IX
Светильник
1
Вернувшись домой, Орленев улегся в постель, но не мог заснуть.
Как ни старался он успокоить себя, что все обойдется хорошо, он чувствовал недовольство собой из-за того, что приехал сегодня к француженке и, главное, оставался у нее так долго, что его застал там офицер, явившийся для обыска.
Было очень неприятно, что его застали там. И ведь офицер записал его фамилию к себе в книжечку. Орленев видел это и помнил.
Вообще все воспоминание о сегодняшнем вечере щемило ему сердце.
"И как хорошо до сих пор все шло! - думал он, ворочаясь с боку на бок - Как хорошо… и вдруг теперь!"
Ему уже казалось, что из-за этой неприятной истории вся карьера его испорчена. И зачем он поддался на приглашение, зачем просто не разорвал и не бросил этой несчастной записки?
Впрочем, записка была обстоятельством, которое нужно было обдумать.
Сама ли Маргарита написала и потом лгала отнекиваясь, или это была чья-нибудь посторонняя мистификация? В последнем случае было интересно - кто же и с какой целью мог прислать ему подложную записку?
Сергей Александрович сейчас же, вернувшись домой, нашел ее у себя на бюро (дорогой он боялся, не бросил ли он ее), и теперь она лежала у него на столике, возле кровати.
Он перечел ее несколько раз.
Записка по стилю совсем подходила к тому, что могла написать такая француженка, как Маргарита. Почерка ее он не знал, но рука была несомненно женская. Бумага - тонкая, синяя, с золотым обрезом - сильно пахла мускусом. У Маргариты могла быть такая бумага, и пахнуть мускусом она должна была несомненно, потому что у нее все пахло мускусом.
Орленев жалел, что не попросил ее показать, на какой бумаге она обыкновенно пишет записки и какой у нее почерк.
"Да чего же я думаю? - вдруг сообразил он. - Конечно это она сама написала записку. Кто же посторонний мог знать, что мы знакомы и что она звала меня к себе? Я, кажется, никому не рассказывал о нашей встрече!"
Он постарался самым добросовестным образом припомнить, не проболтался ли он при ком-нибудь о своем знакомстве с Маргаритой, и после долгих усилий памяти убедился, что никто не мог знать об этом.
Значит, записку писала Маргарита и разыграла комедию просто так себе, потому что это пришло ей в голову, а раз она солгала, что не писала записки, значит, и все остальное была комедия!
Орленев потушил свечу и улегся поудобнее, воображая, что обдумал все, что ему нужно было обдумать, и решил все, что ему нужно было решить, и что теперь для него несомненно, что эта француженка - хитрая и ловкая авантюристка, и больше ничего! Жалеть ее нечего.
"А Гирли?" - вдруг вспомнил он.
То, что Гирли оказался лицом, имевшим доступ и некоторое значение у Потемкина, нисколько не было удивительно. Это казалось очень похоже на князя Таврического. Светлейший всегда выискивал во всех слоях общества хороших людей и дружил с ними.
До сих пор сам Орленев от старика музыканта видел и слышал одно только хорошее. А вместе с тем, чем больше он узнавал его, тем более убеждался, что полоумие Гирли только кажущееся.
Все, что рассказывала про него Маргарита, была не ложь. Сама она это выдумать не могла.
Но в таком случае каким же образом этот старик, по-видимому хорошо знавший человеческое сердце, искушенный опытом жизни, мог быть обманут француженкой и относиться к ней хорошо?
Так одна за другой цеплялись мысли у Орленева, и напрасно силился он разогнать их. Они не шли прочь и сами гнали от него сон, заставляя лежать с открытыми глазами, бессознательно вглядывавшимися в темноту, царившую в комнате благодаря опущенным шторам.
Вдруг он в этой окружавшей его темноте расслышал шорох, потом какое-то движение.
Шорох шел со стороны, противоположной изголовью его кровати, оттуда, где прежде стоял шкаф. Последний он сам отодвинул, чтобы тот не заслонял вделанной дядей в стену доски с выжженным изображением.
Орленев насторожил уши. Он ясно расслышал, как щелкнул замок, и увидел, что в том месте, где была доска, показался слабый свет. Ясно было, что доска отворилась и пропустила человека, закрытого плащом, под которым он нес лампу. В руках у него была трость.
Орленев притаил дыхание, однако сейчас же по фигуре человека узнал в нем Гирли.
2
- Вы не спите? - спросил старик, раскрывая плащ и ставя лампу на стол.
Этот простой вопрос, произнесенный самым обыкновенным образом, почти сразу уничтожил впечатление странности его появления.
- Надеюсь, вы не испугались, как какая-нибудь нервная женщина, моего прихода? - сказал он, подходя к лежавшему с широко открытыми глазами Орленеву.
Сергей Александрович не испугался. Он только удивился и поспешил выразить это удивление словами:
- Откуда вы и как попали сюда?
Гирли улыбнулся.
- Ну, не будем волноваться из-за пустяков! - тихо сказал он и сел на постель к Орленеву. - Конечно я попал сюда самым естественным, хотя, может быть, и не совсем обыкновенным путем. К этой двери, - он показал на отворенную в стене доску с изображением, - ведет лестница из подвального этажа этого дома.
- Как же вы попали сюда в подвальный этаж?
- Очень просто: я живу там.
Орленев привстал на постели.
- Вы живете у меня в доме?
- То есть в бывшем доме вашего дяди. Да! Что же вас поражает в этом?
- Я не знал этого до сих пор.
- Кому было нужно обращать ваше внимание на то, что где-то у вас в подвальном этаже живет полоумный музыкант? И потом ко мне привыкли здесь. Меня привыкли считать здесь, при доме, как кошку или обжившуюся собаку. Разве вы знаете всех кошек у вас в доме?
- Значит, вы живете давно… и при дяде еще…
- Да, и при дяде!
- Так эта лестница… - начал было Орленев, указывая на отворенную дверь…
- Служила для того, чтобы мы сносились с ним, когда было нужно. Ну, кажется, довольно теперь расспросов, как я попал сюда. Теперь спрашивайте, зачем я здесь!
- Погодите, Гирли! У меня есть еще много вопросов к вам… Погодите, теперь я знаю, почему вы тогда, при первой нашей встрече, довели меня прямо до дома. Тогда это удивило меня… Да, еще вот что! Это вы говорили обо мне Потемкину, я знаю, это я сообразил…
- По словам Маргариты? - вставил старик.
- Вы и это знаете? Знаете, что я был у нее?
- Вы, кажется, во всем хотите видеть сверхъестественное или, по крайней мере, чудесное, - возразил Гирли. - Ну да, я знаю, потому что мне только что рассказал ваш кучер, что вы были сегодня вечером на Морской.
Орленев, с тех пор как стал адъютантом, завел своих лошадей.
- Когда же кучер успел рассказать вам?
- За ужином. Мы ужинали с ним.
- Вы ужинаете с моими людьми? - невольно вырвалось у Орленева. - Знаете, Гирли, я не допущу этого больше. Отныне вы перейдете сюда, ко мне, и мы будем жить вместе.
Старик снова улыбнулся и, покачав головой, произнес:
- Если бы Гирли захотел, он мог бы жить в дворцовых палатах и есть так, как вы едите только изредка. Но не в этом дело. Оставьте меня жить по-своему! Что было сегодня у Маргариты?
- Постойте! - перебил его Орленев. - Еще один вопрос. При нашем расставании в последний раз у церкви вы сказали… вы напомнили мне…
Гирли смотрел на него большими, ласковыми, как бы глядевшими в самую душу его глазами.
- Вы напомнили мне о Лондоне, - договорил Орленев.
- Ну так что ж?
- Откуда вы могли узнать это?
- Я хотел просто испробовать вас.
- То есть как испробовать?
- Так, - узнать, помните ли вы впечатление этой встречи.
- Но откуда вы знаете о ней?
- Вы писали об этом вашему дяде.
Боже, как просто, как глупо просто было это!
Орленев теперь только вспомнил, что действительно под свежим впечатлением происшедшего с ним написал все дяде. Потом он забыл об этом письме.
Это простое объяснение загадки, мучившей его все последнее время, было и досадно, и как будто обидно ему.
- А вы, значит, помните о ней? - спросил Гирли. Орленев, не ответив на этот вопрос, произнес:
- Вы хотели знать, что было у этой авантюристки?
- Вы называете так Маргариту? - удивился Гирли.
- Конечно. Я попал у нее в неприятную историю. Я получил записку от нее, вот эта записка, она зовет меня к себе… Потом она отказалась от всего, говорила, что никакой записки не писала. Это меня окончательно расхолодило относительно ее…
И Орленев подробно, со всеми мелочами, стал рассказывать о своем знакомстве с Маргаритой и обо всем, чему он был свидетелем сегодня вечером.
3
Гирли долго слушал, изредка покачивая головой.
- Ах, она бедная, бедная! - проговорил он наконец.
Этого никак не ожидал Орленев. Он все время рассказывал и думал, что старик пришел к нему из участия лично и поэтому в своем рассказе больше напирал на обстоятельства, относившиеся к нему, а вышло совсем наоборот.
Гирли думал о Маргарите?
- Знаете, отчего это произошло? - спросил старик. - От излишней болтливости и неосторожности. Вот вам урок. Помните, ради Бога помните, что осторожность - броня мудрых. Она необходима в ничтожнейших поступках наших. Ничто не проходит бесследно и ничто не безразлично. Маленький камушек может разбить все предначертания человека, уронить его власть. Хорошо сказанное слово - серебро, но молчание - золото. Вы говорите, что Маргарита солгала вам относительно записки и вы разуверились в ней. Давайте разберем все дело. Где эта записка?
Орленев подал со стола лежавшую у него как бы наготове записку.
Старик внимательно оглядел бумагу и прочел текст.
- Почерк ее, нет сомнения, - сказал он.
- Вот видите! - сказал Сергей Александрович.
Гирли повернул бумагу той стороной, где была печать и был написан адрес, потом посмотрел записку на свет и, не отнимая от лампы, повернул к Орленеву.
- А теперь вы видите? - спросил он в свою очередь.
На тех местах, где был написан адрес, бумага была подчищена и сквозила ясно. Нельзя было сомневаться, что адрес был выскоблен и написан вторично по выскобленному.
Когда внимательно прочитали и рассмотрели адрес, он оказался довольно грубой подделкой под руку Маргариты. Очевидно записка, не имевшая ни даты, ни обращения, была написана кому-нибудь другому и ей воспользовались для того, чтобы послать ее к Орленеву, изменив только адрес и запечатав первой попавшейся печатью, которая не могла играть роли.
- Но кому же нужно было посылать мне ее записку? - недоумевал Сергей Александрович.
- Вероятно тому, кто желал, чтобы вас застали у Маргариты в то время, когда у нее будет происходить обыск.
- Зачем?
- Чтобы во всяком случае скомпрометировать вас, хотя бы в глазах Потемкина. Рассчитывали, что вероятно ему будет неприятно, что вы были там, а может быть, и хуже…
- Хуже?
- Погодите! Не будем торопиться… Очевидно, значит, записка прислана кем-нибудь…
- Кто хотел сделать неприятность.
- В этом нет сомнения. Нет, кем-нибудь, кто знал, что у Маргариты будет сегодня обыск.
- Но как же он мог узнать, что мы знакомы?
- Ну, это пустяки! Если вы никому не рассказывали о своей встрече с ней, то она могла рассказать об этом, и не одному, а вероятно нескольким. Даже наверно рассказала. Это дошло до того, кто воспользовался рассказом и прислал вам записку: авось вы придете к ней.
- Так вы думаете, что вся эта история устроена для того, чтобы сделать мне неприятность? Но у меня нет в Петербурге никого… Вот старик Зубов разве? - вспомнил Орленев.
- Его одного вполне достаточно, - согласился Гирли. - Но вас он захватил попутно, так, не наверное, авось и вы попадетесь. Главное же ему важен был обыск у Маргариты. Он и против нее, разумеется, имеет теперь злобу.
- Да, за то, что она выгнала его.
- Конечно.
- Что же у нее могли найти?
- Книги и журналы.
- Книги? - Орленев вспомнил, что Маргарита говорила ему о полученных ею книгах и журналах, которые она разбирала пред его приходом, и сказал: - Знаете что, Гирли? Вы наверно убеждены, что эта Маргарита не может быть замешана ни в какой серьезной истории?
- Совершенно уверен, - ответил Гирли.
- Ну, тогда, значит, и никакой опасности ей не может предстоять. Если на нее и сделал донос хотя бы тот же старик Зубов, то что же могут найти у нее серьезного? Книги и журналы - это еще не такая беда.
- Нет, беда, - сказал Гирли, - и гораздо серьезнее, чем вы можете даже предполагать. Ящик с книгами привезен ей кем-то из французского посольства, недавно вернувшимся из Франции. В числе этих книг наверное много самых интересных, то есть памфлетов и всяких статей против правительства. Вы ведь знаете, что теперь делается во Франции?
- Знаю. Один клуб якобинцев чего стоит!
- Ну вот! Так Маргарите эти книги привезли так, ради редкости и скандала, а теперь это послужит для ее обвинения.
- Но, если она получила их законным путем, она прямо может сказать, кто привез ей этот ящик.
- Этого она никогда не сделает, потому что навлечет страшные неприятности на все посольство.
- Как? Она не сделает этого даже в том случае, когда это будет единственным выходом для нее?
- Вы не знаете Маргариты. Она не выдаст никого и ни за что. Проболтаться так вот в разговоре - это она может, но выдать другого, чтобы оправдать себя, этого ни за что она не сделает!
- Так что же ожидает ее по-вашему?
- Высылка из Петербурга.
- Как? За то, что у нее нашли французские из дания?
- Да. Из нее сделают тайную распространительницу этих изданий, может быть, выставят ее агентом революционных кружков. Почем я знаю? Впрочем, в России зовут это только вольтерианством. Но дело не в названии… И ей от этого не будет легче.
Они замолчали,
- Однако вышлют ее, - заговорил Орленев успокоительно, - конечно лишь в самом крайнем случае. Ведь это самое худшее, что могут сделать, а для нее это не большая беда. Ну, она уедет…
- А имение, подаренное ей светлейшим под видом продажи? Если она уедет, то что ожидает ее затем? Опять та же жизнь, к которой она привыкла и от которой едва-едва могла освободиться… Да, теперь мне все более чем ясно. Все это устроено не кем иным, как Зубовым. Он знал о получении книг Маргаритой, знал об имении, и это имение было нож острый для него. И вот он сделал донос, чтобы лишить ее всего. Расчет довольно верный. И в вас притянул к этой истории. Вышло, что вы знакомы с подозрительными личностями вроде француженки, которая старалась и его-де завлечь, но он донес на нее, а вы вот попались у нее в самый день обыска, приехали вы из-за границы - значит, Бог весть каких идей нахватались там… Вот вам все дело, как оно есть! - заключил Гирли.
- Что же делать теперь? - спросил Орленев.
- Принимать относительное зло как средство к достижению добра, но самому не желать никогда и не делать зла! - проговорил Гирли и, поднявшись и взяв лампу, направился к двери.
- Куда же вы? - остановил его Сергей Александрович.
- Может быть, еще сегодня я успею застать кого-нибудь, от кого разузнаю об этом деле.
- А как же я-то? - спросил все-таки Орленев.
- Вас я об одном прошу - не выходите завтра никуда.
- А я хотел ехать к светлейшему.
- Его нет в Петербурге.
- Где же он?
- Сегодня уехал в Царское Село.
- Как же мне никто не сказал об этом? Как же мое дежурство?
- Ваше дежурство будет по-прежнему в Таврическом дворце. Насколько я знаю, там продолжают дежурить. А двор теперь переехал в Царское Село.
- Как все это неприятно! - сказал Орленев. - И как все шло хорошо до сих пор!
- Об одном прошу, - повторил Гирли, - дайте мне обещание никуда не выходить завтра и оставаться дома весь день. Вечером я приду к вам и сообщу все, что узнаю.
- Вы этого требуете? Вы думаете, так лучше будет?
- Да, я этого требую и так будет лучше. Поверьте мне!
Сергей Александрович обещал.
X
Сфинкс
1
На другой день Орленев проснулся поздно. В голове его стоял точно туман какой-то. Он долго соображал, стараясь припомнить, было ли все, что вспоминалось ему, наяву или во сне. Неужели и вправду через эту вделанную в стену доску приходил к нему Гирли? Как-то не верилось в это. Но ведь невероятного тут не было ничего; отчего ж ему было и не прийти, если он жил внизу?
- Что, у нас живет в подвале иностранный музыкант, полоумный, кажется? - спросил Орленев подававшего ему умываться слугу.
- Живет, - ответил тот, - еще при покойном барине поселился и так и живет.
"Значит, все это не сон был!" - подумал Орленев и спросил:
- Ну, что ж он?
- Да ничего-с. Живет себе. Он смирный.
- А как же он с вами разговаривает? По-русски?
- Известно, иностранец. Трудно ему, а разговаривает. Вот лечит тоже. Он простой и обходительный. Даром, что с барами возится. Иногда его такие кареты привозят, что просто страсть.
- Куда привозят? Сюда, домой?
- Да-с, к нам. Только со стороны сада всегда. К нему оттуда ход.
- То-то я его на дворе не видел.
- Так было положено от старого барина. Да и каморка у него махонькая - в подвале-то, а ход оттуда, со стороны сада. И ключ у него.
- Ну, а к нему приходит кто?
- Может, и приходит, да как нам знать? Мы никогда не видали… Должно быть, никто не ходит.
Итак, это был не сон. Гирли жил внизу.
Орленев сдержал данное ему вчера обещание и не пошел никуда.
Просидев целый день дома, он потом рад был, что не выходил. Встреть он старика Зубова, - а встретить его он постарался бы непременно, - он не удержался бы от какой-нибудь выходки, способной усложнить положение; такая злоба кипела у него против этого человека.
Но, оставаясь один, у себя, он, напротив, мало-помалу стал успокаиваться.
Есть в жизни человека такие моменты, когда душа, Бог ведает в силу каких причин, в тиши становится вдруг так далека земных волнений и побуждений, что, ощущая полный покой равновесия, заставляет человека забыть его преходящие радости и мимолетное здешнее горе, забыть волнующие его страхи, надежды, самолюбивые мечты, сожаления и страдания.
Такой момент просветления именно напал на Орленева после дня, проведенного им безвыходно дома. Ему было хорошо, и он ждал обещанного появления Гирли терпеливо, прислушиваясь к внутреннему, охватившему все его существо покою.
Редко с ним это бывало, но он замечал, что это состояние есть именно то, что люди называют предчувствием, и предчувствием чего-то хорошего. Странно! Что могло вдруг случиться для него хорошее, когда, напротив, обстоятельства сложились вовсе не в его пользу?
Сегодня он ждал Гирли и не ложился в постель. Он сидел с книгой в руках, но не читал ее, а держал в опущенной через локотник кресла руке и прислушивался, нет ли шагов или шороха за заветной потайной дверью, секрет которой открылся ему вчера. Он боялся пропустить появление Гирли и как раз пропустил его: старик вошел так, что его почти не было слышно, а в ту минуту Орленев смотрел в другую сторону.
- Наконец-то! - сказал он, оборачиваясь и увидев Гирли. - Ну что? Узнали что-нибудь?