– Ваше величество, у меня столько разных дел в голове, а служба у вашего величества настолько захватывает меня, что вся эта история с таинственным посланием совершенно вылетела у меня из головы. Ваше величество, извините меня, но у нас есть на очереди более важные дела для обсуждения. – И, раскрыв свой портфель, Фушэ вынул оттуда несколько бумаг и начал говорить своим скрипучим голосом: – Все эти донесения в один голос сообщают о концентрации английских и прусских войск в Бельгии. Не сегодня завтра будет объявлена война. Генералы Веллингтон и Блюхер еще колеблются с наступлением, но, повторяю, война неизбежна.
– Хорошо, – сказал Наполеон, – я хотел мира, который, по моему мнению, необходим как Франции, так и Европе. Но раз меня заставляют вновь обнажить шпагу, я буду беспощаден.
– На войне шансы изменчивы, и если возможно избежать…
– Я готов принять всякие условия мира, если они не будут унизительны. Делали ли вам какие-нибудь предложения, Фушэ?
– Нет, никаких предложений я не получал, ваше величество, – ответил Фушэ. – Но, может быть, вы сами заявите державам о своем желании отречься от престола на условии немедленного мира?
– Мой трон взамен мира? Я согласился бы, пожалуй, но кто займет мое место?
– Ваш сын, государь. Европа приняла бы регентство как залог продолжительного мира, в особенности если бы совет этого регентства состоял из лиц, внушающих доверие Европе.
Фушэ, предлагая регентство, главным образом заботился о себе. Если бы ему удалось заставить отречься императора, то он стал бы фактическим правителем Франции.
– А если державы откажутся? – спросил Наполеон.
– Тогда вы можете призвать в свидетели нацию и под ваши знамена соберется весь народ!
Наполеон, пожав плечами, воскликнул:
– Это химерическая мечта. Европа и слышать не хочет о регентстве. Она будет думать, что под именем сына продолжаю править все-таки я. Европейские государи стремятся главным образом сломить мое могущество, обезоружить Францию. Они одинаково боятся как меня, так и ее. Поразмыслите над неосновательностью вашего предложения, если вы создадите регентство этого режима; если же вы отдадите меня как залог во власть иностранным державам, Франция станет беззащитной страной. Единственным результатом этого предложения явится неуверенность в народе, страх в армии, а Европа станет, наоборот, смелее, и, кроме того, мы потеряем время в бесцельных переговорах, а нам и так дорог каждый час, чтобы закончить наши военные приготовления. Раз с нами хотят воевать, так будем же стремиться к победе! Оставьте свои проекты регентства и осведомите меня лучше насчет состояния умов во Франции ввиду надвигающейся страшной войны.
Фушэ склонил голову и ничего не ответил.
IX
После совещания с Фушэ Наполеон отправился в апартаменты госпожи Бертран, проживавшей с мужем, обер-гофмаршалом, в Елисейском дворце. Он застал Амелию Нейпперг беседующей с госпожой Бертран, но при входе Наполеона последняя тотчас же покинула комнату. Амелия и Наполеон остались наедине.
Самые добродетельные женщины (Бертран, несомненно, принадлежала к их числу) имеют какую-то странную склонность содействовать любовным похождениям лиц, находящихся около них, и если покопаться в совести такой добродетельной женщины, то там непременно можно найти следы какого-нибудь содействия в любовных делах или даже в сближении двух любовников.
По тому, как император попросил ее взять на попечение молодую девушку, привезенную им в Елисейский дворец, Бертран угадала, что он особенно интересуется ею.
Может быть, император снова влюбился?
Бертран договорила об этом со своим супругом. Осторожный маршал посоветовал жене быть начеку, но прибавил, что нельзя ограничивать императора в удовольствии и лишать его возможности развлекаться, так как это может принести благодатные результаты для него самого. Наполеон жил в одиночестве на острове Эльба, вдали от своей жены, а потому теперь ему было позволительно искать утешение в любви, чтобы рассеяться от своих тяжелых трудов. Не следует только ускорять ход событий. Мария Луиза могла самым неожиданным образом появиться в Париже. Ее чувства к императору должны измениться вместе с изменением положения Наполеона; ведь он уже не был больше развенчанным властелином, а стал могущественным императором, вождем огромной армии и одной решительной победой мог навсегда закрепить за собой трон. Поэтому не следует отдалять императора от сближения с Марией Луизой.
Бертран знал о секретной миссии Монтрона и сильно опасался, что генерал Анрио и Виолетт встретят при венском дворе серьезное препятствие. Но в таких делах случай играет важную роль, и очень возможно, что в один прекрасный день Мария Луиза появится в Елисейском дворце вместе со своим сыном. Поэтому госпожа Бертран должна одинаково покровительствовать зарождающейся страсти императора и в то же время не упускать из вида возможности возвращения императрицы.
По совету мужа Бертран решила содействовать исполнению желания императора и в то же время наблюдать за тем, чтобы его страсть не заставила его потерять голову и скомпрометировать себя. Выйдя из комнаты, она остановилась недалеко от дверей так, чтобы слышать долетавшие оттуда голоса.
Наполеон по своему обыкновению сперва пристально рассматривал ту, с которой хотел начать беседу, а затем неожиданно спросил:
– Вы не очень жалеете, что находитесь здесь?
– Ваше величество, я была бы неблагодарной. Вы вырвали меня из тяжелого положения. Я всю жизнь буду благословлять этот час.
– Вам нравится во дворце?
– Ваше величество, я не смею отвечать утвердительно, чтобы не дать вам повода истолковать неправильно мой ответ.
Взгляд императора, этот странный, неподвижный и в то же время глубокий, как бездна, взгляд вдруг подернулся нежностью. Он с большим волнением смотрел на Амелию. Его трогали ее юность и искренность, он не мог оторвать взгляд от ее гладкого и чистого чела, от ее детских невинных глаз.
Любовь или по крайней мере форма любви, заставляющая желать находиться вблизи любимого существа, присутствие которого само по себе доставляет радость и наслаждение, все сильнее охватывала его сердце.
– Вы можете жить в этом дворце, пока вам будет это приятно, – заговорил снова Наполеон, – я сделаю по этому поводу соответствующее распоряжение.
Амелия с чувством живейшей признательности поблагодарила императора.
На протяжении этой беседы Наполеон переживал странную внутреннюю борьбу. Он, обычно никогда не задумывавшийся над решением какого-нибудь дела и хладнокровно распоряжавшийся своими внешними движениями, поступками, на этот раз чувствовал странное волнение, зародившееся в нем под влиянием разнородных мыслей и ощущений. Он ясно сознавал, что происходило в его душе, и понимал причину своего замешательства. Он сознавал, что его соблазняли очарование и юная грация Амелии, и говорил себе, что вполне естественно почувствовал себя в плену этих нежных, красивых глаз, в которых мелькало выражение робости, удивления и иногда восхищения. Но будет ли он любим? Он был императором, и каждая женщина, которой он выражал свое восхищение, неминуемо становилась его жертвой, никто и не думал сопротивляться ему. На всех красавиц он всегда смотрел отчасти как на свою собственность; побеждая, он проникал в сердца.
На этот раз он тоже не сомневался в победе, но предпочел бы не быть этим вечным победителем теперь, в присутствии этой молодой девушки, которую он вырвал из рук Фушэ. Он почти сожалел, что сказал, кто он, и думал, что было бы благоразумнее скрыть свое имя, свою личность, явиться спасителем в домик министра полиции в качестве неизвестного и оставаться в глазах молодой девушки безымянным спасителем, которого она могла бы любить без примеси восхищения, превращавшего каждую женщину в его послушную подданную.
Юпитер поступил умно, когда для покорения сердца Леды надел на себя оперение лебедя, и сделал непростительную глупость, когда появился перед неосторожной Семелой с нахмуренными бровями и молнией в руке.
Наполеон тоже казался теперь Юпитером, Амелия не могла полюбить его; он невольно внушал другие чувства, имевшие очень мало общего с любовью.
"Если я обниму и поцелую ее, – подумал про себя Наполеон, – она склонится предо мной как для принятия благословения!"
И тяжелый вздох вырвался из груди властелина: он понимал, что в делах любви он из-за своего положения должен уступить пальму первенства обыкновенным смертным – ведь он слишком угнетал своим величием Амелию. Мог ли он уменьшить разделявшее их расстояние? Но ведь когда уста соединяются, то любовники становятся совершенно равными друг другу.
"Что, если я попытаюсь?" – подумал он, после чего взял трепетную руку девушки и, молча подведя Амелию к канапе, пригласил ее сесть рядом с собой.
Девушка казалась смущенной, пристыженной и робкой. Она верно поняла взгляды, жесты и замешательство императора, и в одно и то же время у нее вспыхнули неизмеримая гордость и какая-то печаль, порожденная разочарованием.
Быть любимой императором! Разве могло быть что-либо величественнее этой мечты! Сколько ревнивых взглядов будет брошено на нее за этот выбор императора! Для каких только женщин не являлось мечтой то самое положение, в котором теперь очутилась она! О, она должна была гордиться той любовью, о которой он говорил ей своим нежным, мягким голосом, где слышалась вся сила его страсти!
И однако эта блестящая победа только наполовину удовлетворяла ее гордость. Она давно втайне восхищалась Наполеоном, обожала его, как обожают сказочных героев, которые появляются над толпой в пурпурной мантии, окруженные облаками фимиама, но никогда не видела его вблизи и иногда, вдевая нитку в иглу, мечтала про себя: "Как была бы я счастлива видеть вблизи императора и хоть одну минуту побеседовать с ним!"
И вот теперь император сидел возле нее как простой смертный. Это император жал ей руки и император же нашептывал ей на ухо те самые любовные слова, которые она, может быть, слышала на улице, на прогулке, в галереях Пале-Рояля, где она бегала в поисках работы. Действительность мало походила на ее мечту: император, превратившийся во влюбленного, сошел со своего бронзового коня; это уже не был большой герой, великий человек, виденный ею в блеске славы. В ее глазах он вдруг будто принизился, и она не могла не смотреть на него как на обыкновенного смертного, лишенного ореола и потерявшего все уважение, которым он прежде пользовался в ее глазах.
Между тем Наполеон от слов любви постепенно переходил к делу. В этот момент он забыл Фушэ, Блюхера, предательства и измены; для него ничто не существовало, кроме этой молодой девушки, такой притягательной и красивой.
Амелия лишь пассивно сопротивлялась, не осмеливаясь ни кричать, ни отбиваться; она ограничивалась тем, что оставалась совершенно инертной и безмолвной.
Легкий стук в дверь заставил Наполеона откинуться назад.
– Что такое? Кто осмеливается мешать мне? – раздраженно крикнул он.
Генеральша Бертран, находившаяся все время у дверей, не слыша более звука голосов, нашла нужным прервать это любовное свидание.
– Ваше величество, – сказала она, продолжая стоять за дверью, – из Вены прибыл курьер с депешами.
– Пусть подождет, – сказал Наполеон.
Он поднялся и, расхаживая по комнате, погрузился в мысли.
Выражение робости и как бы упрека, светившееся в глазах Амелии, произвело на него сильное впечатление.
"Куда я зашел? – подумал он. – Ради минутного развлечения, ради каприза я едва не сломал этот хрупкий цветок и едва не погубил эту юную душу!"
Все решения созревали в душе Наполеона быстро.
– Встаньте, – мягко проговорил он, – и перестаньте бояться меня. Я больше не стану надоедать вам своей любовью, которая вовсе не дана мне в удел.
Амелия, поднявшись, залилась слезами и пролепетала:
– Ваше величество… Простите меня. Я предана вам, но… но…
Рыдания прервали ее речь.
Император улыбнулся.
– Но вы не любите меня, не правда ли? Это разрешается… Я не могу приказывать любить себя; если же я попытаюсь сделать это, то меня немедленно обвинят в деспотизме. Успокойтесь! Но теперь мне нужно принять курьера, хотя он мог бы приехать немного позднее или немного раньше, а потом я побеседую с вами.
Император подошел к двери и, отворив ее, принял из рук курьера пакет с депешами.
Вена! Оттуда он ждал новостей относительно своей жены и ребенка. Что находилось в этом пакете? Может быть, известие о скором прибытии императрицы и его сына?
Разве было теперь время думать о каких-то мелких любовных интрижках? Плоть, восторжествовавшая было на один момент, снова была покорена духом.
Взломав печать конверта, император жадно прочел депешу.
Это было письмо от де Монтрона. Ботаник с большими подробностями сообщал о различных фазах исполнения возложенного на него поручения. Сообщив о принятом им решении, он перешел к описанию, неожиданного результата. Генерал Анрио под видом Альфьери проник во дворец, имел свидание с императрицей, вручил ей собственноручное письмо императора, но вслед затем был непонятным вначале образом выдан: аббата Альфьери арестовали и отвели в тюрьму.
Затем Монтрон описывал планы, задуманные им с ла Виолеттом с целью подготовить бегство генерала Анрио. Ла Виолетту посчастливилось передать узнику пилу, ножницы и деньги; отвернув болты засовов и отперев отмычками двери, генерал Анрио в конце концов выбрался на свободу.
Дойдя до этого места, Наполеон сделал движение, выражавшее его удовольствие.
– Только бы они не вздумали повторять свои попытки! – пробормотал он. – Австрийская полиция будет очень счастлива, если удастся захватить преданного мне человека, стремящегося избавить жену и сына от тирании венского двора. Надеюсь, что эти три смельчака окажутся достаточно благоразумными и вернутся во Францию. Ну, прочтем, что далее!
Он продолжал читать письмо. Монтрон сообщал, что с громадным прискорбием узнал от генерала Анрио про обстоятельства, при которых совершился арест. Он предпочел бы промолчать, чтобы не огорчать его величество, но считает своим долгом честно и открыто поведать обо всех фактах, связанных с исполнением возложенного на него поручения.
Генерал Анрио, пробравшись к императрице под видом аббата Альфьери, полномочного посла двора его святейшества, открыл Марии Луизе свое истинное звание и цель, которая привела его в Вену. В то же время он вручил ее величеству письмо императора.
Ни один мускул не дрогнул на лице Марии Луизы, когда она читала это письмо от мужа, который от всего полного любви и нежности сердца умолял ее приехать к нему и советовал в случае, если венский двор будет задерживать ее и сына, довериться подателю этого письма, так как последний уже найдет случай и возможность вернуть ей свободу и доставить в Елисейский дворец к тому, кто ждал ее, кто любил ее, которому не будет радости от вновь обретенной власти и трона, если и то, и другое ему нельзя будет разделить со своей дорогой, желанной женушкой.
Прочитав письмо, Мария Луиза холодно взглянула на посланца и сухим тоном заявила ему, что очень недовольна тем способом, которым он вздумал пробраться к ней. Она обещала своему отцу, австрийскому императору, не получать никаких писем, исходящих от Наполеона, через чье бы посредство они ни передавались, а если письма все-таки тем или иным путем дойдут до нее, то она обязана немедленно показать их отцу. Если император Наполеон желает передать ей что-либо, то он должен был бы обратиться не к посредству тайных агентов, сильно смахивающих на темных искателей приключений, пробирающихся во дворец под фальшивыми именами и прибегающих к переодеванию, а пойти официальным путем, через канцелярию. Тогда от князя Меттерниха она получила бы все сообщения. Затем под влиянием вспышки гнева Мария Луиза, собиравшаяся уже выйти из комнаты, кинула генералу Анрио, сильно смущенному всем происшедшим, следующие слова:
– Можете передать тому, кто послал вас – разумеется, если император, мой отец, и его министры дадут вам когда-либо возможность снова повидать его, – что совершенно бесполезно будет надоедать мне подобными просьбами и посылать ко мне тайных послов; я приняла твердое решение никогда не возвращаться обратно во Францию. Благодаря великодушию и милости союзных монархов я стала герцогиней Пармской и чувствую себя совершенно удовлетворенной в своих честолюбивых помыслах тем, что могу править этим небольшим государством.
Наполеон гневно скомкал депешу, дойдя до этих фраз.
– Ах, так! Она довольна тем, что может быть герцогиней Пармской… вместе с Нейппергом, разумеется! – пробурчал он, стискивая зубы. – Ну, а у меня все-таки имеется средство отомстить этому Нейпнергу, – пробормотал он, кидая злобный взгляд на Амелию, которая в сильном беспокойстве спрашивала себя, что произойдет, когда император, ознакомившись с содержанием депеши, снова займется ею. Он, быть может, опять возобновит прерванную прибытием почты атаку, отражать которую она могла только пассивным сопротивлением.
Наполеон с лихорадочным нетерпением закончил чтение секретного доклада тайного комиссара.
Монтрон докладывал далее, что Мария Луиза, оставив генерала Анрио одного в комнате, вышла после сказанных ею гневных слов; генерал некоторое время все еще оставался на месте, надеясь, что случайное дурное расположение духа императрицы пройдет и она вернется, чтобы дать менее резкий ответ или, может быть, даже письмо к супругу; однако он не дождался этого и собрался уходить, как вдруг появился офицер и арестовал его. Будучи захвачен на месте, генерал Анрио не мог дать знать своим друзьям, что именно привело к его аресту. Отсюда и произошло опоздание в докладе императору о происшедших событиях.