- Но ведь я не виноват ни в чем! - воскликнул Егор Никифоров.
- Тем лучше для тебя!.. - заметил староста.
- А, вот и ружье… - продолжал он, идя в угол первой комнаты, и взял поставленное хозяином утром туда ружье.
Это была охотничья двехстволка.
Староста стал внимательно рассматривать его вместе с сотским.
- Один ствол разряжен! - заметил он.
- Что? - дико вскрикнул Егор Никифоров. - Ствол разряжен?
- Тебе это знать лучше, нежели нам… - в один голос ответили староста и сотский.
Бледный, с дрожащими руками, он подошел сам посмотреть ружье и действительно убедился, что правый ствол его разряжен. Судороги передернули его лицо, как бы от невыносимой внутренней боли, кровь прилила к сердцу, в глазах потемнело, и он почувствовал, что почва ускользает из под его ног.
Арина продолжала обводить присутствующих безумным взглядом, и наконец, словно остановила его на муже.
- Оправдывайся же Егор, оправдывайся, несчастный! - сказала она не своим голосом.
- К чему? Ведь я знаю, что я не виноват. Совесть моя спокойна. Повторяю, я не виновен.
- Я не виновен! Я не виновен! - поредразнила мужа Арина. - И больше ты ничего не можешь сказать? Скажи, по крайней мере, им, что ты в эту ночь делал… Ты должен это сказать, а то иначе почему же в самом деле твое ружье оказалось разряжено.
- Этого я не знаю… - смущенно пробормотал он.
- Ты этого не знаешь! - крикнула Арина. - Значит, это ты, а никто другой убил этого несчастного…
Егор Никифоров вздрогнул всем телом.
- Арина, Арина, опомнись, в чем ты обвиняешь меня, возьми назад скорее свои слова… Скажи, что ты веришь мне, что я неповинен в смерти этого несчастного.
Пришедшая несколько в себя женщина с грустью в голосе отвечала после некоторого раздумья:
- Этого я не знаю!
Егор Никифоров отшатнулся от нее, но не сказал ни слова. Наступило мгновенное тягостное молчание.
- Сбирайся же, пойдем, а то "барин" дожидается, - прервал его староста.
- Прощай, Арина! - шатаясь, подошел к жене Егор Никифоров.
Она снова окинула его тем же безумным взглядом, и когда он затем хотел обнять ее, она вдруг отскочила от него с криком.
- Там, там, на твоем рукаве, кровь…
С этими словами несчастная женщина, как подкошенная, без чувств упала на пол.
Егор бросился к жене, поднял ее и положил на постель, поклонился и поцеловал ее в лоб долгим поцелуем. Слезы брызнули из его глаз, и несколько минут он горько плакал.
Затем он обернулся к стоявшим в избе и твердым голосом сказал:
- Берите меня… идем…
Староста, по сибирскому обычаю, взял обе руки Егора Никифорова и, связав их назади веревкой, один конец отдал сотскому, а другой взял сам. Понятые отворили двери избы и выпустили связанного арестанта, затем плотно затворили дверь и пошли вслед за преступником и властями.
Тем временем Вацлав Лаврентьевич уехал в город, а земский заседатель вместе с Харитоном Безымянных отправился к нему на половинку. По произведенному обыску в избе, висячий замок на двери которой оказался запертым, не нашли ничего, что бы могло указать следствию, кто был убитый и зачем прибыл на половинку.
Вызванная кухарка Безымянных Алена подтвердила ссылку на нее Харитона Спиридоновича и показала, что часу во втором ночи действительно видела Егора Никифорова, шедшего, видимо, крадучись, от избы, где квартировал городской постоялец.
- Ты, наверное, знаешь, что это был он? - спросил еще раз Павел Сергеевич.
- Да как же не наверное! Слава Тебе, Господи, не первый год живу здесь и не впервой вижу "мужа Арины".
Земский заседатель составил акт обыска в избе и записал в протокол показания как самого Безымянных, так и его кухарки.
Когда Павел Сергеевич вернулся из половинки в высокий дом, он нашел уже связанного Егора Никифорова у двери людской.
Заседатель приказал развязать ему руки и ввести в комнату. Староста представил ружье и объяснил, что один ствол найден разряженным. Заседатель тотчас же составил протокол осмотра ружья, разрядил второй ствол, и вынутый пыж оказался оторванным от того же газетного листа, от которого оторван был пыж, найденный на месте убийства. Вынутая же из ружья пуля была одинакового калибра с той, которою был убит неизвестный молодой человек.
Заседатель обе пули и оба куска газетной бумаги положил перед собой на стол.
- Обыщите арестанта! - приказал он старосте и сотскому.
Приказание было исполнено, и по обыску в одном из карманов Егора найдена была трубка и табак, завернутый в такую же газетную бумагу, из которой сделанны были и пыжи.
Павел Сергеевич и этот сверточек приобщил к вещественным доказательствам.
Мерка сапога Егора Никифорова пришлась как раз к мерке найденных на берегу Енисея следов.
Когда арестанта после обыска снова одели, то земский заседатель снова начал снимать с него подробный допрос. После обычных расспросов об имени, отчестве, летах, местожительстве и роде занятий, заседатель предложил обвиняемому рассказать, где он провел ночь, в которую было совершено убийство неизвестного молодого человека.
Егор Никифоров рассказал, что он сперва был у мельника, затем у Безымянных, пил в обоих местах водку и, захмелев, заснул на дороге.
- Ты был с ружьем? - спросил его Павел Сергеевич.
- Точно так, с ружьем…
- А, между тем, одни свидетели видели тебя с ружьем только утром и в полдень, вечером же тебя видели другие, но уже без ружья. Правда ли это?
Егор, видимо, растерялся и молчал.
- Ты молчишь… Так я скажу за тебя, что к вечеру вчерашнего дня у тебя ружья не было… Куда ты дел его?
Обвиняемый в ответ лишь тяжело вздохнул.
- Отвечай же! - крикнул заседатель.
- Я не могу ответить на этот вопрос…
- Так я отвечу за тебя: ты спрятал его невдалеке от места убийства, чтобы отвести глаза следователю. Это твое ружье?
- Так точно-с.
- На собачке и около дула еще видна земля и мне не нужно большего доказательства, что ружье было спрятано в траве или в лесу. По показанию Харитона Безымянных, ты ушел от него в двенадцатом часу ночи. Что ты делал до утра, когда пришел домой и лег спать?
Егор Никифоров молчал.
- Ты, видимо, хочешь отмалчиваться от вопросов, смотри, это худой способ и только усилит наказание… Сознайся, раскайся, и суд к тебе будет милостивее.
Глаза Егора Никифорова наполнились слезами.
- Я только одно могу сказать - я не виновен!
Земский заседатель наморщил лоб, хотя ему показалось, что в голосе обвиняемого прозвучало неподдельное волнение.
- Но улики все налицо и запираться прямо бесполезно.
- Я не виновен! - повторил Егор. - Больше я ничего не могу сказать.
- Ты так-таки и не хочешь сказать, что ты делал с двенадцатого часа ночи?
- Я не могу сказать этого, не могу!
- Так я скажу тебе это… Ты подстерег несчастного молодого человека, который жил у Безымянных, убил его и ограбил. Затем пошел в избу, где жил покойный, и вытащенным из кармана твоей жертвы ключом, отпер ее, взял, что было там ценного, бросил ключ, быть может, в реку, остальную часть ночи провел, обдумывая, куда спрятать его деньги и, быть может, золотые вещи, и спрятал их. Не беспокойся, мы найдем их.
Глаза Егора Никифорова загорелись.
- Так, по-вашему, я не только убийца, но и вор?..
- Так говорят доказательства, но я не мешаю тебе оправдываться, напротив, я первый желаю этого, так как знал тебя за хорошего человека, - сказал заседатель, тронутый неподдельностью протеста.
Егор стоял, низко опустив голову, и молчал.
- Наверное сказать нельзя, обокраден ли убитый, были ли с ним деньги и вещи, это знают Бог да ты, но по одежде он должен был принадлежать к людям состоятельным и не мог иметь в кармане только мелочь, и, наконец, приехав на охоту в тайгу из К., должен же он иметь какие-либо деньги, чтобы хоть вернуться обратно - их мы в избе на прииске Безымянных не нашли. Ты был в этой избе… Видели, как ты крадучись шел оттуда, и узнали тебя… - с расстановкой сказал земский заседатель.
Егор Никифоров задрожал.
- Этого мало, рукав и правая пола твоего озяма в крови… Чья эта кровь? Ответишь ли ты, наконец?
- Не знаю.
Павел Сергеевич, несмотря на то, что был очень терпелив, вышел из себя, составил поставление об аресте и приказал старосте под строгим караулом отправить преступника в село, где имел резиденцию, и посадить его в каталажку при волостном правлении. Пока в поселке снаряжали подводу под арестанта, он велел подать себе лошадей и уехал. Толстых беспокоить он не решился.
XVI
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
Следствие шло своим чередом. Надо заметить, что Павел Сергеевич чрезвычайно энергично и быстро вел это дело. С одной стороны его увлекала масса нагромождающихся друг на друга улик против Егора Никифорова, а с другой - смущало поведение обвиняемого, совершенно непохожее на поведение убийцы.
Труп убитого, по распоряжению заседателя, был предъявлен всем окрестным жителям, но никто не мог сказать о несчастном более, нежели показал Харитон Безымянных. Предъявление трупа прислуге высокого дома и рабочим приисков Толстых дали такие же отрицательные результаты.
Самому Петру Иннокентьевичу Толстых и Иннокентию Антиповичу Гладких земский заседатель не решался сделать официального допроса по этому делу, так как неизвестно было, как взглянут на это богач-золотопромышленник и его доверенный, а в случае возбуждения их неудовольствия, заседатель мог в описываемое нами время моментально слететь с места.
О допросе дочери Петра Иннокентьевича Марьи Петровны, уехавшей почти одновременно с открытием убийства совершенно неожиданно в Томске, нечего было и думать без того, чтобы не навлечь, как полагал Хмелевский, на свою голову страшный гнев всемогущего богача - ее отца.
Хотя в голове Павла Сергеевича и бродили мысли, что отъезд Марьи Петровны Толстых должен иметь некоторое отношение к совершенному преступлению, но он старался всеми силами оттолкнуть от себя эту мучившую его мысль - углубиться в суть этого дела и доказать невинность Егора Никифорова, в которой, бывали минуты, земский заседатель был почти убежден.
Как чиновник, он был даже доволен, что добытыми уликами сгустились тучи над головой Никифорова и что с формальной стороны он, заседатель, для начальства стоял на настоящем следственном пути.
Нравственная сторона дела не имела, да и не могла иметь никакого значения при суде с формальными доказательствами.
Лезть со своими исследованиями туда, где он наверняка может сломать себе голову - было бы со стороны Павла Сергеевича неблагоразумно, и он от этого воздержался и даже не подверг допросу никого из слуг и рабочих Толстых, признавая как бы этим, что никто из живущих у богача-золотопромышленника даже не может быть прикосновенным к такому гнусному делу.
Время, когда Хмелевский был, как мы уже сказали, почти убежден в невинности арестованного им убийцы, было особенно продолжительно после того, как Егор Никифоров был, по приказанию заседателя, привезен на третий день обнаружения убийства в поселок и приведен к трупу, все еще находившемуся в "анатомии".
Когда один из карауливших тело крестьян сдернул покрывало с трупа, Егор Никифоров вместо того, чтобы отступить при виде жертвы своего преступления, подошел близко к столу, на котором лежал покойный, и с выражением неподдельной грусти несколько минут смотрел на него, истово осеняя себя крестным знамением. Из глаз его брызнули слезы, и он чуть слышно прошептал:
- Доволен ли ты, несчастный, незнакомый мне человек? Насколько у меня хватит сил, я сохраню твою и мою тайну и исполню твою последнюю волю.
- Чего ты там бормочешь? - спросил присутствовавший при этом заседатель.
- Молитву, ваше благородие! - отвечал Егор Никифоров.
Если заседатель думал, что при виде убитого им человека обвиняемый проговорится, то он ошибся. Егор Никифоров при виде убитого еще более укрепился духом не выдавать своей тайны, хотя знал, что она может погубить его.
"Я спасу моего спасителя и его дочь!" - мелькнуло в его уме.
- Ты все еще не хочешь сознаться? - спросил его Хмелевский.
- Я не виновен, ваше благородие! - отвечал Егор.
- Но ты знал убитого при жизни - это ты не будешь отрицать, это ясно из того, как ты смотрел на его труп.
- Я не могу вам ответить на этот вопрос, ваше благородие.
- Завтра я тебя отправлю в К., в тюрьму! - топнул ногой Павел Сергеевич.
- Слушаю-с! - отвечал Егор.
Земский заседатель отдал распоряжение похоронить труп убитого и уехал.
Похороны состоялись на другой день, и простой деревянный крест, несколько вдали от кладбища, близ дороги, указывает до сих пор место упокоения несчастного молодого человека.
Таких крестов не встречается нигде чаще, чем в Сибири. Они попадаются и около почтовых трактов, и близ проселочных дорог, и совсем в стороне от дороги, и служат немыми свидетелями совершившихся в этой "стране изгнания" уголовных драм, убийств и разбоев.
На местах, где находятся жертвы преступлений, ставят эти символы искупления, иногда найденные трупы и хоронят тут же, без отпевания, для которого надо было бы везти их за сотни верст до ближайшего села.
Под впечатлением вкравшегося в душу земского заседателя сильного сомнения в виновности Егора Никифорова, он снова передопросил всех свидетелей, видевших его около места преступления, допросил и мельника, у которого был обвиняемый, по его собственному показанию, вечером, накануне того дня, когда найден труп убитого, и затем, только еще раз перечитав произведенное им следствие, относительно несколько успокоился - улики были слишком подавляющи, чтобы сомневаться в виновности арестанта.
"Если он сам скрывает такие обстоятельства, которые сразу могут бросить иной свет на дело, если он сам не хочет рассеять собравшиеся над его головою тучи, то это его дело!.." - думал Павел Сергеевич, все нет, нет да впадавший в некоторое сомнение.
"Скажи он хоть слово, и я не посмотрю ни на лиц, ни на их положение, я добьюсь истины, но он молчит…" - оправдывал себя самого земский заседатель.
Егор Никифоров на самом деле молчал как убитый, хотя Хмелевский, перед отсылкой его в К., пытался снова добиться от него, где и как он провел ночь, в которую совершено убийство.
- Да что вы, ваше благородие, себя напрасно беспокоите, ведь сами сказали, что убил я, ну и будь по вашему… Я отвечу вам только: я не виновен.
Егор Никифоров был препровожден в К. и заключен в тюремный замок. Следственное дело для его окончания было отослано земским заседателем прокурору, который поручил одному из полицейских приставов города К. дополнить его розысками о личности убитого.
Сведения эти были получены от содержателя одной из двух городских гостиниц мещанина Разборова. Они были почти те же, какие получены от последнего Иннокентием Антиповичем Гладких по поручению Петра Иннокентьевича. О посещении Гладких и о разговоре с ним Разборов не упомянул, не упомянул также и о многом ему известном, не желая вмешивать в это дело богатых лиц, которые могли всегда пригодиться ему, "мелкому сошке", как скромно именовал он себя, хотя в городе ходили слухи, что Разборов всеми правдами и неправдами сумел сколотить себе порядочный капиталец.
В комнате, которую занимал Борис Петрович Ильяшевич, был сделан самый тщательный обыск, но кроме белья и платья, да сибирского мягкого чемодана, ничего найдено не было. Бумаг не оказалось совершенно, и лишь в печке найдена была куча пепла, указывавшая, что Ильяшевич перед поездкой в тайгу сжег какие-то бумаги.
Составив протокол о своих следственных действиях, пристав заключил следствие и вновь представил его прокурору, который, со своей стороны признав дело полным, препроводил его на решение в губернский суд, составлявший в Сибири такое же судебное место, каким в центральной России были в дореформенное время "палаты гражданского и уголовного суда".
Егор Никифоров сидел в К-ой тюрьме и молчаливо ждал решения своей участи. Он знал, что ждать ему придется долго, так как судебные места Сибири, в описываемое нами время, не отличались торопливостью, и сибирская юстиция, как и юстиция центральной России, в блаженной памяти дореформенное время, держалась трех мудрых русских пословиц: "дело не медведь, в лес не убежит", "поспешишь - людей насмешишь" и "тише едешь - дальше будешь".
О скором, правом и милостивом суде, уже действовавшем в центральной России, в Сибири тогда знали только понаслышке.
Грозовые тучи над высоким домом тоже, казалось, сгущались, и вот-вот надо было ожидать грозы.
Известие об аресте и отправлении в К-скую тюрьму Егора Никифорова по обвинению его в убийстве с целью грабежа, конечно, тотчас же достигло до Иннокентия Антиповича Гладких. Оно поразило его, несмотря на то, что он почти предвидел его ранее, с того момента, когда узнал, что Толстых стрелял из ружья, принадлежавшего "мужу Арины".
Особенно смутили Гладких обнаруженные следствием подробности. Он узнал, что Егор Никифоров ночь убийства провел вне дома, что возле трупа найдены следы его сапог и что ночью видели, как он крался из избы на половинке, которую занимал покойный.
Сопоставив все это с удостоверением врача, что убитый умер не тотчас же, а был жив известное количество времени, Иннокентий Антипович пришел к роковым для своего друга и настоящего виновника смерти Ильяшевича выводам.
Для него многое стало ясно, гораздо яснее, чем все это дело представлялось земскому заседателю. Он, впрочем, и знал более этого последнего. Совершенно ясно представилось ему, что Егор Никифоров, быть может, привлеченный звуком выстрела, застал еще живым несчастного Ильяшевича, говорил с ним и по его поручению ходил к нему в избушку и взял то, что указал ему умирающий. В этой последней догадке утверждало его ранее посещение "мужем Арины" высокого дома, желание видеть Марью Петровну и явное смущение при известии о ее внезапном отъезде.
"Он приносил ей то, что взял из избушки, где жил покойный! Быть может, письма!" - соображал Иннокентий Антипович.
Возникал теперь вопрос: что говорил ему умирающий? Несомненно было одно, что Егор Никифоров знал об отношениях дочери Толстых к убитому вблизи высокого дома молодому человеку.