* * *
Старый китаец прислушался к шуму дождя за окном фанзы, – сегодня не на шутку разгулялась непогода, воет сердитый, холодный ветер, пригнавший тяжелые, полные влаги тучи, дождь так и хлещет тугими струями по земле. Устроившись поближе к свету камелька, старик принялся вырезать из дерева фигурку буйвола. Маленький острый ножичек снимал стружку. Не доверяя ослабевшим глазам, старик тщательно ощупывал фигурку, отыскивая чуткими пальцами изъян в работе и мурлыкая заунывную песню.
Стук в дверь заставил его поднять голову и прислушаться. Ветер шалит? Кому бы в такую погоду прийти к старому, одинокому человеку? Но стук повторился.
Старик отворил. На пороге стоял мокрый, заросший щетиной высокий человек, в котором с трудом можно было узнать всегда подтянутого и элегантного Павла Сарычева.
Пропустив его в дом, старик высунулся за дверь – не видел ли кто, как к нему пришли? Нет, похоже, все соседи сидят дома. Да и не очень-то разговорчивы люди трущоб о своих и тем более чужих делах: надежнее держать язык за зубами.
Бросив под ноги Павлу тряпку, старик буркнул:
– Сними все. Сейчас согрею воды вымыться. Потом наденешь это, – он достал старый халат и положил его на топчан.
– Спасибо, – сдирая с себя провонявшую одежду, глухо поблагодарил Сарычев.
– Пойду приготовлю мазь, – бросив взгляд на израненное тело гостя, сказал старик. – А ты мойся. Одежду я сожгу в печи. Ее больше нельзя носить.
Павел сел в большое деревянное корыто и, морщась от боли, вымылся. Старик намазал его снадобьями, помассировал и укрыл теплым, стеганым одеялом. Вздыхая, прошаркал к корыту, выплеснул за порог грязную воду, потом развел огонь в печи и бросил в него одежду, предварительно вынув из кармана серебряный портсигар и положив его рядом с гостем, устало прикрывшим глаза.
Когда старик задул огонек каганца, Сарычев уже спал… Проснулся Павел поздно – солнце поднялось высоко, в доме было тихо, рядом с топчаном стояла чашка остывшего чая. Негромко постанывая – все тело болело, как будто его перемололи в мельничных жерновах, – есаул поднялся и, выпив чай, принялся ждать возвращения хозяина.
Старик пришел примерно через час. Подал Сарычеву пиалу с рисом и, сев напротив него, сообщил:
– Тебя ищут.
– Кто? – жадно поглощая пищу, откликнулся есаул.
– Все, – хитро усмехнулся старик. – Полицейские, люди Филиппова и Дасти. Ты всем им нужен. Но здесь тебя не найдут. Я долго ходил, много слушал, что говорят на базаре. Тебе нельзя выходить отсюда.
– Надо, – отставив пустую пиалу, вздохнул Сарычев.
– Нельзя, – повторил старик. – Кто-нибудь из них тебя обязательно увидит, а ты еще болен и слаб. Сначала наберись сил. Я купил мяса, буду тебя кормить.
– Хорошо, сегодня я никуда не пойду. Но завтра…
Китаец, не отвечая, встал и принялся стряпать. Взяв клочок бумаги, Павел нарисовал на нем замысловатую вещицу и показал рисунок старику:
– Можно заказать?
– Да. – Китаец всмотрелся в чертеж и посоветовал: – В этом лучше положись на меня. Все будет сделано, но понадобится несколько дней, поэтому отдыхай.
Сарычев завалился на топчан и закрыл глаза. Спать! Сон приносит отдохновение и новые силы, а они ему еще очень понадобятся…
На следующий день он почувствовал себя лучше – то ли отоспался, то ли его могучий организм сумел перебороть усталость и боль? А может быть, помогли забота и лечение старого китайца, владевшего секретами древней медицины?
Рассматривая свое лицо в небольшом зеркальце, Павел поразился, как оно изменилось за прошедшие дни – щеки заросли рыжеватой щетиной, обострились скулы, запали глаза. Бриться или нет?
С одной стороны, его труднее узнать в заросшем щетиной человеке, а с другой – небритый, одетый в старый китайский халат, – он будет поневоле привлекать к себе подозрительные взгляды полисменов, недолюбливающих бродяг. Если он попадет в руки полиции, можно поставить крест на задуманном, поскольку его обязательно опознают и отправят в тюрьму, а там набьют на шею деревянную колодку и бросят в глубокую яму. Азиатская тюрьма – страшное место. Нет, спасение только в незаметности, полном слиянии с толпой прохожих – раствориться среди них, потеряться, стать для чужого глаза неотличимым от остальных. И Сарычев начал соскребать со щек многодневную щетину.
Взяв деньги, он собрался уходить. Старик порылся в углу, перебирая разный хлам, и достал продолговатый предмет, завернутый в старую холстину. Развернув ее, он протянул есаулу узкий, обоюдоострый кинжал в кожаных ножнах:
– Возьми, тебе нельзя без оружия.
С благодарным поклоном приняв кинжал, Павел спрятал его под халат и вышел.
Первым делом он решил посетить лавку корейца Ли, торговавшего одеждой. Там можно подобрать костюм и обувь любого размера и по сходной цене. К тому же кореец не отличался болтливостью и, как успел раньше убедиться Сарычев, не был связан с полицией и гангстерами, если не считать того, что постоянно платил отступное тем и другим.
Пробравшись затхлыми закоулками к лавке, Павел толкнул скрипучую деревянную дверь. Звякнул колокольчик, известивший хозяина о приходе клиента, и из-за пестрой занавески вышел сухонький, хитро улыбающийся Ли.
– Надо приличный костюм, обувь, белье, – на английском сказал Павел. – Желательно, новое.
– Найдем, все найдем, – жестом пригласив его пройти за занавеску, заверил хозяин лавки.
Убежав в соседнюю комнату, он вынес приличный, темный костюм-тройку, белую рубашку и ботинки. Метнувшись к полкам, достал белье и носки.
– Меряй, сейчас дам галстук, – подавая вещи Павлу, сказал кореец. – Возьми еще пару рубашек и белье. Пригодятся.
Судя по материалу и покрою, костюм был английский, а белье голландское, но все метки фирм аккуратно спороты. Усмехнувшись – у каждого свой бизнес, – Сарычев начал переодеваться. Глаз у корейца оказался наметанным – все пришлось как нельзя лучше, но цену он заломил, как в лучшем магазине, где в коробку с ботинками кладут цветы, завернутые в надушенную бумагу.
"Значит, он знает о моем положении, – отсчитывая деньги, понял есаул. – Откуда? Гадать бесполезно. Среди трущоб свои каналы распространения новостей, непонятные европейцам. Главное, что эти новости никогда не выходят за пределы квартала".
Добавив несколько купюр за молчание хозяину лавки, Павел свернул халат и, спрятав в сверток полученный от старика-китайца кинжал, направился в город.
Определенного, четко разработанного плана действий у него не было. Сначала он хотел отправиться к загородному дому, где сидел в подвале, – дорогу удалось запомнить, когда ехали с Антуаном. Да и обратный путь он помнил очень хорошо.
Ладно, предположим, он доберется до усадьбы, проникнет внутрь. А дальше? Размахивать старинным кинжалом и кричать "банзай"? Да его пристрелят или просто загрызут злые собаки. Нет, с одним ножичком соваться в змеиное гнездо нечего и думать.
Итак, визит в загородную резиденцию бандитов пока отпадает. Туда он наведается позже, когда гангстеры немного успокоятся после его побега и бдительность охраны притупится. Опять же нужно оружие.
Кроме людей Дасти, существует еще банда Филиппова, жаждущая реванша. Их тоже не следует сбрасывать со счетов. Многовато противников на одного бывшего есаула. Ну ничего, они еще почувствуют на своей шкуре, что такое казачий офицер!
Китаец говорил, что Сарычева ищут полицейские, люди Дасти и Филиппова. Где они его могут найти? Вне сомнения, их внимание в первую очередь привлекут игорные заведения, где Павел любил бывать, меблированные комнаты "Бристоля" и дом Тоболиных. Не попробовать ли поменяться ролями с охотниками, превратив их в дичь? Понаблюдать, собрать информацию, а потом нанести неотвратимый, неожиданный удар. Пока враги не знают, где он, есть некоторое преимущество, и не воспользоваться им просто глупо. Но куда направиться? Где лучше всего выявить поджидающих его охотников и начать за ними свою слежку?
Подумав, Сарычев выбрал дом профессора истории – там есть где спрятаться от чужих глаз, место хорошо знакомое и он сумеет легко обнаружить засаду, поскольку все точки, где она может скрываться, наперечет.
Сев в трамвай, Павел доехал до набережной и дальше пошел пешком. Он решил выйти к дому Тоболиных через проходной двор многоэтажного дома. Но стоит ли сразу показываться на улице? Сначала он поднимется на верхний этаж многоквартирного здания и через окно лестничной площадки осмотрит коттедж, стоящие рядом дома и, если удастся, лавки и магазинчики, чтобы найти ожидающих его появления людей. Не будут же они открыто топтаться перед парадным дома Тоболиных? Наверняка спрячутся, постараются, как и он, сделаться незаметными, вписаться в обстановку. Но им придется ждать долго, а он не торопится. Поэтому какие-то лица примелькаются за время наблюдения, поневоле выявят себя среди прохожих, посетителей закусочных и досужих зевак.
Купив по дороге у мелкого торговца сигарет и жареных пирожков, Павел поднялся на верхний этаж доходного дома и занял позицию у окна лестничной площадки. Закурив, он начал методично осматривать улицу, мысленно разделив ее на три части. Первое, что сразу бросилось в глаза, – устроившийся на углу мужчина в синих очках слепца. Лениво растягивая меха старого аккордеона, он сидел на маленьком складном стульчике, поставив на плитки тротуара жестяную банку-копилку. Слепой музыкант-побирушка? Что ему делать в квартале, где нет туристов, жалостливых старух и набожных прихожан различных храмов, готовых бросить в жестянку мелкую монетку? Скорее всего, мнимый слепец прекрасно видит происходящее вокруг и, спрятав глаза за синими стеклами, наблюдает за улицей. Один есть! Вот еще бы узнать, на кого он работает?
Вторую точку наблюдения удалось обнаружить тоже без особого труда – на другой стороне улицы разложила товар китаянка-зеленщица. Поздновато торговать зеленью в это время дня, к тому же китайцы-зеленщики обычно обходят своих постоянных клиентов рано утром, принося им товар прямо на дом. Наверное, мнимый слепец и зеленщица – люди полиции.
Но должны же где-то здесь скрываться люди Филиппова и Дасти? Конечно, они не располагают возможностями полицейской наружки, но хотя бы по одному топтуну выставят.
Докурив, Сарычев присел на широкий подоконник и развернул промасленную бумагу, в которую были завернуты пирожки. Надо было бы еще купить бутылку воды – пирожки начинены острым мясом и потом наверняка захочется пить. Но, коли не додумался сразу, придется потерпеть – не на век же он здесь обосновался, дотянет как-нибудь до темноты. А если сегодняшний день не даст нужного результата, придется повторить все сначала, и тогда он учтет ошибки…
Аккордеонист перекусил, видимо, устав играть. Зеленщица раскрыла зонт, прячась от припекавшего голову солнца, а других соглядатаев никак не удавалось найти. Плохо, что нельзя пройтись по улице, заглядывая в закусочные, – там тоже могут оказаться интересные личности. Отсюда, с последнего этажа многоквартирного дома, не проникнешь взглядом через стекла окон, не увидишь посетителей, сидящих за столиками. Остается только следить за входящими и выходящими.
Часа через два аккордеонист перебрался к другому дому, предусмотрительно попросив помочь ему случайного прохожего. Зеленщица множество раз смочила товар водой, но он все равно подвял. Однако это обстоятельство, как и отсутствие покупателей, ее не слишком беспокоило. Павел, не покидавший поста на лестничной площадке, доел пирожки и выкурил полпачки сигарет.
Он хотел уже плюнуть на все, но тут его внимание привлек человек, вышедший из дверей закусочной "У обезьяны".
"Ба, да это же старый знакомый? – заметив в его руках туго свернутый зонт, усмехнулся Павел. – Не иначе, опять выполняет поручение? Вполне вероятно, ведь ему хорошо известна моя внешность. Вряд ли его сюда занесло по чистой случайности. Неужто сменился на посту, передав наблюдение другому, занявшему его место за столиком?"
Сарычев быстро спустился вниз и, пробежав через проходной двор, вышел на улицу, пристроившись среди прохожих в полусотне шагов позади торопившегося по своим делам человека, несколько дней назад приглашавшего его на свидание с Антуаном…
* * *
После длительного сидения в закусочной прогулка доставляла соглядатаю удовольствие – он не торопясь фланировал мимо витрин магазинов, равнодушно проходил сквозь людскую толчею, следуя одному ему известным маршрутом. Стараясь не потерять его из виду, бывший есаул боялся только одного – как бы его подопечный не вздумал вспрыгнуть на подножку проходящего мимо трамвая и уехать в неизвестном направлении.
Вскоре впереди показались облезлые, давно нуждающиеся в ремонте старые здания, где по дешевке сдавались квартиры-каморки. Здесь преимущественно поселились опустившиеся многосемейные эмигранты, спившиеся матросы торгового флота, дешевые проститутки и люди городского дна, давно плюнувшие на правила приличий и хорошего тона, смирившиеся с собственной участью и не предпринимавшие попыток выбраться отсюда. Затхлые помойки, шелудивые бродячие собаки, одетые в обноски грязные дети-попрошайки, вставленные вместо стекол фанерки, облезлые двери подъездов ночлежки, а по ночам душераздирающие крики прохожих, попавших в руки безжалостных грабителей, – вот что такое эти кварталы. Запахи отбросов, протухшей рыбы, горелого риса, полуголые тела на прокаленных солнцем тротуарах…
Заметив, как соглядатай нырнул в подъезд одного из домов, Сарычев немного выждал и последовал за ним.
Наверху раздавались шаги по лестнице. Настороженно прислушавшись, Павел тоже начал подниматься, стараясь не прозевать момент, когда выслеживаемый им человек войдет в квартиру.
Соглядатай забрался почти под самую крышу. Щелкнул замок, хлопнула дверь. Притаившийся этажом ниже Сарычев облегченно перевел дыхание.
Выждав несколько минут, он поднялся и, остановившись перед дверью, за которой скрылся соглядатай, прислушался. Внутри квартиры было тихо. Осмотрев замок, Сарычев вынул кинжал и, вставив клинок в щель, отжал ригель. Дверь распахнулась.
В маленькой, заваленной разным хламом прихожей было сумрачно. С кухни слышались звуки разжигаемого примуса и шорох разворачиваемой бумаги. Спрятавшись за выступом стены, Павел поглядел, что делает хозяин.
Поставив на примус сковороду, тот бросил на нее кусок маргарина и разбил яйца, готовясь изжарить яичницу. Увлеченный своим занятием, соглядатай не услышал, как Сарычев подкрался к нему и приставил к спине кинжал:
– Тихо! – кольнув острием хозяина квартиры, шепнул Павел. – Сними сковороду с огня!
– Зачем? – застыв от испуга и неожиданности, едва смог вымолвить соглядатай.
– Чтобы не сгорело. Не люблю чада!
Медленно, как во сне, хозяин протянул руку и, сняв с примуса сковороду, поставил ее на маленький столик. По шее у него тек пот, рубаха быстро намокала между лопаток и под мышками.
– Перестань дрожать, – прикрикнул на него Сарычев. – Пошел в комнату, ну!
В комнате он приказал соглядатаю сесть на постель, а сам устроился на стуле, сбросив с него на пол зонт.
– Ну, опять разведешь философию о записках в ошейниках собак и почтовых голубях? – играя кинжалом, усмехнулся Павел.
– Поверьте, я выполнял поручение, – дрожащими губами пролепетал он.
– Старая песня! Почему-то для осуществления мерзких пакостей постоянно привлекают именно тебя?
– Мне не приходится выбирать, как заработать на жизнь.
– Зато сейчас есть выбор: сохранить ее или… – неуловимо быстрым движением Сарычев приставил конец клинка к горлу соглядатая.
– Что вам надо? – облизнув языком пересохшие губы, простонал тот.
– Хочу знать, что за возня с "Золотым Буддой"?
– Меня не посвящают в такие вещи, – хозяин квартирки прикрыл глаза и судорожно сглотнул набежавшую слюну. – Лучше спросите у Антуана.
– Непременно спросим, – пообещал Сарычев. – Зачем ты торчал у дома Тоболиных? Ждал меня?
– Да. Антуан приказал сидеть в закусочной и, как только увижу вас, немедленно звонить в бар "Павлина".
– Ты сидел один?
– Нет, меня сменяли. Завтра утром снова должен идти. Но я никому не скажу, что вы в городе, – заискивающе поглядев в глаза Сарычева, заверил соглядатай.
– Знаешь, кто убил профессора Тоболина?
– Уберите нож, – жалобно попросил соглядатай, – я боюсь, что у вас дрогнет рука, а клинок очень острый.
– Хорошо. – Павел отвел руку с кинжалом. – Отвечай!
– Первым о статуэтке Будды и связанной с ней тайной откуда-то узнал Филиппов. Он приказал Гришину отправиться к профессору и заполучить коллекцию. Остальное вы знаете.
– Значит, Гришин? Но он не один? Кто еще?
О других соглядатай говорил значительно охотнее, чем о себе. Это Сарычев сразу понял и спешил получить как можно больше информации. Надо давить на эту бесцветную личность, выжимать из него все, что знает. Надеясь остаться живым и невредимым, он выболтает любые тайны.
– У него в подручных глухой Этьен и еще кто-то. Не знаю точно. Гришин сильно пьет и любит женщин, а у Антуана везде свои люди. В одном кабаке Гришин проболтался о "Будде", и это сразу стало известно Дасти.
– Ты его знаешь, видел когда-нибудь?
– Кого, Дасти? – удивился соглядатай. – Его никто не знает, кроме ближайших помощников.
– Антуан знает?
– Думаю, да. По его приказу пытали младшего Тоболина. Что еще вы хотите узнать? Предупреждаю, что знаю не так много, как вам хотелось бы. Поэтому не делайте опрометчивых выводов и войдите в мое положение.
– Где я могу с глазу на глаз, без лишних свидетелей, переговорить с Антуаном?
– Это невозможно, – вытерев выступивший на лбу пот, почти простонал измотанный страхом хозяин квартиры. – Он нигде не бывает один, только с охраной. Даже когда он встречался с вами на набережной, рядом были его вооруженные люди. К тому же Антуан сам не робкого десятка и умеет постоять за себя.
– Я учту, – хмыкнул Сарычев. – И все же?
– Он часто бывает в "Королевском павлине", но в баре всегда много посетителей. Второе место, которое я знаю, в загородном доме. У него там кабинет, смежный со спальней. Но в прихожей всегда охранник. Антуан не любит риска.
– Где кабинет?
– В угловых комнатах второго этажа. Если вы самоубийца, то отправляйтесь в "Павлин" или прямо в особняк. Но Антуан тоже сам ничего не решает. Главный – Дасти!
– Его люди поддерживают связь с Филипповым?
– Не знаю. Но в полиции у него давно все куплено.
– Ладно, – Павел встал, отодвинул ногой стул. – Я ухожу. Теперь твоя жизнь зависит от длины собственного языка.
– Да-да! – прижав руки к груди, заверил соглядатай. – Можете не сомневаться!
– Сиди здесь и не думай высунуться из дома! – предупредил Сарычев, направившись к двери.
Услышав за спиной шорох, он быстро обернулся. Хозяин квартиры успел вытащить спрятанный под подушкой револьвер и вскинул его, готовясь нажать на спусковой крючок.
Павел резко взмахнул рукой. Коротко свистнув, клинок вошел в сердце соглядатая. Лицо хозяина квартирки побледнело, он захрипел и сполз на пол. Сарычев медленно подошел к нему, поднял оружие и выдернул из тела убитого кинжал.
– Видит бог, я не хотел этого, – прошептал он…