* * *
На следующий день царевич явился к де Шеперу в сопровождении дядьки Никифора Вяземского.
Мастер был предуведомлен о царской воле и встретил высокого посетителя у ворот дома.
Среднего роста, юркий, с острыми усиками, с небольшой бородкой клинышком, де Шепер беспрестанно кланялся, расточал комплименты.
Склонясь чуть не до земли, мастер помог царевичу выйти из кареты и, подхватив его под руку, повел через двор в мастерскую.
- Царская милость наполняет мою душу необычайной радостью, - болтал француз, сияя улыбкой. - Обучать токарному искусству наследника великой державы Российской - великая честь для меня, скромного мастера…
- Вишь разливается, треклятый, как курский соловей! - ворчал Вяземский, который не понял из сладких речей де Шепера ни слова: мастер говорил по-французски.
Де Шепер распахнул дверь, пропустил посетителей. Вяземский грузно уселся на табуретку у входа, а царевич прошел в глубь мастерской.
У токарного станка работал высокий паренек с худощавым приятным лицом и умными серыми глазами. При входе гостей он обернулся, низко поклонился и продолжал прерванную работу. Его сильные жилистые руки ловко управлялись с резцом; рукава полотняной рубашки были засучены до локтя, а грудь облегал аккуратный холщовый фартук, спускавшийся ниже колен.
- Это кто у тебя? - бесцеремонно показал на юношу царевич Алексей.
Француз так изогнулся, точно спина у него была резиновая.
- Это молодой ученик, Жорж Марр-коф! - по-французски выговорил он имя и фамилию Маркова. - Изучает у меня токарное искусство по приказу его величества.
"Батюшкин любимец!" - пронеслась мысль в голове Алексея.
На лице царевича появилось упрямое и обиженное выражение, как всегда, когда он думал об отце.
Егор стоял у станка взволнованный. Он не раз видал издали царевича Алексея и теперь узнал его с первого взгляда. Мысль работать в одной мастерской вместе с наследником престола не радовала Егора: он был робок и в присутствии высоких особ терялся. Но делать нечего - такова царская воля.
Людвик начал знакомить царевича со станком.
- Токарное дело - трудное искусство, ваше царское высочество, - говорил он. - Вы берете резец, прикладываете к вертящейся болванке… Глазомер, твердость руки, абсолютная точность! Ваша рука задрожала - резец скользнул вбок… Трах! Вещь испорчена! - Француз широко развел руками, словно показывая размеры несчастья, потом покорно сложил их вместе, вздохнул. - Все надо начинать сначала. Годы, годы выучки…
- Послушай, господин де Шепер, - холодно перебил его царевич, - объясни мне, буду ли я лучшим правителем государства, ежели научусь обтачивать деревяшки?
Людвик де Шепер сконфузился:
- Ваше высочество! Токарным искусством занимаются многие владетельные особы для своего удовольствия… Вас же оно, полагаю, может научить… терпению.
Алексей сердито нахмурился. Лицо его вдруг стало похожим на лицо разгневанного Петра.
- Довольно рассуждать, господин де Шепер! Батюшка приказал мне учиться, так изволь меня учить!
- Вам надо фартук, ваше высочество: вы запачкаете наряд…
Мастер недолго думая снял фартук с Егора, который ростом был чуть повыше Алексея, и надел его поверх кафтана царевича. Алексей с брезгливым видом подошел к станку.
Урок начался.
Глава XVIII
ТОКАРНЫЙ СТАНОК ЕГОРА МАРКОВА
Прошло два месяца. Царевич регулярно брал уроки у де Шепера. Он уже выполнял разные нехитрые работы на токарном станке, но ему не хватало терпения и настойчивости. Иной раз работа подходила к концу, но царевичу наскучивало напряженное внимание. Он переставал следить за резцом, пускал его наудачу…
Ж-жиг! Резец отлетал с треском, на вещи получалась глубокая царапина с рваными краями.
- Не хочу больше работать! - капризно кричал царевич, топая ногой. - Дурацкое занятие! Едем домой, Кондратьич!
- Едем, Алешенька, едем! - отзывался обрадованный Вяземский.
Царевич сбрасывал фартук, выходил из мастерской. Де Шепер провожал его почтительными поклонами, пряча под усами насмешливую улыбку.
Возвратившись в мастерскую, француз принимал вид деловой и строгий и кивком головы указывал Егору на испорченную вещь:
- Жорж! Поправь работу, доведи дело до конца!
Егор подбирал нужные резцы, присматривался, начинал исправлять ошибки царевича. Через несколько часов работы из его рук выходила изящная вещичка.
- Изрядно! - говорил француз. - Положи на ту полку, где хранятся изделия его высочества.
Когда Алексей являлся на следующий раз, француз никогда не упускал случая показать царевичу его "достижения".
- Ваше высочество оказывает себя мастером тонким и изящным! - восклицал он, изгибаясь в поклонах. - Последняя вещь вашего высочества заслуживает удивления!
- Помнится, я не вполне ее закончил, - немного краснея, говорил царевич.
- О, сущие пустяки! Несколько ударов резца, незначительная отделка подмастерья… Сие не стоит упоминания!
И вещь входила в число работ Алексея.
Людвик де Шепер письменно доносил царю:
"Его высочество государь царевич многократно в доме моем был и зело уже изрядно точить изволит, и, кажется, что он великую охоту к сему имеет".
Напрасно приукрашивал де Шепер успехи Алексея и его "охоту" к токарному искусству. Через несколько месяцев посещения царевича Алексея сделались реже и наконец прекратились. Егор Марков был этому очень рад.
* * *
Однажды Егор забыл в мастерской учебник и вернулся после того, как де Шепер отпустил его в школу. Дверь была отворена. Марков вошел тихо и увидел, что мастер Людвик, разложив на столе какую-то большую книгу, внимательно ее разглядывает.
Егор заинтересовался. Что это за книга, которой он никогда не видел у мастера? Он на цыпочках подошел поближе, стал за спиной де Шепера и замер от восторга: он увидел изображения диковинных токарных станков.
- Вот так станочки!.. - чуть слышно прошептал Егор.
Этот восхищенный шепот донесся до ушей француза, и тот мгновенно обернулся. Его лицо побагровело от гнева:
- Как ты смел подсматривать?! - закричал он, быстро захлопнув книгу.
- Я совсем не подсматриваю… Я за "Арифметикой"! - возразил Егор.
- Бери и уходи, - приказал мастер.
Но Егор уже осмелел:
- Какая это книга?
- Много будешь знать! - рявкнул де Шепер и, взяв Егора за плечо, вытолкал из мастерской.
Егор отправился в Навигацкую школу обескураженный. Даже во время занятий чудесная книга не выходила у него из головы.
"Боится мастер Людвик, - думал Егор, - ежели я ту книгу пойму, больше его знать буду… А им, иноземным людям, в том выгоды нет. Ведь им сейчас и почет, и уважение, и первые места. Хоть бы сказал, как книга называется… Пойду к Леонтию Филипповичу, спрошу".
Но и Магницкий не мог разрешить недоумения Егора. Правда, в школе нашлось руководство по токарному делу. Учитель показал его Маркову:
- Эта?
Егор жадно бросился к книге, перелистал ее.
- Нет, - со вздохом сказал он. - Та размером больше, и нарисовано не в пример явственнее.
Но и эту книгу Егору жаль было выпустить из рук. Леонтий Филиппович добродушно рассмеялся:
- Домой сей редкостный труд не получишь, а здесь смотри.
Обрадованный Егор укрылся в задней комнатке и стал внимательно разглядывать чертежи.
Он жадно занимался этим неделю, а потом возвратил книгу Магницкому. Она не дала ему почти ничего нового: конструкции станков, представленных в ней, Егор знал. Такие станки стояли в мастерской де Шепера. Чертежи были малопонятные и расположенные в беспорядке: не поймешь, что к чему.
Мысли Егора снова обратились к таинственной книге, которую он видел у мастера Людвика. То была действительно книга! Егор не раз видел ее во сне и просыпался разочарованный.
Книга надолго отбила у него охоту к работе, аппетит и сон. Наконец парень принял смелое решение.
"Неужели сам не додумаюсь станочек построить, какие в книге нарисованы? - рассуждал Егор. - Их ведь тоже люди выдумывали".
Отработав положенные часы у де Шепера, он шел в школу, из школы шагал домой, а в воображении его рисовались разные усовершенствования, какие можно было внести в новый, задуманный станок. Неоспоримо представлялось ему, что станина должна быть массивнее, устойчивее, что одну из бабок, между которыми зажимается обрабатываемое изделие, надо сделать подвижной, установить как бы на салазках: это даст возможность обтачивать болванки разной длины. Рука токаря уставала оттого, что приходилось держать резцы на весу; значит, надо приспособить к станку подручник, на который могли бы опираться токарные долота. Работник станет меньше тратить усилий, да и резец увереннее будет держаться там, куда его приставишь.
Шаг за шагом начал создавать Егор Марков детали своего будущего станка. Конечно, не так-то легко и просто все давалось. Были ошибочные мысли, создавались такие конструкции, которые после испытания оказывались негодными. Егор, однако, не падал духом. Мать удивлялась упорству парня, но напрасно уговаривала его отдохнуть, развлечься.
Долго-долго светилось по ночам амбарное окошко, стук молотка и визг пилы по железу беспокоили сон соседей.
Все-таки Егор был уже не так неопытен, как в то время, когда делал первый станок, и дело у него шло лучше.
Через несколько месяцев неустанного труда станок был закончен. Перед ним стояли Егор Марков и Иван Ракитин. Глаза Егора сияли радостью, Иван почтительно смотрел на друга.
- Слышь, Егорка, - прервал он молчание, - хошь, я тебе на этот станок покупателей найду? Ей-бо, за него полета отвалят.
- Не для того я делал, чтобы продавать, - сухо ответил Егор.
- Тогда знаешь что? - оживленно заговорил Иван. - Ты от него уйди, от немчина своего. Ну его к ляду! Свою мастерскую открывай! Чем ты не токарь! Будешь работать, изделия продавать…
- Не дело говоришь, Ваня, - медленно ответил Егор. - Мне еще много учиться надо. Какой из меня мастер?
- Эх, жаль! Нажил бы деньгу!..
- Какой-то ты не такой становишься, Ваня, - с сожалением заметил Егор. - Всё деньги у тебя на уме.
- Думка есть в люди выбиться. Видал, как тятька работает: за мое время три раза на табуретке кожу просидел. А чего нажил?
- Я тебе, конечно, не указчик, у каждого своя голова на плечах. Поступай как знаешь.
Приятели расстались холодно. Впрочем, размолвка на другой день была забыта.
С тех пор Егор часто стоял по ночам у своего нового станка. Но работал он не на заказ, а вытачивал разные приспособления к этому же станку; часто обрабатывал он деревянные бол-ванки, стараясь развить верность руки и глаза.
Глава XIX
В ДОРОГЕ
Илья Марков и Акинфий Куликов шли по крутому берегу Волги.
Был вечер. Солнце било в глаза путникам, заливало густым багрянцем чуть взволнованную поверхность реки.
Среди алых вод резко рисовался большой парус, бежавший против течения.
Вправо от тропинки до горизонта уходила ковыльная степь, не знавшая косы. Ветерок гнал по ее поверхности мягкие длинные волны.
Почти четыре года прошло с тех пор, как Илья и Акинфий расстались у большой дороги с Ванюшей Ракитиным. Илья Марков сильно изменился за это время - еще больше раздался в плечах, возмужал, черты лица огрубели, горькая складка перерезала лоб.
И духовно стал другим за эти годы Илья. На многое раскрыл ему глаза Акинфий. Заменив парню отца, он учил Илью уму-разуму, вносил в его сердце лютую ненависть к боярам и помещикам, любовь к простому народу.
Много исходили два друга дорог, не раз спасались от царских сыщиков и целовальников, по неделям отсиживались в лесах и болотах, сходились и расходились с такими же, как они, беглецами. Но ни в селах, ни в городах не нашли они вольного убежища, где можно было бы свободно жить простого звания человеку.
- Вот, Илюша, идем мы с тобой в Астрахань, - задумчиво сказал Акинфий. - Найдем ли там доброе?
- Правду, батя, найдем! - горячо отозвался Илья. - Найдем правду! Не может того быть, чтоб и там народ покорно спину под кнут подставлял… Эх, батя! Кипит у меня сердце, как припомню, что мы с тобой видели. Когда из Питербурха побегли, мнилось, хуже нашего житья на свете нет! Ан выходит, мы еще панами жили! Помнишь деревню Тарасовку? Избенки насовсем развалились, в стенах дыры - кулак просунь. Ребятенки нагие на печке скорчились, ветошью прикрылись. А тут целовальник: "Подавай подымный сбор! Не то печь сокрушу!" И уж лом занес… Как подумаю, что на Руси творится, гнев одолевает, сам не свой! Села пусты, города пусты… В Веневе мы в кинутой избе спрятались - много ли за день по улице народу прошло?
- Кажись, два или три человека.
- Два ли, три ли - все едино! Нет, верно ты говоришь, батя, всем народом надо вставать супротив бояр да царских чиновников, покуда они народ до корня не извели… Только так и свободу себе добудем.
Акинфий поправил дорожную суму, поддернул армяк. Ружья уже не было у путников, стащил на ночлеге случайный попутчик.
- Народ, Илюша, никаким лиходеям не извести. Народ - великая сила!..
На повороте тропы путники неожиданно наткнулись на такого же странника, как они сами. Это был молодой мужик среднего роста, с худым смуглым лицом и черными, глубоко впавшими глазами. Он сидел на траве, переобувая лапти. Рядом лежала котомка.
Илья и Акинфий приостановились. Незнакомец вскочил. Но, присмотревшись к прохожим, снова опустился на траву.
- Здорово, добрые люди! - низким, звучным голосом сказал он. - Далеко ли путь держите?
- К морю, - ответил Акинфий.
- О, так нам по дороге!
Мужик закончил возню с лаптем и зашагал рядом с Ильей и Акинфием.
- Зовут меня Степаном, а по прозвищу Москвитиным, - словоохотливо рассказывал о себе незнакомец, - потому родом я московский, стрелецкий сын.
- Бунтовал? - порывисто спросил Илья.
- Было дело. А потом скрывался у боярина Федора Лопухина.
- Неужто сам Федор тебя приютил? - удивился Акинфий.
- Да он и не ведал ничего. Дворня его мне помогла.
- Это другой разговор. Знаю я Лопухиных - подлый род. Хотя… хотя и другие не лучше!
- Вот потому-то и приспело время народ подымать на бояр да на дворян!
Голос Степана зазвучал горячо, взволнованно. Он остановился, глянул на травянистую благоухающую степь и розовеющую в лучах заката Волгу.
- А ты не боишься, парень, что мы твои воровские речи перенесем начальству? - лукаво улыбнулся Акинфий.
- Видать птицу по полету! - Степан беспечно захохотал. - Я так мыслю: вы мне пособниками будете!
- Верно мыслишь, - подтвердил Илья.
Парень рассказал новому знакомцу о себе и об Акинфий. Степан одобрительно кивал головой.
Путники спустились под яр, разыскали на берегу Волги удобное место для ночлега, собрали плавнику на костер. Илья вытащил из котомки лесу с крючком, направил снасть и через полчаса принес к костру трех огромных сазанов.
Степан уважительно сказал:
- Вижу я, вы люди бывалые!
* * *
Уха булькала в котле, брызгала через край и испускала аппетитный запах. В камышах левого берега глухо и надрывно ревела выпь. Чайки проносились над рекой. Новые друзья разговаривали.
- Есть у меня в суме подметные грамоты, - признался Степан. - И в тех грамотах писано, что Москвою завладели четыре столбовых боярина, а хотят царство разделить начетверо. И от того будет народу нашему конечная гибель и разорение. При одном царе спасенья нет, а при четырех - живой в гроб ложись! И слыхал я еще на дворе у Лопухиных, что и государь у нас не природный русский. Истинного государя в Стекольном городе заточили, а замест его басурмана прислали, ликом схожего… Лопухины - царская родня, такие словеса даром пущать не станут.
- Не станут! - зло усмехнулся Акинфий. - Они отца родного из-за выгоды продадут. Покудова я в Приказе сидел, наслушался от людей, как знатные друг друга подсиживают, словно волки хищные меж собой грызутся. Согласье у них только в одном: как бы покрепче народ придавить!
- Ничего, дядя, придет и им срок! Добраться бы скорей до Астрахани, великое дело там начну… У-ух!
Степан встал и гикнул своим могучим голосом. Эхо понеслось по Волге, замирая вдали.
- Силы в тебе много бродит, - заметил Акинфий.
- Много во мне силы! - согласился Москвитин. - Недаром меня Степаном окрестили. Слыхали, чай, про Степана Разина?
- Кто про него не слыхал!
- А может, суждено мне то дело покончить, что он начал. Начинал-то он с этих же краев, с раздольной Астрахани…
Акинфий задумчиво покачал головой.
- Я с тобой! - горячо отозвался Илья Марков. - Буду стоять за волю народную, покудова сердце в груди бьется!
Стало тихо. Только Волга чуть слышно плескалась о невидимый берег да за рекой продолжала глухо и жалобно кричать выпь.
Степан Москвитин молча глядел в темную даль реки.
Глава XX
АСТРАХАНСКОЕ ВОССТАНИЕ
Погожим июньским днем трое путников подходили к земляным валам, окружающим Астрахань.
С моря дул свежий ветер. Над Астраханью стояла тонким облаком серовато-желтая пыль. Мутная Волга разлилась на необозримую ширину, низкие острова раздробили ее на множество проток.
По берегу раскинулись рыбачьи слободы. К бревнам, врытым в землю, были привязаны сотни лодок и стругов. У воды кипела жизнь: то и дело причаливали и отплывали рыбачьи челны, на персидские торговые корабли всходили по трапам астраханские купцы. Продавцы пирогов и чихиря оглашали воздух криками. По берегу шныряли воеводские приставы. Они зорко следили, чтобы ни одна лодка не отошла без уплаты сбора. Рыбаки, кряхтя, доставали из карманов медяки, а то и серебро.
У городских ворот Акинфий и его товарищи стали свидетелями любопытного зрелища. Офицер со шпагой на боку, верхом на гнедом жеребце, напирал на высокого стрельца с окладистой русой бородой, пытаясь отделить его от гудевшей вокруг толпы.
- Так ты, Григорий Евтифеев, приказу воеводы не повинуешься?
- Нет, не повинуюсь! - И Евтифеев осадил офицерского коня сильной рукой.
- Стало быть, бороды не сбреешь и пошлины с бородачей сбирать отказываешься?
- Так, господин капитан, - невозмутимо ответил стрелец. - Только не в бороде тут дело, хоть и стоим за нее. Служить я готов верой-правдой, как доныне служил. А воеводе не дам больше изгаляться надо мной. Будет!
- Бунтовщик! Мятежник! - закричал офицер.
Он сознавал свое бессилие перед рослым, спокойным человеком, окруженным сочувствовавшей ему толпой. Вдруг капитан заметил десяток драгун местного гарнизона, возвращавшихся в город.
- Эй, драгуны, сюда! - торжествующе-злобно выкрикнул он. - Взять этого изменника! На гауптвахту его, в тюрьму, в железы заковать!
Евтифеев не сопротивлялся, его увели. Толпа долго еще бушевала у ворот.