- Разбои!.. - прохрипел царь и гневно стукнул посохом в ступени царского места… - Мало разве разбоев чинят мне воры казаки на Волге?.. Не тот ли это Ермак, воровской атаманушка, что разбивал на Волге и мои военные корабли? А?..
Царь гневно застучал посохом и впился в глаза Ивана Кольцо.
Казак смело и гордо выдержал острый взгляд государя.
- Был я, царь, верным есаулом моему атаману с младых его лет. Вместе служили мы тебе, царь государь, под Казанью, вместе, что греха таить, гуляли по Волге. И в том тебе каемся, как отцу нашему, - смело сказал Кольцо.
Казаки поклонились царю до земли.
- Ну, - грозно сказал царь. - Дальше!
- Никогда, великий государь, мы не трогали твоих государевых, орленых кораблей… Купчишкам, верно, карман потрошили… Без того, Государь, казаку не прожить и твое Царское дело не справить.
- Ну… ну!.. - еще строже сказал государь.
- Был у нас прошлою весною на Каме совет, круг войсковой… И на том на кругу порешили мы покаяться перед тобою, Государь, не словами, но делом. И те грубости, что делали мы на Волге, заслужить перед Русью и завоевать царство Сибирское!.. Бог помог нам, великий государь… Помилуй нас. Не вели казнить, вели миловать и прими царство Сибирское с нашими буйными головами.
Иван Кольцо говорил это воодушевленно, с подъемом, громко и просто.
Когда он кончил, во всей палате стало томительно тихо и слышно было, как, захлебываясь от удушья, хрипел царь, подавлявшей свой гнев. Он откинул посох и опираясь на подлокотники встал.
Его лицо изменилось. Гнев и насмешка сошли с него. Оно стало почти прекрасно. Расправились на нем морщины. Легкая краска появилась на щеках. Бывшие оловянными глаза заиграли стальным блеском. Вся душа Иоаннова, так редко проявлявшаяся, вернулась к нему и просветила и укрепила одряхлевшее тело любовью, добром и милостью.
- Мне понравилась, атаман, твоя смелая речь. Стал бы оправдываться, да лгать - не пощадил бы тебя за прошлое… Не терплю лжи… Люблю единую правду… - сказал государь.
Он перевел дух и продолжал говорить резко, чеканя слова, гулко раздававшиеся по палате:
- Грубости ваши прошлые на Волге… прощаем… не помним… И о том будет наша Ермаку… князю Сибирскому… Ермаку Тимофеевичу… наша именная грамота!.. Жалуем мы того князя Сибирского нашим панцирем с золотым двуглавым орлом!.. Шубою со своего плеча!.. Саблею именною за покорение Сибири. Отвезешь все ему… Разрешаю тебе, пока ты здесь, набирать охотников заселять сибирское царство… На помощь князю Ермаку пошлю воеводу князя Семена Болховского и голову Ивана Глухова со стрельцами принимать от новопожалованного князя города Сибирские… В посольском и стрелецком приказах немедля исполнить мое повеление!
Царь, подхваченный под руки боярами, стал спускаться с царского места. Ему подали посох, Иоанн остановился, взмахнул посохом в сторону бояр и, тяжело дыша, заикаясь, гневно выкрикнул:
- Это не князю Курбскому подобно!.. Крамольники!.. Русский царь умеет казнить изменников и жаловать, хотя и заблудших, но верных слуг великой Руси… Учитесь… у… станичников!..
Царь пошел, ни на кого не глядя, из палаты. Бояре обступили казаков и горячо поздравляли их с монаршею милостью.
На дворе, залитом февральским солнцем, ржал нетерпеливо Мунгал, а сверху, с синего неба, неслись ликующие, пасхальные перезвоны, гнали во все дома радостную весть о покорении Сибирского царства.
XXXVI
Опять в Сибири
После Пасхи, на Красную горку, торжественно, по старому обычаю, обвенчали Федора Гавриловича Чашника со свет Натальей Степановной, а красным летом он, в сотницком чине, с молодою женою поплыл на многих бударах со стрелецким отрядом воеводы Семена Болховского и головы Ивана Глухова обратно в Сибирь. Поплыл с молодыми и их верный Восяй.
Федя нашел Ермака в Искере.
Горячо и радостно принял Ермак рассказ Ивана Кольцо о царских милостях. Любовно осмотрел привезенный ему дорогой панцирь, надел его на себя, примеряя и прошелся по горнице.
- Точно по мерке делали, - сказал Ермак. - Как влит я в него. А тяжеловат немного… или… стар уже я становлюсь.
И задумался.
Федя, бывший в этой же избе, смотрел на Ермака с тихою грустью. Точно за это время разлуки переменили Ермака. Не было в глазах атамана прежнего, всегда так ярко горящего огня. Заблистали они, когда рассматривал он прекрасную чеканку золотого орла и клинок драгоценной сабли с выбитыми словами царского пожалования, и опять погасли. В волосах Ермака много стало седины, и борода была почти белая.
Не снимая панциря, присел Ермак на лавку, посадил против себя Ивана Кольцо и Федю и, положи руку на руку Кольцо, тихо сказал:
- Тяжелая, страшная вещь - власть, Иван. Это много тяжельше будет, чем воевать с басурманами…
И стал рассказывать.
- Не унимаются, Иван, татары. Он тебе и "таймыром" прикинется, другом, братом станет, а камень за пазухой держит… То и дело гибнут казаки! Кучум с тоски и горя от потери Искера ослеп и скитается по степям, неуловимый для нас. Он везде строит козни против Руси и самых мирных князей настраивает против Москвы… Надо, Иван, ставить по степи города, проводить дороги, рубить засеки, чтобы было где у своих, у православных, отдыхать казакам.
Ермак вздохнул.
- Стары мы с тобою, Иван, стали. Пора нам на покой. В монастырь… В тихую келью… Грехи замаливать… О будущей жизни помышлять… Готовиться предстать перед Страшным судищем Христовым… Обдумать свои прошлые прегрешения, покаяться, просить пощады… Вот кому, - Ермак посмотрел на Федю, - вот кому наше дело продолжать! Молодым!!! Федор… Не покидай Сибири!.. Верь мне - как еще пригодится она Руси… Вот построим городки, и поставлю я тебя воеводой на самом краю, за Ишимскою степью, наблюдать шляхи к Аральскому морю. Оттуда бухарский купец к нам поедет. Надо ему охрану дать от кочевников… А мы с Иваном… На покой.
- Послужим еще, Ермак Тимофеевич, - сказал Кольцо, - царю-батюшке. После его таких великих к нам милостей нам нельзя уходить.
- Годика два послужим, - тихо сказал Ермак, - а там… на покой пора…
* * *
Тяжелые это были годы.
Летом Иван Кольцо с сорока казаками поехал гостить к мирному мирзе Караче. Там были скачки киргизских лошадей на резвость, киргизская "байга". Гонялись молодые киргизы за киргизом с бараньей тушей и старались выхватить ее у него, играли в "Девушку-волка", пели тягучие, гнусавые песни, объедались бараниной, без конца пили из плоских чашек забродивший, прозрачный, хмельной кумыс, братались с киргизами, дарили им оружие и на ночь полегли спать усталые и пьяные, среди татар и киргизов.
А на утро никто не встал. Всех - и Ивана Кольцо - зарезали во сне слуги Карачи, всем пришел "карачун"!
После своего злодейского дела Карача с большим войском осадил Искер. Не смея открыто напасть на Ермака, Карача окружил Искер засеками, обложил город и не выпускал ни конного, ни пешего. В Искере начался голод. Атаман Мещеряк с несколькими сотнями казаков пробился через татарские засеки, ушел в степи, а потом, неожиданно вернувшись, ночью напал сзади на Карачу. В жестоком бою оба сына Карачи были убиты, но немало пало и казаков. Ермак вышел из осады и с тремястами казаков прошел вниз по Иртышу до реки Оби, жалуя верных татар и казня бунтовщиков.
К зиме Ермак вернулся в Искер. Зима принесла новые беды. В Сибири не знали овощей. Ни капусты, ни бураков, ни моркови, ни лука, ни гороха, ни всего того, к чему привыкли у себя, в Москве, стрельцы, - в ней не было. Хлеба недоставало. Питались мясом. Суровая зима, плохие жилища, тоска по дому разрушали здоровье стрельцов. Среди них началась цинга. Пришлось прекратить работы по постройке городков.
Зимою 1583 года от скорбута умер князь Болховской, за ним последовал в могилу старый соратник Ермака есаул, Гаврила Лаврентьевич.
Никита Пан и Яков Михайлов пали в боях с татарами. Из старых есаулов оставался в живых Матвей Мещеряк, но и тот стал уставать.
Росли могилы на казачьем кладбище в Искере. Каждый день старый монах, отец Досифей, кого-нибудь хоронил. Много лежало казачьих тел в бескрестных могилах по сибирским степям.
Таяла казачья сила.
Чаще стал заглядывать в Федину избу Ермак. После смерти Гаврилы Лаврентьевича и Ивана Кольцо он приблизил Федю к себе. Часами рассказывал, как и что надо сделать в Сибири, как обходиться с татарами - точно хотел в него перелить свою мудрость.
Летом 1584 года слепой Кучум появился с ордою на реке Иртыше. Он запер путь бухарским купцам, ведшим свои караваны от Аральского моря на Ишим и по Ишиму на Иртыш.
Торговля с Бухарой прекратилась.
Надо было кончать с Кучумом.
XXXVII
Смерть Ермака
Был август 1584 года, Федя сидел с Натальей Степановной на крыльце своей избы, и оба смотрели на Восяя, гревшегося на солнце. Вдруг Восяй насторожился, завилял хвостом и поднял голову.
- Кого-то своего учуял наш Восяйчик, - сказала Наташа.
- Не Ермак ли? - сказал Федя.
- Давно что-то не заходил к нам.
- Все татар, вогулов и остяков допрашивает. Допытывается, где Кучум.
- Тоска какая с Кучумом!.. Веришь, Федя, покоя нигде не найду, когда о нем думаю. Уж такой он ехидный, страшный. Чистая змея.
Восяй с радостным лаем бросился к воротам.
- Ну, конечно, Ермак! - сказал Федя. - Приготовь, Наташа, чем потчевовать дорогого гостя.
Калитка распахнулась и в нее быстро вошел Ермак. Он был в боевом уборе. Новый панцирь с золотым двуглавым орлом, подарок Иоаннов, сверкал на его груди. Шапка-ерихонка горела на солнце.
- Федор, - крикнул Ермак еще на порог. - Снаряжайся, едем ловить старую лисицу.
- На конях? - спросил Федя.
- На стругах. Все готово.
- Мне долго ли. Голому собраться - только подпоясаться, - сказал Федя. - Пожалуй атаман в горницу.
Посредине горницы уже стояла Наташа с большим подносом с кубками пенной браги и с блюдцами с различными сластями. Зарумянившись, она нагнула красивую голову в жемчужном уборе и сказала Ермаку.
- Дозволь, атаман, тебя чествовать.
Ермак взял чару. Федя пристегивал саблю и надевал широкий ремень с пороховницей и пулями.
- Я готов, атаман, - сказал он.
- Куда это? - чуть слышно вымолвила побледневшая Наташа.
- Лисицу ловить, Наталья Степановна, - бодро сказал Ермак.
Наташа уронила поднос. Кубки покатились по земле. Рассыпалось печенье.
- Надолго? - спросила она.
- Поймаем - вернемся, - сказал атаман.
Федя не узнал его голоса. Слова были бодрые, но сказал их Ермак как-то не по-своему, тихо и как бы неуверенно.
- Сейчас? - прошептала Наташа.
- Мешкать нечего. Гребцы на веслах, - сказал Ермак и пошел к дверям.
Восяй бегал, чем-то озабоченный, то к стоявшей неподвижно с опущенными руками Наташе, то к Феде.
Точно он не знал, с кем ему быть? При ком он нужнее.
Ермак с Федей выходили за ворота.
- К ним! К ним иди, - показывая рукою на уходивших, сказала Наташа. - Восяй, береги мне Ермака и Федю!
Собака жалобно визгнула и помчалась за Федей.
* * *
Пять суток гребли казаки на легких челнах вверх по Иртышу. Их было всего пятьдесят человек. Немного, но отборных молодцов взял с собою Ермак, чтобы прикончить Кучума. Старый царь Сибирский был неуловим. Казаки выходили из лодки, брали у мирных татар лошадей и искали Кучума в степях.
Он был где-то близко. Все говорило о том. И тревоги татар… И пустые юрты, - значит, ушли татары вместе в Кучумом, и оброненная стрела, и еще горячие следы костров.
Казаки были измучены… Бессонные на веслах ночи… Днем поиски под палящим солнцем… Иртыш тек в теснинах, был быстрый и порожистый. Берега поросли густым лесом. Громадные камни-валуны, обточенные водой, были по берегам. Глухо шумела подле них река.
5-го августа поднялся на реке сильный ветер. Темные тучи спустились над лесом. Вдали играли зарницы. Гроза надвигалась. До вечера то шли на веслах, то тащили челны берегом, минуя пороги.
- Не можем больше, атаман, - сказал, бросая весла, загребной казак на передовой атаманской ладье.
Ермак посмотрел на него тусклым взглядом и тихо сказал кормчему:
- Правь к берегу!
Федя с удивлением посмотрел на Ермака. Никогда раньше не прошло бы так даром казаку его самовольство. Никогда не потворствовал Ермак человеческой слабости.
Бывало крикнет: "Хоть сдохни, а греби!.." - да так крикнет, что мороз подерет по коже, и точно удесятерятся казачьи силы.
Челны приставали к реке. Их вязали к темным корчагам. Казаки входили в лес и наскоро рубили шатры из ветвей. Гроза приближалась. В быстро наступившей темноте глухо шумела река.
Ермак сидел под деревом.
- Атаман, - сказал Федя, - ты бы снял панцырь. Тяжело тебе, поди, в нем.
- Не панцырь тяжел, - сказал, проводя ладонью по лбу, Ермак, - а тяжела забота… Плохо… Федор… Ослабели людишки… Какой от них прок!..
И первый раз, кажется, не пошел Ермак сам осмотреть сторожей, Федя пошел за него. Все казаки спали. Никто не остался сторожить. Вернувшись, Федя нашел Ермака все так же в панцире сидящем под деревом.
- Атаман, - сказал он, - казаки не выставили охраны.
- А… - промычал Ермак. Он, казалось, засыпал… - Устали очень, родные.
- Ты бы атаман, доспехи снял!
Ермак не ответил. Он, как бы отталкивая что-то, провел рукою. Он уже спал.
Восяй был беспокоен. Он убегал куда-то, возвращался и жалобно скулил.
Воробьиная, черная, наступила ночь. Страшно шумел лес.
Кучум, давно следивши за Ермаком, подкрался ночью к казачьему стану и переправился через Иртыш.
С большим войском он остановился в трехстах шагах от того места, где спали казаки, и не смел на них напасть. Посланные им разведчики донесли, что все казаки спят.
- И Ермак спит? - спросил Кучум.
- Спит и Ермак, - ответил татарин.
- Не может того быть, - тихо качая лысеющей головой, проговорил Кучум. - Я знаю Ермака. Не станет он спать в такую ночь. Поди, бродит по стану и стережет покой своих казаков. Таков его обычай.
- Спит и Ермак, - повторил вогул разведчик.
- Ступай и докажи мне, что он спит!
Вогул удалился.
Дождь лил широкими потоками. Гроза бушевала над лесом. Сухие ветви летали с деревьев и щелкали о стволы - точно стреляли из пищалей. В блеске молний вдруг вставал озаренный лес, и, казалось, дубы качались от ветра.
Как змеи, ползли по траве вогулы. Тих был казачий стан, и только у реки сердито лаяла, заливалась собака.
Вогулы подкрались к крайнему ружейному козлу и утащили три пищали с пороховницами.
Когда они со своею добычей вернулись к Кучуму, старый хан решился. Под покровом бури он развел остяцкие, вогульские и киргизские отряды, окружая казачий стан и отрезывая его от берега, и приказал перерезать всех казаков сонными.
С ножами в зубах, с саблями за поясом тихо крались татары к казачьему стану. И, когда стихал на мгновение ветер и, удаляясь, смолкали раскаты грома, было слышно, как шелестела под тысячью крадущихся людей высокая, мокрая осенняя трава - шиль… шиль… шиль…
Никто не кашлянет. Не слышно дыхания людей, и только шелестят подоткнутые за пояс набухшие водой тяжелые халаты - шиль… шиль… ши…
* * *
Восяй неистовствовал, стараясь разбудить Федю. Он кидался на него с визгливым лаем. Упрек и недоумение, порою, гнев и брань были в его лае. Наконец он хватил Федю зубами за ворот и так стал трясти, что голова Феди моталась по хворосту и шапка свалилась Федя проснулся, раскрыл глаза. Точно еще продолжался страшный сон. Молния блеснула над лесом, зарокотал, удаляясь, гром, и в мгновенном света Федя увидал множество татар с ножами кидавшихся на спящих казаков. Он вскочил на ноги и выхватил саблю из ножен. Он сейчас же увидел Ермака. С десяток татар навалилось на него. Ермак стоял, прижавшись к дубу, и тяжко падал его закаленный булат по татарским плечам. Федя бросился на помощь. Татары оставили Ермака.
- К ладьям, братцы! К ладьям! - хриплым голосом крикнул Ермак.
И прянул с обрыва к реке. Федя прыгнул за ним.
Ветер гнал черные тучи. Дождь перестал. Открылось в небе окно, и месяц заглянул в него, засеребривши волны. Река вздулась и кипела, выходя из берегов. Далеко на ней колыхались челны.
Ермак бросился в воду, Федя и Восяй поплыли за ним.
Федя видел, как сверкнул на месяце панцирь Ермака и исчез… Месяц скрылся и снова полил дождь. Федя доплыл до лодки и влез в нее.
- Атаман! - крикнул он.
Ветер сорвал его крик. Мерно шумели дождевые струи по темной реке.
- Тимофеич!.. Сюда!..
Никто не отозвался.
- Восяй! Ищи атамана!
Собака, точно поняв, в чем дело, бросилась в воду и исчезла в мраке. Федя сидел на лодке. Мокрая одежда холодила тело. Ветер пронизывал насквозь. Никто из казаков не появлялся на берегу. Ликующий вой татар сказал Феде, что все кончено. Он ждал Ермака. Темные струи неслись мимо, ветер и течение натягивали причал, и он скрипнул у кормы. У Феди кружилась голова.
Из воды показался Восяй. Он тяжело плыл к лодке.
- Ермак, - крикнул Федя. - Восяй, ищи, ищи атамана!.. Ермак!.. Ермак!
Восяй повернул и поплыл по реке. На востоке, за лесом светлели дали. Громы уходили к горам и ровнее шумел дождь. Ни Ермака… Ни Восяя не было.
Стали видны беснующиеся на берегу татары. Они искали Ермака… Они увидали в ладье Федю. Свиснули стрелы. Несколько человек бросилось к воде. Федя взмахом сабли перерубил канат и челн понесся по течению. Федя поднял парус, и подгоняемый ветром челн стал быстро уходить от места боя.
В бледном рассвете стала видна вся река. Федя, стоя, правил веслом и вглядывался в волны. Ему показалось, что он увидал темное пятно… Это был Восяй. Он плыл кверху брюхом - мертвый. Федя хотел вытащить своего верного друга. Но снова зашумели стрелы и забрызгали кругом по воде. Татары гнались за челном.
Свежий ветер и сильное течение уносили Федю от татар. Уже не долетали до него стрелы. Стали казаться маленькими татары, наконец исчезли за поворотом реки.
Хмурый дождливый, осенний день наступал.
Под серым навесом туч бесконечно печальной казалась Феде Сибирь.