Ракитин был родом с севера, из маленького городка Каргополя. Мать его, искусную причитальщицу, нередко издалека вызывали оплакивать покойников. От нее передалась Ракитину способность к складной и бойкой рифмованной речи.
Расположившись в амбарушке у раскрытой двери, сапожник поглядывал на двор, где бродили куры под предводительством важного петуха. На высоком предамбарье трехлетняя Маша мастерила куклу из лоскутков.
По двору, крадучись, пробежали Ванюшка с Егоркой. Ребята пробирались в сарайчик. Там Егорка Марков мастерил деревянные сабли, арбалеты и прочее "вооружение".
- Стой! - гаркнул Ракитин. - Ванюшка, подь сюда!
Ванюшка неохотно, заплетая ногу за ногу, подошел к амбарушке.
Отец приучал его расколачивать деревянным молотком размоченную кожу, набивать каблуки, пришивать заплаты.
Ванюшка сапожной работы не любил.
- Играть собираешься, а кто работать станет? - спросил Семен сына. - Готовь колки, все вышли.
Ванюшка уселся на порог, не глядя, ковырял ножом березовую чурбашку, а сам ныл:
- Тятьк, а тятьк! Пусти играть!
- Игра не доводит до добра! - отзывался Семен, бойко постукивая молотком.
- Да тятька же! Отпусти к ребятам!..
- Отпустить не шутка, да осердится Машутка!
- Тятька, да будет тебе! Все смеешься да смеешься…
- Нешто лучше плакать? Ну ладно, вот тебе сказ: наготовишь полную чашку колков - и ступай на все четыре стороны!
Ванюшка ахнул.
- Мне за три дни столько не наготовить! - взмолился он.
- Как хочешь. Мое дело - приказать, твое дело - исполнять. Нам, брат, на чужую милость надеяться не приходится… Своим трудом, Ванюшка, перебиваться надо!
Ванюшка, мрачно сопя, слушал отцовские поучения. Вдруг Егорка тронул его за плечо, и оба сорвались с места.
- Куда? - крикнул отец.
- Я мигом…
Егорка поделился с товарищем мыслью, которая давно бродила в его голове.
Вскоре ребята подошли к амбарушке. Зеленовато-серые Ванюшкины глаза светились лукавым весельем.
- Так смотри, тятька, чашку колков сделаем - играть отпустишь!
- Мое слово - олово! - пробормотал сапожник, держа между губами колки.
Ребята забрали березовые чурбаки, несколько ножей, ремешки, веревочки и разный хлам, назначение которого было понятно только Егорке Маркову.
Часа через три Ванюшка явился в амбарушку. Его пухлое круглое лицо сияло, на гордо вытянутой ладони он держал чашку, доверху наполненную колками. Через его плечо глядел довольный Егорка.
- Вот! - похвалился Ванюшка и так стукнул дном чашки об пол, что из нее брызнули колки.
- Вы, может, украли где? - изумился Семен. - В малое время эдакую прорву разве наготовишь?
- Я саморезку сделал, - скромно сказал Егорка. - Я про нее раньше думал. Она их, как солому, режет…
- И сама кончики завастривает?
- Сама.
- Ну-ну!.. - Сапожник даже не мог найти слов. - Пойду глядеть вашу работу.
Ракитин долго разглядывал саморезку, где два ножа заостряли край заранее заготовленной дранки, а потом она крошилась на отдельные колочки. Семен вышел из амбарушки в восхищении:
- Всю Москву можно бы колками завалить! Жалко, товар-то больно дешев… Что ж, ребятки, дело сделали, можете забавляться.
Ванюшка и Егорка побежали собирать "войско".
У мальчишек Горшечного и соседних переулков любимой игрой была война. Разделившись на две большие партии, они воевали весну, лето, осень. Только зима загоняла их, босоногих, в тесные, дымные избы.
Одно войско называлось "свои", другое - "немцы". Егорка был атаманом у "своих", а Ванюшка Ракитин - его есаулом. Атаманом у "немцев" был ловкий и сильный Кирюшка, сын Спасоглинищевского попа, отца Прокопия.
Военные действия велись на большом пустыре, в Роще и в овраге, заваленном мусором: прекрасная местность для засад и внезапных нападений; побежденным было куда убегать и прятаться.
Битвы шли с переменным успехом. Но однажды в войске "своих" появились искусно сделанные арбалеты с метким и сильным боем, и "немцы" потерпели сокрушительное поражение. С тех пор военное счастье не оставляло "своих". Кирюшка через послов предложил перемирие и личное свидание командующих армиями.
Штабы "своих" и "немцев" собрались около огромного полусгнившего дубового пня.
- Не по чести делаете, - заявил высокий кудрявый Кирюшка. - У вас арбалетный бой, а у нас простые самострелы с камышовыми стрелками. Разве нам супротив вас выстоять?
- Заведите и вы себе арбалетный бой! - насмешливо посоветовал есаул Ванюшка, выковыривая босой ногой труху из пня.
- Где же нам его завести? Кабы у нас был мастер, как Егорка… Куда нам податься?
- Что ж, - выступил вперед Егорка, - я и вам арбалеты смастерю. Будем по чести воевать.
- Правда? - обрадовался Кирюшка и крепко пожал Егоркину руку. - Вот друг!
Перемирие продолжалось, пока Егорка не снабдил оружием и противную сторону. Тогда война возобновилась и вновь стала интересной, так как силы противников сравнялись.
В тот день, когда Егорка изобрел саморезку для колков, был назначен в роще генеральный бой; вот почему Ванюшка так усиленно отпрашивался у отца.
"Свои" заняли опушку рощи, а "немцы" залегли в овраге. Оттуда они вылетали с диким ревом и, стреляя на ходу из арбалетов, швыряя палками и камнями, во весь дух понеслись к роще.
Егорка и его "воины" ждали затаив дыхание с побелевшими лицами и трясущимися от нетерпения руками. Когда "враги" были близко, Ванюшка выдохнул:
- Пали!
Грянул залп.
Среди "немцев" произошло замешательство. Некоторые повернули назад, а Кирилл, бежавший во главе своего войска, повалился: ему в лоб угодила "пуля" - круглый камешек, пущенный Егоркой из арбалета.
"Свои" выскочили с торжествующим ревом, но быстро затихли: уж очень неподвижно лежал на земле Кирюха…
"Убили!" - пронеслась у всех в голове страшная мысль.
Про войну забыли. "Противники" смешались в кучу, озабоченно столпились около Кирилла. У того на лбу быстро вспухла огромная багровая шишка…
- Оживет! - рассудил обрадованный Ванюшка. - Ежели шишка, так это ничего!
Действительно, Кирюшка вскоре опомнился и встал.
Победа была присуждена "своим". Армии разошлись по домам.
Дома Кириллу был от отца строгий допрос.
- Кто это тебя так отделал? - кричал поп, топая ногами. - Ведь это что такое? Этак и убить недолго! Изувечить недолго! Говори, подлец, кто тебя, не то выпорю!
Но Кирюха и под поркой не выдал товарища.
Бабушка Ульяна узнала о "подвиге" Егорки. Долго бранила внука суровая старуха:
- Ты только подумай, на кого руку поднял! Ведь Кирюшка в церкви Часослов читает! Не стыдно тебе, не стыдно?
- Мы ж воевали! - угрюмо отвечал Егорка.
- Управы на тебя нету! Кабы не сбежал наш Илья, быть бы тебе поротому… Худо без мужика в доме!
Впрочем, Егорке и без мужика попало: бабушка отстегала его розгой и решила изломать самопалы и инструменты.
Егорка и Ванюшка, догадавшись о ее намерении, спрятали свое оружие, и бабушка ничего не нашла.
Глава VII
ЕГОР МАРКОВ - НАВИГАТОР
Разговоры о новой школе, ходившие по Москве, не на шутку взбудоражили Егорку Маркова. Его желание учиться возрастало с каждым днем. Когда мать возвращалась с работы, Егорка без конца повторял:
- Мамка, хочу в школу! Мамка, буду учиться!
Бабушка прикрикивала на мальчика:
- Что выдумал?! Где нашему брату учиться? Учатся боярские да поповские дети. Они панычи, им грамота надобна. А тебе зачем? Землю пахать аль в кузне молотком стучать - это и без грамоты можно.
Егорка упрямо продолжал тянуть:
- Мамка! Отдай в школу! Отдай… Ну что тебе?
- Ах ты, Егорушка! - вздыхала мать. - Разве из нашего звания в школу принимают?
- Да вон Кирюху-то намедни приняли!
- Глупый, он же поповский сын!
- Ты попроси, примут и меня.
- Хочешь, я тебя к дьячку отдам? Псалтырю и церковному четью-петью обучишься.
- Не пойду к дьячку! В Навигацкую хочу! Там цифирь показывают.
Аграфена сдалась, начала хлопотать. Она расспрашивала в тех домах, куда была вхожа, как устроить сына в школу. Все направляли ее к боярину Головину, которого царский указ поставил во главе школы.
Преодолев все препятствия, Аграфена добилась, что ее впустили к боярину.
Федор Алексеевич сидел в своей рабочей комнате. На столе лежали образцы учебников и учебных пособий: циркули, линейки, треугольники…
Аграфена почтительно остановилась у порога. Обернувшись, Федор Алексеевич увидел незнакомую женщину. Та бухнулась ему в ноги.
- Чего тебе?
- Батюшка-боярин, будь отцом милостивым!.. На тебя вся надежда, батюшка… Облагодетельствуй!
- Говори толком, чего надобно!
- Определи моего сынка в Нави-гацкую школу!
- Вот оно что! Какого звания?
- Стрелецкая вдова, батюшка! - ляпнула Аграфена, позабыв о наказах свекрови.
- Что?! - Боярин встал, нахмурил брови. - Да как же тебя, баба, не выселили из Москвы по царскому указу?
Лицо Аграфены запылало от смущения. Заикаясь, она объяснила боярину, почему ее семье разрешили остаться в Москве. У бабы хватило догадливости ни слова не сказать о службе Ильи в мятежном полку.
Боярин остыл.
- А, это другое дело. Что ж? По царскому указу велено всякого чина людей принимать.
Аграфена осмелела.
- Мальчонка-то больно просится в школу. Он у меня к учению шибко востер, уж так востер…
- Востер, говоришь?
- Востер, батюшка. Ко всякому мастерству сызмальства способен. Самопалов таких понаделал. Намедни поповскому сыну чуть голову не сшиб.
Федор Алексеевич заинтересовался:
- Самопалы? А кто же его учил делать?
- Да никто. Сам, батюшка, дошел, своим умом…
- Вот как?! - Боярин захохотал. - Ишь, вояка! Поповичу, говоришь, голову прошиб? Нам вояки добре надобны! Ладно, баба, ин быть твоему сыну в школе! Поручители есть?
- Какие поручители, батюшка-боярин?
- Что твой сын из школы не утечет, коли трудно покажется.
- Найду, милостивец!
- Да, еще вот: прошение надо подать.
- А как его, батюшка-боярин, пишут?
- Буду рассказывать! Пойди в мою канцелярию!
Подьячий за два алтына написал Аграфене прошение по заведенной форме.
"Державнейший Государь, Царь Всемилостивейший, Петр Алексеевич, желаю я, нижеподписавшийся, Егор, Константинов сын, Марков, вступить в Математическую навигацких наук школу, а по твоему, Государь, указу, велено в тоё школу набрать всякого звания людей потребное число. И покорно прошу я, Всемилостивейший Государь, повели меня к той школе приписать. А отроду мне, Маркову, двенадцать лет.
Вашего Величества нижайший раб посадский сын Егор Марков, а за него по неграмотности руку приложил Емельян Седов.
Августа 23 числа 1701 года".
Аграфена вернулась домой сияющая. Через несколько дней она принесла в канцелярию Головина поручительство двух знавших ее дворян, что Егор Марков "без указу великого государя с Москвы не съедет и от школы не отстанет".
В начале сентября 1701 года Егор Марков получил предписание явиться в Навигацкую школу, куда его зачислили учеником "русской школы" и ввиду бедности его матери определили корм на первое время по алтыну в день.
Глава VIII
ПЕРВЫЕ ШАГИ
Егор Марков, в новых сапогах, в новой рубахе, с волосами, обильно смазанными коровьим маслом, явился с матерью в школу в первый раз.
Аграфена расспросила школьного сторожа, куда свести Егорку, и робко вошла в класс. Ученики возрастом от двенадцати до двадцати пяти лет шумно рассаживались за столами. Густо побагровевший Егорка стал у двери, а Аграфена, тоже сильно робея, приблизилась к учительскому столу, на котором лежали несколько книжек, пучок розог и линейка.
- Новичка привели! О-го-го! Новичок! - раздались возгласы учеников.
Учитель Федор Иванович был низенький человек с маленькими серыми глазами, бритый, в потертом кафтане, в растрепанном паричке. Он хлопнул линейкой по столу:
- Молчать!
- К вашей милости, - низко поклонилась Аграфена.
По обычаю, она принесла учителю горшок с кашей и пирог.
Учитель поставил на стол приношение.
- Как звать?
- Марков… Егорка…
- Марков Егор! Подойди!
Трепещущий Егорка подошел.
- Хочешь учиться?
- Хочу, - прошептал Егорка.
- Ох, хочет, батюшка, хочет! - подхватила Аграфена. - Уж так меня молил, чтоб хлопотала я за него…
- Ладно! - сказал учитель. - Иди, баба! Аграфена с поклонами ушла.
- Марков Егор! Садись вот здесь, впереди!
Егорку посадили с недорослем Ильей Тарелкиным и сыном дьяка Трифоном Бахуровым. На трех учеников был один букварь.
Учитель отошел от Егорки, сел за стол и стал без церемонии есть принесенный пирог. Ученики твердили заданные уроки. Класс походил на огромный жужжащий улей.
Лохматый детина огромного роста, с длинными черными усами долбил молитвы.
Другой, заткнув уши пальцами и раскачиваясь, читал нараспев как дьячок:
- "Хвалите бога человеку всяку, долг учиться письмен словес знаку. Учением бо благо разумеет, в царство небесное со святыми успеет…"
Третий толкал товарищей в бока и в спину кулаком, а когда те сердито оборачивались к нему, он делал невинное лицо и с показным усердием твердил:
- Буки-аз - ба, веди-аз - ва, глаголь-аз - га…
Учитель, прислушавшись к равномерному деловому гулу класса, подошел к первому столу, вырвал из рук Ильи Тарелкина засаленный букварь и дважды черкнул твердым ногтем по первой странице. Швырнув книжку перед оробевшим Егоркой, он сказал: "От сих и до сих!" - потом преспокойно отошел к кафедре.
Егорка остолбенело взглянул на страницу, ничего не понимая. Красноглазый Илюшка, с белыми, как лен, волосами, выдернул у него букварь из рук. Егорка внимательно слушал обрывки фраз, которые доносились к нему со всех сторон.
После обеденного отдыха учитель подошел к Егорке:
- Сказывай урок!
Егорка сидел неподвижно. Лицо и уши его залились горячей краской.
- Встань, встань! - зашептал, толкая соседа, Тришка Бахуров.
Егорка вскочил.
- Не вытвердил? - сурово спросил учитель.
- У меня не было…
Учитель, не слушая, схватил Егорку сухой, но сильной рукой за ухо и повел к скамейке, стоявшей у стены. Скамейка была предназначена специально для порки и уже была гладко отшлифована телами поротых.
Учитель положил Егорку на скамейку, лицом вниз, велел спустить штаны и отстегал, на первый раз, впрочем, довольно милостиво. Ударяя розгой, он приговаривал:
Розга ум вострит, память возбуждает
И волю злую в благу прелагает:
Учит господу богу ся молити
И рано в церковь на службу ходити.
Целуйте розгу, бич и жезл лобызайте,
Та суть безвинна, тех не проклинайте
И рук, яже вам язвы налагают,
Ибо не зла вам, а добра желают…
После порки учитель сказал:
- Сии стихи приготовишь к завтрему. В назидание за леность.
Егорка пробормотал, застегиваясь:
- Я и сейчас могу рассказать.
- О? - удивился Федор Иванович. - Говори.
Егорка сквозь слезы забубнил:
- "Розга ум вострит; память возбуждает…"
Стихи он прочитал без единой ошибки.
- Ты что, раньше знал? - спросил учитель.
- Нет. Который сзади сидит, твердил, а я понял.
- Да ты, видать, востер! Что ж урок не выучил?
Егорка осмелел. Оказывается, с учителем можно разговаривать.
- У меня букваря не было! Вон тот отобрал…
- Ладно, иди. Тарелкин Илья, покажешь новичку буквы.
Егорка вернулся на место.
- Да, как же, держи карман шире! - злобно усмехнулся Илюшка. - Буду я тебе, дураку, показывать!..
Над Егором сжалился Трифон. Это был девятнадцатилетний парень, белобрысый и уже склонный к полноте. Степенный и хозяйственный, Трифон учился довольно хорошо, недостаток способностей восполнял усердием. Товарищи любили Бахурова - он всегда помогал в беде.
Трифон показал новичку буквы и слова. Егорка все хватал на лету. Через полчаса он отлично ответил учителю заданный урок.
Федор Иванович почесал в затылке, сдвинул парик, добродушно проворчал:
- О? Ты остропонятлив! Зря я тебя выдрал. Ну ладно, вдругорядь попадешься, тогда помилую.
Егорка возвращался домой счастливый, несмотря на порку.
"Ученье началось… Учитель знает, какой я усердный…"
Он торжественно декламировал:
- "Розга ум вострит, память возбуждает…"
До поздней ночи мать и бабушка слушали рассказ Егорки о школе. Общую радость отравляли только мысли об Илье, который неведомо где скитается, если только не сложил голову в незнаемой стороне.
На следующий день Егорка вернулся домой в одном белье, посинелый от холода.
- Родненький! - взвыла Ульяна. - Да что это с тобой? Ограбили? Какие же злодеи, чтоб им пропасть, мальчишку обидели?
- Это с… меня, бабушка, на… заставе… сняли! - стуча зубами, пожаловался Егорка.
Он забрался на теплую печку и рассказал бабушке, что случилось.
Егорка весело шагал из школы домой, повторяя в уме уроки. Учитель дал ему аспидную доску, мальчик нес ее под мышкой. У самых Мясницких ворот высокий кривой человек в засаленном кафтане схватил Егорку за руку:
- Стой! Ты кто таков есть?
- Я… Навигацкой школы ученик, - отвечал оторопевший Егорка.
- Плати пятнадцать алтын! - приказал незнакомец, смотря единственным глазом выше Егоркиной головы.
- За что, дяденька?
- За то, что его царского величества уставы нарушаешь, по улицам в неуказном платье ходишь!
Егорка испугался:
- Я завсегда по улицам ходил, да с меня николи указного платья не спра-шива-али…
- Чего ты, дурак, мелешь? - сердито проворчал кривой целовальник. - Ты в школе давно?
- Второй день…
- То-то и оно! Прежде ты был простого звания мальчонка, с тебя спросу не было: хоть нагишом бегай! А теперь ты его царского величества государя Петра Алексеевича навигатор, и тебе в русском платье ходить не полагается. Плати пошлину!
Вокруг собралась толпа зевак. Купец с окладистой русой бородой вступился за мальчика:
- У тебя совесть есть? Эку прорву денег с паренька лупишь!
- Коли тебе его жаль, заплати за него!
Купец забормотал что-то невнятное и при общем смехе быстро пошел прочь.
- Нет, стой! - заорал целовальник. - Приблизься!
Недовольный купец вернулся: