя как у начальника тыла нашего экипажа, есть знакомые в продслужбе марковского батальона обеспечения?
– А что нужно, командир? Даже если вчера не было – сегодня будут.
– Нравится мне такой подход. А нужно вот что, – Гамов достал бумажник, вынул из него талоны на питание по лётному пайку на трое суток. – Отоварь, пожалуйста. Если будут сложности, можно и не один к одному, а как получится.
– Есть, командир, сделаю, – с готовностью ответил Вася. Он собрался было уже идти, но Сорокин придержал его за рукав:
– Подожди, вот, возьми, – и протянул ему талоны ещё на двое суток.
– Ну вот и отлично, придём не с пустыми руками, – заметил Гамов. – Давай, Вася, сейчас, важнее твоего задания ничего нет.
Вася направился в сторону складов.
– Командир, подожди, куда мы сегодня идём, почему всё окутано какой-то тайной? – не удержался штурман.
– Да нет, Саша, никакой тайны нет. Мы сегодня пойдём в гости к доктору, который однажды вытащил меня с того света.
– Когда это ты успел? Ведь здесь ты даже простуду ни разу не хватал.
– Это давняя история, на рассказ нет времени. Вот сегодня вечером и вспомним, как всё происходило, а сейчас давай не будем терять времени, я организую передачу машины, а ты сдашь карты и жди меня на КДП , подпишем приёмопередаточные акты и вперёд. К тому времени и Вася подойдёт.
– Хорошо, договорились.
Бортрадист Вася Казаков нашёл своих товарищей в домике, где располагалась инженерно-техническая часть. Когда он вошёл, сопровождаемый облаком морозного пара, Гамов за что-то благодарил коменданта аэродрома, приглашая того на Аляску в гости, а Сорокин складывал только что подписанные документы о передаче самолёта в свой объёмный штурманский портфель.
Выйдя на улицу, они только сейчас обнаружили, что наступил длинный зимний вечер. Светлая полоска рассвета, ненадолго появившись на востоке и на короткое время осветлившая горизонт, потемнела и пропала. Полярная ночь вновь вступила в свои права.
У крыльца стоял маленький потрёпанный "Виллис" коменданта. Когда экипаж вышел из домика, дверца автомобиля открылась, и из машины выскочил небольшого роста красноармеец в овчинном тулупе, подпоясанном солдатским ремнём, и в валенках:
– Прошу сюда, товарищи командиры, машина готова, – повологодски окая, бодро проговорил водитель, прикладывая руку к шапке.
Когда все разместились и машина, вспоров светом фар темноту, направилась с аэродрома в сторону посёлка, Казаков подумал: "Вот, оказывается, за что благодарил командир коменданта". Но его размышления прервал Гамов.
– Ну как успехи, Вася? Почему не докладываешь?
– Успехи, товарищ командир, налицо, – гордо ответил Казаков и похлопал ладонью по вещмешку, лежавшему на коленях.
– Да, вижу, молодец! Не иначе земляка нашёл?
– Не отгадали, товарищ командир, землячку! Оказалось, что здесь, на продскладе, работает очень даже симпатичная особа.
– И тут появляется Вася, – подхватил тон разговора Сорокин.
– Точно, а вы, что, следили за мной?
– Нет, Вася, я давно с тобой летаю.
– Сань, подожди, пусть расскажет, – смеясь, попросил Гамов. – Вася, что дальше то?
– А дальше что? Как сказал уважаемый Александр Сергеевич, подхожу я. Стал в сторонке, наблюдаю, жду, когда смогу поговорить с ней с глазу на глаз. Вижу, она искоса так, стараясь, чтобы я не заметил, стала на меня поглядывать.
– Чем же ты её так заинтриговал? – спросил, улыбаясь, командир.
– Ну как? Я же стою в американском кожаном меховом реглане, в шикарных унтах, в каракулевой шапке с кокардой, курю американскую сигарету и так заинтересованно на неё смотрю. Дождался я, когда столовая отоварится и гнедая отойдет с продуктами от склада. Подхожу. Она делает вид, что меня нет, присела на табурет, достала из пачки "Беломорканал" папиросу и приготовилась прикурить. "Мадам, вы достойны большего, вот, не хотите ли попробовать "Vinston", сказал я и предложил ей сигарету. Она взяла с явным удовольствием. Я, конечно, как джентльмен дал ей прикурить.
Пришлось подарить и американскую зажигалку, и пачку сигарет. За это она меня и отблагодарила.
Вася погладил объёмный вещмешок:
– Что она положила сюда, не знаю, но тяжёлый, зараза.
– Ты хочешь сказать, что этот мешок ты выменял на зажигалку? – возмущённо спросил командир.
– Да нет, товарищ командир, не думайте обо мне так плохо. Когда я предложил ей встретиться завтра, она и зажигалку брать не хотела. Но я же не жмот, оставил и зажигалку, и сигареты, и ещё добавил два талона, которые она категорически не хотела брать, еле уговорил. Теперь вы будете меньше экономить на еде, – гордо закончил Вася, возвращая оставшиеся талоны товарищам.
– Да, Вася, ты попал в серьёзную зависимость. Теперь ты должен при каждом прилёте в Марково навещать продсклад, а я проконтролирую, – заметил командир.
– Да, Вася попал, – проговорил задумчиво штурман. – А звать то её как?
– Люба её зовут.
Тем временем машина, легко преодолевая небольшие ухабы зимней дороги, въехала в посёлок. Он выглядел живописно. Дома стояли засыпанные снегом едва ли не до крыши. Из сугробов светлячками выглядывали расчищенные окна. К каждому входу вели пешеходные дорожки. Ясная безветренная погода с довольно сильным морозцом создавали хорошую печную тягу, которая поднимала из труб вертикально вверх дым. Всё это подсвечивалось лунным светом и укрывалось тёмным небосводом, усыпанным россыпью крупных звёзд.
– Вот и больница, – сказал водитель, въезжая в небольшой двор, в глубине которого стоял довольно большой двухэтажный деревянный дом. – Доктор живёт здесь же, вон дверь в торце дома.
Поблагодарив водителя, Гамов попросил его заехать за ними в двадцать два часа. Дверь открыла миловидная девушка в льняном переднике, на голове была повязана косынка, из-под которой выбивались тёмные волосы, которые сзади были заплетены в косичку. Большие, выразительные карие глаза притягивали внимание и делали лицо привлекательным, несмотря на несколько крупноватый нос. На вид ей было лет двадцать, может чуть больше.
– Здравствуйте, вы с Аляски? – улыбаясь, спросила она. – Меня папа предупредил, что вы придёте. Раздевайтесь, проходите, он скоро будет.
Гости сняли регланы и, глядя на чисто вымытый пол, попытались снять унты.
– Что вы, что вы! Не надо разуваться, – остановила их хозяйка. – На полу очень холодно. Видите, я тоже хожу в валенках. Снег у нас чистый, пол не испачкается.
– Ну, коли так, то останемся в унтах, – проговорил Гамов. – Вас, если я не ошибаюсь, зовут Софья?
– Дома меня зовут Соня, а поскольку вы друзья моего папы, то для вас я тоже Соня. А вы – Пётр Павлович? – она несколько прищурила глаза и улыбнулась.
– Да, но лучше без отчества. А это мои друзья – штурман Саша и бортрадист – Василий.
– Очень приятно. Ну что же, проходите, рассаживайтесь, где кому удобно, а я буду накрывать стол.
– Я вам помогу, – легко, с готовностью поднялся Вася и, взяв вещмешок, высыпал его содержимое на стол.
– Ох! Зачем вы это принесли? Наверняка из своих пайков.
Горка продуктов на столе в самом деле выглядела впечатляюще. Банки с американской тушёнкой и консервированной ветчиной, печенье, галеты, шоколад и даже баночка солёных огурчиков. Завершала этот натюрморт буханка белого хлеба.
– Не надо волноваться, это не за счёт пайков, а результат Васиного обаяния, – разъяснил ситуацию Гамов.
– О, вот в чем дело! Интересно, – проговорила девушка, взглянув на Васю.
– Это только для дела, – пытался оправдаться Вася и укоризненно посмотрел на командира.
Соня взяла в руки буханку хлеба, она была светло-золотистого цвета с поджаристой коричневой корочкой. Понюхала его и проговорила:
– Господи, какое богатство, мы ведь уже забыли, как выглядит настоящий хлеб.
Саша взглянул на девушку и заметил, как заблестели её глаза и навернулись слёзы.
– Ой, да что это я? – она взяла себя в руки и захлопотала вокруг стоящего посредине комнаты стола, накрытого белой скатертью.
Александр с интересом рассматривал помещение, в котором они находились. Ему, простому сельскому пареньку, который благодаря своему упорству и стремлению к знаниям смог получить образование и вырваться из той жизни, которой жила его семья, всё было интересно. Сашу поразила скромность этого жилища. Казённая мебель: стол, два стула, три табурета, шкаф для одежды и старинный, потемневший от времени и в некоторых местах облезлый комод. В углу металлическая кровать. Несмотря на скромность, в комнате было уютно. Белоснежные занавесочки на окнах, домотканая дорожка на полу. Всё было чисто и создавало атмосферу домашнего тепла.
– Соня, а как вы здесь оказались? – спросил Гамов.
– О, это печальная история, – грустно ответила девушка. – В сороковом году, вскоре после того как папу арестовали, умерла мама. Я в то время заканчивала мединститут. Диплом мне выдали, но распределять, как дочь врага народа, не стали. Работу я найти не смогла, никто не брал. Промучившись полтора года на случайных заработках, решила ехать на Дальний Восток на строительство Комсомольска-на-Амуре. А потом началась война. Когда стали создавать вашу воздушную трассу, папу перевели из лагеря на Колыме сюда на поселение. Это, как я понимаю, было сделано для усиления медицинского обеспечения в посёлке Марково. Я написала письмо начальнику трассы Мазуруку, он принял решение и вот я здесь.
– По вашей истории можно книгу писать, – заметил Вася.
– Да что вы. Самая обычная история, – ответила Соня и добавила, – к сожалению. Мы с папой считаем, что нам повезло. Встретились здесь, живём вместе, заняты любимым делом, лечим людей. Вот и сейчас папа вытягивает с того света чукотского охотника…
В это время на крыльце послышался топот, открылась дверь, и в комнату в облаке морозного пара ввалился человек. Он был в валенках, на плечах, поверх белого халата, был наброшен армейский полушубок, на голове мохнатая песцовая шапка.
– А, приехали! Здравствуйте, гости дорогие. Как вы тут? Еще не уморила вас с голоду молодая хозяйка? – громким голосом говорил он, вешая полушубок.
– Здравствуйте, Семён Яковлевич! – поднялся навстречу Гамов.
Они обнялись.
– Ну-ка, Петя, представь мне своих товарищей, – попросил вошедший. – Меня, как вы поняли, зовут Семён Яковлевич. Я хирург местной участковой больницы и главврач по совместительству, волею судеб заброшенный сюда из Ленинграда.
– Александр, – протянул руку Саша. – Штурман корабля.
– Вася, бортрадист.
– Э, да вы всем экипажем. Молодцы, мудро, ничего не скажешь.
– В чём же мудрость? – поинтересовался Саша.
– Ну, как же? Посещение репрессированного врача в одиночку может вызвать подозрение, а так, экипажем, всё выглядит по-иному.
– Мы об этом не думали, Семён Яковлевич, просто в командировках экипажу лучше находиться вместе. Это исключает всякие случайности и сохраняет готовность к вылету в любой момент, – разъяснил Гамов.
– Хорошая у вас традиция, но о бдительности, Петя, нужно помнить всегда. А теперь – все за стол, экипажем! – закончил он, ловко снял с себя белый халат и передал его дочери.
Гости стали рассаживаться на табуреты, но их скромность была остановлена хозяином, который резко запротестовал:
– Нет, нет! Гости на стульях, хотя их на всех и не хватит, садитесь хотя бы двое.
– Вы не правы, Семён Яковлевич, – возразил командир. – Хозяин должен сидеть на своём месте, а Соне, как девушке, мы тоже выделяем стул. В полёте мы сидим на парашютах, а это очень напоминает сидение на табуретах, так что к этому мы привыкли, поэтому садимся правильно.
– Ну что же, аргументы убедительные, давайте садиться, как кому удобнее.
Все расселись вокруг стола, который даже с простой, самой обычной посудой был красиво сервирован. На нем, кроме привезённых гостями продуктов, были вяленое мясо, солёная кета и даже красная икра, что хоть не являлось здесь изысканной пищей, но делало стол праздничным и богатым.
– Соня, принеси нам наливочку, – сказал, потирая руки, доктор. – А то как-то всё это непохоже на встречу старых друзей.
– Семён Яковлевич, мы с собой спиртик прихватили, – проговорил Гамов и, повернувшись к Сорокину, добавил: – Давай, Саня, доставай заначку.