- Да, мудрый Баба-Мансур. Они кричали, что софт не безумный, а говорит правду. Это очень радовало Ибама, он обнимал мужчин и кричал, что есть еще на земле люди, которые в состоянии понять его. Он добивался сверхъестественного, ломал над ним голову, исследовал его, но чудо отнюдь не было его произведением, плодом его трудов. Оно было низким обманом - и снова начинал насмехаться над людьми, собравшимися в его доме. Не зная, что делать, что отвечать на его безумные слова, одни вопросительно глядели друг на друга, пожимали плечами, шептались, другие вторили его смеху и уходили впрочь. Во всем виноват софт, и если, мудрый Баба-Мансур, ты в эту же ночь не прикажешь увезти его, он принесет несчастье своим безумием.
- Вернись как можно скорее в дом софта. Не далее как сегодня ночью я сам приеду туда.
- Приезжай, мудрый Баба-Мансур, и посмотри сам, правду ли сказал твой раб Неджиб!
- А до тех пор ты отвечаешь мне головой за то, что в продолжение этого времени софт не устроит никакого бесчинства и что ни одна душа не будет к нему допущена, - сказал Шейх-уль-Ислам. - Если Ибам сумасшедший, его здесь у нас вылечат. Если же это притворство и им руководит злой умысел, тогда он понесет наказание. Ступай!
Ходжа Неджиб встал, низко поклонился и оставил зал совета.
- Этот софт кажется мне опасным, - сказал Гамид-кади, - подобные натуры с независимыми идеями и средствами к исследованию их могут наделать много вреда, а потому их следует делать безвредными.
- Я согласен с тобой, брат мой! Если софт не безумный, а только притворяется им, мы найдем средство убедить его в своей вине, наказать и положить конец его козням, - отвечал Шейх-уль-Ислам. - Сегодня же ночью я приму надлежащие меры, разузнаю обо всем и, в случае нужды, он будет обезврежен.
При этих словах Мансур-эфенди позвонил.
Молодой привратник с поклоном вошел в комнату.
- Передай приказание, чтобы три дервиша ждали меня внизу, у кареты, - сказал Шейх-уль-Ислам, - пусть шейх выберет трех самых сильных дервишей и снабдит их веревками и платками.
Привратник удалился.
- Прежде чем отправиться к софту, - обратился Мансур к Гамиду-кади, - я хочу передать тебе, брат мой, тот документ, в котором упомянуто о сокровище калифов, чтобы вы вместе с Али-шейхом разобрали рукопись.
- Я не выпущу ее из рук и буду беречь, как зеницу ока, брат мой! - отвечал Гамид-кади и вместе с Мансуром поднялся с места.
Они подошли к двери, которая вела в смежную комнату башни Мудрецов.
Тут помещалось несколько шкафов, встроенных в углубления стены со сводами, хорошо укрепленных и запертых на замки. В них содержались важнейшие документы. В этом и днем и ночью охраняемом месте они были в безопасности.
Гамид-кади взял со стола канделябр с зажженными свечами и вместе с Мансуром подошел к среднему шкафу.
Шейх-уль-Ислам вынул несколько маленьких ключиков. Одним из них он отворил маленькую железную дверцу. Гамид-кади светил ему.
Вдруг Мансур отскочил, охваченный внезапным ужасом. Бледный, как полотно, он смотрел на пустую полку шкафа.
- Что с тобой, брат мой? - спросил Гамид-кади.
- Документов нет! - вскричал Мансур.
- Пропали документы? Не может быть!
Шейх-уль-Ислам торопливо обыскал прочие полки - все остальные бумаги были нетронуты, не было только тех, которые он искал.
- Все тут, все остальные документы налицо, - сказал он глухим голосом, - нет только тех, которые мы отняли у толкователя Корана Альманзора и нашли в его доме! Это непостижимо! Никто не может проникнуть в этот покой! Никто не может добраться до шкафов! Однако ж документов нет!
- Я ровно ничего не понимаю, - сказал Гамид-кади.
- Документы похищены! - повторил Шейх-уль-Ислам. Но вдруг, казалось, ему пришла в голову мысль, пролившая свет на этот непостижимый случай.
- Золотая Маска! - прошептал он, побледнев и задыхаясь от волнения. - Перед ее появлением в руинах документы были еще в шкафу! Теперь их там нет!
Но он скоро оправился от своего волнения и с гордой улыбкой обратился к совершенно растерявшемуся от испуга Гамиду-кади.
- Не все еще пропало, брат мой, - сказал он, - я был настолько предусмотрителен, что снял точную копию с документа. Хотя неразборчивые места еще менее ясны в копии, все же не совсем пропала надежда объяснить их, я точь-в-точь скопировал все буквы.
- Какая счастливая мысль, мой мудрый брат, - воскликнул Гамид-кади, с облегчением переведя дух. - Где эта копия?
- Не здесь, она в моем архиве в городе! Завтра я вручу ее тебе, и ты сможешь вместе с Али-шейхом приняться за работу, - сказал Шейх-уль-Ислам и снова запер шкаф.
Затем оба вернулись в зал совета, и там Мансур-эфенди простился с Гамидом-кади.
Последний остался еще в развалинах окончить свои дела, а Мансур-эфенди отправился к ожидавшей его карете.
Возле кареты стояли трое дервишей. Мансур приказал им сесть в карету и, вполголоса отдав приказание кучеру, последовал за ними. Карета быстро покатилась по направлению к Садовой улице и остановилась перед домом Ибама возле большого минарета.
Двери дома были заперты, окна завешаны. Толпа, вечно осаждавшая дом софта, мало-помалу разошлась, осталось только несколько нищих и калек.
Шейх-уль-Ислам вместе со своими провожатыми вышел из кареты и постучал в дверь.
В одну минуту ходжа Неджиб открыл дверь и впустил Мансура и трех дервишей.
- Где софт? - спросил его Шейх-уль-Ислам.
- Разве ты не слышишь его голос, мудрый Баба-Мансур? - сказал Неджиб, указывая наверх, откуда раздавался звонкий хохот, прерываемый криками, которых, однако, нельзя было разобрать.
- А где Сирра?
- Она ни во что не вмешивается, кротка и покорна, я думаю, она теперь спит.
- Проводи нас наверх к софту! - приказал Мансур-эфенди.
Неджиб взял лампу и пошел впереди, освещая путь. Шейх-уль-Ислам последовал за ним в сопровождении трех дервишей.
Ибам утих на минуту, но, услышав приближающиеся шаги, он опять завопил:
- Новые гости! - кричал он. - Все впадают в обман!
Мансур велел дервишам ожидать его дальнейших приказаний, а сам вместе с Неджибом вошел в комнату, где находился безумный софт.
Едва только свет проник в комнату, как Ибам принялся бросать на пол все лежавшие на столе деньги и вещи, которые люди, веря в чудо, принесли в его дом, и в бешенстве топал ногами.
- Это грехом нажитые деньги! - кричал он. - Прочь! Все это обман, гнусный обман! И я еще должен ему содействовать! Ни за что на свете! Ха-ха-ха! - хохотал он с диким сарказмом. - Люди ничего не понимают! Чудо - это дело не моих рук, это твое создание, великий муфтий! - кричал он, вытянув руку и указывая дрожащим пальцем на Шейха-уль-Ислама, мрачно смотревшего на него. - Это твоих рук дело, и я не желаю, чтобы мой дом был использован для такой низкой цели! Завтра я созову сюда всех софтов! Пусть только они придут, я расскажу им все! Пусть они рассудят.
- Узнаешь ли ты меня, Ибам? - спросил Мансур-эфенди.
- Как мне не узнать тебя, ты - великий муфтий, ты - Баба-Мансур! Хорошо ты сделал, что пришел! Я не хочу иметь никакого дела с чудом и не желаю, чтобы оно оставалось в моем доме. Сними с моих плеч эту обузу и девай ее, куда хочешь! Возьми от меня и эти деньги, они внушают мне отвращение и гнетут мою душу! Я не хочу принимать в этом никакого участия!
- Не чувствуешь ли ты себя больным, Ибам? - спросил Мансур-эфенди.
В ответ на эти слова софт разразился резким хохотом, и язвительная усмешка исказила его бледное лицо.
- Ага, вот как, понимаю! - воскликнул он. - Не болен ли я? Да, кажется, я сумасшедший! Ха-ха-ха, тебе это угодно! Я безумный! Сумасшедший!
- Ибам, ты даешь слишком разумные ответы для того, чтобы уверить нас, что ты впал в безумие!
- Слишком разумные! В таком случае я ровно ничего не понимаю.
- Я объясню тебе все. Ты притворяешься безумным, ты намерен совершить постыдный обман с какой-то непонятной мне целью! - вскричал Шейх-уль-Ислам, измерив софта презрительным взглядом. - Ты, конечно, принадлежишь к тем вольнодумцам, которые считают гордостью противиться мне. Но вы все погибнете от моей руки!
- Хотя бы твоя рука и погубила меня, я все-таки скажу, что путь твой неправый. Наказание непременно постигнет тебя! Меня ты устранишь за то, что я говорю правду, но можешь ли ты устранить всех, кто проникает в твои замыслы? Прочие софты низвергнут тебя, ибо все, что ты делаешь, приносит вере отцов больше вреда, чем пользы!
- Довольно, придержи свой язык! - вскричал Шейх-уль-Ислам, бледный от гнева, при этих неожиданных словах, открывших ему, что в некоторых кругах его подчиненных распространились опасные для него идеи. - Ты достаточно доказал мне, что ты в здравом рассудке, что одна злоба, неверие и плутовство побуждают тебя играть роль сумасшедшего! Позвать сюда дервишей!
Ходжа поспешил выполнить приказание Мансура.
При виде вошедших дервишей лицо Ибама страшно изменилось, теперь только начинал он сознавать всю угрожавшую ему опасность.
- Схватить софта Ибама! - приказал Мансур-эфенди.
- Насилие, насилие! - кричал Ибам, в ужасе отступая назад. - Помогите! Меня хотят убить за то, что я сказал правду. Помогите, помогите!
Но скоро голос его смолк: один из дервишей набросил ему на голову шерстяной платок, а остальные связали ему руки и ноги веревками.
В несколько минут он был побежден и связан. Слабо доносились его крики через толстую ткань. Софт Ибам был бессилен в руках трех дервишей, тихо и безмолвно исполнявших каждое приказание, малейший знак Шейха-уль-Ислама.
- Отнесите его в карету и отвезите в развалины, - приказал Мансур-эфенди строгим тоном, - а там передайте его Тагиру, пусть он отведет его в тюрьму. Если же софт начнет буйствовать и продолжать притворяться помешанным, пусть тогда наденут на него смирительную рубашку. Ступайте и в точности исполните мое приказание!
Дервиши вынесли неспособного ни к какому сопротивлению Ибама из комнаты и спустились с лестницы.
Мансур-эфенди стоял наверху, Неджиб же светил дервишам.
Внизу дервиши усадили софта в карету и повезли его в развалины Кадри.
Там они развязали его и сняли с головы платок.
- Куда вы меня ведете? - кричал он, пристально озираясь кругом, когда дервиши втащили его в длинный темный, ужасный коридор, который вел в Чертоги Смерти.
Тут явился глухонемой старик с фонарем в руках.
Теперь Ибам знал, где он находится.
- Я погиб, все кончено! Аллах, спаси меня, Алла…
Крики несчастного замирали в толстых стенах ужасного дворца.
Дервиши привели его наверх, и старый Тагир, не слышавший ничего, запер нового арестанта в одну из камер, где его крики наконец смолкли.
VII. Могущество Кадри
Как мы уже знаем, Сирра, от изнеможения и голода лишившись чувств около развалин, была взята Шейхом-уль-Исламом, который воспользовался ею для своих целей. Но еще до этого события Сирра через старую Ганнифу разузнала, что Сади-бея нет в Константинополе, но что у него есть два друга и что один из них находится в Беглербеге. Она знала даже, что его зовут Гассаном.
Черный гном размышляла о том, должна ли она сама отправиться в летний дворец султана.
- Предоставь это мне, - говорила старая Ганнифа. - Ты права, Сирра, если кто и может спасти нашу бедную Рецию, так это тот знатный молодой офицер! Его ходатайство что-нибудь да значит! Ах, Аллах, Аллах! - горевала бывшая служанка. - Что будет с домом благородного и мудрого Альманзора? Он умер, его сын, его гордость, убит, его дочь, его радость, невинно томится в тюрьме. И всему этому виной не кто иной, как ужасная, мстительная Кадиджа! Она одна!
- Замолчи! - перебила Сирра своим нежным голосом старую Ганпифу. - Лучше посоветуемся, как нам освободить бедную Рецию теперь, когда ее Сади далеко отсюда! Я перепробовала все средства, но глухонемой сторож бдителен. Ночью пробовала я взять у него ключи и действовала ловко и осторожно: двумя пальцами своей единственной руки тронула я связку ключей, которую он придерживал рукой, но он тотчас же проснулся, и я должна была бежать!
- Поверь мне, будет лучше, если знатный господин, друг благородного Сади, вступится за бедную Рецию! Гассан-бей в Беглербеге, я это точно знаю!
- Постой! Лучше всего сделаем так! - воскликнула Сирра. - Я напишу несколько строк, а ты отнесешь записку во дворец и отдашь прислуге, это менее всего бросится в глаза!
- Ты всегда умеешь так умно придумать, - согласилась старая Ганнифа, очень довольная тем, что ей не надо было лично говорить с Гассаном.
Живо достала она у соседей перо и чернила и, качая головой, дивилась искусству, которое Сирра обнаруживала в письме. Старая Ганнифа, как и большинство турецкого народа, не умела написать ни одной буквы.
- Вот! - сказала Сирра, проворно написав несколько строк. - Прежде выходило лучше, когда у меня были еще обе руки, но Гассан-бей прочтет и это! Возьми и отнеси ему в Беглербег.
Старая Ганнифа в тот же вечер отправилась во дворец. Караульные внизу у ворот не хотели пропускать ее. К счастью, подошел камердинер принца Юссуфа и спросил, что ей надо. Только ему доверила она цель своего посещения.
Он сказал ей, что сейчас же передаст записку адъютанту принца, но, несмотря на это, в продолжение нескольких минут должен был выслушивать убедительные просьбы, увещевания и мольбы старухи. Наконец ему удалось отделаться от нее, и он поспешил с письмом во дворец. Ганнифа же отправилась обратно в Скутари.
Гассан-бей разговаривал с принцем в то время, когда камердинер на серебряном подносе подал ему письмо.
Вот что было в письме:
"Благородный Гассан-бей, друг храброго Сади-бея! Беспомощная Реция оставлена на произвол судьбы! Спаси жену твоего друга, Аллах наградит тебя за это! Она томится в заключении в развалинах Кадри. Избавь же ее от незаслуженных мук!"
- Что ты получил? - спросил его принц.
- Известие о бесследно исчезнувшей Реции, о которой я рассказывал вашему высочеству! - отвечал Гассан.
- Не можешь ли ты показать мне записку?
Гассан молча подал письмо принцу.
- Ты ведь говорил, что друг твой Сади-бей, избрал ее себе в жены? Бедняжка страдает? Она в заключении? Это скверно, Гассан, мы должны освободить ее, должны помочь ей, ведь Сади-бея нет здесь, и за нее некому вступиться!
- Участие вашего высочества весьма милостиво.
- Мы должны приложить все силы, чтобы освободить ее! Кто ненавидит и преследует жену твоего друга? Она заключена в развалинах Кадри? Я думал, там одни только дервиши!
- Я никогда не бывал там, принц! Знаю только, что там всегда Шейх-уль-Ислам держит совет с Гамидом-кади.
- Недавно сюда подъехала карета Гамида-кади, и я видел, как он вышел и отправился в кабинет моего отца.
- Если ваше высочество позволит мне, я воспользуюсь этим благоприятным случаем, чтобы хорошенько разузнать, действительно ли Реция, дочь Альманзора, находится в заключении.
- Не только позволяю тебе, но даже прошу сделать это в моем присутствии! - отвечал принц Юссуф, который, по-видимому, принимал близко к сердцу дело Реции и Сади, так как последний был другом Гассана. Он позвонил.
Вошел слуга.
- Просить Гамида-кади ко мне! - сказал Юссуф.
- Если бы это только имело хорошие последствия, принц!
- Чего же ты опасаешься?
- Надо быть осторожным, принц! Гамид-кади пользуется большим влиянием и, как слышно, он в тесной дружбе с Шейхом-уль-Исламом.
- Мне хочется только, чтобы ты узнал про Рецию! - отвечал принц.
- Боюсь, как бы ваше высочество не повредили себе этим, - сказал Гассан, - этот кади пользуется большим влиянием, и влияние это очень важно при исполнении тех планов, которые ваше высочество готовитесь претворить в будущем.
- Не думаешь ли ты, Гассан, что из-за этого я откажусь от своего желания вступиться за невинно страждущую? Ты никогда еще не говорил так со мною.
- Прошу прощения! Я думал только о будущем вашего высочества! Слова вашего высочества напомнили мне о другом - о моих обязательствах к другу! Но сюда идут!
- Посмотри, кто это?
- Гамид-кади! - сказал Гассан, отдергивая портьеру и видя перед собой знакомого нам старого седобородого советника Шейха-уль-Ислама. С почтительным поклоном он пропустил его в комнату.
- Ты звал меня, принц, - сказал кади почтительным, но не раболепным топом, обращаясь к Юссуфу. - Гамид-кади стоит перед тобой!
Принц Юссуф недоверчивым взглядом измерил сановника.
- Мой благородный Гассан-бей, - обратился он после небольшого молчания к своему адъютанту, - ты знаешь, что я хотел спросить, обратись же от моего имени к кади.
Хотя султан очень редко сам разговаривал с удостоенными аудиенции сановниками, а большей частью поручал присутствующему визирю вести разговор, сам же был только наблюдателем и слушателем, однако попытка принца поступить таким же образом, казалось, произвела неприятное впечатление на Гамида-кади. Он счел себя оскорбленным, даже изменился в лице, однако овладел собой. Глаза Гассана следили за всем. Он жалел о такой опрометчивости принца, но это продолжалось только одну минуту! При первых же словах кади сожаление уступило место крайнему негодованию.
- Так меня призвали сюда для того, чтобы отвечать на вопросы офицера, принц? - не мог удержаться, чтобы не сказать, Гамид-кади.
- Да, для того, чтобы отвечать на вопросы, мудрый кади, - начал Гассан, - однако не забывай, что вопросы часто бывают большой важности! Мы получили известие, что в развалинах Кадри томится в заключении девушка, дочь толкователя Корана Альманзора, так ли это?
- Хоть я и не обязан, да и не вправе давать объяснения в подобных обстоятельствах, все же я отвечу в форме вопроса! Разве ваше высочество намерены уже обзавестись гаремом, что отыскиваете одалисок?
- Вопрос этот заставляет меня переменить тон, - сказал Гассан холодно и выразительно, - мне дано поручение требовать ответа на мой вопрос о дочери Альманзора, в противном случае я вынужден буду подать жалобу его величество султану!
- Это должно оставаться тайной для всех! Дела Кадри не подлежат общественному суду, - отвечал Гамид-кади с виду учтиво, но надменным тоном. - Что делается там, скрыто и часто непостижимо для остального мира!
- Так ты оставляешь без ответа вопрос о заключенной? - спросил Гассан.
- Ты упомянул недавно о его величестве султане! Только в крайних случаях уполномочен я давать объяснения!
- Скажи кади, что он должен дать объяснения и непременно даст их! - сказал принц своему адъютанту. - Затем сейчас же отправляйся в покои моего светлейшего отца и доложи флигель-адъютанту, что ты должен от моего имени просить аудиенции у его величества.
С этими словами принц отвернулся от кади и в сильном неудовольствии вышел из комнаты.
Гамид был бледен и дрожал от волнения, когда оставлял покои принца. Между Юссуфом и партией Мансура-эфенди и Гамида-кади произошел разрыв, и Гассан имел основания опасаться последствий этого разговора для принца.