* * *
Обласканный царем, Ракитин стал гораздо смелее, и разговор с хозяином об Анке уже не казался ему таким страшным. Надев лучшее платье, он отправился к Русакову.
Оставшись со стариком наедине, Иван выпалил, как в холодную воду кинулся:
- Прикажи казнить либо миловать, Антип Ермилыч! Моя жизнь в твоей воле!..
Купец пристально посмотрел на взволнованного Ивана.
- Непонятны твои слова. Али проворовался?
- Нет! - Ракитин упал на колени. - Люблю Анку, Антип Ермилыч, об ней только думаю! Отдай ее за меня!
- Гм… - удивился старик. - Ну, а дочка что?
Иван потупил глаза:
- Ни за кого, кроме меня, выходить не хочет.
- Вот как! - насмешливо протянул купец. - Ну, Иван, что с тобой делать? Со двора прогнать?
- Воля твоя, Антип Ермилыч! - сказал Иван, поднялся, шагнул к двери.
- Погоди! Экой неукладистый! Слушай меня. Парень ты толковый, недаром же царь тебя так расхвалил. Ежели он тебе крылышки расправит, ты далеко пойдешь! Только ведь царской милости, может, долго придется ждать, а вот моя хозяйская милость не за горами, а под рукой. - Купец гордо и самодовольно улыбнулся. - И вот тебе мой сказ: даю тебе на разживу тысячу червонцев…
Ракитин рухнул к ногам купца.
- Погоди… Даю взаймы, а не как-либо…
- Верну! С лихвой верну, Антип Ермилыч, - бормотал радостно Ракитин. - Благодетель ты мой… Да я с этих денег… ух, раздую кадило!
- Встань. Посмотри на меня.
Удивленный, Иван уставился взглядом в лицо купца. Антип Ермилыч за последние годы сильно растолстел и обрюзг. Он еле влезал в обширное кожаное кресло. Тройной подбородок отвисал на грудь, руки тряслись, большая седая голова еле поворачивалась на короткой шее. Дыхание с трудом вырывалось из груди.
- Хорош? - с кривой усмешкой спросил Русаков.
- Не очень, - откровенно признался Иван.
- То-то и есть. Но три года еще проживу. Такой предел я сам себе поставил; до тех пор меня ни огонь, ни вода не возьмут. Деньги тебе даю на три года. Коли через три года наторгуешь десять тысяч червонцев, тогда Анка твоя. Коли нет, не прогневайся. Выдам дочку за хорошего человека, сам в землю лягу…
- Анке можно сказать? - заикнулся Ракитин.
- Ни-ни! Боже тебя избави! Зачем смущать? Девка молодая, не перестарок! Помни, уговор дороже золота.
- Клятву даю! - горячо воскликнул Иван.
Трудно было сдержаться и не порадовать Анку счастливыми вестями, но он выполнил обещание. Правда, сделал он это не от большой честности, а просто боялся, что девушка может проговориться отцу. А Русаков не терпел изменников своему слову.
Получив от Антипа Ермилыча деньги под расписку, Иван объявил, что заводит собственную торговлю. Но надзор за делами Русакова остался за ним.
* * *
От Русакова Иван поспешил к Маркову, разыскал его в мастерской, схватил за руку и потащил в сад.
Летний сад в полдень пустовал. Лишь кое-где садовники подстригали газоны, посыпали дорожки свежим песком. Сад поражал своими размерами, однообразием длинных аллей, где по бокам стройно, как солдаты, стояли молодые подрезанные деревья.
Ракитин и Марков сели на скамью.
- Поздравляй, Егорша! - выкрикнул запыхавшийся Ракитин. - Я клад нашел!
Егор сомнительно посмотрел на приятеля. Тот расхохотался:
- Думаешь, спятил? Нет, брат…
Он передал свой разговор с купцом.
Егор искренне обрадовался удаче друга:
- Стало быть, ты вроде как жених?
- Вроде-то вроде, да невесте нельзя сказать, - огорчился Ракитин. - Эх, теперь начну я работать! Ночей недосыпать, куска хлеба недоедать… Всякий грош в торговлю вкладывать… У тебя деньги есть? - неожиданно закончил он.
Марков удивился.
- Червонцев с сотню, пожалуй, наберу.
- Сотня?! Выручай, Егор, вкладывай в мое дело!
- Зачем?
- Неужто не понимаешь? Еще в арифметике знаток! Из Антип Ермилычевой тысячи должен я десять сделать… В три года! Трудновато? Теперь считай: у меня сотни три найдется да твоих сотня. Сколько выходит? Одна тысяча четыреста! Значит, должон я капитал не удесятерить, а, почитай, только усемерить. А ежели бы наскрести до двух тысчонок, то упятерить! Понятно?
- Понятно! - ответил Егор и захохотал. - Ах ты, толстосум, купчина петербургский новоявленный!.. Вот что, Ваня! Ты хотел повстречаться с Бахуровым. Сегодня вечером пойдем. Он тебе по коммерческой части поможет, да у него и деньги есть.
- Эх, Егор! Больше ты для меня в жизни совершил, чем брат родной брату делает.
Перед глазами Егора вдруг встало лицо Маши, ее кроткие глаза, затененные густыми черными ресницами.
Глава XVII
В ГОСТЯХ У БАХУРОВА
Друзья отправились к Трифону Никитичу Бахурову.
Бахуров имел дом на Мойке. Трифон Никитич женился несколько лет назад. Лет ему было за тридцать, он растолстел, на голове появилась ранняя лысинка.
Математические науки и штурманская премудрость не дались Бахурову. Его выпустили в гражданскую службу. Начав с должности писца, Трифон Никитич, как исполнительный, знающий дело чиновник, быстро выдвинулся.
Должность Бахурова была "хлебная". Адмиралтейство ведало строительством кораблей, а ведь сколько всего надо закупить и заготовить, прежде чем спустишь корабль на воду. Тут и лес мачтовый, и доски, и брусья, и смола, и пенька, и парусное полотно, и канаты… Да всего и не перечтешь.
Чиновники Адмиралтейства, ведавшие хозяйственной частью, как сыр в масле катались. Ведь и они и поставщики действовали по поговорке: "Рука руку моет" - и были вполне довольны друг другом.
Егор не без основания предполагал, что у Бахурова водятся деньги.
Трифон Никитич встретил гостей радостно:
- Здравствуй, здравствуй, Егор Константиныч! В добром ли здравии?
- Твоими молитвами, Трифон Никитич. Вот мой закадычный, о котором я тебе говорил: Ракитин Иван Семеныч…
- Знаю. Помню. Вы, кажется, у купца Русакова служите?
- Служил, теперь свое дело открываю, господин секретарь.
Бахуров рассмеялся:
- Прошу без чинов. Трифон, Никитин сын, к вашим услугам.
- Очень рады, Трифон Никитич, с вами приятное знакомство свести! Не откажите нам в любви и милости, а мы вас будем почитать, яко первейшего человека и благодетеля.
Бахуров церемонно раскланялся.
На столе появился поднос с графином, рюмками и закуской. Через полчаса разговоры приняли другой тон. Бахуров и Ракитин после трех стаканчиков перешли на "ты", успели обняться и расцеловаться, но головы не потеряли ни тот, ни другой.
- Так, значит, ты, Иван Семеныч, в купеческое сословие переходишь? - задал вопрос Бахуров. - Благовременно! Петр Алексеевич купечеству добрый покровитель и об успехах его весьма печется. Да вот вам! - Бахуров зачитал на память: - "Московского государства купецким людям торговать так же, как торгуют иных государств торговые люди, кумпаниями…"
- Сирень, сообществами?
- Сообществами, - подтвердил Трифон Никитич. - Да только у нас такое дело нейдет. Боятся купцы кумпании учинять…
- А то и правильно, - не удержался Иван Семеныч. - Как же так? Один больше внесет, другой меньше, а прибыль как?
- Очень просто: прибыль по капиталу делить. Да не в этом дело: думает каждый, что его другие кумпанейщики надуют! - Бахуров громко захохотал.
Но Ракитин сидел насупившись. Хозяину стало неловко.
- А ты не обижайся, Иван Семеныч! - сказал он. - Торговое дело исстари ведется по пословице: "Не обманешь - не продашь!" Государь же хочет все повернуть на лучший манир…
- Раз уж государь задумал торговлю улучшить, - уверенно подхватил Егор, - то и добьется своего.
Ракитин, помявшись, медленно заговорил:
- Трифон Никитич!.. С капиталами у меня… того… Ежели есть у тебя деньги… вкладывай - ей-богу, не покаешься! Спроси про меня у Егора. Он все обскажет.
- Подумаю, подумаю, Иван Семеныч!
- И думать нечего! Я тебе какой угодно процент дам!
- Уж и какой угодно…
- Ей-ей!
- Тридцать на сотню дашь? - Трифон Никитич зорко заглянул в глаза Ракитину. Тот отшатнулся:
- Шутишь! Тридцать не дам.
- То-то и оно! Я, брат, вижу, ты себе на уме!
Оба захохотали.
Торг велся долго и упорно. Нашла коса на камень.
- Ну, так как же, Иван Семеныч? Двадцать пять?
- Десять, Трифон Никитич!
- Двадцать три!
- Одиннадцать!
Наконец новые приятели сошлись на пятнадцати процентах.
- Сколько вкладываешь, Трифон Никитич? - спросил Ракитин.
- Пятьсот червонных.
- Вложил бы ты шестьсот?
- Зачем?
- У меня круглей счет будет!
- Ладно, - согласился Бахуров, - даю шестьсот.
- Упятерить придется, - шепнул Ракитин Егору, довольный, что так удачно складываются дела.
Сели писать условие. Бахуров достал гербовую бумагу:
- Пиши, Иван Семеныч: "Я, такой-то… обязуюсь уплатить такому-то… взятые у него заимообразно…"
- Я, Трифон Никитич, занятую сумму и проценты означать не буду, а напишу, сколько причитается к отдаче через четыре года… Это как водится…
- Правильно, - сказал Бахуров.
Ракитин произвел расчет.
- Пятнадцать с сотни, за четыре года шестьдесят процентов… "Уплатить девятьсот шестьдесят червонцев…"
Он поднес перо к бумаге. Бахуров схватил его за руку:
- Стой! А проценты на проценты забыл?
- Как! - ахнул Ракитин.
- Так! Ты что думал?
- Ну и хват же ты, Трифон Никитич!
- Не хуже тебя.
- Компаньоны подходящие, - проворчал Егор.
Иван Семеныч вытащил из кармана "Считание удобное", с которым не расставался. Через несколько минут он объявил:
- Одна тысяча сорок девять червонцев.
- Пиши для круглого счета одну тысячу сто, - спокойно сказал Бахуров.
- Ой! - вскрикнул Иван Семеныч.
- Ничего!..
Ракитин написал. Бахуров вынес деньги, Иван тщательно пересчитал.
- Помни, Иван Семеныч, - наказывал чиновник, - что я деньги дал, ни слова. Удобнее будет поблажки тебе устраивать. Понятно?
- Еще бы! - ответил Ракитин. - Не маленькие.
- Все указы, какие будут готовиться, все заграничные цены, спрос, предложение раньше других купцов знать будешь! За это ничего брать не буду. Так, разве от собственного желания дашь…
- Трифон Никитич! Побойся бога! - завопил Ракитин.
- Бог-то бог, да сам не будь плох! - возразил Трифон Никитич.
С общего совета решили: купцу Ракитину открыть торговлю пенькой, смолой, парусиной и прочими корабельными принадлежностями. Как раз незадолго перед тем государство отказалось от монополии на пеньку и пеньковые изделия и стало передавать торговлю ими частным лицам.
- Дело богатое, - уверял Бахуров. - Флот растет неслыханно. Каждый год строятся новые фрегаты, бриги, галеры, торговые корабли. На такой товарец спрос - подавай только! Полотна нам надо - не сочтешь! Недавно государь издал указ: "Во всех губерниях льняные и пеньковые промыслы размножать всемерно и севу на всякий год прибавлять".
Глаза Ракитина вспыхнули жадностью:
- Вот тут-то и перехватить у других купцов! Где еще только лен заводится - я туда! Предбудущие урожаи скуплю, задатки дам - все мое!
Бахуров рассмеялся.
- Вижу, из тебя, Иван Семеныч, купец цепкий будет. А я тебе помогу крепко: в Адмиралтействе все чиновники - мои приятели. Они тебе поспособствуют. Конечно, не без того, чтобы им барашка в бумажке подложить.
- За этим не постоим! - вскричал Ракитин. - Дали бы мне только развернуться!
Егору стало досадно.
- Хватит уж вам, - проворчал он. - Поглядишь на вас, весь свет хотите захапать…
- И захапаем, дай срок! - воскликнул Иван Семеныч.
Глава XVIII
МЕЖДУ ДВУХ ЖЕРНОВОВ
Громкие победы русской армии изменили тактику Алексея в его борьбе с отцом. Раньше царевич надеялся на победу Карла XII и рассчитывал, что эта победа поможет ему, Алексею, совершить государственный переворот и упрочить свою власть с помощью шведов.
Полтава и Гангут смешали изменнические планы Алексея. Теперь мысль о вооруженном вмешательстве иностранной державы во внутренние дела России приходилось отложить, и, быть может, на много лет. Злобу Алексей затаил глубоко в сердце, сознавая, что явной враждой к отцу и его приверженцам можно непоправимо испортить дело. Только во хмелю Алексей выбалтывал иногда истинные свои чувства.
Встретив Егора Маркова во дворце, Алексей Петрович узнал отцовского любимца.
Прежде царевич прошел бы мимо Егора с презрительным взглядом; теперь он поступил дипломатичнее. Он сделал вид, что обрадовался встрече, схватил Егора за руки, шутливо упрекнул:
- Забыл старого соученика, Егор! Никогда не зайдешь! Загордился!
Егор сконфузился, покраснел:
- Времени нет, ваше высочество… Я все в токарне…
Алексею пришла в голову хитрая мысль: обучаться у Маркова токарному ремеслу. Этим можно было убить сразу двух зайцев: подладиться к отцу и завязать дружбу с Егором, который мог пригодиться.
"Так и будет!" - сказал сам себе Алексей и отошел, оставив молодого механика в недоумении.
Петр страстно увлекался работой на токарном станке. Вставая рано утром, он ухитрялся выкроить часок-другой для любимого дела; согнувшись у станка и присматриваясь при свете лампы, царь вытачивал безделушки из слоновой кости, трубки, табакерки.
- Сие художество весьма человеку полезно: руку укрепляет и душу веселит, - говорил Петр.
Просьбу сына царь встретил благосклонно:
- За ум берешься? Благому желанию не препятствую.
По его приказу, в мазанковый дом царевича Алексея отвезли станок, учителем токарного дела был определен Егор Марков.
Царский токарь услышал о новом назначении с неудовольствием.
"Вот не было печали! - сердито думал он. - Знаю, каков он работничек. Остынет скоро и дело бросит, а мне от царя гонка будет: скажет, не сумел приохотить…"
Царевич встретил Маркова ласково:
- Здравствуй, здравствуй, старый приятель! Сделай из меня такого мастера, чтоб батюшка был доволен!
- Будете стараться, ваше высочество, сделаю!
Егор начал давать царевичу уроки. Против ожиданий, Алексей старался выполнять все указания мастера.
Петр спросил у Маркова через несколько дней, как идет обучение царевича токарному делу.
- Царевич понятлив, все перенимает быстро и к науке охоту имеет, - отвечал Егор.
- Добро! - проворчал царь. - Бог даст, приучится недоросль к делу.
Но царевичу усердия хватило ненадолго. Токарный станок опять прискучил ему, как когда-то у де Шепера.
- Знаешь, Марков, - предложил он молодому токарю, - устроим фортель: ты выточишь трубку, а я подарю батюшке, якобы свою работу… А?
Егор молчал.
- Щедро награжу, - соблазнял царевич.
- Петра Алексеевича обманывать не буду, и тебе, царевич, не советую.
Худое, длинное лицо Алексея сразу стало злым, руки сжались в кулаки.
- Коли так… убирайся к черту и со станком своим! - прошипел он и вышел из комнаты.
"Так и знал, что попаду в немилость", - подумал Егор.
Марков доложил царю, что Алексей Петрович отказывается продолжать учение.
- Кто лентяем родился, лентяем и помрет! - гневно сказал царь.
Освободившись от надоедливого учения и от участия в государственных делах, царевич Алексей повел жизнь, какая была ему по сердцу.
По утрам, надев большие круглые очки, он просматривал отчеты управляющих его имениями, отдавал разные хозяйственные распоряжения. Своим личным имуществом Алексей управлял, как заботливый помещик, не терпел беспорядков, ненужных расходов. После обеда царевич спал, потом читал церковные книги. Вечером собирались близкие.
Постоянными пирами царевич расстроил здоровье, и врач отправил его для лечения в Карлсбад.
* * *
В середине июля 1715 года Егору Маркову пришлось отправиться в продолжительную поездку: царь послал его, ближнего своего механика, на Тульский завод Никиты Демидова.
- Съезди, Егор, в Тулу. Ружья Демидов делает добрые, а все же надо бы ему кой-чему от тебя поучиться. Отвези ты ему фигуры новых станков и посмотри, нельзя ли у Демидова всю работу улучшить. Я на тебя надеюсь! Заслуги твои по пушечному делу помню: помогли мне под Полтавой новые пушки.
Уже не в первый раз царь давал такие поручения Егору. Механик поспешил в Тулу. Но ему пришлось разочароваться: Демидов встретил царского посланца неприязненно. Он ждал со стороны Маркова каких-то подвохов, кляуз. Открыто прогнать Маркова он не решился, но от Егора скрывали секреты производства, заставляли по целым неделям околачивать пороги в заводской конторе, одним словом - чинили препятствия во всем.
Раздраженный, Марков принужден был вернуться в Петербург. Здесь его ждала новая неприятность. Через несколько дней после приезда Егора в столицу к нему пришел с приказом камердинер царевича (Алексей незадолго перед тем вернулся из Карлсбада):
- Приходи вечером к царевичу!
Егор решил, что дело идет о заказе каких-нибудь токарных изделий. Окончив работу, он явился в дом царевича. Его провели в кабинет. Алексей сидел в кресле у письменного стола в расслабленной позе, бессильно свесив руки.
- Пришел по приказу вашего высочества, - доложил токарь.
- Батюшка здоров?
- Его величество здравствует. Да вы батюшку чаще моего видите.
- Что ж, что вижу? Батюшка со мной не разговаривает. А ты у него приближенный человек. Он тебя хвалит, любит… (Егор сконфузился.) Не скромничай, не притворяйся красной девицей… Что батюшка обо мне говорит?
- Петр Алексеевич со мной только по делу разговаривает.
- Какой скрытный! Забыл, с кем говоришь?
Отцовские интонации послышались в голосе царевича, и так же бешено округлились его глаза.
У Маркова задрожали ноги. "Беда! Чего он напустился?.." - тоскливо подумал он.
- Что молчишь? Не верю, что тебе сказать нечего! Неужто при батюшкином дворе про меня никакой молвы нет?
- Не придворный я, ваше высочество! - упавшим голосом ответил Марков.
- Вы, дворцовая челядь, больше придворных знаете! - зло крикнул Алексей. - В каждую щель, как мыши, пролезаете, в каждой дыре таитесь, подсматриваете, подслушиваете!
- Ваше высочество! Клянусь!..
- Молчи!
Голос царевича перешел в страшный шепот. К еще большему своему смущению, Марков заметил, что Алексей Петрович пьян. От него несло водкой, лицо раскраснелось, белые слабые руки судорожно сжимались и разжимались.
- Молчи и слушай! Придет мое время, что бы ни думали и что бы ни делали высшие! Тогда все мои супротивники будут на колах, виселицах, на костре!.. Я придумаю им небывалые казни!