Рвение молодого жандарма отметили, и стал Кравец не быстро, но уверенно двигаться по служебной лестнице. Для солидности женился, для престижа завел любовницу.
Власть потихоньку открывала свои парадные двери. А богатство шло само. У людей есть слабость – они часто хотят откупиться от неприятностей. Кравец позволял себе быть добрым, если доброта хорошо оплачивалась.
Все шло прекрасно. Но оступился. Забыл что осторожность – самое важное качество в любой авантюре. И ведь по всем данным подтверждалось, что есть у этого чахлого еврея золотишко и кое-что другое. Долго бился с ним пан Кравец. А тот возьми, да и сдохни после первого же прижигания пяток. Мало того, что ничего путного не удалось узнать, так еще и шум поднялся. Как же – исчез человек! Причем не очень-то и бедный. Пан Кравец искал его вместе со всеми, ухмыляясь безгубым ртом под тонкими усами. Не нашли. Кравец хорошо умел прятать концы…
Но нервы, нервы… Вдруг выплывет? Как тогда его карьера? Все утихло и забылось. Но однажды в кабачке к Кравцу за столик подсел обаятельный, улыбчивый пан и стал рассказывать, что и как было. Договориться сразу не удалось. Предложил встретиться через два дня в загородном ресторане. Пан на удивление быстро согласился.
Кравец подумал, что бог послал дурака испытать его.
Оказалось, бог дураков не посылает. Накануне встречи пан Кравец спал в своей уютной спальне. Открыв глаза, он увидел приятного пана. За ним стояли еще два, уже не таких приятных. Кравец торопливо встал и направился, куда ему показали. Как не торопиться, когда свою просьбу приятный пан подкрепил револьвером с весьма внушительным калибром.
Езус Мария! Как он наивен! Оказывается, это они были готовы платить ему! Более того, ликвидировать все возможные последствия того неприятного инцидента и сделать так, чтобы начальство снова полюбило его. Кравец, сторговавшись, стал тайным агентом немецкой разведки. Новые друзья устроили ему перевод в корпус охраны пограничья. Все вроде было хорошо. Только Кравца снова мучили сомнения. Где, где тот взлет, о котором он мечтает?!
То, что его отправили в болото обеспечивать безопасность разведгруппы и присматривать за полковником, он посчитал крахом всех надежд. Но святая дева заботилась о нем.
Теперь он знает о тайне медальона. Полковник Барковский говорил, что в нем то, что сделает немыслимо богатым на всю жизнь! Вот она, мечта! Надо только осторожно ее взять.
Кравец подошел к нужному месту – перекрестку троп на болоте. От Мокрого Бора сюда шла всего одна тропа. Барковский пройти мимо не может.
Уходил бы с острова сразу за кордон. Но вишь ты, пока щенка не вытащит, двигаться не может. С такими деньгами стоит ли рисковать из-за щенка? Не старик ведь, еще сделает, если понадобится…
Кравец внимательно осмотрелся. Ему понравились заросли кустов, на которых сохранилась еще листва. Со стороны казалось, что там сложно укрыться, но в глубине зарослей маленькая ложбиночка – настоящий окопчик.
Кравец присел на корягу, достал еду, выпил стаканчик водочки. Легкий ветер донес до него едва слышный звук, похожий на стрекот кузнечика. Звук шел со стороны деревушки. Он узнал этот звук: так бьет русский пулемет. В их группе пулемета не осталось. Чеслав утопил в болоте, убегая от НКВД, когда взяли немца…
9.20. Мокрый Бор
Надо отрезать тропинку к лесу.
Астахов приказал развернуться в цепь и, как бреднем, охватывал деревеньку.
Бандиты не сразу начали отстреливаться. Они выбрали самый удобный момент, когда красноармейцы вышли на открытое место. Огонь был нечастным.
"Заслон", – понял Астахов.
Стреляя на ходу, где ползком, где перебежками, приближались к деревне.
"Медленно, очень медленно", – нервничал Астахов.
Но быстрее двигаться было невозможно. Противник, ведя огонь из-за домов, сараев и поленниц дров, сдерживал движение цепи. Наконец подтащили пулемет. Две очереди вдоль улицы заставили бандитов отступить. Астахов кинулся к пулемету.
– Давай на тот бугор, поверх крыш сыпанем. Отрежем от болот.
На склоне первый номер, молодой веснушчатый красноармеец, охнул, осел бледнея. Выше колена правой ноги поползло ржавое пятно.
– Санитара сюда! – крикнул Астахов.
Он сам подхватил пулемет и потащил дальше. Быстро развернув, взялся за ручки.
– Поправь ленту! – приказал второму номеру, устанавливая прицельную рамку.
Дал короткую очередь. Сменил прицел, приметив в прорезь, как кинулись, пригибаясь, к кустам маленькие темные фигурки, еще раз резанул по ним.
Потом стрелять стало невозможно. Впереди замелькали свои. Астахов встал, отряхнул шинель и пошел в деревню.
Едко пахло гарью. Тушили пожар в середине улицы. Сносили убитых к сараю.
Трупы бандитов складывали отдельно. Их было пятеро, но они Астахова не интересовали. Он смотрел на двоих живых, которых красноармейцы вывели из-за домов. Памятуя о полученном опыте, пленных укрыли за толстым бревенчатым сараем.
Итак, первые пленные из этой неуловимой банды. Они мрачно смотрели на пожарище.
"Говорить сейчас не будут, – понял Астахов. – Они себя уже отпели и похоронили. Все скажут, когда осознают, что выжить можно".
Распорядившись отправить их с усиленной охраной в город, он направился к хате, около которой собралась группа красноармейцев и местных. Прибыли проводники с собаками.
Дверь хаты распахнулась. Оттуда вышел высокий худощавый мужчина в поношенном пальто. Правой рукой он обнимал за плечи девочку-подростка, дочь, наверное. Левой, раненой и беспомощно болтавшейся на перевязи из женского платка, он неловко прижимал к себе винтовку. За ним вышла полная моложавая женщина. За ее подол ухватились еще двое ребятишек. Третьего малыша она держала на руках. Его плечо было замотано желтой тряпкой, на которой проступили темные пятна. Он уже не плакал, а только всхлипывал и серьезно смотрел на взрослых покрасневшими глазами.
– Фельдшера и санитаров, – приказал Астахов.
Пока те не пришли, один из красноармейцев бережно взял раненого ребенка, расстегнул шинель и спрятал его босые ножки у себя на груди.
Мужчина шагнул к Астахову.
– День добрый! – сказал он.
– Здравствуйте, – козырнул Астахов.
– Я председатель сельсовета… – Мужчина стоял, опершись на винтовку. – Как те вошли в деревню, Ганна, – он кивнул на женщину, – двери заперла. Вижу, запалить дом хотят… Застрелили двух. Вон ваши уже отнесли. Потом видим, идут свои… Вчера на заставу Пашку отправили… И фуражки на них…
Мужчина говорил медленно, переводя дух после каждой фразы.
– У нас просьба к пану командиру, – обратился он к Астахову. – Бандиты в лес подались, а дальше болото. Возьмите нас, мы покажем ход по болоту. Там одна тропа. Им негде пройти, кроме нее…
Астахов оглянулся. Вокруг, смешиваясь с красноармейцами, стояли мужики и бабы, напряженно вслушиваясь в их разговор.
– Хорошо, – сказал Астахов. – Но кто же нас проведет? Вы же ранены.
– Ничто… Рана тут… – Председатель с болью посмотрел на убитых односельчан, чьи тела лежали рядом с телами погибших красноармейцев. Астахов увидел среди них тело худенькой молодой девушки.
– Людям жить надо, – после паузы снова заговорил председатель. – Пока те в лесу да на болоте – жизни нет. Кончать их надо.
Он оглядел толпу.
– Никифор, пойдешь?
Патлатый мужик в линялой рубахе и солдатской куртке протиснулся вперед.
– А чего не пойти? – сказал он. – Только вот винтовочку бы сподручней…
Астахов кивнул, Никифору дали винтовку. Тот посмотрел на нее ласково и нежно провел заскорузлой рукой по прикладу.
Мужики молча выходили и становились рядом с Никифором.
– От мы и пойдем, – сказал председатель. – За меня не беспокойтесь, я еще многое сделать могу. Только вот перевязать бы…
Жена, Ганна, быстро сходила в избу, пока мужу перевязывали руку, и вынесла фуражку со звездой.
– Помогите тут друг другу, люди; – сказал он односельчанам, надевая фуражку. Закинул винтовку за спину. – Мы готовы. Меня зовут Казимир Нежин.
9.40. Живунь
Все, больше Нестор ждать не мог. Старое солнце совсем устало. У него были силы, чтобы светить, но греть оно уже не могло. Поэтому Нестор хотел повесить свое солнышко. Только как повесишь, когда Василинки все нет и нет. И красочки нет. Желтой, яркой, теплой-теплой.
Он сам легко переносил и жару и холод. Иногда зимой, в мороз, мог выйти на двор в одной рубахе, и ничего с ним не случалось. Просто Нестор любил радость. Не свою, а общую. Чтобы всем было весело, светло и хорошо. Как, например, бывает, когда гости приходят или праздник какой. Вот когда всем весело, и Нестору хорошо.
Только часто не понимали его люди. Называли по-всякому. Он не обижался – чего злобу таить, ведь они столького не замечают, не видят того хорошего, что происходит рядом с ними.
И тогда ему стало ясно: нужно дать всем тепло – с теплом и радость. Но Василинки все нет и нет…
Нестор, сломал большой полузасохший репей, воткнул рядом со странным нагромождением веток, палок и старого хлама. Репей будет отпугивать всех злых. Вон какой недобрый подходил недавно. Ему про дело толкуют, а он – все какие-то глупости.
Нестор улыбнулся – хорошо он сегодня поработал – и пошел со двора. Чтобы не терять времени даром, шагая по тропинке, он выковыривал занозу из своей головы. Она появилась недавно. Вдруг стало тревожно на душе, беспокойно, словно кинул кто-то в него камень и убежал. Только камень странный – попал в другого, а болит у него. Не просто болит, а захлестывает своими мохнатыми, противными лапами все светлое. Нестор начал было вытаскивать эту занозу. Вроде получилось. Но вот вошел в лес – и снова она, эта зудящая штука зашевелилась в голове.
Он старался. Но ничего не получалось… Наоборот, чем ближе был он к деревне, тем больше эта заноза становилась.
Еще один поворот – и деревня. Но Нестор вдруг остановился. Он только-только обошел ствол толстого дерева. Почему ноги дальше не хотели идти? Глаза ничего не видели. Они в землю смотрели – что увидишь? Эта заноза вдруг еще сильнее впилась, до сердца достала, словно приказывая – остановись!
Нестор понимал: надо поднять глаза и посмотреть, что случилось. Но глаза не хотели подниматься. Они зацепились за маленький камешек на тропинке. Тогда Нестор откинул ногой его в сторону. Глаза неохотно начали подниматься.
Ничего он не увидел. Просто на тропинке лежала Василина. Что тут ужасного? Может, просто устала? Он сам часто так ложится, когда захочется. Только руку так не заламывает. Неудобно ведь.
– Эй, – тихо окликнул Нестор, – Василина?!
Василина не откликалась. Неужели заснула? Плохо, земля мокрая, нехорошие сны видеться будут.
– Василинка, – снова окликнул он. И голос почему-то дрогнул.
Надо подойти и разбудить ее. Нестор попытался сделать шаг. Ноги его не хотели слушаться. Тогда он их перехитрил. Встал на четвереньки и пополз.
Тропинка была чистая. Ему же казалось, что приходится пробираться сквозь спутанные стебли трав. Сестра была уже совсем рядом. Но не осталось сил двигаться даже на четвереньках.
Нестор лег на живот и, цепляясь за землю пальцами, подполз к неподвижной Василине.
Вот она, совсем рядом. Нестор кончиками пальцев коснулся ее руки.
Коснулся и одеревенел. Нет, рука ее была не холодной. Она была прохладной.
Нестор ничего не понял. Но эта необычная прохлада лютым морозом ворвалась ему в сердце. Почему же такая боль в голове?
– Василина, – с трудом прошептал он. Сестра молчала.
Нестор закрыл глаза и забыл о себе. Он пытался свое тепло отдать сестре. Только бы снова вернуть ее ласковые руки и веселые глаза. Но тепло не шло к Василине. Ее рука становилась все холоднее.
Он лежал почти в беспамятстве. И вдруг мысль. Отец! Вот кто поможет. Нестор вскочил и что было сил бросился назад, к дому.
Филипп чистил ружье. Обстоятельно и неторопливо. Он не любил торопиться. Очевидно, постоянное общение с лесом, в котором время идет совсем по-другому, нежели среди людей, сильно изменило его представление о мире.
Он любил лес. Не тихий покой его привлекал. Heт в лесу спокойствия. Там тоже жестокая борьба. Только не знает природа подлости, низости и коварства. Жизнь идет по порядку, установленному веками, а смерть приходит тоже по установленным правилам.
– Отец! – Филипп не сразу узнал голос Нестора, который истошно кричал издалека. – Отец!
Филипп не торопясь вынул шомпол из ствола. Потом собрал ружье и повесил на гвоздь. Обтерев руки чистенькой тряпочкой, которую недавно выстирала Василина, Филипп вышел на крыльцо.
– Там! Быстрее! Ей холодно, холодно!.. – Необычно возбужденный Нестор стоял ниже отца на ступеньке и, дергая его за рукав, бессвязно лепетал.
Филипп смиренно относился к причудам своего юродивого сына. Что тут попишешь – божья воля! Но сейчас бессвязное бормотание Нестора было уже не бессмысленным набором слов.
– Ей холодно, холодно. Отец, быстрее… Ты можешь!.. Она не устала… – Нестор силой стягивал его с крыльца.
Филипп решил не расспрашивать. Он быстро пошел за Нестором. Потом они побежали. Ему было трудно – годы. Но он старался не останавливаться.
…Увидев Василину, он понял, что бежать уже не нужно. Сердце глухо стукнуло и оборвалось. Оно не верило.
Филипп медленно подошел к дочери. Смерть пришла очень быстро, и девушка ничего не успела понять. Она продолжала улыбаться. В застывших фиалковых глазах отражалось серое осеннее небо. Правая рука, по-детски сжатая в кулачок, лежала на груди.
Ему стало трудно дышать.
Он медленно взял дочку на руки и, тяжело ступая, пошел к дому. Сзади, всхлипывая, шел Нестор.
10.00. Болота
Кравец все любил делать обстоятельно. Он уже вполне обжил свой кусочек суши в полузатопленной рощице. Для него это было не просто свидание в назначенном месте. Это было начало его нового пути к благополучию и процветанию. И потому он готовился встретить все неожиданности во всеоружии.
Сложнее всего было то, что он не знал точно, к чему готовиться. К обороне, к нападению?
То, что энкавэдисты сели на хвост группе, у него сомнений не вызывало. Русские мобильны, чтобы быстро стянуть к нужному пункту достаточное количество сил. Впрочем, какие особые силы нужны для уничтожения горстки людей. Пусть эти люди хорошо обучены и неплохо вооружены. Такая группа незаменима для мелких комариных укусов, но в открытом бою она реальной силы не представляет… Тем более Кравец не обольщался в отношении боеспособности группы пана пулковника. Это даже не воинская часть. Нет, дисциплина у них, конечно, есть, и Барковский достаточно опытный командир. Но дисциплина держится на страхе смерти в зловонной жиже, выучка у каждого индивидуальная, а командир имеет большой опыт во всяких шпионских хитросплетениях, а не в проведении войсковых операций. Их все это время спасало то, что большевики не знали, где и когда ударить, не могли пройти по болотным тропам.
Но тонкий комариный зуд русского пулемета сказал Кравцу очень многое. Что ж, сейчас ему это на руку. Главное, чтоб этот лис Барковский выскользнул из русской западни. Вырвался и оторвался. Русские могут помешать начатому сегодня утром разговору. Вообще всему помешать. Сам-то он спасется. Пропустит всех мимо себя и спасется. И собаки его не учуют – ветер с другой стороны. Но что тогда он будет иметь?..
Кравец сделал себе подобие амбразуры в стеблях кустарника, проверил секторы обстрела. Внимательно осмотрел карабин, положил рядом запасную обойму, поудобнее подвинул кобуру с пистолетом, поправил кинжал. Потом проконтролировал себя – осечки быть не должно. Вытянул руку и зажмурил глаза. Почувствовал легкую дрожь в пальцах. Сказывалось напряжение. Пришлось еще хлебнуть из фляги, чтобы успокоиться…
Барковский не дурак. Ему есть что спасать. Себя он очень любит и щенка своего. Да и остальные прелести жизни – тоже. Поэтому должен он хоть на немного опередить русских. Сколько же времени отпустит судьба ему, Кравцу, на то, чтобы разбогатеть? Минут за десять вполне можно управиться. Придется пану поделиться с ним, с Кравцом. А потом пусть все идет к черту. Он найдет способ, чтобы возвыситься над толпой. Какой именно, он еще не знал, но ведь должна же судьба ему улыбнуться? Судьба, она тоже деньги любит…
Интересно, тянет ли пан за собой этого малого? Должен. Что он ему сказал, когда все отошли? М-да, а парень-то все равно – агент НКВД. В этом никаких сомнений не оставалось. А хитрый пулковник перехитрил сам себя. На такой эффект и было все рассчитано. Хитер, видно, тот контрразведчик, который готовил этого лайдака. Да и сам мальчишка тоже не промах. Как все ловко подстроил! Скорей всего сумасшедший не был каналом связи – слишком ненадежно. Вероятно, из-за того, что такого канала не было, парень именно с ним и передал ключ с запиской.
Ну, да ладно. Это все интересно теперь Кравцу лишь как развлечение…
Кравец попробовал, как ложится цевье карабина в сделанную им рогатку, и остался доволен. Теперь каждый, кто идет по тропе, может наверняка получить пулю в лоб или затылок. Все зависит от его, Кравца, желания…
Вдалеке тонко пискнуло. Какая-то пичуга, испуганная неосторожным человеком, вскрикнула и полетела над болотом.
"Идут", – понял Кравец.
Но кто?..
10.05. Болота
…Чевк-чавк, чевк-чавк…
Они идут по болоту. Но это совсем не та тропа.
…Чевк-чавк, чевк-чавк…
Противно – вода под ногами холодная, грязная.
Из деревни вышли быстро, но без паники. Чеслав незаметной тропинкой, по которой они и пришли в деревню, вывел назад, к болоту. Но потом они не свернули, как тогда, а пошли прямо. Здесь почти не было пружинящего настила мха. Под тонким слоем воды и грязи ноги чувствовали опору – гать.
…Чевк-чавк, чевк-чавк…
Алексей шел в середине цепочки. Сзади слышал ровное дыхание Барковского. Впереди легко шагал молодой пан. Первым, время от времени щупая дорогу в болотной грязи длинной слегой, шел Чеслав. За плечами у него висел немецкий ранец.
Что там может быть?
Уже ясно, что назад, на остров, они не вернутся. Тогда что Барковский мог захватить с собой? Личные вещи? Вряд ли. Не те люди. Золото? Слишком легко идет Чеслав. Что-нибудь антикварное? Но что положишь в узкий ранец? Нет, не то. Бумаги?
Бумаги… Пожалуй, именно так. Но бумаги, которые имеют очень высокую цену. Посмотреть бы хоть одним глазком…..Чевк-чавк, чевк-чавк…
Когда же кончится эта противная грязь? Ладно, о бумагах подумаем потом. Пока надо разобраться, что будет дальше. Главное – банды уже нет!
Вон какая стрельба была слышна. Здесь их всего девять. Точнее, восемь. Он, Алексей, не в счет. Только непонятно, куда делся Кравец? Его, кажется, не было и в деревне.
Сзади не стало слышно дыхания и шагов Барковского. Алексей оглянулся. Полковник остановился и что-то говорил двум замыкающим. Те неохотно начали расстегивать подсумки. Значит, еще один заслон оставляет. Шестеро.
Наконец-то они вышли на твердое место. И тропинка удобная, широкая. Почти проселок.
Тихо. Выстрелов совсем не слышно. То ли очень далеко, то ли уже все закончилось. Наверное, наши уже пошли по следу.
Группа немного прошла по молодому сосняку и остановилась.
Чеслав оглянулся, вопросительно взглянул на Барковского. Тот, грубо отодвинув Алексея, подошел. Говорили они тихо, но Алексей смог услышать.
– Это и есть развилка. Здесь договаривались…