– То же, что и все, – уклончиво отвечал канцлер, – мы сами во всем виноваты: если волку дать волю, он передушит всех овец!
– И что он так кичится своею дочерью? – сказал губернатор Верхней Молдавии, убирая в чехол свой позолоченный жезл. – Если бы еще род его славился древностью! Если бы он был потомок славного Стефана или по крайней мере пажа его, Могилы! А то выходец, больше самозванец, чем малороссийский гетман, потому что и приобрел-то престол не оружием, а подкупом.
– Да, – со вздохом сказал гетман, – бедная наша страна! Ради каприза этого тирана она опять обагрится кровью, опять застонет под мечом и огнем неприятельского вторжения...
– Однако, благородные бояре, горю не помочь слезами и вздохами. Надо придумать что-нибудь более действительное...
– Мой совет настоять на том, чтобы господарь выдал дочь свою за молодого казака, – решительно заметил вистерник.
– А как на этом настоять? – иронически заметил Георгина. – Кто из нас посмеет теперь заговорить с ним об этом? Я по крайней мере не решусь.
Все в смущении примолкли и стали расходиться.
VII
Сестры
В Ясском замке шли приготовления к большим торжествам, к целому ряду увеселений, которыми князь Василий собирался отпраздновать приезд своей старшей дочери, княгини Радзивилл. Княгиня рассчитывала провести у отца несколько недель, и уже три дня подряд ждали ее с часу на час, несколько раз в день высылали навстречу гонцов, а блестящая свита целыми часами должна была дежурить во дворце, так как отец непременно хотел устроить дочери торжественную встречу.
Князь Дмитрий, несколько недель перед тем приехавший в Яссы, вскоре стал своим человеком в доме господаря. Он каждый день по целым часам просиживал на женской половине. Первое время Локсандра дичилась его, но он был очень осторожен и, по-видимому, ей уделял столько же внимания, как ее мачехе и молодым боярышням свиты. Скука и однообразие замкнутой дворцовой жизни заставляли ценить общество молодого образованного князя. У Дмитрия был приятный голос, он недурно пел романсы и баллады, аккомпанируя себе на арфе. Часто и Локсандра пела с ним вместе, причем их молодые свежие голоса приятно сливались в гармоническое целое. Дмитрий оказался живым, веселым собеседником; он выдумывал боярышням всевозможные игры или составлял им рисунки для их изящных вышиваний. Локсандра освоилась и сдружилась с ним; князь Василий втихомолку потирал себе руки от удовольствия. Только одна господарша сторонилась молодого поляка, отвечала холодностью на его любезную предупредительность и старалась избегать его общества.
По случаю ожидаемого приезда княгини Радзивилл князь Дмитрий уже несколько дней жил в замке и тоже с нетерпением ждал княгиню; он никак не мог свыкнуться с окружавшим его обществом, в котором находился поневоле; скучал по польской молодежи и рассчитывал повеселиться со свитой княгини.
Наконец прискакал запыхавшийся паж и доложил, что княгиня изволит приближаться к Яссам.
Все засуетилось и задвигалось. Скороходы заняли свои места впереди шествия, блестящая конница в крылатых шлемах выступала за ними, предшествуемая знаменем; за ней двигались знаменитые константинопольские и сорокские скороходы, калараси и имблаторы, потом несли бунчуки, наконец ехал сам господарь со старшим сыном своим Иоанном и двоюродным племянником. Князя окружали пейки в богатых кафтанах, подпоясанных серебряными кушаками. Немного отступя, ехала господарша с дочерью на красиво убранных конях, окруженная своими телохранителями. Далее следовали разные придворные чины: комиссии, ватавы, булугбаши, камериры, виночерпии, медельничары. Затем несли небольшое знамя, дарованное князю султаном, шла янычарская музыка, армаши, и шествовали все чины бояр сперва служащих, а потом и отставных. Сзади следовала толпа княжеской и боярской прислуги и народ, собравшийся посмотреть на торжественное шествие господаря.
Княгиня Радзивилл в богатом экипаже, запряженном в двадцать пар коней, окруженная блестящей свитой, быстро неслась навстречу отцу. Ее всегдашняя холодная рассудительность на этот раз исчезла при виде родных гор, родного города, расположенного у подошвы холмов и кокетливо смотревшегося своими садами в быструю реку. Княгиня вышла из экипажа, бросилась в объятия отца и долго не могла промолвить ни слова от охватившего ее волнения.
Локсандра соскочила с коня и пересела в экипаж сестры; брат, отец и мачеха поехали рядом. Не было конца веселым расспросам и с той, и с другой стороны.
– А где же князь Дмитрий? – спросила княгиня. – Я привезла ему целую кучу поклонов. Наши девицы совсем разгневались на тебя, Локсандра, что ты отняла у них такого ловкого кавалера.
Локсандра смущенно опустила глаза.
Князь Василий отдал приказание пригласить Вишневецкого, ехавшего позади, среди вельмож и бояр. Князь Дмитрий подъехал, почтительно снял шапку и весело поздравил княгиню с приездом. Она милостиво дала ему поцеловать свою руку и погрозила розовым пальчиком.
– Князь загостился в Яссах, – лукаво сказала она ему.
– Что делать, княгиня? – ответил он, взглянув на Локсандру. – Меня удерживает здесь могучий магнит; я против воли являюсь неисправным воином.
Веселая процессия двинулась к собору, где князь пожелал отслужить благодарственное молебствие.
Только что они вступили в ограду, ряды конницы, скороходов и войска быстро встали шпалерами по обе стороны и пропустили княжескую семью и свиту. На паперти их встретил митрополит с соборным духовенством, с крестом и святой водой. Когда князь и семья его приложились ко кресту и приняли окропление, митрополит ввел их в церковь, где они поклонились местным образам. Князь занял особое, устроенное для него, место у правого столба, обнесенное красивой позолоченной решеткой с княжеским гербом; над балдахином была корона с образом св. Василия. Слева напротив князя находилось такое же место, но пониже, для его сыновей. Господарша же с дочерьми поместились на особом возвышении, устроенном у последнего столба справа. Между местом господаря и господарши поместились боярыни и боярышни, а за возвышением сыновей придворные чины. Князь Дмитрий, как иностранец, занял место против возвышения господарши и всю службу не спускал глаз с Локсандры, что не ускользнуло от внимания княгини Радзивилл. Она улыбнулась и тихонько кивнула сестре головой, показывая глазами на пылкого юношу.
Локсандра зарделась и сделала вид, что не поняла сестры. В сущности же ей льстило и внимание польского князя и то, что сестра не считает ее больше за девочку.
* * *
У князя Дмитрия с приездом княгини Радзивилл явилась в ее лице сильная помощница. Несколько лет, проведенных ею в Польше, научили ее ненавидеть и презирать мятежных хлопов как главную причину всех беспокойств и неудовольствий. Как большая часть польских женщин аристократок, она не давала себе отчета, кто прав или виноват, а чисто по-женски разделяла антипатии своего мужа.
Раз как-то, когда обе сестры сидели в комнате Локсандры и княгиня с восторгом описывала выезды, праздники и балы, в комнату вбежала запыхавшаяся Марианка и проговорила:
– Сваты от пана Тимоша приехали.
Княгиня даже вскочила от неожиданного для нее известия; она еще ничего не слыхала о сватовстве Хмельницкого.
– Как? – воскликнула она. – Грубый, дерзкий казак осмеливается свататься за тебя?
Локсандра вспыхнула и подняла на нее глаза.
– Ты его совсем не знаешь! – резко ответила она. – Зачем же ты называешь его грубым и дерзким? Он храбрый витязь, он победоносно сражался за нас, он спас меня от неминуемой смерти!
Княгиня с удивлением и ужасом смотрела на сестру.
– Ты с ума сошла, Локсандра! – сказала она наконец. – Что за речи? Разве можно говорить так о хлопе? Сын какого-то сотника, который изменою временно захватил власть... Да, временно! – возвышая голос, прибавила она, заметив недовольный жест сестры. – Паны, наверное, подавят и это восстание, как подавляли прежние, а твоему витязю с его отцом отсекут головы на плахе или вздернут их обоих на виселицу.
– Послушай, сестра! – тихо, но твердо произнесла княжна. – Не я сошла с ума, а ты помешалась от вашей панской гордости. Разве наш отец не был таким же самозванцем пятнадцать лет тому назад? Я много и часто об этом думала. Да и теперь он может не сегодня, так завтра лишиться престола, и мы опять станем простыми людьми... О, как бы я этого желала! Тогда бы мне ничто не помешало выйти за Тимоша.
Княгиня с сердечным сожалением посмотрела на нее.
– Бедная! – проговорила она. – Он, верно, зачаровал тебя; у них, говорят, есть такие колдуньи, которые могут напустить болезнь на человека.
– Совсем не то, я просто полюбила его: он хороший, честный, добрый, а уж какой храбрый, – другого такого не сыскать.
Княгиня смотрела на нее, не зная, что ответить.
– Локсандра! – сказала она наконец ласково, взяла ее за руку и посадила подле себя. – Положим, что он и добрый, и честный, и храбрый, но что ж из этого? Возможно ли, чтобы дочь господаря молдавского вышла за простого казака? Будь еще он сам гетманом, а то, представь себе, тебе придется жить в маленькой душной хате, работать, как простой мужичке, пожалуй, смазывать мужу сапоги дегтем и, наверно, растирать табак... И представь! Он будет пить: все казаки пьют, и пьяный будет бить тебя нагайкой: они все дерутся... Потом уедет в поход, у них вечно какие-нибудь походы, а ты останешься одна-одинешенька, сама будешь и кашу и варить, и нянчить, и стирать...
Локсандра опустила голову. Она и сама иногда в дурные минуты рисовала себе эту мелкую будничную жизнь. Сестра ее, знакомая с казацким бытом, только осветила и дополнила эту картину.
– Я искренно люблю его и готова для него перенести все! – ответила она наконец. – Не все казаки злые и пьяницы; Тимош, наверное, таким не будет. Притом он сын гетмана, ему дадут какую-нибудь должность, он не будет беден и не захочет изнурять меня тяжелою работою. А что надо сделать, я сделаю, и это даже будет весело, гораздо веселее, чем жизнь в неволе, в зависимости и от приличий, и от слуг, и от панов.
– Но ведь отец не отдаст тебя за Тимоша, – настаивала княгиня.
– Он придет сюда с войском и возьмет меня. Ты не знаешь, какой он храбрый! Перед ним никто не устоит.
Княгиня с гневом посмотрела на сестру.
– И ты это говоришь! – с укоризною произнесла она. – Ты, дочь Молдавии, желаешь, чтобы казаки опустошили твою родину; желаешь, чтобы отец твой не устоял против того, кого ты и видела-то только несколько раз в жизни... Нет, этого не может быть! Ты заколдована и говоришь под влиянием чар...
Локсандра побледнела; в ней происходила мучительная борьба, борьба чувства с долгом, личной любви и любви к родине.
Княгиня встала и в волнении прошлась несколько раз по комнате.
– Слушай, Локсандра! – сказала она, останавливаясь перед сестрой с горящими глазами и гневным лицом. – Если ты не выбросишь этих глупостей из головы, если ты навлечешь на Молдавию такое несчастье, если, наперекор всему, ты выйдешь за этого казака... помни, я тебе более не сестра!
Она быстро повернулась и вышла из комнаты, оставив Локсандру в состоянии, близком к обмороку.
VIII
Семейный совет
На другой половине дворца князь Василий принимал сватов или старост, как они себя называли по малороссийскому обычаю. Это были два полковника: прилуцкий – Носач и полтавский – Пушкарь.
Торжественно, в сопровождении небольшой свиты, вошли они к князю Василию и низко поклонились.
– Приехали мы к тебе, светлейший князь, от великого гетмана Малороссии Богдана, – проговорил Носач, плотный коренастый мужчина, одетый в богатый атласный кафтан и бархатные шаровары. – Просим твою светлость выслушать нас, послов, и подарить твоею княжескою ласкою.
– Что угодно панам полковникам? – вежливо и холодно проговорил Василий, знаком приглашая их сесть.
– Проведал наш гетман, что у тебя есть дочь, красавица писаная, а сын его тебе известен, потому что он спас твою страну от врага. Не противно бы было твоей милости, наисветлейшему князю, принять его в свои зятья, а нас, старост, подарить ручниками, чтобы мы могли явиться перед светлые очи гетмана со знаком твоего благоволения и согласия.
Оба полковника встали и отвесили по низкому поклону и снова сели.
Пока Носач говорил, Пушкарь, низенький, юркий, черноглазый казак, зорко смотрел на князя; насмешливая улыбка мелькнула на его тонких губах, когда он заметил смущение на лице господаря.
– Право, Я не знаю, какой ответ дать панам полковникам, – проговорил Василий. – Это предложение застает меня врасплох, я к нему не приготовлен, мне надо подумать, посоветоваться с домашними.
Разговор шел по-польски; Василий не знал по-малорусски, польским же языком владел, как родным.
– Странно, – наивно-добродушно проговорил Носач, – видно, гонец нашего гетмана где-нибудь застрял в дороге, что его светлость не получил грамоты нашего батька.
– Грамота дошла до меня, – должен был сознаться князь.
– А если дошла, – продолжал неумолимый староста, – то его светлость мог и подготовиться, там о сватах довольно ясно было сказано.
– Все-таки мне нужно обдумать этот вопрос, а главное, снестись с турецким султаном: я не смею выдать дочь без его согласия. Притом Локсандра еще молода. Разум у нее детский, пусть еще поживет, наберется ума; вот годика через два я и не прочь буду отдать ее за пана Хмельницкого; он витязь храбрый, я против него ничего не имею.
– Значит, задержка за турецким султаном? – переспросил Носач, лукаво посматривая на князя.
– Да, – нерешительно подтвердил князь, – если Порта даст свое согласие, я не прочь.
– Добре! – с поклоном подтвердил Носач, – так мы и скажем батьку.
Сваты откланялись. Выйдя из дворца, Пушкарь толкнул локтем товарища и проговорил:
– А ну-ка, друже! Одно дело исполнили, примемся за другое.
Они внимательно осмотрели весь город, побродили по его окрестностям, изучили пути, пересмотрели всю местность, навели точные справки у корчмарей и шинкарей о молдавском войске, его количестве, составе, устройстве, о его способах обороны и нападения. Все эти сведения они получали без особых затруднений, тем более, что щедро расплачивались. Узнав в несколько дней все, что им было нужно, они отправились обратно в путь с кучкой сопровождавших их казаков. Янкель, у которого они остановились, выразил сожаление, что казаки так мало погостили. Носач со смехом ответил ему:
– Не плачь, приятель! Скоро мы с тобою опять увидимся.
Корчмарь понял намек и так испугался, что ноги у него подкосились.
– Ай, пан полковник! Что вы говорите?
– То и говорю, – отрезал Носач, – что мы скоро еще раз приедем сватать вашу княжну. Только уж не одни, а с такими сватами, от которых всем вам жарко станет.
Корчмарь намотал себе это на ус и в тот же день передал все Кутнарскому.
Пан Кутнарский в свою очередь тотчас же доложил князю о речах полковника.
Князь Василий совершенно растерялся. От государственного совета он не ждал помощи, а потому решил созвать совет семейный и сделал исключение только для Георгицы, – он ему доверял больше, чем другим. Князя Дмитрия тоже пригласили участвовать в семейном совещании; в то время когда Локсандра одиноко сидела в девичьей комнатке в верхнем этаже высокой башни, с тоской посматривая на ряды холмов, тянувшихся за городом, в одной из нижних зал замка собрались все прочие члены княжеской семьи, чтобы решать ее участь. Гордая княгиня Радзивилл высоко держала голову, как бы сознавая важность предстоящего решения; господарша смотрела сурово и мрачно и несколько раз заметила мужу, что Локсандре следовало бы здесь присутствовать. Василий сперва отмалчивался, потом резко заметил:
– Она еще слишком молода, чтобы иметь свой голос; как я решу за нее, так и будет.
– Добрые мои друзья и родственники! – обратился он, когда все чинно сели за стол, освещенный толстыми зеленоватыми восковыми свечами в высоких шандалах, наполнявшими воздух приятным ароматом. – Всем нам известно, зачем я собрал вас и о чем хочу слышать ваше мнение. Мне не от кого ждать помощи, кроме вас, а между тем от нашего решения зависит многое, так как пан Кутнарский передал нам, что казаки грозили вторжением в Молдавию. Так ли я понял переданное вами известие, пан? – обратился он к Кутнарскому, сидевшему на конце стола рядом со своим неизменным товарищем.
– Совершенно так, ваша светлость! – ответил тот, привстав.
– Что же нам теперь делать? – обратился князь к присутствующим.
Княгиня Радзивилл уже давно порывалась высказать свое мнение и нетерпеливо ожидала конца отцовской речи.
– Отец! – обратилась она к князю. – Можешь ли ты спрашивать об этом? Возможно ли нашему славному дому породниться с выскочкой, проходимцем, которому в будущем грозит достойное наказание за мятеж?
– Да, но в силах ли мы будем защититься от такого нападения? – возразил Василий.
– Надо искать помощи! – энергично проговорила княгиня Радзивилл. – Вся Польша ненавидит этих хлопов. Пусть они сюда заберутся, как в ловушку; стоит только об этом заранее дать знать панам, и их прихлопнут как мух.
– Что думает об этом князь? – обратился Василий к Вишневецкому.
– Я вполне согласен с мнением княгини и первый готов содействовать осуществлению этого плана. Я думаю, что оба гетмана, и польный, и коронный, согласятся оказать князю помощь. Они могут даже преградить путь казакам и не допустить их в Молдавию.
– Я предложу еще другой путь, – скромно вставил Георгина. – Всякое действие имеет причину, а в настоящем случае причина – прекрасная княжна. Нельзя ли заблаговременно устранить эту причину?
– Что хочет сказать мой благородный верный боярин? – в недоумении спросил Василий.
– Я думаю, у прекрасной княжны так много обольстительных качеств, что и кроме Тимофея Хмельницкого найдется достаточно женихов. Надо выдать ее замуж, и тогда гетману не за кем будет присылать войско.
Молчавшая до сих пор господарша гневно взглянула на великого логофета.
– Боярин говорит о дочери своего господаря, как о вещи, которую можно продать или отдать в залог, не спросясь ее согласия. Конечно, я только женщина, в делах ваших мало смыслю, да и Локсандра мне не родная дочь, но она выросла на моих глазах, я знаю ее нрав, ее сердце, и удивляюсь, как может родной отец так безжалостно жертвовать своим ребенком, и ради чего? Ради пустого тщеславия, даже не ради блага родины, так как родине от этого грозит беда. Чем Тимош не жених для Локсандры? Мужественный, храбрый, воинственный, чем он тебе не зять? Зачем тебе нужно имя, нужна родословная? Мало ли в нашей земле мелких людей без имени, без рода и племени, умом, храбростью и мужеством достигающих почестей и славы? С таким зятем, как этот степной орел, ты можешь смело глядеть в глаза твоим врагам, и только тот, кто желает твоего несчастья, может советовать тебе иное! – закончила она, гордо взглянув на Георгицу.