Внезапно его войско появилось у стен Саркела, когда гарнизон цитадели составлял всего триста воинов. Хазарским стражникам, набранным за плату, было далеко до спартанцев. Крепость Святослав взял приступом за один день и приказал переименовать ее в Белую Вежу, присоединив к своему княжеству.
Перебежчики из вятичей предупредили кагана, что русы пошли на Саркел. Возвращать мусульманскую гвардию из Алании было уже поздно. Поэтому каган Иосиф собрал все боеспособные части с доменов и отправил подкрепление гарнизону по берегу Итиля, не зная, что Саркел уже пал.
Святослав прибегнул к очередной хитрости. Он не стал снимать хазарские знамена с минорами с башен, убрал осадные орудия и открыл ворота, а перед ними устроил купеческую ярмарку под шатрами.
Беспечные хазары, подойдя к городу, не заподозрили ничего опасного. Шла торговля, играла тюркская музыка, на башнях развевались стяги каганата. Знали бы они, что в роли купцов выступали самые опытные дружинники русов и что из города им навстречу прямо в лоб уже несется отборная кавалерия во главе с самим князем… С флангов ударили из засад. Это был сокрушительный разгром.
Воеводе Свенельду позволили заняться пленными, предложив либо оставить их для продажи в рабство, либо поступить с ними иначе, как сочтет нужным. Свенельд выбрал казнь. Злопамятный воевода посчитал, что справедливо утопить пленных в той самой реке, что поглотила стараниями хазар флот русов в прошлом походе. Возмездие состоялось. Путь на Итиль, столицу Хазарии, теперь был открыт.
Драккары перетащили волоком за полдня. На Итиль шли на полном ходу. Кавалерию, усиленную после изъятия обозных лошадей у хазарской экспедиции, пустили по береговой кромке.
От войска, выставленного против ясов, пришла радостная весть о победе. Самкерц – форпост хазар в Таврике – был взят. Мусульмане отказались сражаться за иудеев и оставили поле боя, оставив Аланию и Самкерц на растерзание, чем и воспользовались русы. Святослав приказал гонцу вернуться к воеводам десантированного войска и передать им, чтобы оставили в Тмутаракани, так назвал свой новый город князь, гарнизон и шли на Итиль.
Участь хазарских столиц, как новой, так и старой – Семендера, была предрешена. Защищать Хазарию было некому. Закат государства произошел стремительно, не помогли даже изощренные интриги кагана, пытавшегося сшить безупречную тунику из разноцветных лоскутков. Мусульманские наемники с пренебрежением относились к Иосифу и синедриону. Они проявили свое истинное лицо в роковой момент для империи, найдя предлог в религиозной розни, вылив наружу давнюю неприязнь к иудейской верхушке и обиду на то, что им не давали занимать доходные должности в государстве. Христиане вспомнили недавние гонения и посчитали и тоже не проявили верноподданства. Ну а иудеев было ничтожно мало, и все они представляли либо купеческие, либо ремесленные, либо привилегированные жреческие касты. Проку от них в войне с кровожадными язычниками не было.
Горели виноградники. Угонялся скот. Рабов грузили тысячами на драккары. Синагоги и церкви лишились всей своей дорогостоящей утвари.
Священников иудейской и христианской веры отлавливали по всему побережью Каспия, чтобы привести на суд к князю. Он хотел услышать от книжников из первых уст о преимуществах той или иной веры. Многие от страха будто проглотили языки. Только тряслись. Святослав великодушно миловал раввинов и монахов, показывая новым подданным, что милосерден к заблуждающимся.
Святослав не тронул и муэдзина, который совершал намаз на ковре перед мечетью. Он был уверен, что мусульманин кланяется ему и пытается расшибить свой лоб, взывая о пощаде.
Так пала империя хазар, наводившая страх на современников. Ее не смогли сломить воины халифата, она вселяла ужас на булгар, изгнала с насиженных мест угров, заключила династический союз с аланами, могла сравниться в своем могуществе с Византией. Ее словно смыло волной в одночасье, разрушило извержением вулкана, засыпало лавиной… И этой лавиной, камнепадом, беспощадным градом в жарком оазисе, уничтожившим все, включая замысловатую толерантность, написанную в скрижалях, но на деле являющуюся лишь уловкой, дающей право не на равенство, а на управление, стала Русь.
От кагана Иосифа след простыл. Никто не нашел его и не видел спустя годы.
Не предполагавший столь зыбкого состояния своей страны, он поплатился за собственную недальновидность. Кого угодно он боялся, но не русов. Даже в переписке с раввинами из Кордовского халифата он жаловался лишь на мусульманскую экспансию и травлю евреев в Византии.
Про русов он не писал ни слова. Он не упоминал их ни в одной из предполагаемых угроз, недооценивал их силу и возможность ответить за нанесенное оскорбление.
Беда нагрянула неожиданно. Слухи, путеводители царей, привели Иосифа, превратившегося в скитальца, на Пиренеи. Однако проверить их не смог ни один летописец. Имя последнего кагана предал забвению своей сильной рукой молодой князь новой империи, поглотившей славян и осколки Хазарии и снова устремившей свой взор на Царьград.
Глава 39. Елена
Мама постарела. На лице появилось больше морщин. Святослав, покоривший Хазарию и вернувшийся героем, нашел ее в добром расположении духа, но немного осунувшуюся, уставшую и с нескрываемой печалью в глазах.
– Что беспокоит тебя, мама? – спросил сын.
– Я все реже тебя вижу, ведь тебя все больше влечет в опасный путь. Дорога риска и войны не всегда оправданна и зачастую ведет в тупик. Череда великих побед обесценивает радость от одной маленькой победы. Да и не всегда побеждают в битвах. Разве не победа – насладиться годами мира и увидеть свой народ счастливым? Оседлость ведет к умиротворению. Лучше возделывать свой сад, чем питаться чужими плодами.
– Оседлость – это хорошо… Но ты же знаешь, мама, почему варяги ищут счастья в чужих землях. Они жили в стране ветров и каменных глыб на промерзшей земле. Не могли же они бесконечно любоваться вересковой пустошью и неласковым морем. Что ни весна, их тянуло в поход. Кого-то навстречу славе, а кого-то к плодородным землям в теплых краях. Разве можно остановить человека, который по природе своей странник и может отличить лучшее от хорошего.
– Разве не нашел Вещий Олег лучшую землю? Мы уже здесь. Мы на ней живем. Так полюби ее, остановись, осмотрись, построй свою крепость!
– Зачем строить, когда завистливый враг превратит все в руины? К тому ж все уже отстроено и мы можем взять лучшее. Это намного быстрее, чем строить, мама!
– Ты почерпнул из моей жизни лишь вынужденную мою жестокость, но не мою веру и мое раскаяние… – покачала головой княгиня.
– Тебе не в чем себя винить, мама. Ты все делала правильно и сделала мое княжество процветающим. И ты сама знаешь, что никто не отдаст без боя то, что принадлежит мне по праву рождения. Они сами выбрали свою участь! – поцеловал мамины глаза князь. – Я бросил к твоим ногам твоих обидчиков, Хазарии больше нет. Радуйся! Теперь меня ждет царство болгар, и я пойду туда, чего бы мне это ни стоило… Я воздвигну свою новую столицу на руинах их Преслава, поближе к империи ромеев. А после я хочу воплотить в жизнь мечту Вещего Олега и моего отца. Я хочу взять Царьград!
– А почему ты не спросишь меня о моей мечте? – прервала сына мать.
– Только скажи, и я исполню ее! – пообещал Святослав.
– Советует мне мой духовник Григорий отправиться в Царьград, считает, что креститься в Днепре негоже, благословить в вере должен патриарх Вселенский. Но предпочитаю прийти туда с миром и принять крещение в купели главного храма столицы христианского мира, чтобы показать ромеям, что мы не дикари.
Святослав тяжело вздохнул, но понял, что никуда не деться.
– Сдался тебе этот Царьград, матушка, его руины милее моему сердцу, чем золото его куполов! Прикрываются они Богом, а вершат, как и все, беззаконие. Лицемеры! Ну да ладно! Как скажешь, любимая! Собираемся в Царьград с миром!
Слово князя – закон, а мечта матери, пусть непонятная, но вполне осуществимая, должна быть исполнена.
* * *
…Пристань имперской гавани кишела любознательной толпой. Архонтессу русов, прибывшую со свитой на семи ладьях, встречали помпезно. Шеренги горнистов дули в трубы. На ипподроме готовили скачки в честь правительницы "северной Скифии". Со стен опустили штандарты с соколом династии Рюрика вместе со знаменами василевса Константина Багрянородного.
Со столь небывалым почетом, пожалуй, василевс провожал в изгнание лишь свою мать Зою Карбонопсину, ныне насильно постриженную в монахини и отправленную в схиму на задворках империи. Ей суждено было провести в заточении оставшуюся жизнь.
Многоходовая интрига, с подачи гетериарха – командира наемной варяжской гвардии Романа Лакапина, позволила юному Константину Багрянородному избавиться от опеки властолюбивой матери, которая после упокоения отца не допускала к правлению никого, назначала патриархов и друнгариев и успела не просто потерпеть поражение от болгар, но и настроить против себя все войско.
События возвысили честолюбивого Романа Лакапина, который упрочил свое положение, отдав свою дочь замуж за императора. Выходец из армянских простолюдинов стал тестем самого василевса и получил титул кесаря. Вопрос о регентстве при юном годами Константине решился сам собой. Именно Роман встречал Ольгу, Святослава и всю делегацию русов у Золотых ворот.
Русы разгромили Хазарию и могли своей силой нагнать ужас на болгар, утихомирить их пыл и смирить амбиции. Это развяжет руки в войне с халифатом на юге. Русы для такого маневра – отличный материал. А на них всегда найдется управа в лице алчных печенегов.
Из Преслава за визитом киевской княгини и ее воинственного сына в стольный Царьград наблюдали с опаской. Ольга же приехала креститься. Ее духовник Григорий находился при ней, именно он убедил Ольгу, что не стоит думать о мирском, когда пришли они в лоно матери-Церкви за вечным.
В одной тунике Ольгу подвели к золотой купели и окунули в прохладную воду, освещенную константинопольским патриархом. Он в куколе стоял подле и совершал песнопения в честь новообращенной в сопровождении целого хора певчих. Из всех звонниц доносился бой колоколов, и народ стоял у храма с пальмовыми ветвями, ожидая выхода союзницы империи, княгини русов Ольги, нареченной при крещении Еленой, но больше – традиционного осыпания вельможной особы монетами, кои можно было подобрать, растолкав локтями ближних.
Никого не волновало, что Ольгу уже крестил в водах Днепра бывший патриарх Фотий. Затянутый ритуал был призван показать миру могущество Вселенской церкви и ее предстоятеля. Болгары ведь требовали автономии даже для своей церкви, грозясь отпасть от религиозного верховенства Византии и провозгласить церковный союз с латинянами.
– Ну вот, обряд завершен, мои поздравления, архонтесса Ольга. И все-таки, почему вы выбрали имя Елена в крещении? – завел разговор Роман, когда церемония осталась позади и можно было поговорить о важном без лишних ушей.
– Елена… Горящая как факел. Вы ведь, наверное, слышали о том, как я сожгла целый город? – задумчиво произнесла Ольга. – Надеюсь, Бог оградит меня от подобного впредь.
– Иногда Бог, напротив, вкладывает в наши руки меч или факел, чтобы покарать нашими руками своих хулителей! – отверг самобичевание гостьи Роман Лакапин.
– Это могут знать лишь те, кто уверен, что слышит Бога. Не мы, смертные, кто всего лишь ищет Его… – выразила сомнение княгиня.
– Ну, княгиня, не стоит лукавить, – улыбнулся кесарь. – Вы далеко не простая смертная. Русы повергли в хаос могущественную Хазарию. У вас просит помощи ныне и Византия…
– Византия просит помощи? – удивилась Ольга. – Мы переправляем вам наемников, варягов… Разве этого недостаточно?
– О, это отличные воины, я имел честь командовать ими не в одном сражении, и они до сих пор моя надежная опора внутри империи, но этого недостаточно, когда болгары смеют подвергать сомнению лидерство Византии…
– Разве только болгары? – усмехнулась княгиня.
– Ваш сын, князь Святослав… – вдруг вспомнил о нем Роман, – отчего он покинул Царьград так скоро, не присутствовал на церемонии крещения, не познакомился ни с одной из царевн? Кто знает, какая из знатных семей захочет породниться с будущим царем болгар!
– Разве недостаточно Святославу быть князем Руси? Я перестала пестовать в нем ненасытность, это качество ведет лишь к гибели. К тому же он далек от христианства, как ни пыталась я привить ему любовь к единому Богу… – с сожалением констатировала княгиня. – Он неистовый воин, интересуется лишь походами.
– А может, это и к лучшему! – не скрывая своих чувств, бурно отреагировал кесарь. – Почему бы Святославу не направить всю свою мощь на болгар. Разумеется, при нашей негласной поддержке и нейтралитете печенегов.
– Я пытаюсь оградить сына от войны, а вы предлагаете, чтобы я толкнула его в пекло? Хотя зачем я спрашиваю… Византия всегда действовала чужими руками.
– Это политика, княгиня… – глубокомысленно вздохнул кесарь.
– Я была уверена, что нахожусь здесь, чтобы укрепиться в вере! – сверкнула глазами княгиня.
– Политика и религия – одно и то же… – снисходительно улыбнулся кесарь.
– Я имела в виду веру… Политики не вечны, иерархи тоже смертны. Только вера неистребима.
– И Византия! – поправил кесарь.
– Вы шутите, кесарь, Византия когда-нибудь падет… Все имеет начало и конец. – пророчествовала княгиня, но ее доводы были не услышаны.
После этого разговора ромеи решили действовать напрямую на Святослава. Его честолюбие было более верной мишенью. С его помощью, а также дарами и обещаниями, которые никто не собирался исполнять, решено было натравить князя русов на болгар…
Единственным препятствием, как оказалось, могла стать его глубоко верующая мать! Надо же, кто бы мог подумать! А может, в ней проснулась болгарка, взбурлила кровь и она вознамерилась помешать имперским планам?! Как иначе объяснить, что она пыталась сдержать воинственные устремления отпрыска?
Способ воздействия на княгиню отыскали в арсенале ромейских лекарей. Флакончик с "лекарством" передали Григорию. Тому самому, что подсунул однажды Ольге тлеющий трутовик вместо свеч, тому, что убеждал матушку денно и нощно, что недостаточно быть крещенной в Днепре, а следует явиться в Царьград на поклон к отцу Церкви – Вселенскому владыке, чтобы преклонить колена у святых мощей и намоленных икон, испросить омофора и защиты у отцов-основателей Церкви и приобщиться к величию Византии…
Именно он посоветовал княгине наречься во крещении именем Елена… Отец Григорий давно стоял на штате тайной канцелярии василевса, еще со времен пребывания опального Фотия в Киеве. Тогда он докладывал в Констатинополь о каждом шаге строптивого монаха. Теперь же он присматривал за русской княгиней и получил задание извести ее со свету до наступления холодов, чтоб не замерз Днепр и не стал препятствием на пути в Болгарию флота русов…
Глава 40. Марионетки
Бродячий театр разложил за ширмой своих деревянных кукол. Предварительное представление, предвосхищающее основное действо, должно было начаться с минуты на минуту.
Князь Святослав принял приглашение матери нехотя, лишь из сыновнего долга. В бражный зал прибыл и воевода Свенельд. Он, напротив, пришел с любопытством. Не преминули воспользоваться возможностью расширить свой кругозор, приобщившись к завезенному искусству, и славянские бояре.
Актеры, после выставления ширм с тремя рамами и удобной для игры раскладки персонажей, спрятались за ними. Диковинные марионетки, управляемые с помощью палок и ниток, поочередно выскакивали и представлялись, вызывая восторг публики. Бродячая труппа развлекала зрителей смешными миниатюрами на бытовые темы до основного представления. Бояре хохотали, словно дети, от реприз залетных гастролеров, которые коверкали язык и так искусно управляли деревянными и перчаточными куклами, что они казались живыми.
Все ждали Ольгу. Это она устроила выступление заезжих саксонских актеров из Магдебурга, которые из любимцев уличной публики превратились в популярных артистов, коих знали даже при дворе короля Оттона Первого. Ольга, после возвращения из Византии, искала новые союзы…
Княгиня занедужила в последнее время и усердно молилась не только о сыне, но и об исцелении. Постилась перед таинством евхаристии и причащалась у отца Григория, преломляя хлеб как тело Христово и вкушая вино как кровь Его.
Она появилась прямо перед главным представлением, когда персонаж ведущего – искусно вырезанная из дерева марионетка горбуна-весельчака – уже здоровался со зрителями, приоткрывая завесу разворачивающейся трагикомедии.
Все встали в знак уважения к регентше. Отец Григорий подвел матушку к трону, и сын помог Ольге сесть на центральное место между ним и его женой – мадьярской принцессой, невесткой княгини.
Спектакль выдался занятный, с незамысловатым сюжетом, но потайным смыслом. Главный персонаж – византийский василевс – все время менял на лице маски, становясь то злым, то добрым в зависимости от настроения. Он выдавал замуж дочь, царевну, сватая ее одновременно то болгарскому царю, то князю русов, то мадьярскому правителю, то халифу. Царевне было незнакомо чувство любви, она лишь выполняла поручения отца, натравливая женихов друг на друга.