Но вместо такого вопроса выступил Федор Басманов и заговорил:
– Не кончено еще дело, отцы владыки, князья, бояре и вы, люд православный, землею избранный и созванный сюда его царским величеством для решения дела столь важного! Изменяли князья и бояре царям своим, кару несли за то. Но там – дело явное было. Ни соблазну, ни сомнений не крылось ни в чьей душе. Господин и царь наш, государь Димитрий Иванович клятву дал: понапрасну не проливать родной крови, ежели доведет его Господь до престола прародительского. И за вины тяжкие казни не хотел бы, коли есть малая надежда, что загладить может вину свою злодей. А в деле, которое судим теперь, и другое мыслимо. Может, сам не знал боярин-князь, что творил. Может, веровал облыжным, злодейским словам своим. Царя, Богом данного, отпрыск прямой Иоанна поносил, величал "расстригой", Гришкой Отрепьевым называл… Правда, и в грамоте патриаршей много лжи писано было про такого же диакона, Григория Расстригу. И рознились они от бранных грамот, разосланных Борисом Годуновым… Не в одно пели враги царя нашего пресветлого еще и тогда, как вся сила и власть была у них в руках… Но, думать желаемо, что с пути сбился князь-боярин… Вот пускай и ответит: почему царя Расстригой, Гришкой Отрепьевым называли.
– Все тут раней думали, – неслышно ответил бледными губами Шуйский, когда пристав стал понуждать его к ответу.
– Все?! Ответ, достойный первого советника государева… А видал ли князь-боярин в Туле, когда на поклон туда ездил, вот этого человека?
По знаку выступил вперед диакон Григорий, который давно примкнул к войскам Димитрия и шел за ним от Путивля до самой Москвы.
– Видел! – беззвучно, одними губами пролепетал Шуйский.
– А не слыхал ли, как звать его, князь-боярин?
Шуйский только утвердительно кивнул головой.
– Скажи, как звать тебя, – обратился к диакону Басманов.
– Григорием… Юшкой звали в миру, Юрием сиречи. Богданов сын, Отрепьев прозвищем.
– Что же молчишь, князь-боярин?
– Да и я так сказывал… А тут мне все напротив, что иного человека возит за собою царь и имя дал ему – Гришкино…
– Так, ведомо нам и то. Вот теперь к вам, отцы духовные, владыки, речь велит держать государь. Кто из вас знавал сего человека до настоящей поры? Не будет ли такового среди нас?
– Я знаю Григория, – заявил митрополит Крутицкий, – видывал его порою в келье у низложенного патриарха Иова… Так он и слыл: Отрепьев родом, диакон Гришка.
– И я его видывал, – подтвердил слова товарища протопоп благовещенский.
– И я… – И я… – еще раздалось два-три голоса из рядов духовенства.
– Слышишь, князь-боярин! Как дело просто. Стоило пойти тебе да спросить: отцы бы и поведали тебе правду чистую. Не дали бы поносить имя царское… Теперь – другое… Сам же ты повестил народ московский, – вот, недавно еще, – что не царевича убили злодеи в Угличе, что истинный царь идет на Москву, сын Грозного царя, Димитрий Иоаннович…
– Сам, сам, – торопливо запричитал старик, словно почуяв надежду на спасение в этом напоминании после той бездны отчаяния, куда он был погружен за мгновенье перед тем. – Сам все сказывал… И снова крест целовать могу: не признал я в убитом царевича Углицкого. Иным, чужим казал мне он себя… Как думал, так и народу сказал. Вот, пусть царь о том памятует, не судит строго меня, грешного.
– Не царь – земля судит тебя, князь-боярин! Перед Божьим судом стоишь ты, как и сам государь стать готов в каждый миг, по правоте своей! А тут вдруг – сызнова на иное ты речь повернул: самозванием лаял царя! Как же это, князь-боярин? Не молчи. Все может тебе на пригоду быть, слово самое смелое… Только не молчание. Тебе оно смерть принесет, да и дела не раскроет до корени. А государю – только правда и дорога. Говори, князь-боярин: с чего думы свои поизменял? Али только и одно, что сам на трон сесть задумал, как тут послухи говорили?
– Спаси Господи и помилуй… Я уж все скажу… Только бы такой напасти не возвели на меня, на царского верного слугу… Старый я, недужный. Помирать пора, не о бармах царских, не о тяготе такой умышлять… О-ох… Испить бы. Уж все поведаю…
Отпив из ковша, который подал ему пристав, Шуйский медленно заговорил:
– Вот так думалось: Бог счастья послал! Царь крови Иоанновой к нам идет… Спас его Господь. Я так народу и говорил, чтобы замирились все, брат бы на брата войною не пошел. Это – первей всего, по мне. Тихо бы да ладно бы все было в царстве нашем богоспасаемом… Вот… И в Тулу срядился. И грамоту подписывал, кою дума боярская постановила полякам послать: что истинный царь у нас объявился, Димитрий Иоаннович… Вот… А тут, как съездил в Тулу… поглядел… Уж не посетуй, государь… все скажу… Лукавый меня попутал… Гляжу: мало лицо царское схоже с тем, какое у младенца, у царевича Углицкого видел, еще до убиения… когда на Москве с покойным Иваном царица и царевич проживали. Того не помыслил, старый, что с годами и лик меняется… Взяло меня сумнение… А тут, на Москве, – новые речи: как мог уцелеть столько лет царевич? Кто порукой? Може, тот мертв давно, а вороги чужим подменили? Вон, слышь, Литву с собой, ляхов ведет новый царь… Веру отнять старую, отцову задумал… Новую, ляшскую, навязать думает… Прости, государь, говорю, как сам велел… Всю правду истинную… Вот и я всколебался… Стал за людьми говорить… И в том – вина моя… И писал… А как прослышал, что хотят братья на братьев войной пойти, рать собирают, чтобы к Москве царя с его полками не допустить, тут, души людские жалеючи, – иное присоветовал: впустить лучше царя… Да ежели правда, что клеплют на него… Лучше ж пусть малое число душ загинет, мол, меньше бы крови пролилося, ежели бы тут что случилось с царем да с ближними к нему, с ляхами с его… Каюсь и милости прошу царской…
Тяжело отозвалась на всех покаянная речь Шуйского, во всем ее смирении полная яду.
Неожиданно, словно почуяв, что думали сидящие вокруг люди, заговорил сам Димитрий.
– Не все еще сказал ты нам, князь Василий. Горшее стерпел бы и ты, и каждый из вас, кабы твердо веровали, что я – истинный сын Иоаннов… Отец мой – кровь вашу проливал, не то ручьями – потоками… И после долгих лет, после Новгорода, после злой опричнины деяний – царил еще немало лет, слова не услыхав ни от кого, не то чтобы нож из-под полы готовил на царя своего – боярин и князь прирожденный!
Вот что горько, что невыносимо сердцу нашему… Почему и суд мы назначили всенародный. Почему и пришли на него, вопреки обычаю вековому… Невместно бы царю московскому тягаться с холопами его, хоша бы и княжеского рода, первого в земле… Но ради душ смятения, ради умов колебания пришли мы сюда свое слово сказать великое. Писали мы грамоты: как избавил нас Господь от ножа годуновских подсыльников… И тут объявить желаем: как то дело было!
Своим подкупающим, искренним, молодым голосом, который также порою рвался и дрожал от волнения, как старческий голос Шуйского, повторил Димитрий старый рассказ о своем спасении. О жизни сперва в России, потом – за гранями ее.
– Вот как дело было! – закончил он речь свою. – Коли самозванцем меня величают, где отец и мать мои родные? Пусть назовут мне род мой, имя мое. Сам того хочу. Не покараю никого, кто бы ни пришел с этим словом ко мне. Как верю я в то, что есмь сын Иоаннов, о чем вам сейчас и свидетельства дал мои, – так верю я в спасение в свое и в то, что не явится человека, который мог бы делом уличить неправду слов моих… А клеветы… наносы… изветы… измены! Вам, отцы владыки, вам, бояре, вам, выборные земские, пуще всего ведомы происки врагов наших и врагов земли! Пришел я и сел на трон прародительский, волею Господа сел! Сижу на нем – для блага земли и детей моих, коими вас почитаю, до самого последнего. Как Бог повелел, стану править и владеть вами… А князя – судите, как вам Бог и совесть велят. Мы все сказали.
Вышел Димитрий. И сейчас же, как ответ на его смелую, открытую речь, прозвучал тяжкий приговор князю Василию Шуйскому:
– Смерти достоин изменник и бунтовщик!
Бубны гремят бирючей… Сзывают они народ к месту казни первого боярина, князя Василия Шуйского.
Но там уж, на всей площади вокруг Лобного места, и без того черно от толпы.
Едва протиснуться может отряд стрельцов, окружающий телегу, на которой везут осужденного к месту расплаты за все его ковы и вины…
Вот он и на помосте. Трясется весь мелкой дрожью… Вот уж и руки связали… Кафтан сняли парчовый… Рубаху разорвал на шее помощник палача.
А сам заплечный мастер стоит, лезвие топора пальцем пробует.
Шепчет последние молитвы Шуйский…
Вот уж и к обрубку роковому подвели его…
Мысли мутятся в старческой голове… Все пролетает вихрем: и воспоминания о далекой юности, и многолетняя борьба за почет, за власть, и надежды на царские бармы, на обладание землей… Вот-вот, сейчас, тот, за плечами, что-то резанет, ударит глухо, переломит, перехватит позвонки, гортань… Кровь хлынет струями из перерубленных жил… И – всему конец… Да что же так медлят… Скорее бы… Скорее!
Крикнуть готов был это слово Шуйский, лежа лицом на плахе… Но иное он слышит:
– Не руби! Стой… Слово царское… Милость злодею… Прощение Шуйскому…
Гонец пробивается сквозь толпу, которая стихийно раздвигается, путь дает вестнику милости и прощения…
Взял Басманов, бывший главным распорядителем, указ царский, читает:
– Жизнь дарует царь Димитрий Иоаннович изменнику-князю. В ссылку ссылает его навсегда…
Заволновались толпы.
– Да живет царь милостивый! Многие лета жив буди царь Димитрий!
Громом прокатились клики… Подняли Шуйского, который омертвел совсем, на ногах не держится. Кафтан надевают ему, шубой окутывают…
Тело ослабло совсем у старика. А ум – не угас… Работает мысль… И в сознании ярко шевелится мысль:
"Помиловал… Живым меня оставил… Так не жить же тебе, мальчишка, за эти минуты смертельные, тяжкие, какие я изведал по милости твоей! Ссылка – не смерть… А смерть – вот тебе ссылка будет от меня единая!"
И Шуйский сдержал свое слово!
Все, казалось бы, шло так хорошо для Димитрия.
В конце июля приехала на Москву вдова Иоанна, царица Мария, в иночестве старица Марфа, и перед всем народом обняла, признала в новом царе своего воскресшего сына.
Торжественно венчался Димитрий на царство и даже ради этого простил сосланного злейшего врага своего, князя Василия Шуйского, к себе приблизил по-старому…
Блестяще начал свое правление юный царь – милостями, дарами щедрыми, при всеобщей радости и добрых предзнаменованиях природы.
8 мая 1606 года короновал он Марину Мнишек, первую из женщин, священной короной Русского царства и венчался с нею…
Весело справлялась свадьба!
А через девять дней, 17 мая, рано утром, толпа мятежников с князем Василием Шуйским во главе ворвалась во дворец, и час спустя – нагой труп Димитрия, изуродованный, поруганный, валялся на Лобном месте… Во рту у него была дудка скомороха, на животе – грязная маска…
Потом тело выбросили в грязный ров…
Но московские жители, не участвовавшие в убиении, введенные в заблуждение соумышленниками Шуйского, начали волноваться. Рассказы чудесные пошли кругом, связанные с мертвым Димитрием…
Тогда Василий Шуйский, уже избранный царем голосами нескольких десятков бояр и воевод, приказал разыскать тело.
На Москве-реке стояла башня потешная, выстроенная Димитрием для военных забав, низ которой изображал геенну огненную. В этой башне сожгли тело Димитрия.
Но и того показалось мало мстительному, трусливому старику.
Собрали пепел, лежащий кучей после сожжения, зарядили им пушку, глядящую на запад от Москвы, и выстрелом по ветру развеяли самый прах человека, который называл себя Димитрием Иоаннычем и так быстро воцарился на Руси…
Быстро вознеслась, ярко загорелась и еще быстрее закатилась эта крупнейшая падучая звезда на темном горизонте московской истории…
Но не умер в памяти и в душе народной Димитрий и после того, как развеяли по ветру легкий пепел его. Второго "убиенного царевича", Лжедимитрия Тушинского создал сейчас же себе народ.
Так сильно любил он загадочный облик несчастного Углицкого царевича.
КРАТКИЙ ПОЯСНИТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ
А д а м а н т – алмаз, бриллиант.
А з я м – сермяга, верхний кафтан халатного покроя.
А л е б а р д а (лебарда) – холодное оружие, длинное копье, поперек которого укреплены топорик или секира (фр.).
А м в о н – в православных церквах возвышение перед алтарем, с которого произносится проповедь, читается Евангелие.
А р а п н и к – длинная ременная плеть, бич с пеньковым, волосяным или шелковым навоем, для хлопанья на охоте.
А р м а н – деталь военного снаряжения.
Б а р м ы – драгоценные оплечья у русских князей и царей. Бармы надевали во время коронации и торжественных выходов.
Б а ч к а – сокращенное: батюшка, отец.
Б е р д ы ш – холодное оружие, широкий длинный топорик с лезвием в виде полумесяца.
Б е л о е д у х о в е н с т в о – так называют не принявших постриг, как правило, женатых священнослужителей.
Б е с т а л а н н ы й – несчастный, талан – удача, счастье.
Б и р ю ч (бирич) – глашатай в Московской Руси, объявлявший на площадях волю князя, помощник князя по судебным и дипломатическим делам.
В е р и г и – тяжелые железные цепи, обручи, носимые на голом теле; форма самоистязания религиозных фанатиков.
В е р ш н и к – верховой, верхом едущий, конный.
В о е в о д а – военачальник, правитель; начальник области.
В я щ и й (вящший) – большой, великий; вящие люди – знатные, сановные, богатые.
Г а й т а н – шнурок, тесьма, на которой носят тяжелый нательный крест.
Г а л м а н – бранное слово: олух, грубиян, невежа.
Г о р л а т н ы й (горланий) – меховой.
Г р е ш н е в и к – хлебное изделие, печется из гречневой муки.
Д о к у к а – действие докучающего, просящего; сама просьба, хлопоты просителя.
Д р а б а н т – телохранитель.
Д ь я к – в Московской Руси должностное лицо, ведущее дела какого-либо приказа.
Е р т о у л – сторожевой авангард.
Е ф и м к и, е ф и м о к – русское название западноевропейского серебряного иоахимсталера, из которого в начале XVII в. в России чеканились серебряные монеты.
Ж о л н е р (жалон) – солдат, поставленный для указания линии фронта.
З а б о б о н ы – вздор, пустяки; вздорные слухи, вести.
З е м щ и н а – выделенная Иваном Грозным в управление боярам, главным образом на окраинах, часть государства, в отличие от опричнины.
З е м с к и й с т а р о с т а – чиновник с судебно-административной и полицейской властью, управлявший крестьянским населением определенного района.
З е м с к а я и з б а – первая ступень суда и расправы в городах и селах.
И е з у и т ы – члены католического монашеского ордена; иезуиты считают допустимым ради "вящей славы Божьей" любое преступление.
К а з н е н н ы е – здесь наказанные.
К а п т а н к а – колымага, карета.
К е л а р ь – инок, заведующий монастырскими припасами.
К с я н д з (ксендз) – в Польше священнослужитель в католической церкви (польск.).
К и с а – мошна, карман.
К л е в р е т – приспешник, приверженец (старослав.).
К л я ш т о р – обитель, монастырь (польск.).
К о в ы – вредные замыслы, злоумышление, заговор.
К л е й н о д – войсковые регалии в казачьих войсках (знамена, бунчук, трубы), символ власти (булава и ее разновидности) у польских и украинских атаманов.
К о н е в ы й – из коневой юфти – мягкой кожи, шкуры коня.
К о н е к – гребень кровли, стык двух скатов крыши.
К р и н – цветок лилии (старослав.).
К р у ж а л о – питейный дом, кабак.
К р ы ж а к – крестоносец, воин крестовых походов.
К о ш – корзинка.
Л а й д а к – ледащий человек, шатун, плут и деляга.
Л е г а т – посол, нунций (лат.).
Л е д а щ и й – плохой, негодный, хилый.
Л е п т а – древняя еврейская мелкая монета; в широком смысле – вообще денежка, грош.
Л о б а н ч и к – так называли на Руси французскую золотую монету с изображением головы; червонец.
Л ю т о р – лютый, неистовый человек, злодей.
М а ш т а к – очень малорослая лошаденка, лошадь-карлик; в переносном смысле – приземистый человек.
М и р я н и н – человек, не имеющий духовного звания.
М ш е л о и м е ц – взяточник, мшель – мзда, корысть.
Н у н ц и й – постоянный дипломатический представитель Папы Римского в государствах, с которыми Папа поддерживает дипломатические отношения.
О д н о д в о р е ц – государственный крестьянин.
О к а – здесь местность, пограничная с кочевой степью.
О к о л ь н и ч и й – придворный чин в Московской Руси, сопровождал князя в путешествиях, принимал участие в переговорах с иностранными послами.
О п р и ч н и н а – часть государства при Иване Грозном, подчиненная дворцовому правлению, с особыми правами; противоположное земству.
О р я с и н а – жердь, дубина, толстая хворостина.
О с л о п – жердь, дубье, колья; у ратников – палица, окованная дубина.
П а с т в а – верующие, живущие в одном приходе и отправляющие религиозные обряды в одной церкви.
П а т е р – католический монах в сане священника (лат.).
П а п е р т ь – крытая площадка перед входом в церковь.
П е т е л ь – петух.
П е с т у н – тот, кто пестует кого-либо, заботливый воспитатель.
П и щ а л ь – старинная пушка, заряжаемая со ствола.
П о в о й н и к – старинный головной убор русских крестьянок в виде повязки, надеваемой под платок.
П о в а л у ш а – общая спальня, холодная изба, куда вся семья уходила на ночь из топленной избы – чистой горницы.
П о л н о ч н ы й – северный.
П о л у ш к а – старинная медная монета достоинством в четверть копейки.
П о с т а в е ц – род небольшого шкафа с полками.
П о т е н т а т – властелин, властитель (лат.).
П о ш е в н и – широкие сани, обшитые изнутри лубом.
П р и з и р а т ь (призрить, призреть) – дать приют и пропитание.
П р и к а з н ы е л ю д и – мелкие чиновники, канцелярские служащие.
П р и л ы г а т ь – прихвастнуть, мешать выдумку с правдой.
П р и м а с – титул главнейшего епископа в католической церкви, а также лицо, носящее этот титул.
П р и к а з – учреждение, ведавшее отдельной отраслью государственного управления в Московской Руси с XVI в.
П р и с т а в – должностное лицо, приставленное к кому-либо для наблюдения, надзора.
П р о т о р, п р о т о р и – издержки, расходы.
П р о ф о с – военный парашник, убиравший в лагере все нечистоты; военные полицейские служители и полковые палачи (нем.). В русском языке переделано в прохвост.
Р а к а – в христианской церкви – гробница, в которой хранятся мощи святых.
Р е й т а р – солдат кавалерии в наемных армиях Западной Европы и в России XVII в.
Р о ж н о – изделие из ржаной муки, ржаной печеный хлеб.
Р е м с т в о – ненависть, злоба, досада или злопамятство.
Р у г а – пожертвование монастырям от царей, месячина и "жалованные", случайные средства.